Корча. Прода и завершение в комментах
Мы вылезли, и меня немедленно ослепила вспышка фотокамеры. Набежавшие откуда ни возьмись журналисты снимали наших бравых вояк.
Старший что-то гордо балакал в микрофон, периодически указывая на нас пальцем. Симпатичная девушка–ведущая задавала ему вопросы.
«Слово террористы» прозвучало раз пять.
- Мы русские! – заорал вдруг Леха тонким, истеричным голосом, - русские мы!
Его немедленно отпихнули подальше от телевизионщиков.
- Ребята, что-то мне это не нравится, - сказал я, - по-моему они считают, что мы...
- Ничего, все выяснится, расслабься! – Серега с гордым видом отвернулся от камеры, типа: «Но пресс!» - не идиоты же они?
Но он где-то ошибся, потому что нас затолкали в вонючую, грязную камеру и заперли тяжелую железную дверь.
Стало тихо.
Я огляделся. Нары, жуткий ржавый унитаз, за обшарпанной деревянной ширмой, железный умывальник и изрезанные ножичками стены. Все убого донельзя. Но зато в камере был телевизор. Как без него?
- Мы тут не первые,- Серега вздохнул.
- Ну... Спасибо, кэп!
- Я имею в виду, не первые русские, - он ткнул пальцем в середину стены над нижними нарами.
Я глянул туда и понял, что он прав.
Под кривым овалом и двумя кружками стояла подпись. Три родные буквы.
Я даже растрогался, так это было по-нашему.
- Ужас, - Леха бессильно опустился на единственный в камере табурет, - надеюсь, они выжили...
- Кто знает.
- Не похоже на предсмертное послание.
- Что будем делать?
- Права качать, что еще? - Серега был настроен агрессивно и решительно. Возомнил себя, видимо, героем боевика. Он всегда это дело любил.
Нам с Лехой было куда хуже. Леха вообще мальчик тепличный, интеллигент. А я больше по ужастикам. Так что никакой романтики в происходящем мы не ощущали.
- Потребуем звонок, мы имеем право на звонок!
- Слушай, а тебя хоть раз вязали менты? – спросил я, очень неуверенный, что «звонок» бывает где-то кроме американских фильмов.
- Нет, а что? Так это ж албанские менты, ты чего? Тут же Европа. Тут все иначе.
- Я хочу домой, - сказал Леха совершенно убитым голосом, - я хочу домой. В Рашку! Я люблю Рашку!
- Патриот, блин, - рассердился Серега, - помолчи! Без тебя тошно.
Теперь Леху взялся утешать я. Серега между тем репетировал речь по поводу прав человека и каких-то международных конвенций.
- Скажи: «Путин вас накажет!», а вдруг подействует? – предложил я, когда мне надоел его пафосный гон.
- Вот ты смеешься, а если не бороться, то что? Лапки сложить и помереть?
Леха встал и включил телевизор.
Показывали нас.
Я выглядел ужасно, а Серега повернулся к камере той стороной лица, где у него сиял "фашистский" фингал.
- А ты ничего, - сказал я Лехе, - лучше всех в кадре получился... И так убедительно орал, только порезали здорово, ни слова не понятно.
Под нашими нелепыми рожами красным по черному было написано «Kapur nga njё grup terrorist»
- Груп террорист, - озвучил Леха совсем упавшим голосом, - они говорят, что мы...
Дверь заскрежетала, двое здоровенных мужиков что-то злобно заорали, выгнали нас из камеры и одели в наручники.
Передышка кончилась. Нас повели на допрос.
- Вас судить! – за железным столом выкрашенным в унылый серый цвет сидели двое. Один в погонах, другой штатский. Отрывисто, с жутким акцентом, по-английски с нами заговорил вояка, - Албанское правительство вас судить за терроризм. Вы сознаваться и говорить про группировки.
- Да не террористы мы! – разозлился Серега, окончательно войдя в роль крутого, - вы что совсем все тут ку-ку? Мы русские!
- Документы? – подал голос толстяк в штатском и улыбнулся. Так приторно и противно, что я понял: у нас проблемы.
- Украли! Ваши же и украли!
- Мы прилетели утром, вы проверьте! Из Хельсинки, рейс... Не помню я какой рейс! – поддержал Леха.
Я молчал, как всегда. По-английски я только понимаю нормально, а говорить не могу. Стесняюсь. Но ребята и без меня справлялись.
- Документы? – повторил толстый и обратившись к вояке, что-то негромко закурлыкал на албанском.
