Как падать в шахту лифта с пятого этажа⁠⁠

Я вышел из общежития и направился в заданном направлении. Закурил. Холодно. Уже порядком стемнело. В общежитие нужно вернуться к 22:00, ибо комендантский час - закроют все двери и хрен запустят.
Миновав темные переулки и коварные дворы, я выхожу на проспект. Перехожу через дорогу и вот она, та самая стройка.
- Ты куда собрался? – спрашивает сторож.
- Я к отцу. Работает тут, - отвечаю я. – Он должен был предупредить.
Сторож хмурится.
- Ах да, точно, ну проходи. – Он уступает мне дорогу. - Сперва прямо, потом обходишь кран, заходишь в подъезд и подымаешься на пятый этаж. Будь осторожнее, в подъезде темно и совсем нихуя не видно. Шаг влево, шаг в право – пиздец. Запомни, это важно.
- Хорошо.
Я прошел прямо, обошел кран и проник в подъезд. И правда, темно оказывается настолько, что совсем нихуя не видно. Достав зажигалку и осветив путь, я зашагал по лестнице.
Поднялся площадку пятого этажа. Дверей в квартиры было не видно. Я начал водить горящей зажигалкой вдоль стен и вскоре приметил дверь в тайную комнату. В надежде оказаться прямиком в Хогвартсе, вышел на простуженный балкон. Дверь с балкона вывела меня уже на площадку, где затаились квартиры. Миновав две мрачных шахты лифта, я захожу в ту дверь, из которой доносятся голоса сталкеров.
- О, сынок! Быстро ты, – подскакивает батька. – Сразу нашел?
- Да.
- Как дела в училище?
- Превосходно! Сегодня чуть два раза в морду не получил… – Я закуриваю. - Короче, пап, давай чаю, немного денег и я обратно пойду, в общагу, а то ваши катакомбы меня угнетают. Да и поздно уже.
Налили чаю.
- Мать звонила, - начал батя, - Завтра пятница, после занятий сразу езжай домой, в деревню. Купи веник. Обратно поедешь, мать выдаст две сумки с продуктами - тебе и мне. Понял?
- Понял.
Допиваем чай.
- Все, мне пора.
- Ага. Обратно пойдешь – не щелкай клювом. Сломаешь шею – мать расстроится. Может, проводить?
- Сам дойду. Отдыхай.
Когда выходишь из светлого помещения и переходишь на темную сторону, тебя окутывает адский мрак. Поэтому, я начал перемещаться сугубо осторожно, нащупывая в карманах зажигалку.
Прикинув, что шахта лифта уже позади, я уверенно повернулся на право и шагнул. Там должна была оказаться дверь на балкон. Но нихуя подобного.
Хрясь! Хрясь! Вспышка справа! Вспышка слева!
…мне холодно. В общежитии всегда справно топят и должно быть тепло, а тут холодно. Что-то не так. Я пытаюсь натянуть одеяло. Его нет. У меня страшно болит даже то, что и болеть-то, не может. Я пытаюсь повернуться и ощущаю жуткую боль.
Открываю глаза. Темно. Холодно. И не понимаю, где нахожусь.
- Лех?... Виталя?..
Тишина. Очередная попытка шевельнуться, оборачивается чудовищным спазмом всего тела. Правая рука не двигается. Я с тревогой понимаю, что у меня замерзли пальцы…
Мне становится совершенно не по себе.
Правая нога причиняет нечеловеческую боль. Стиснув зубы, я пытаюсь ею пошевелить. Мне снова становиться так больно, как никогда в жизни. Шевелиться мне уже не хочется.
- Па-ап?..
Тишина.
- Папа! Ты где! Папа!
Сердце начинает биться с бешеной скоростью.
- Папа! – уже ору я.
Но ничего не происходит. Только мрак и холод.
