КАК Я ХОДИЛ С ТАМПОНАМИ
Предстояла операция. Первая операция в моей жизни. Ничего серьезного, просто пришла мысль исправить внутреннюю носовую перегородку, которая была искривлена с детства. Не могу сказать, что это очень мешало, но решил к старости начать дышать полной грудью. Оказывается, чуть ли не у шестидесяти процентов людей такая же проблема с рождения. Но это тот редкий случай, когда принадлежность к большинству не радует. Ну, ладно, решил так решил.
И вот первый визит к хирургу. Одиннадцать часов утра. Сижу в приемной. Напротив его кабинета приоткрыта дверь с табличкой «Анестезиолог». Вижу, за столом коренастый дядька за шестьдесят, с багровым лицом, перед ним бутылка дорогого виски, и он "квасит". А на часах одиннадцать утра. «Вот, – думаю, – настоящий анестезиолог. Ему бы я доверился». Как в воду глядел. Хирург позвал его в кабинет, и мы познакомились. Любитель утреннего виски оказался полным моим тезкой, Владимиром Борисовичем, отчего доверие к нему усилилось.
Отвели в палату. Единственная одноместная палата, которую удалось заранее заказать в больнице, была на двоих. Правда, с душем, туалетом и холодильником. Что-то вроде номера в турецком отеле. Но на двоих. Как говорил Жванецкий - "Хоть это и унизительно, а что делать?".
Днем постучали и сказали, что привезли обед. Увидев, что именно утрамбовано в огромном баке, и, вкусив оттенки аромата, отказался. Позвонил дочери и попросил привезти еду, которая бы не так сильно удивляла мой организм.
На ужин и завтрак подвозили все те же баки с пищей-гарниром. Отдельно лежали куски рыбы, от которой исходил недорогой запах и понимание, что купили ее уж точно не в гастрономе «Глобус Гурмэ".
Как-то, проходя мимо стайки медсестер, спросил - «И многие ли едят?» Потом добавил, что при такой еде зря больница тратилась на унитазы. Думаю, и писсуарами могли обойтись. Девушки с пониманием засмеялись. Позже видел, как в подсобке они делили куски оставшейся рыбы, и лица их насыщались радостью.
Пришло время Ч, а вместе с ним и медсестра, которая попросила надеть носки и двигаться за ней. Уложили в носках на стол, нащупали вену, вставили катетер и затихли в ожидании анестезиолога. Тише всех затих я. Все-таки первая операция.
Вскорости в операционной появился и второй Владимир Борисович – живая реклама виски - радостный и какой-то уж очень работоспособный. Посмотрев на него, я робко спросил - «Владимир Борисович, а можно сделать так, чтобы после операции одним Владимиром Борисовичем на этой земле меньше не стало». И преданно взглянул на него вверх. Он рассмеялся, свысока обдал меня запахом своего утреннего напитка, после чего я уже очнулся, когда меня скатывали на кровать в моем одноместном-на-двоих "турецком" номере.
От наркоза отходил грустно. В туалет, простите, не отходил совсем, потому как есть со вчерашнего дня запретили. В носу тампоны, на ходу ведет, пить-есть невозможно, курить тоже. Так, голодным и заснул. Словом, тоска. Может быть, от безысходности?
На следующий день решил покурить. Естественно, курить в здании больницы категорически нельзя. Хотя в туалете можно. В мужском. Курили многие. И женщины-пациентки тоже. Там же. К окну они проходили мимо кабинок, за дверцами которых сидели задумчивые мужчины-пациенты с тампонами в носу. Дверцы кабинок были такими низкими, что взгляды женщин и сидящих за ними встречались, но смущение не овладевало никем. Все всё понимали, и каждый продолжал заниматься своим делом.
Через три дня позвали вытаскивать чертовы тампоны. Шел в кабинет с радостью, потому как порядком устал от того, что мой уже отремонтированный нос все еще забит ватками, обернутыми в марлю. Посадили на стул, осмотрели, поковыряли. Уложили на стол, и….
Я чуть не подох от боли!! Эти маленькие, как я полагал, марлевые комочки, на самом деле, оказались пятнадцатисантиметровыми плотными, черт-знает-из-чего-сделанными палками. И вынимали их медленно и долго.
"Так рожают женщины", - думал я, плача.
Плакал я четвертый раз в жизни.