Тот кивнул.
- Нет документов. - продолжил толстяк, - нет доказательств. Вас будет судить народ Албании и приговорить к 25 годам тюрьмы. Вы будете работать и искупать свою вину. Борьба с терроризмом – наша священная война. Все увидят, что мы побеждаем. Если вы сознаваться – вас не будут бить.
- И по телевизору покажут, - веско добавил военный, - сознавайтесь.
- Твою мать... - сказал Серега, - они нам пытаются впаять терроризм, чтоб все знали, что они типа побеждают? Я ничего не путаю?
- Похоже на то.
- Ну цирк!
У меня тоже было ощущение, что мы обкурились и ловим глюки. Вот-вот должно было отпустить.
- Говорить по-английски! – заорал вояка и замахнулся кулаком на Серегу.
Зазвонил телефон.
Толстый снял трубку.
- Вас бить! Игла под ногти. Боль! – вояка завелся, но кулак опустил,- ты будешь страдать!
Серега втянул голову в плечи и закрыл глаза.
Толстый повесил трубку и заговорил с воякой резко и властно. Тот вскочил и попытался возмущаться, но очевидно штатский был главней.
- Сидеть и молчать, - толстый изменился в лице. На его широкой физиономии не осталось и следа приторной улыбочки. Жуткий взгляд, поджатые губы - реально маньяк-убийца!
Мы сидели и молчали.
Через час дверь открылась и зашел мужик в костюме.
- Ребята, вы кто такие? – спросил он по-русски.
Описать, как мы обрадовались родной речи, невозможно!
Великий, могучий русский язык, этот клад, это достояние... Леха даже всплакнул слегка. Я тоже еле удержался.
- Мы из Питера! Санкт-Петербург! – сбивчиво и быстро заговорил Серега, - мы прилетели утром, потом нас обокрали, а потом...
- Ясно. Вам повезло, что я вас по телеку увидел, - прервал серегины излияния наш человек, - Ты, - он кивнул Лехе, - молодец. Четко сработал. Ладно. Я Валентин Александрович из посольства. Мы вас вытащим, ребята. И отправим домой. Держитесь.
В камеру мы вернулись счастливыми людьми. Серега, на радостях, нацарапал на противоположной стене еще один привет от русских, а Леха болтал без умолку о том, как он больше ни в какую Европу никогда. Дома лучше.
Его резко возросший патриотизм передался и мне. На фиг нам эти приключения! У родителей дача в Пупышево, забуримся туда, на оставшееся время, будем жрать шашлыки и в карьере купаться. А все заграницы идут лесом.
Потом вернулся Валентин Александрович в компании двух неразговорчивых, строго одетых граждан Российской Федерации.
- Ну все, ребятки, пора домой! – сказал он.
И тут даже я не выдержал и всхлипнул.
Все обстояло даже круче, чем мы фантазировали. Нас посадили не в какой-нибудь скучный пассажирский самолет, а в настоящую мчсовскую машину. И под присмотром наших, таких замечательно-русских людей, мы свалили наконец из Албании.
- А в Корче мы так и не побывали, - не к месту вспомнил Серега.
- Нах Корчу,- сказал я, и Леха меня полностью поддержал.
Мы смотрели в окно и гадали Россия уже или нет. Когда по времени стало понятно, что мы уже над нашей территорией, Серега вздохнул:
- Блин, как же красиво!
- Да, смотри, прямо картина маслом! – Леха умиленно тыкал пальцем в толстое стекло иллюминатора.
Я сидел с краю, ничего не видел, но был свято уверен, что снизу настоящий рай.
Дом, милый дом!
Когда мы сели, парни, летевшие с нами переглянулись и вышли, велев нам ждать.
Ждать, так ждать. Мы дико устали, так что даже счастье от возвращения на родину уже как-то смазалось, сливаясь с общим ощущением туповатого, равнодушного переутомления.
Сначала отрубился Леха, потом и я почувствовал, что мне как-то тяжело дышать. Но испугаться не успел. Увидел только выпученные глаза Сереги, который пытался вылезти из кресла, и все.
Все кончилось.
Я пришел в себя от удара по лицу. Сначала было не больно, просто неприятно, что голова мотается туда-сюда.
- Эй! – сказал я,- а поосторожней?
Мне ответили матом и еще раз треснули по физиономии.
Вот теперь стало больно и я открыл глаза. Надо мной возвышался здоровенный немолодой мужик в спортивном костюме.
- Очухался ?
