Колокол⁠⁠

Колокол качался на ветру и неслышно бил сам в себя. Это было далеко от людских глаз и ушей, в начинающей осыпаться колокольне старой церквушки, заросшей травой и бурьяном и держащейся на двух берёзах, проросших через крышу, больше, чем на основании своих каменных стен.

Колокол качался от порывов ветра, а не от умелых и неторопливых движений звонаря. По этим людям колокол скучал больше всех. Именно они заставляли его созывать народ к церкви своим громогласным и звонким голосом. Именно он всегда говорил им, первее священников, что Бог есть и он с ними - в этом колокольном звоне и была та самая музыка, близкая любому из живущих.

Колокол видел немало. И радостные ярмарки неподалёку, и большую деревню подле церкви, и радостных крестьянских детей, то и дело залезавших к нему, ради того, чтобы без чьего-либо разрешения ударить. В эти моменты он звучал особенно громко - не чтобы выдать детей, а заражаясь их счастьем.

Помнил он и зловещий набат, когда кто-то собирался нападать. Ощетинившиеся бог знает чем крестьянские отряды, готовые умереть за свою землю и, иногда - за всю свою Родину целиком. В такие дни он просил звонаря сделать своё дело, как надо - и глас его был грозен и могуч, давая силы всем, кто вставал на защиту своего.

Потом село захирело. Потом под церковью начали ходить разные люди под разными флагами - красными, зелёными, белыми - и заставлять колокол звонить на разные голоса, созывая народ - но уже не в церковь зачастую, а напротив - поносить Бога и всё, ему присущее.

Потом церковь стали обходить стороной. Перед ней плевали, устраивали собрания, размахивали флагами и проводили демонстрации. Колокол молчал, не в силах говорить - последнего звонаря в деревне на его глазах втолкнули в отъезжающую повозку, вместе со всеми священниками. Больше он его не видел.

Потом из церкви устроили склад, но всё меньше и меньше людей приходили сюда. Напротив - людей то срывало с мест очередным ураганом, то они сами лёгким ветром уносились в сторону городов побольше и колоколен повыше.

Потом село окончательно забылось. Колокольня перестала возвышаться над ним - её теперь трудно было увидеть издалека, ибо лес обступал её всё плотнее.

Иногда её находили люди. Жили недолго, оставляя за собой какие-то остатки своих припасов. Тогда колокол гремел жутко и пугал их. Он уже давно отвык от их вида и теперь хотел подольше быть одним.

А ещё через много лет к колокольне подъехало несколько машин. Часть людей из них по осыпающимся ступенькам поднялась вверх, привязало к языку колокола тросы... И тросы натянулись, заскрипели, завизжали, но победили голос. Язык медленно грохнулся на землю, подняв тучи пыли. Люди востороженно обменялись мнениями и сели в свои машины. За ними поехала ещё одна - таща внутри себя кусочек колокола. Он звонил им вслед - на все голоса, как мог... Но нет. Люди, которые много лет заботились о нём, не смогли услышать его мольбы.

И вот уже много лет он неслышно звонит. Моля, прося, надеясь. Что-когда нибудь человек сможет вернуться, раскинуть мозгами, размахнуть руками - да и вернутся на звуки колокола ярмарки, богослужения, быт.

И не знает колокол, что судьба его - рухнуть вместе со сводами церкви и колокольней, в облаке кирпичей и пыли. Но рад он будет этой судьбе, потому что звон, когда он упадёт, будет слышен далеко и всем людям в округе, и поймут они, по ком звонил колокол, и вернутся к нему.