Как Витя Солодов пригласил в гости Ричи Блэкмора
В номере 6 за 1985 год журнала "Юность" был опубликован занятный рассказ "Фантастика".
Как большинство своих сверстников, десятиклассник Витька Солодов любил тяжелый рок и мог часами слушать группу «Рэйнбоу», в которой играл его обожаемый и обожествляемый гитарист Ричи Блэкмор. Окружающие этой привязанности не разделяли. Слушать «Рэйнбоу» приглушенно было просто нелепо, учитывая романтически-буйный стиль ансамбля, и Витька не раз навлекал на себя гнев родителей, обещавших учинить расправу над магнитофоном и записями сына.
Соседи тоже пытались воздействовать на Витьку, каждый по-своему: слесарь Садовский при встрече с ним угрюмо бурчал что-то под нос, а пенсионерка Бобрыкина зачитывала Витькиным родителям статьи о борьбе с шумом из «Литературной газеты».
Когда после очередного объяснения с мамой, в результате которого стороны остались при своих мнениях о молодежной музыке, Витька устало плюхнулся на кушетку и взглянул в поисках сочувствия на потрепанный плакат, откуда серьезно смотрели члены его любимой рок-группы, его осенила сумасшедшая мысль. Надо написать Блэкмору! Зачем? Да затем, что один Витькин знакомый вычитал где-то, что Блэкмор пишет и исполняет серьезную музыку, даже классику играет. Вот если достать такую запись! Сразу бы все заткнулись, как услышали, - у Бобрыкиной глаза на лоб полезут, перестанет тыкать в лицо статью «Кому он нужен, этот Ленский?». Да и мама оставила бы свои подколки. «Витя, это кто, Сен-Санс?» - спросила бы она. А он ей: - «Это «Рэйнбоу»!»
Витька сел за стол и, обложившись словарями английского языка, написал короткое и выразительное письмо. Написал он его без явных ошибок, так как учился неплохо. Вот дословный перевод этого письма:
«Уважаемый мистер Блэкмор!
Вас, вероятно, удивит, что у нас слушают и любят Вашу музыку. Но это так. Я слежу за Вашим творчеством с тех пор, как Вы записали свой первый диск «Машинхэд’». Мне очень нравятся Ваши песни и то, как Вы играете на гитаре – Вы мой любимый гитарист. К сожалению, Вашу музыку считают чрезмерно шумной, хотя рок иным быть, по-моему, не может. Я очень хотел бы познакомиться с Вашими произведениями в классическом стиле. Если можно, вышлите мне одну кассету с такими произведениями! Вам, наверное, много пишут и тоже чего-нибудь просят, поэтому мне неловко Вас просить. Вот мой адрес…
Спасибо за Вашу музыку, Ваш Виктор Солодов».
Утром по дороге в школу Витька накупил марок на полтинник, оставшись таким образом без обеда, оклеил ими конверт и присел на скамейку. Он неожиданно понял, что оказался в положении чеховского героя Ваньки Жукова. Витька подумал секунду и решительно, крупными буквами написал: «Лондон, Великобритания. Ричи Блэкмору».
Витька опустил письмо в синий ящик и всю дорогу думал о том, что затея эта глупая, и если кому рассказать…
Через полгода, в разгар весны, когда семья Солодовых уселась ужинать, раздался телефонный звонок.
- Ну, начинается… - швыряя вилку и откидываясь на стул, проговорил Павел Николаевич, - поесть не дадут!
Но в этот раз звонили не старшим Солодовым, Софья Петровна вернулась на кухню с удивленным лицом и сказала:
- Витя, это тебя… Из «Интуриста»… Может, ошибка…
- Виктор Солодов? – послышался в трубке уверенный женский голос, когда Витя взял трубку.
- Да, - ответил Витька.
- С вами хочет говорить иностранный турист, из Англии. Переводчик нужен? – деловито осведомился голос.
- Нет… - все еще не понимая реальности происходящего, ответил Витька. В трубке зашуршало и сразу же другой голос сказал на незнакомом языке какую-то фразу.
Витькина память отмотала назад только что произнесенные слова, и ладонь его, крепко сжимавшая трубку, вспотела. Витька плотнее прижал заалевшее ухо к мембране и еще раз услышал слова, от которых можно было и умереть на месте, и провалился сквозь землю, и улететь на Марс:
- Хэлло! Викта? Солодоф? Айм Ритчи Блэкмор!