- А что происходит? - я очень сомневался, что эта зверская рожа мне ответит, так что спросил по инерции, - Где Леха и Серега?
- Ты Константин Колесников? – рявкнул мужик.
- Я. А что?
И тут он двинул мне кулаком в скулу. Из той словесной конструкции, которую он изрек после удара, печатными были только два глагола: "Заткнись" и "говори".
- На кого работаешь? – чуть успокоившись, но все равно очень страшным тоном, продолжил «спортсмен», - чья операция поводилась? На кого работаешь? Кто отправил вас в Албанию? На кого работаешь?
Заладил минут на пять.
- Да ни на кого я не работаю! – заорал я, выйдя из себя, - отвалите все от меня!
- На кого работаешь? – мне снова прилетело в челюсть. Очень больно. Так что слезы из глаз брызнули, - кто отправил в Албанию? Чья операция? Каковы цели группы?
Через час я отрубился. И это было очень хорошо, потому что сил моих больше не было.
Когда я снова пришел в себя, спортсмен ушел, зато врубили мигалку, и прямо мне в глаза.
«Вот же... - подумал я, - это что... Пытки?»
Я попытался зажмурится, но ни фига не вышло. Кто-то заботливо приклеил скотчем мои верхние веки чуть ли не к бровям. Пришлось терпеть, хотя мигающий цвет просто сводил с ума.
- На кого работаете? Каковы цели группы? Чья операция? - голос звучал откуда-то с потолка.
- Да мы ни на кого не работаем! Мы туристы! Мы просто... - я заплакал и слезы очень противно защекотали щеки и нос. Почесать не удалось, потому что руки были стянуты за спинкой стула.
- Мы свои! Мы не шпионы! – голова соображала слабо, но я понял, что нас с кем-то спутали, - проверьте! Мы работаем в «Голден–интел»! Менеджеры мы!
- Константин Колесников, если вы не начнете отвечать на наши вопросы, - голос с потолка был равнодушным и каким-то электронным, - ваша мать Елена Алексеевна Колесникова и ваш отец Виктор Сергеевич Колесников, а так же Ирина Матвеева, ваша подруга, будут в большой опасности. Вы же не хотите смерти своих близких?
«Господи - подумал я, ошалев от страха, - Господи... Что же это?»
Знай я хоть что-нибудь, я бы тут же выложил все и сразу, но я ни хрена не зна
Старший что-то гордо балакал в микрофон, периодически указывая на нас пальцем. Симпатичная девушка–ведущая задавала ему вопросы.
«Слово террористы» прозвучало раз пять.
- Мы русские! – заорал вдруг Леха тонким, истеричным голосом, - русские мы!
Его немедленно отпихнули подальше от телевизионщиков.
- Ребята, что-то мне это не нравится, - сказал я, - по-моему они считают, что мы...
- Ничего, все выяснится, расслабься! – Серега с гордым видом отвернулся от камеры, типа: «Но пресс!» - не идиоты же они?
Но он где-то ошибся, потому что нас затолкали в вонючую, грязную камеру и заперли тяжелую железную дверь.
Стало тихо.
Я огляделся. Нары, жуткий ржавый унитаз, за обшарпанной деревянной ширмой, железный умывальник и изрезанные ножичками стены. Все убого донельзя. Но зато в камере был телевизор. Как без него?
- Мы тут не первые,- Серега вздохнул.
- Ну... Спасибо, кэп!
- Я имею в виду, не первые русские, - он ткнул пальцем в середину стены над нижними нарами.
Я глянул туда и понял, что он прав.
Под кривым овалом и двумя кружками стояла подпись. Три родные буквы.
Я даже растрогался, так это было по-нашему.
- Ужас, - Леха бессильно опустился на единственный в камере табурет, - надеюсь, они выжили...
- Кто знает.
- Не похоже на предсмертное послание.
- Что будем делать?
- Права качать, что еще? - Серега был настроен агрессивно и решительно. Возомнил себя, видимо, героем боевика. Он всегда это дело любил.
Нам с Лехой было куда хуже. Леха вообще мальчик тепличный, интеллигент. А я больше по ужастикам. Так что никакой романтики в происходящем мы не ощущали.
- Потребуем звонок, мы имеем право на звонок!
- Слушай, а тебя хоть раз вязали менты? – спросил я, очень неуверенный, что «звонок» бывает где-то кроме американских фильмов.
- Нет, а что? Так это ж албанские менты, ты чего? Тут же Европа. Тут все иначе.
