Кухня аборигенов аномальной зоны Таймыр-700
Терракотовый молох солнца рухнул за окоём подскользнувшимся на гололёде алкашом. Жадно слизанный лучше-не-знать-кем до последнего кванта, тут же угас свет. Отовсюду навалилась темнота, местами нечто большее, чем тупо отсутствие люменов.
Темнота тяжелая, словно быстротвердеющий бетон, который при сработке системы самоликвидации объекта положено под давлением нагнетать во внутренние полости «Объекта» до упора. Взрывчатка, фи, такое чудовище не факт, что «Кузькина мать» достаточно повредит.
Немедленно очнулась клаустрофобия и радостно выпустила сверхострые кончики алмазных когтей. И на пробу легонько провела или где-то под ложечкой. Принюхалась к аромату свежих разрезов. И провела ещё раз глубже и прилежнее. И ещё.
Нельзя дрожать, демонстрируя слабость, и нет ни одного рабочего способа уклонения. Противодействие? Смешная шутка. Ха-ха. Несколько утешает только тот факт, что невыносимого не существует, ну, кроме как на спецдопросе в умелых руках.
А в «дикой природе» всё чувствуемое можно и вынести. Оно свист пули, уже пролетевшей мимо. А запредельный входящий стимул сотрёт и погасит до того, как толком его осознаешь. И настоящее веселье достанется бесчувственному мясу.
И в этот граненый предмиг за пикосекунду до отвала чипа исчезает человек и рождается ещё один предмет телеком-оборудования, мостик-траплин-маяк-дымовой сигнал для появления в эфире средства, утоляющего боль удалением нервов, агента, провоцирующего идеальный катарсис, вывернутого наизнанку мизерикорда, короче – Радио Промороженных Пустошей.
У микрофона которого, ну, или скорее нечто посередине между внутри и сам микрофон, получивший бракованную душу глиняный голем, мечтающий стать идеальным потребитель, мастер пожирания кактусов (не агава), отрекшийся от движения беглец и многократно разочарованный странник – Джон-Ледяные-Яйца, конечно же.
До невозможности ледяные.
И он как раз дозрел до идеи немного разнообразить своё меню смелым кулинарным экспериментом. Сухпай и тушняк, это, конечно, мило, но не полгода подряд же. А тут ещё Петрович умело дразнит фирменным чукотским блюдом, которое не жарится или варится.
А инженерно-выверенно тухнет – гниёт, то есть, до готовности. В процессе крайне обогащаясь витаминами и вкусняшностью.
Обещает, что будет аутентично из китятины. Здесь вот есть сомнения в его возможностях разжиться китом. Даже если бы они и водились в акватории Моря Мрака, то Петрович солидного возраста, далекий от спортивной формы любитель выпить.
Причем такой любитель, что его за это пинком выперли из родного племени, где дураков, не знающих, что и как делать с «огненной водой», давно уж нету. Стреляет змей, правда, неплохо, и вообще, аборигенские скиллы не пропьёшь.
Так что на национальную тухлятину, походу, какая-то невезучая наземная тварь пошла. Ну, от этого ожидаемый гастрономический экспириенс менее любопытным не становится. И подумаешь, что, расширяя пищевой горизонт, можно с фигурным катанием расстаться.
Коньки, то есть, отбросить. Это не повод огорчать единственного на сотни-тысячи миль собутыльника. Да и если как следует запивать не сильно разбавленным спиртом, риски не больше, чем при прогулках с симпотной кисой в чужом районе в 90-е.
Ладно, к конструктивной части. Всё ещё про, чтоб его озабоченный конь поймал, искусство. Живопись и литература уже были, остается кино обкашлять.
По чесноку, Джон кино не особо любит – неинтерактивные развлечения не вызывают у него особого стояка.
Нет, книг это не касается. Книга, некоторым образом, интерактивнее самого забойного вирт-экшена – действие книги происходит не снаружи – в мониторе, а прямо в башке пользователя.
Совершенно другой уровень погружения. Но есть «минимальные требования» к мощности мозга потребителя.
Плюс совершенно другой уровень-объём входящей информации, даже из макулатуры Донцовой можно кое-чего почерпнуть для расширения кругозора… Ну для кого-то это же и минус – не у всех межушные нервные узлы тянут.
Для невывозящих чтение существ и изобретён протез воображения – движущиеся озвученные картинки на плоском экране.
Однако есть один жанр, оправдывающий существование фабрик «быстрорастворимых грёз 5 в 1» и коричневых продуктов их жизнедеятельности. Нуар. Черный видеоряд. Черный сюжет. Черные герои.
Огромный город, похожий на потроха инфернального механизма. Мокрая дождливая ночь, резкий свет, влажные блики, резкие тени. И всё очень стильно и плохо. И Джон не любитель классики ни разу, но вот без плачущей скрипки здесь никак.
Для плача есть много поводов. Но все персонажи этого жанра фильмов делать это давно разучились – если вообще когда-то умели. Кажется, они так и родились с сигаретами в зубах и морщинами на циничных фейсах. Негодяй даже главный герой.
Стиль его игры грязен, как отработанное моторное масло. И у него очень, очень большие проблемы. Нередко из-за первой в жизни попытки сделать доброе дело. Нарастающий ком все более фатальных неприятностей.
Мрачное, надрывающее душу повествование. Заканчивающееся, да, разумеется, очень плохо. Протагонист садится, спивается или гибнет. Любопытно для рожденного в Америке жанра – хеппиэнда тут не бывает. Собственно, подарив миру нуар.
По мнению Джона, США своё предназначение полностью выполнили. И если завтра кусок североамериканского континента, ими занимаемый, повторит судьбу Атлантиды, сам или с помощью отечественного термояда, он по этому поводу не заплачет.
Прощайте, ихтиандры.
Трансляция №21
В эфире было Радио Промороженных Пустошей
Из «Объекта» в аномальной зоне Таймыр-700
Побережье Моря Мрака (Лаптевых)
(…глухой гул словно бетон под давлением заполняет полости-туннели… странное булькание, будто тухлятина оживает в кастрюле… визг теней сжимаемых галстуками иллюзий…)
С хрустом перекинутого тумблера в этом шум врубается мрачный голос:
Кино? Ха, плоские грёзы для слабаков. Разве что нуар: дождь, тени, сигареты в зубах и проблемы, которые не решаются. Петрович мурлычет что-то чукотское, плавая в абсолютном спирту. Разорви аккорды, беги от ритма, атональнось лучшая мелодия. Всё фальшиво и нереально, как сигарета в зубах утопленника. Или нефтяной лёд, тающий в стакане с самопальным виски. А впрочем, какая разница…
(Шепоты затихают в сюрреалистической тишине, с финальным бульканьем, как мелодия растворяется в тьме, и эхо "нуар... нуар... нуар", словно перемороженные струны обрываются в снегу.)