Харассмент по-русски⁠⁠

Каждый раз в начале смены Генка, проходя мимо Симы, старается её ущипнуть. Да что там старается. Подкрадётся незаметно сзади и хвать за какое-нибудь место, так что Сима от неожиданности вскрикнет, подпрыгнет и зальётся алой краской. Что только она не делала: и бутылкой пластиковой с водой его лупила, и начальнику Егорову жаловалась — ничего противного мужика не останавливало. Сказать мужу боялась, муж у неё ревнивый и ревность его, в первую очередь, направлена на саму Симу. Её же и обвинит, скажет, что это она сама виновата — крутит задом перед мужиками. Думала Сима, думала, как с гадким Тарасовым справиться и решилась на отчаянный шаг.

В этот раз она была начеку, Тарасова косым взглядом издали приметила и специально к нему задом развернулась, вроде как не видит она его. Услышав позади шаги, приготовилась. Угадать, за что в этот раз ухватится Генкина рука невозможно, ну да ладно, тут главное самой не промахнуться.

Только успела Сима об этом подумать, как на грудь опустилась тяжёлая Генкина лапа, нагло прошлась по пышной округлости и бесстыдно сжала её. Тут уж Сима не выдержала и, развернувшись, схватила срамника за причинное место. Да так удачно схватила, что всё его мужское достоинство уместилось в её ладонь. От неожиданности Генка выпустил Симкину грудь и, выкатив из орбит глаза, заорал на весь цех благим матом. Но Сима и не думала его отпускать, держала крепко, так и протащила по всему цеху на глазах у заливающихся дружным смехом коллег. А в конце смены вызвал её к себе в кабинет начальник и давай песочить. Да что она себе позволяет, и как так можно. Противно Серафиме стало, выходит, на её жалобы Егоров не реагировал, а тут, значит, о чести заговорил. Вот она — мужская солидарность.

— Придётся, Серафима Андреевна, применить к вам меры дисциплинарного взыскания в виде лишения квартальной премии.

— Чего? — вспыхнула в негодовании Сима. — За что?

— За неумение разрешить конфликт мирным путём.

— Мирным? Это как?

— Ну как как… полюбовно. Могла бы просто ему сказать: сегодня я не хочу. Он бы мимо и прошёл, и было бы всё ништяк, — неожиданно перешёл с официального языка на дворовый сленг начальник. — Что вы за народ такой — бабы, всегда говорите, когда не надо, а когда надо — молчите, как партизанки. Всё, иди и подумай над своим поведением.

— Но как же так, Григорий Алексеич, я же вам сколько раз жаловалась на его приставания, вы же ни разу не отреагировали.

— А на что я должен был реагировать? Подумаешь, ущипнул пару раз. Ты ж баба аппетитная, прям булка сдобная, как мимо тебя пройти молодому мужику и не ущипнуть. Сама должна понимать. Это всё равно как за косички в школе… Тебя что, за косички никогда не дёргали?

— Дёргали, — промямлила Сима, совершенно потерявшись от подобной логики.

— Ну вот. Радоваться должна. Ибо не будь у тебя косичек… эээ… то есть этих… ну сама понимаешь… тебя бы попросту проигнорировали. Так что сама и виновата.

— А премия? — обречённо поинтересовалась Серафима.

— А премию твою отдадим Тарасову, как компенсацию за моральный ущерб.