- Я хочу домой, - сказал Леха совершенно убитым голосом, - я хочу домой. В Рашку! Я люблю Рашку!
- Патриот, блин, - рассердился Серега, - помолчи! Без тебя тошно.
Теперь Леху взялся утешать я. Серега между тем репетировал речь по поводу прав человека и каких-то международных конвенций.
- Скажи: «Путин вас накажет!», а вдруг подействует? – предложил я, когда мне надоел его пафосный гон.
- Вот ты смеешься, а если не бороться, то что? Лапки сложить и помереть?
Леха встал и включил телевизор.
Показывали нас.
Я выглядел ужасно, а Серега повернулся к камере той стороной лица, где у него сиял "фашистский" фингал.
- А ты ничего, - сказал я Лехе, - лучше всех в кадре получился... И так убедительно орал, только порезали здорово, ни слова не понятно.
Под нашими нелепыми рожами красным по черному было написано «Kapur nga njё grup terrorist»
- Груп террорист, - озвучил Леха совсем упавшим голосом, - они говорят, что мы...
Дверь заскрежетала, двое здоровенных мужиков что-то злобно заорали, выгнали нас из камеры и одели в наручники.
Передышка кончилась. Нас повели на допрос.
- Вас судить! – за железным столом выкрашенным в унылый серый цвет сидели двое. Один в погонах, другой штатский. Отрывисто, с жутким акцентом, по-английски с нами заговорил вояка, - Албанское правительство вас судить за терроризм. Вы сознаваться и говорить про группировки.
- Да не террористы мы! – разозлился Серега, окончательно войдя в роль крутого, - вы что совсем все тут ку-ку? Мы русские!
- Документы? – подал голос толстяк в штатском и улыбнулся. Так приторно и противно, что я понял: у нас проблемы.
- Украли! Ваши же и украли!
- Мы прилетели утром, вы проверьте! Из Хельсинки, рейс... Не помню я какой рейс! – поддержал Леха.
Я молчал, как всегда. По-английски я только понимаю нормально, а говорить не могу. Стесняюсь. Но ребята и без меня справлялись.
- Документы? – повторил толстый и обратившись к вояке, что-то негромко закурлыкал на албанском.
Тот кивнул.
- Нет документов. - продолжил толстяк, - нет доказательств. Вас будет судить народ Албании и приговорить к 25 годам тюрьмы. Вы будете работать и искупать свою вину. Борьба с терроризмом – наша священная война. Все увидят, что мы побеждаем. Если вы сознаваться – вас не будут бить.
- И по телевизору покажут, - веско добавил военный, - сознавайтесь.
- Твою мать... - сказал Серега, - они нам пытаются впаять терроризм, чтоб все знали, что они типа побеждают? Я ничего не путаю?
- Похоже на то.
- Ну цирк!
У меня тоже было ощущение, что мы обкурились и ловим глюки. Вот-вот должно было отпустить.
- Говорить по-английски! – заорал вояка и замахнулся кулаком на Серегу.
Зазвонил телефон.
Толстый снял трубку.
- Вас бить! Игла под ногти. Боль! – вояка завелся, но кулак опустил,- ты будешь страдать!
Серега втянул голову в плечи и закрыл глаза.
Толстый повесил трубку и заговорил с воякой резко и властно. Тот вскочил и попытался возмущаться, но очевидно штатский был главней.
- Сидеть и молчать, - толстый изменился в лице. На его широкой физиономии не осталось и следа приторной улыбочки. Жуткий взгляд, поджатые губы - реально маньяк-убийца!
Мы сидели и молчали.
Через час дверь открылась и зашел мужик в костюме.
- Ребята, вы кто такие? – спросил он по-русски.
Описать, как мы обрадовались родной речи, невозможно!
Великий, могучий русский язык, этот клад, это достояние... Леха даже всплакнул слегка. Я тоже еле удержался.
- Мы из Питера! Санкт-Петербург! – сбивчиво и быстро заговорил Серега, - мы прилетели утром, потом нас обокрали, а потом...
- Ясно. Вам повезло, что я вас по телеку увидел, - прервал серегины излияния наш человек, - Ты, - он кивнул Лехе, - молодец. Четко сработал. Ладно. Я Валентин Александрович из посольства. Мы вас вытащим, ребята. И отправим домой. Держитесь.
В камеру мы вернулись счастливыми людьми. Серега, на радостях, нацарапал на противоположной стене еще один привет от русских, а Леха болтал без умолку о том, как он больше ни в какую Европу никогда. Дома лучше.
