Как меня забирали в армию
В военкомате у врача здоров любой призывник. Даже если ты упал с пятого этажа, сломав себе при этом в пятидесяти местах правую ногу, по его авторитетному мнению, это - сущий пустяк.
- Что, только ногу сломал? – поглаживая свою козлиную бородку, спрашивает доктор-врач-хирург.
Он еще сомневается. Справку из городской больницы чуть ли на водяные знаки не проверил. А там так и написано: « Упал в шахту лифта с пятого этажа строящегося дома по улице Дуси Ковальчук…».
- Да, - отвечаю я ему.
Я стою в одних трусах в прохладном и полутемном кабинете. Мне весьма некомфортно. А его, видимо, тешит то, что перед ним каждый день стоят в одних трусах будущие вэдэвэшники, пограничники и моряки. Мудак.
Он с неподдельным интересом смотрит на снимок моей сломанной ноги.
- Хм… да, вот тут вижу, что нога была сломана.
Нет, блядь, это фотошоп.
«Ха, приколись, рентгенолог, сфоткай, типа сломал.»
Он начинает щупать своей холодной рукой мою ногу.
- Хм… С пятого этажа, говоришь?
- Да.
Мне это порядком надоедает.
- Ну так что? – вздыхаю и спрашиваю.
Доктор-врач-хирург хмурится, все интенсивнее поглаживая уже свою казлиную бородку.
- Доктор, - не выдерживаю я, - мне все это уже надоело. Уже полтора года вы не можете принят решение. Я к вам прихожу каждую осень, весну и снова осень… Каждые полгода я увольняюсь с новой работы и прихожу к вам, в надежде, что вы примете решение. А вы каждые полгода фотографируете мою ногу, а потом долго на нее смотрите. Она уже светится от радиации. Артефакт!
Он набычился.
- Ты же понимаешь, что это не так просто…
Я закипаю.
- Доктор! Эта ваша работа! Вы или отправьте меня в армию, либо выдайте мне военный билет.
Он внезапно раскраснелся и надулся как мыльный пузырь.
- Так, - он бросает на стол рентгеновский снимок. – А ну-ка, пошел вон из моего кабинета!
Что-то пишет в личном деле, и я выхожу в коридор.
- Ну и че? – спрашивают пацаны, такие же, как и я. Усталые, разнообразные, но все в одних трусах.
- Да ну его нахуй, - отвечаю я.
- Понятно.
- Заебал, ну неужели так трудно решить?
- Да он ссыт, - говорит один здоровяк, прижимая к себе свои пожитки, – Если отправит тебя в армию, а у тебя там нога сломается, то его ждет туманное будущее…
- Вот и заебись, - говорю я, - Специально сломаю. Ради него.
Захожу к психиатру. Тот похож на накуренного Зигмунда Фрейда. Перед ним сидит какой-то пацан.
- В армию хочешь? - гнусным голосом спрашивает Зигмунд Яковлевич.
- Нет, - уверенно отвечает призывник.
- Ха… Годен. Иди. Следующий.
Пацан расстраивается и уходит. Я присаживаюсь. Психиатр смотрит на меня, как на предмет интерьера в параллельной вселенной.
- Ну что, - он токсично улыбается и щурит глаз, - сынок, в армию хочешь?
- Да, - твердо отвечаю я и кладу ему на стол личное дело.
Его лицо вытягивается, как жвачка.
- О-о, - он закатывает глаза. – Ну-ка расскажи-ка мне о себе поподробнее.
Я вздыхаю. Зигмунд Яковлевич начинает грызть свой ноготь.
- Пять лет назад, я упал в шахту лифта, - начинаю я, - пока летел, ломал своей башкой по одной доске на каждом этаже. Вспышка справа! Вспышка слева! Упав на дно шахты, я сломал ногу. Потом очнулся – темно, холодно и хочется курить.
- Как любопытно, - он наклоняется вперед и прекращает грызть ноготь. – Дальше что было?