Язык больше не казался Витьке незнакомым – это был язык его любимых песен, вот только собственный язык будто отнялся… Наконец он собрался с мыслями и, путая видовременные формы глаголов, вставляя не к месту герундий, который они недавно повторяли, заговорил, заговорил!..
Раскрасневшийся, счастливый он влетел на кухню! Недовольно-вопрошающие лица родителей охладили его радость.
- Что это у тебя за связи с иностранцами? – сурово спросил Павел Николаевич, - С джинсами небось… Сын – фарцовщик… Дожили, мать…
- Папа! Мама! Какие джинсы?! – с обидой, со слезами на глазах закричал Витька, никогда не поднимавший голоса на родителей, - Приехал Блэкмор! Он турист, приехал в Москву! У него сегодня последний вечер свободный! Понимаете?
- Блэкмор? Это битл? – вспомнила Софья Петровна, немного разбиравшаяся в увлечениях сына.
- Я писал ему! Он получил мое письмо! Мама! Ну, пап! Я к нам его пригласил, ничего?
- Когда ж ты успел ему написать? – все еще сурово спросил Солодов, хотя внутренне он оттаял – музыкант, ну чего такого? Иностранцев он знал, к ним в типографию часто приводили гостей из разных стран, и все они были нормальные простые ребята, не отказывались и от банкета…
- Я его встречать побежал, в «Метрополь!»
Софья Петровна только руками успела всплеснуть, а сын уже хлопнул входной дверью.
- Вот что, мать! – уже с гордостью в голосе, по-хозяйски обратился Солодов к жене, - давай встречать зарубежного гостя, так сказать, на высшем уровне! Отпирай погреба, а я пошел в магазин, музыканты они, знаешь, выпить любят! Ну, давай десятку…
Павел Николаевич ушел, а Софья Петровна постояла несколько мгновений, задумчиво кивая головой своими мыслями о том, что сын незаметно вырос, вздохнула, поправила прическу, глянув мельком в зеркало, и начала выставлять из холодильника на стол разные баночки и скляночки.
Швейцар не захотел пустить Витьку в холл гостиницы. Он отпихивал его от стеклянной двери легкими с виду мановениями руки, проговорил:
- Куда?! Здесь иностранцы…
- Да ждут меня! Вы понимаете, ждут!..
И тут Витька вдруг почувствовал, как сердце его забилось громче и быстрее ударной установки – от кучки туристов в клетчатых рубашках отделился худощавый человек в сером костюме и стал прохаживаться по холлу, стряхивая пепел с сигареты прямо к себе под ноги. Это был Ритчи Блэкмор. Прошло несколько веков, прежде чем глаза их встретились, и Витька неистово замахал рукой. Блэкмор сначала отвел взгляд, но тут же вновь повернулся к Витьке и нерешительно пошел к дверям. Швейцар не замедлил распахнуть их, и Витька выдохнул подошедшему Блэкмору по-русски, забыв обо всем: «Здравствуйте, я Солодов Витя… Это я вам писал…» Музыкант понял только фамилию и, улыбнувшись, протянул Витьке руку. Витка постарался подальше задержать в своей ладони пальцы, имевшие такую магическую власть над струнами. Он не мог говорить и только кивнул, когда Блэкмор извинился и сказал, что должен подняться на минутку в номер, где он оставил пакет с сувенирами для Витьки. Он действительно очень быстро вернулся и, хлопнув парня по плечу, весело сказал: «Летс гоу!». Витька не верил тому, что творилось. Блэкмор шел рядом с ним мимо презрительно-угодливого взгляда швейцара, мимо торопящихся люден и облитых светом машин, шел, рассказывая о своих впечатлениях о Москве, о Витькиной родине, шел, не считаясь с разницей в возрасте и известности, размахивая полиэтиленовым пакетом, шел, как-то по-особому улыбаясь, и улыбка делала его похожим на Валерия Харламова, любимого Витькиного хоккеиста, чью трагическую гибель он так переживал. Та же виноватая улыбка, густые сросшиеся брови...