Наклонившись чуть вперед, я принимаюсь щупать правую ногу. Пальцы вяжет что-то густое и едва теплое. Наконец, дойдя до половины голени, я понимаю, что… что, моя нога сломана! а ее продолжение, вместе со стопой, лежит под таким углом, что…
Я вздрагиваю и стиснув зубы, достаю зажигалку. Немного света помогает осмотреть ногу внимательнее. Вижу, что она все еще является частью меня лишь потому, что держится на мышцах и коже.
Меня начинает трясти.
- Пап… где ты? Пап, мне больно… Забери меня отсюда, пожалуйста. Ну пап…
Ответа нет и я, принимаюсь мужественно плакать.
- Ну пап…
Минуты тянутся.
Поныв немного, пока никто не видит, я вытер остывшую кровь с пальцев.
С ужасом понимаю, что начинаю всерьез замерзать. К тому же, очень сильно хочется пить. Да жить хочется, в конце концов…
Чудный ноябрьский вечер. Я лежу на дне шахты лифта со сломанной ногой и вероятно, рукой. На сломанной ноге нет ботинка – его сорвало при падении. Нет шапки и варежек. Я не чувствую правую ногу и пальцы рук.
На стройке никого нет. Сторож смотрит телевизор в вагончике. Телефона, чтобы позвонить, нет. Папа думает, что я уже в общежитии. Мама в деревне смотрит какого-нибудь «малахова». Даже паниковать нет смысла.
Мне надоедает ныть и я, превозмогая боль, начинаю шарить вокруг. Нахожу какие-то доски. Вытираю споли и пытаюсь приподняться. Едва не потеряв сознание, я все же на мгновение приподымаюсь и вижу дверной проем, с редкими просветами. Медленно опускаюсь на место. Закуриваю.
- Как бы не последняя…
Принимаюсь думать о всяком.
Ищу, к примеру, положительные моменты в произошедшем. И нахожу. В частности, осмотр показал, что мне чудом не оторвало важный орган для создания новых людей, а из башки не торчал кусок арматуры. Вот это весьма радовало.
Представляю жизненные перспективы. Если ногу отрежут, то начну работать по свободному графику в метро и электричках. Стану звездой. Потом придумываю байку для пацанов о том, как в городе, с братвой попал в засаду и мне отстрелило ногу базукой.
Ухмыляюсь. Был бы у меня сотовый телефон, так я нихуя бы не стал звонить сначала в скорую. Я бы поступил как настоящий мужик, сперва написав окровавленным пальцами Светке сообщение, что люблю ее, и что моя любовь к ней, теперь на веки, ибо я - вот-вот помру. Я даже разволновался по такому случаю. Она, конечно же, сразу бы мне ответила, что тоже меня любит. Так и выживу. Потом будет любовь и мы, сняв штаны, начнем радостно бегать вокруг загса.
Неожиданно мелькает мысль о том, что утром меня просто никто не заметит и забетонирует…
Меня передергивает от жути.
- Это мы еще посмотрим....
Перед выполнением трюка, я отчего-то решаю нацарапать что-нибудь важное на стене для потомков и тут же вспоминаю, как однажды в детстве, вытоптал в огромном поле большими буквами слово «хуй», чтобы было видно из самолета. Мне тогда лет десять было. Тогда мне казалось, что главное - не содержание, а масштаб.
Я хмыкнул и решил оставить потомков без послания.
- Поехали.
Глубина шахты по отношению к полу первого этажа, оказалась где-то с полметра. Я с трудом достиг выступа и перевалился за край.
Очутившись на площадке первого этажа, я начинаю осторожно ползти к двери. Больно. Я начинаю стонать. Так, как-то легче… но подобная боль ни с чем не сравнима. Сильнее, только душевная боль.
Правая рука, на удивление, оказывается не сломана. Преодолев несколько метров, я локтем толкаю дверь. Свет… Выползаю из подъезда наполовину.
Облизываю потрескавшиеся губы и смотрю на кран.
Подвижная площадка крана – отвал башки, настолько она была огромна. Колеса – как у белаза, только железные и передвигаются по рельсам.
