Лето 23-го. ЛНР
Жара. Душный, тяжёлый, влажный воздух пахнет подсыхающей травой и мокрым чернозёмом. Перед глазами медленно покачиваются пожелтевшие, выгоревшие на солнце стебельки.
Со лба сорвалась и потекла по лицу капелька солёного пота, неприятно щекоча кожу; в палец, неприкрытый обрезанной перчаткой, впился комар.
Не двигаемся.
За стрекотом саранчи ясно различается другой звук — густое, шуршащее жужжание пластиковых винтов, отдалённо напоминающее шум пчелиного роя. Коптер зашёл с востока, и разглядеть его мешает карабкающийся к зениту солнечный диск. Да и не хочется его рассматривать — пока ещё есть слабая надежда, что нас не заметили.
Нет, заметили. Глухой хлопок, короткий нарастающий свист, прервавшийся гулким разрывом. Мы сильнее приникли к земле, вжимаясь в жирную чёрную грязь; над головой, сбивая стебельки травы, прожужжали осколки.
Парням ничего не нужно говорить. Не дожидаясь следующего хлопка, половина группы поднимается и бежит назад — к спасительной лесополосе из разросшихся акаций и тополей. Жужжание коптера устремилось за ними — корректирует цель. Второй хлопок. Кажется, что между ними прошла вечность, но на самом деле расчёт миномёта работает быстро — я едва успел сосчитать до десяти.
Бегущие залегли, недобежав до посадки сотню метров. Теперь наш черёд. Поднявшись, ощутил, как намокла под бронёй одежда, противно прилипла к телу. Кожа зудит от укусов насекомых и сухой травы.
Передо мной бежит Бармен. Татуированные смуглые руки бойца на бегу придерживают болтающийся рюкзак на спине — плохо подогнал. Жужжание коптера над нами. Прыжок. Упав на землю, перекатился в сторону от дымящейся разрытой миной лунки. Говорят, что снаряд не падает дважды в одно место. Врут.
Третий хлопок — разрыв чуть позади, звон в забитых землёй ушах скрывает собой все звуки, дезориентирует в пространстве. Первая часть группы, спотыкаясь, уже забежала в зелёнку — коптер завис над посадкой, наводя миномёт. Ещё хлопок. Взрыв! Черти разгадали нехитрую задумку и продолжают пытаться накрыть нас, оставшихся в поле.
— Бегом! БЕГОМ!
Собственный голос звучит как чужой. В груди закололо от быстрого бега. Ремень автомата сбился с лямки бронежилета и больно натирает плечо. Сама броня давит к земле, по позвоночнику стекает холодный пот.
Прыжок!
Ветки кустарника царапают лицо, под грудью шуршит листва, трещит, ломаясь, куст. Где-то впереди раскатисто загрохотали выходы — уже наша арта ударила по расшалившемуся миномёту. Вовремя, мать твою.
Отряхиваясь, поднимаюсь, смотрю на непроницаемые, чумазые лица ребят. Все на месте.
— Кадет, что у вас? Съ*бали? Двести? Триста?
— Плюс, — ответил я в хрипящую радиостанцию. — Двести — нет, триста — нет.
— Принял тебя! Жди, пока не отработает Казачок, потом обратно. Всё в силе, как принял?
— Принял.
Из подсумка на броне достал смятую пачку «Кэмел», закурил. На другой стороне поля грохочут разрывы — наши, но от каждого прилёта душа падает куда-то вниз. Понемногу уходящий адреналин даёт ощутить ушибленное при падении бедро. Улыбаюсь. Страшно.
Ещё один день...