До Витькиного дома они добрались быстро, но за это время Витька полностью освоился, даже сам себе удивлялся - откуда вспомнились нужные слова, интонации. С замиранием сердца он позвонил. Дверь открылась, и Витька оторопел. На пороге стояли не родители - нет! Перед изумленным Витькой сошли с плаката передовик труда, потомственный печатник Павел Солодов в костюме, при галстуке и регалиях. Рядом с ним стояла добрая учительница, наставник младших классов, член, районного комитета профсоюзов Софья Солодова. Оцепенение Витьки длилось недолго - он тут же взял на себя роль переводчика и представил родителям несколько смущенного Блэкмора. С этого момента ему пришлось беспрестанно переводить приглашения за стол, комплименты, вопросы о жизни в Великобритании, о политике Тэтчер, о которой Блэкмор вообще-то имел очень смутное представление, тосты за мир, дружбу и сотрудничество. Стол был приготовлен на славу, и Блэкмор на себе ощутил в полной мере русское гостеприимство. Он был очень доволен, спрашивал, как солится икра, но отказывался выпить по рюмочке «Столичной». Потом спохватился и принес пакет из прихожей. Он поставил на стол бутылку с черной этикеткой.
-«Виски», - знающе протянул Солодов. - Хорошая вещь, крепкая! Но Витька в этот момент смотрел совсем на другое - Блэкмор развернул большой плакат, на котором был изображен он один, без группы, на фоне древнего мрачного замка. Витька не знал, что и сказать, но вместо благодарности неожиданно для себя заикнулся о классической музыке, мол, не согласился бы Блэкмор записаться на Витькином магнитофоне, исполнив что-нибудь из Баха или Бетховена...
Блэкмор покачал головой, но, немного подумав, встал и извинился перед Витькиными родителями, которые почти ничего не поняли из того, что сказал их сын, и еще меньше из того, что говорил Витьке английский музыкант, направляясь с ним в комнату, где на стене висел плакат с нечесаными немолодыми ребятами, один из которых только что мило беседовал о самых обычных вещах, отдавая дань стараниям хозяйки и внимательности хозяина дома. А спросил Блэкмор у Витьки две вещи: какая у него гитара – «Гибсон» или «Фендер», и не будет ли использована запись в коммерческих целях. Второй вопрос мог бы рассмешить Витьку, не будь вопроса о гитаре - марка гитары, на которой предстояло сыграть прославленному виртуозу, была неизвестна никому в мире, ибо гитара была самодельной. Блэкмор повертел ее в руках, подтянул пять струи из шести, взял несколько аккордов и кивком головы дал понять, что готов к записи. Витька тем временем дрожащими руками вставил чистую кассету в магнитофон, проверил уровень записи и нажал две заветные кнопки. Наверное, Витьке удастся еще побывать на концертах в Консерватории или в зале Чайковского, но то, что он услышал в тот вечер, то, исполненное без подготовки, одним человеком на посредственной, мягко говоря, аппаратуре, останется с ним навсегда.
На следующее утро Витька сидел на кровати и не мог включить кассету, он боялся, что запись не получилась, что магнитофон взорвется и уничтожится единственный в мире сольный сорокаминутный концерт Ритчи Блэкмора. Но вес же он нажал на кнопку. Запись была. Всю следующую и много еще недель о Витьке говорили во дворе и в школе. Раза два, а то и три в день его друзья приводили знакомых своих приятелей послушать уникальную кассету и посмотреть плакат, на глянцевитой поверхности которого красовалась подпись выдающегося гитариста. К неудовольствию и сожалению друзей Витька отказался дать кассету на перезапись. Сделал он это после того, как один из многочисленных и малознакомых гостей отвел Витьку в сторону и пообещал "хорошие бабки" за копию кассеты, и был несказанно удивлен, когда услышал в ответ: "Знаешь, я обещал Блэкмору не использовать запись в коммерческих целях! Так что, извини..."
А одним воскресным днем в квартиру Солодовых позвонили. Витька лениво пошел открывать дверь, думая, что это очередная партия поклонников редких записей. Но вместо ярко наряженных юнцов Витька увидел в дверях слесаря Садовского, чисто выбритого и одетого в свежую однотонную сорочку.
- Я разве громко... - начал было Витька, но Садовский жестом прервал его.
- Я к тебе, Виктор, по делу, можно?
- Заходите, - удивился Витька, пропуская преобразившегося слесаря в свою комнату. Тот огляделся и, найдя на стене плакат, подаренный Блэкмором, тяжело вздохнул и сказал, кашлянув:
- Разговор у меня к тебе мужской, Витя. Смотрел я сейчас "Утреннюю почту"... Там одна выступала... Из Франции. В общем, Далида! Жаль только не понял я, это имя или фамилия, ну ничего - это мы уточним... Поет она, Витя, замечательно! И женщина очень красивая... Ты бы написал ей, может, приедет, а?
http://lehautparleur.livejournal.com/43184.html - тут вроде сканы с оригинала есть