На следующий день сел в машину и уехал. Уже дома, в инете нашел следующую информацию. "Если у вас ноздря закрыта в течение 72 часов, вы будете медленно терять способность видеть цвета". То-то я думал, почему свет был не мил, с тампонами в носу. И почему мир померк и стал таким блеклым...
Мораль. Не ковыряйте в носу. Это удел хирургов.
(с) Ардени
И вот первый визит к хирургу. Одиннадцать часов утра. Сижу в приемной. Напротив его кабинета приоткрыта дверь с табличкой «Анестезиолог». Вижу, за столом коренастый дядька за шестьдесят, с багровым лицом, перед ним бутылка дорогого виски, и он "квасит". А на часах одиннадцать утра. «Вот, – думаю, – настоящий анестезиолог. Ему бы я доверился». Как в воду глядел. Хирург позвал его в кабинет, и мы познакомились. Любитель утреннего виски оказался полным моим тезкой, Владимиром Борисовичем, отчего доверие к нему усилилось.
Отвели в палату. Единственная одноместная палата, которую удалось заранее заказать в больнице, была на двоих. Правда, с душем, туалетом и холодильником. Что-то вроде номера в турецком отеле. Но на двоих. Как говорил Жванецкий - "Хоть это и унизительно, а что делать?".
Днем постучали и сказали, что привезли обед. Увидев, что именно утрамбовано в огромном баке, и, вкусив оттенки аромата, отказался. Позвонил дочери и попросил привезти еду, которая бы не так сильно удивляла мой организм.
На ужин и завтрак подвозили все те же баки с пищей-гарниром. Отдельно лежали куски рыбы, от которой исходил недорогой запах и понимание, что купили ее уж точно не в гастрономе «Глобус Гурмэ".
Как-то, проходя мимо стайки медсестер, спросил - «И многие ли едят?» Потом добавил, что при такой еде зря больница тратилась на унитазы. Думаю, и писсуарами могли обойтись. Девушки с пониманием засмеялись. Позже видел, как в подсобке они делили куски оставшейся рыбы, и лица их насыщались радостью.
Пришло время Ч, а вместе с ним и медсестра, которая попросила надеть носки и двигаться за ней. Уложили в носках на стол, нащупали вену, вставили катетер и затихли в ожидании анестезиолога. Тише всех затих я. Все-таки первая операция.
Вскорости в операционной появился и второй Владимир Борисович – живая реклама виски - радостный и какой-то уж очень работоспособный. Посмотрев на него, я робко спросил - «Владимир Борисович, а можно сделать так, чтобы после операции одним Владимиром Борисовичем на этой земле меньше не стало». И преданно взглянул на него вверх. Он рассмеялся, свысока обдал меня запахом своего утреннего напитка, после чего я уже очнулся, когда меня скатывали на кровать в моем одноместном-на-двоих "турецком" номере.
От наркоза отходил грустно. В туалет, простите, не отходил совсем, потому как есть со вчерашнего дня запретили. В носу тампоны, на ходу ведет, пить-есть невозможно, курить тоже. Так, голодным и заснул. Словом, тоска. Может быть, от безысходности?
На следующий день решил покурить. Естественно, курить в здании больницы категорически нельзя. Хотя в туалете можно. В мужском. Курили многие. И женщины-пациентки тоже. Там же. К окну они проходили мимо кабинок, за дверцами которых сидели задумчивые мужчины-пациенты с тампонами в носу. Дверцы кабинок были такими низкими, что взгляды женщин и сидящих за ними встречались, но смущение не овладевало никем. Все всё понимали, и каждый продолжал заниматься своим делом.
Через три дня позвали вытаскивать чертовы тампоны. Шел в кабинет с радостью, потому как порядком устал от того, что мой уже отремонтированный нос все еще забит ватками, обернутыми в марлю. Посадили на стул, осмотрели, поковыряли. Уложили на стол, и….
Я чуть не подох от боли!! Эти маленькие, как я полагал, марлевые комочки, на самом деле, оказались пятнадцатисантиметровыми плотными, черт-знает-из-чего-сделанными палками. И вынимали их медленно и долго.
"Так рожают женщины", - думал я, плача.
Плакал я четвертый раз в жизни.
На следующий день сел в машину и уехал. Уже дома, в инете нашел следующую информацию. "Если у вас ноздря закрыта в течение 72 часов, вы будете медленно терять способность видеть цвета". То-то я думал, почему свет был не мил, с тампонами в носу. И почему мир померк и стал таким блеклым...
Мораль. Не ковыряйте в носу. Это удел хирургов.
(с) Ардени