Возник тревожный вопрос: ползти ли дальше к вагончику сторожа? Если я вырублюсь прямо на рельсах крана, то просто умру во сне от переохлаждения, а потом, этот гигантский десептикон меня переедет.
Ползти к вагончику сторожа мне расхотелось.
Надо мной кружил снег.
Подняв голову, я увидел за стройкой жилую девятиэтажку. В окнах горел свет.
- Помогите! Люди! – начал орать я, своим не окрепшим, подростковым голосом. – ПОМОГИТЕ! ПОЖАЛУЙСТА!
Мне становилось хуже все хуже и хуже. Я совсем замерзал и едва сдерживал себя, чтобы не потерять сознание.
- Помогите! – уже потеряв голос, хрипел я.
И так – несколько минут.
- Да ты заткнешься, там или нет! – услышал я со стороны девятиэтажки гневный возглас. – Заебал уже, орать! Наркоманы, блядь, ебанные!
Я хочу крикнуть, что я не наркоман. Я хочу крикнуть, что я сломал ногу. Я хочу крикнуть, что я замерз. Я хочу крикнуть, что я истекаю кровью. Я хочу крикнуть, что я хочу жить!..
Но мой голос сорван, и я уже не могу кричать. Я роняю голову в снег и собираюсь немного поспать. Совсем немного, а потом снова продолжить звать на помощь. Всего пять минут…
…я приезжаю домой. Мама встречает меня на остановке. Сестра пришла со школы и просит сделать за нее домашку. Я наливаю себе большой стакан чая. Мама ставит передо мной гречку с мясом. Говорит, что я сильно исхудал в этом городе. Стелет мне свежее постельное белье. Я ложусь в кровать и засыпаю. Все хорошо. Мне тепло и сытно. Я успокаиваюсь.
- Ты пьяный? - кто-то теребит меня за плечо. - Эй?
Я просыпаюсь и с трудом поднимаю засыпанную снегом голову.
- Что?..
Вокруг меня перемещаются милиционеры.
- Ты пьяный, что ли? – спрашивают.
- Нет.
- Что-то нихуя ты не похож на трезвого. Что-то спиздить хотел со стройки?
- У меня тут отец работает.
- Разберемся.
Прибегает ошалевший сторож вместе с батей. Батя в одних трусах и фуфайке.
- Сынок… сынок…
У него, от волнения текут слезы. Он встает передо мной на колени и бережно берет мою голову в свои большие и теплые руки.
- Сынок… как ты? - он смахивает с меня снег и обхватив руками, начинает покачивать. - Все хорошо, сынок. Папа уже здесь.
- Пап, я замерз.
- Это ваш сын? – равнодушно спрашивает милиционер.
- Да, - отвечает отец, прижимая мое обессилевшее тело к себе.
- Какого хуя вы тут стоите и таращитесь? – заорал на служителей порядка сторож. – Вы ебанутые?! Вы совсем, блядь, ебанутые?! Быстро несем пацана ко мне в вагончик!
Сломанную ногу нес отец. Он держал ее так бережно, как шестнадцать лет назад меня - новорожденного младенца. Ему было тяжело физически и психологически. Сломанные части ноги вели себя нестабильно. Представить такое сложно, а видеть – невообразимо тяжело. Как бы он ни старался, кости все равно терлись и ударялись друг о друга, причиняя мне невероятную боль. Весь путь до вагончика, я был в страшной агонии и кричал, чтобы меня положили обратно и больше не перемещали.
Зашли в вагончик. Сторож смахнул рукой со стола все, что было.
- Скорая уже едет, - сказал милиционер и вышел на улицу.
- Сынок, ты скажи, что мне нужно сделать? - дрожащим голосом спросил отец.
В вагончике оказалось накурено, вещал маленький телевизор, но главное - было тепло.
- Чаю, пап… Я чаю хочу, горячего.
Папа сквозь слезы улыбнулся.
- Чай сейчас будет, - сказал сторож.