- Дальше? – я кладу ногу на ногу и вальяжно устраиваюсь на стуле. – Дальше, меня увезли на «скорой». Потом мою ногу собрали как пазл и прикрутили ее фрагменты к титановой пластине. Доктор, - я начинаю говорить шепотом и наклоняюсь к нему. – Мне кажется, я стал как терминатор. Титан интегрировался в меня и стал частью моего скелета! Я – полутитановый призывник! А если ногу намагнитить, то к ней ложки прилипают! Я теперь вообще не победим! Представляете?
- Ха, - он откидывается назад, - За дурака меня держишь, да?
- С чего вы взяли, доктор?
Его лицо становится серьезным, а взгляд, на какие-то мгновения – осмысленным. Он резко наклоняется вперед и хватает меня своей горячей рукой за плечо.
- Нет, меня не проведешь!
- Я серьезно, доктор! Я не вру.
- Да уж, конечно! – ему хочется сигару, которой нет. Он снова откидывается назад и скрепляет руки за своей головой. – Не ври мне! Ложки, они же алюминиевые! – довольно улыбаясь, говорит он, - А значит, не магнитятся! Что, раскусил я тебя? Ха-ха. Так что, ты – годен! Давай, проваливай. Ложки у него магнитятся... Дурака нашел. Следующий!
Вечером я вернулся домой.
- Ну и что? – спрашивает батя, покуривая в печку.
- Все, дело в шляпе. Этот пидор, хирург, написал в моем личном деле, что я годен! – я снимаю пуховик и присаживаюсь рядом с батькой. – Должны теперь забрать.
Закуриваю.
- Вот это ништяк, сынок, - он хлопает меня по плечу. – А то, надоел ты. Дома сидишь. Не работаешь. Жратвы на тебя не напасешься…
- Ты кушал? – спрашивает мама.
- Да.
- Что ел?
- Два беляша и кофе.
На самом деле, я накупил курева с фильтром. А то, батькина «Прима» совсем надоела.
Пришла повестка: пятого декабря с вещами к шести утра быть в районном военкомате.
Я вспомнил, как провожал друзей в армию.
Я тогда в еще в колледже учился. Звонит Дэн.
- Илюха, короче, меня в армию забирают. Приезжай!
- Когда? – спрашиваю.
- На следующей неделе. В пятницу.
- Хорошо, буду.
Я отпросился у куратора группы до вторника. Купил билет. В среду днем я сел на ускоренную электричку из Омска до Новосибирска.
Присел на указанное место в билете. Народ прощался, рассовывал свои сумки и постоянно двигался. Наконец, все устаканилось.
- Следующая станция – «Калачинск», - объявили по громкой связи.
Только теперь я увидел, что передо мной сидит подозрительный мужик. Конкретный такой, мужик. Натуральный уголовник! Рожа – протокольная, руки – в куполах, взгляд – «попал ты, фраерок».
- Далеко едешь? – спросил он хриплым голосом.
- В Новосибирск, - ответил я максимально конкретно.
- Будешь на меня пялится, я тебя бритвой по горлу и в колодец, - все так же спокойно прохрипел он.
Я стремительно отвернулся и начал усердно изучать мелькающие за окном деревья. До самого «Калачинска» я боялся шевельнутся. У меня затекла шея.
Мы сидели вдвоем. Кто-то недалеко от нас начал пожирать беляши. Запах стоял на весь вагон. Вот же, блядь. Меня это начало бесить. Ненавижу людей, которые на вокзале покупают беляши и начинают их чавкая, уничтожать, сразу же после отправления поезда.
Когда остановились в «Калачинске», кто-то за окном начал громко размахивать окочурившейся от соли и мороза рыбой.
- Рыба! Рыба! Вяленная рыба!
Попивавший всю дорогу пиво болтливый мужик, подскочил со своего места и побежал покупать рыбу. Проводница отправила его на место.
- Уже отправляемся, сидеть!
Мужик расстроился и сел на место.
- У, ведьма…
Я сходил покурил под шумок, а когда вернулся, уголовник меня спросил:
- В карты будешь играть?