Его резко возросший патриотизм передался и мне. На фиг нам эти приключения! У родителей дача в Пупышево, забуримся туда, на оставшееся время, будем жрать шашлыки и в карьере купаться. А все заграницы идут лесом.
Потом вернулся Валентин Александрович в компании двух неразговорчивых, строго одетых граждан Российской Федерации.
- Ну все, ребятки, пора домой! – сказал он.
И тут даже я не выдержал и всхлипнул.
Все обстояло даже круче, чем мы фантазировали. Нас посадили не в какой-нибудь скучный пассажирский самолет, а в настоящую мчсовскую машину. И под присмотром наших, таких замечательно-русских людей, мы свалили наконец из Албании.
- А в Корче мы так и не побывали, - не к месту вспомнил Серега.
- Нах Корчу,- сказал я, и Леха меня полностью поддержал.
Мы смотрели в окно и гадали Россия уже или нет. Когда по времени стало понятно, что мы уже над нашей территорией, Серега вздохнул:
- Блин, как же красиво!
- Да, смотри, прямо картина маслом! – Леха умиленно тыкал пальцем в толстое стекло иллюминатора.
Я сидел с краю, ничего не видел, но был свято уверен, что снизу настоящий рай.
Дом, милый дом!
Когда мы сели, парни, летевшие с нами переглянулись и вышли, велев нам ждать.
Ждать, так ждать. Мы дико устали, так что даже счастье от возвращения на родину уже как-то смазалось, сливаясь с общим ощущением туповатого, равнодушного переутомления.
Сначала отрубился Леха, потом и я почувствовал, что мне как-то тяжело дышать. Но испугаться не успел. Увидел только выпученные глаза Сереги, который пытался вылезти из кресла, и все.
Все кончилось.
Я пришел в себя от удара по лицу. Сначала было не больно, просто неприятно, что голова мотается туда-сюда.
- Эй! – сказал я,- а поосторожней?
Мне ответили матом и еще раз треснули по физиономии.
Вот теперь стало больно и я открыл глаза. Надо мной возвышался здоровенный немолодой мужик в спортивном костюме.
- Очухался ?
- А что происходит? - я очень сомневался, что эта зверская рожа мне ответит, так что спросил по инерции, - Где Леха и Серега?
- Ты Константин Колесников? – рявкнул мужик.
- Я. А что?
И тут он двинул мне кулаком в скулу. Из той словесной конструкции, которую он изрек после удара, печатными были только два глагола: "Заткнись" и "говори".
- На кого работаешь? – чуть успокоившись, но все равно очень страшным тоном, продолжил «спортсмен», - чья операция поводилась? На кого работаешь? Кто отправил вас в Албанию? На кого работаешь?
Заладил минут на пять.
- Да ни на кого я не работаю! – заорал я, выйдя из себя, - отвалите все от меня!
- На кого работаешь? – мне снова прилетело в челюсть. Очень больно. Так что слезы из глаз брызнули, - кто отправил в Албанию? Чья операция? Каковы цели группы?
Через час я отрубился. И это было очень хорошо, потому что сил моих больше не было.
Когда я снова пришел в себя, спортсмен ушел, зато врубили мигалку, и прямо мне в глаза.
«Вот же... - подумал я, - это что... Пытки?»
Я попытался зажмурится, но ни фига не вышло. Кто-то заботливо приклеил скотчем мои верхние веки чуть ли не к бровям. Пришлось терпеть, хотя мигающий цвет просто сводил с ума.
- На кого работаете? Каковы цели группы? Чья операция? - голос звучал откуда-то с потолка.
- Да мы ни на кого не работаем! Мы туристы! Мы просто... - я заплакал и слезы очень противно защекотали щеки и нос. Почесать не удалось, потому что руки были стянуты за спинкой стула.
- Мы свои! Мы не шпионы! – голова соображала слабо, но я понял, что нас с кем-то спутали, - проверьте! Мы работаем в «Голден–интел»! Менеджеры мы!
- Константин Колесников, если вы не начнете отвечать на наши вопросы, - голос с потолка был равнодушным и каким-то электронным, - ваша мать Елена Алексеевна Колесникова и ваш отец Виктор Сергеевич Колесников, а так же Ирина Матвеева, ваша подруга, будут в большой опасности. Вы же не хотите смерти своих близких?
«Господи - подумал я, ошалев от страха, - Господи... Что же это?»
Знай я хоть что-нибудь, я бы тут же выложил все и сразу, но я ни хрена не зна