Как одна неожиданная встреча едва не обернулась семейной катастрофой
Этот пост в какой-то мере является продолжением вчерашнего, а описываемые в нём события произошли через 56 дней после тех, о которых я рассказал вчера.
Почти весь май 1986 года я проболел, и участковый педиатр долго не закрывала мне справку. Продлив мне освобождение аж на три недели, она направила меня к оториноларингологу, которая назначила мне разные лечебные процедуры наподобие облучения горла ультрафиолетовым излучением, прокалывания носа спицами с последующим смазыванием горла люголем и ещё каким-то неизвестным составом, содержавшим в своём составе зелёнку.
Май восемьдесят шестого выдался тёплым, и в отличие от предыдущего и следующего годов, майский снегопад не состоялся. Учебный год подходил к концу, и я думал, что доболею до самых летних каникул. К концу третьей недели я решил, что уже выздоровел, и однажды тёплым майским вечером мы с отцом пошли на школьный стадион поиграть в футбол.
Но на тех самых ступеньках, по которым мы уже поднимались к стадиону, мы подобно тому одноглазому ёжику, ведущему ёжика совершенно незрячего, наткнулись как на сук на классного руководителя моего класса Ирину Робертовну.
– А я ещё болею, у меня справка есть, – поспешил заявить я, опережая её вопросы.
– Ты мне не нужен, – отмахнулась Робертовна, – а вот вы, Владимир, как вас там, Афанасьевич – направила она свой взгляд на отца, – теперь от собрания не отвертитесь. Я вас с первой четверти не видала, дневник не проверяете… Поведением сына не интересуетесь... Я понимаю, работа, но сейчас-то вы точно свободны. Так что собрание через полчаса. Жду вас всенепременно.
Собрание было по итогам года, и пропускать его действительно было нежелательно, тем более после получения личного уведомления. Мы поспешили домой, и отец начал переоблачаться в полагающийся для такого случая костюм с непременным наличием галстука. Галстук завязывать он не умел, и я принялся завязывать его на его шее. За этим занятием нас и застала пришедшая с работы мать.
Говорить про собрание ей мы считали нецелесообразным – мало ли что Робертовна может рассказать про меня. Одно дело она расскажет это отцу – тот отнесётся к этому вполне адекватно, поскольку сам был в детдоме, а потом и в Суворовском училище троечником и хулиганом. Мать же с первого по десятый класс была отличницей, дома у неё стояло пианино, и весь неформальный аспект школьной жизни совершенно её не коснулся. Поэтому услышав про меня что-нибудь из сказанного Робертовной, она непременно затеяла бы скандал, причём не столько со мной, сколько с отцом, обвинив во всём его дурной пример и «белобандитские» гены – отец моего отца был белым офицером, а отец матери в ранней юности вступил в Красную Армию и до самой смерти состоял в коммунистической партии.
– Куда это ты собрался? – вызверилась мать.
– Да, у меня на работе важное мероприятие…
– Ага! К любовнице?
Сказав это, мать вцепилась ему в воротник, и воротник тут же оторвался.
– Да он же пошутил, – пришлось вмешаться мне. – Мы на стадионе на Робертовну нарвались, придётся на собрание идти.
Выгораживаешь? Вот, шумаковская порода. Дед баб менял как перчатки, отцу всякие шалавы по телефону звонят, и ты такой же растёшь.
* * *
Здесь надо напомнить тем, кто не читал мой вчерашний пост, что за несколько месяцев до этого на наш телефон настойчиво звонила нетрезвая женщина и требовала позвать к аппарату Володю. Путём расспроса мне тогда удалось выяснить, что Володя ей нужен совершенно другой – тот Володя был отцом Иры, с которой я после этого познакомился, перезвонив по телефону, на который и звонила подвыпившая дама, дозвонившаяся до нас по ошибке. Просто телефон того Володи и его дочери Иры представлял собой рекомбинацию цифр нашего телефона, но несмотря на то, что тогда, в марте, я объяснил матери весь расклад и даже дал ей позвонить по тому номеру, где действительно был Володя, а Иру, придя с работы, она застала однажды у меня в гостях, она так до конца не поверила ни мне, ни отцу.
Именно с этой Ирой я ездил на нашу дачу между майскими праздниками, из-за чего и заболел га три недели. Дело в том, что груши и яблоки осеннего урожая хранились на даче всю зиму. не гнили они потому, что в погребе держалась постоянная температура, и в тот день, когда мы туда прибыли, температура в погребе была около нуля. Наевшись замёрзших яблок и груш, мы тогда и заболели ангинами и проболели весь май.
* * *
– А почему он пойдёт, а не я? – продолжала возмущаться мать.
– Так ты ж только с работы пришла, а собрание через полчаса. Да и потом Робертовна сказала, что хочет видеть именно отца.
Так и не поверив нам до конца, мать решила идти на собрание вместе с отцом. Галстук пришлось разрезать, так как мать, потянув за его конец, завяла его так, что он не развязывался. Рубашку также пришлось надеть менее торжественную.
– Ну, Шумаковы пришли вдвоём, сказала Робертовна, – увидев моих родителей. Наверное завтра пойдёт снег.
Снег назавтра не пошёл – вместо него на следующий день, во вторник 27 мая, выпал аномальный град.