- Нет.
Тот не сводил с меня глаз.
- Ты из Новосибирска?
- Нет, я в Черепаново еду.
Глаза уголовника на секунду сверкнули.
- Я тоже из Черепаново, - сказал он устало и посмотрел в окно. Несколько минут молчал. – Я пятнадцать лет «отсидел». Слышь, земляк, как там теперь, в Черепаново? – он повернулся ко мне.
Я не знал, что ответить. Мне было семнадцать лет.
- Думаю, с тех пор, много, что изменилось… - я замолчал, а немного поразмыслив, продолжил. – Если что-то меняется у тебя на глазах, то это не так примечательно. Другое дело, если посмотреть на все через несколько лет.
Он вздохнул.
- Ты прав.
Больше мы ни о чем не говорили.
Вечером я был в Новосибирске. Утром поехал в Черепаново, а оттуда уже в деревню. Забежал домой, быстро переоделся и отправился на проводы к Денису.
Сел к столу. Закусить толком не дали, а сразу налили самогонки. Тосты, речи и напутствия. Самогонку жрали весь вечер и всю ночь. Как прошли проводы – не помню. Много пили, орали песни, фотографировались и снова пили.
Днем в пятницу я с трудом пришел в себя. Меня трясло. Я держал руках стакан с горячим чаем и думал, - нахуй так жить. Ни чай, ни рассол – ничего не помогало. Я дрожал, как пенопласт в проруби.
Зашел сосед – дядя Миша. Ему на тот момент было лет пятьдесят. Это был здоровенный русский мужик. У него ладонь была больше, чем моя башка в меховой шапке. Он мне чем-то медведя напоминал.
- Иля, - сказал он басом. – Что, с похмелья болеешь?
- Да, - трясущимся голосом, ответил я, - Нехорошо мне, дядь Миш.
- Это, Иля, надо опохмелиться.
- Не, я не похмеляюсь.
- Ну смотри сам.
Он ушел. Минут через десять вернулся с бутылкой портвейна.
Он налил полный стакан мне и себе накапал кружечку.
- Пей.
Возражать не было смыла.
Портвейн мы пили вдвоем. Батя смотрел телевизор, а мама что-то готовила.
После первого стакана мне полегчало. После второго – стало гораздо лучше, а после третьего – я ощутил в себе страшную силу.
В субботу после обеда я пошел к однокласснику – Сереге Иванову. Его, как выяснилось, на проводах у Дениса, забирали в армию в понедельник. То есть, предстояла еще одна грандиозная пьянка в воскресенье.
Начиная с обеда солнечной субботы, мы начали готовится к проводам в армию. То есть – жрать водку и орать песни. Вечером в воскресенье я снова пришел к нему, едва продрав глаза. Снова тосты, речи и напутствия. Снова ведра самогонки…
Когда я утром во вторник пришел в колледж, меня спросили:
- Илюха, ну как прошли выходные?
Я был страшно измят, с потускневшим и бессмысленным взглядом. Мои одногруппники казались мне говорящими куклами. Я невероятно опух и ощущал себя чехлом от дирижабля.
- Потрясающе, - ответил я.
«Нет, никаких проводов армию», - решил я.
Денег нет. Многие друзья отправились в армию, остальные - поразъехались. Одного, кстати, посадили за убийство, но это другая история.
Меня обрили на голо. Собрали сумку с продуктами. Мать вручила мне шестьсот рублей на всякий случай. Я приготовил шмотки, в которых поеду: старые штаны, куртка и полуразрушеные ботинки.
Никакого стола не накрывали. Посидели, попили чай. Потом батька все же решил отметить. Налил себе и мне по стопачке.
- Ну, будь мужиком, сынко. - Он хлопнул рюмашку и пошел смотреть телевизор.
Я всю ночь не спал. Проснулись часа в четыре у
- Что, только ногу сломал? – поглаживая свою козлиную бородку, спрашивает доктор-врач-хирург.
Он еще сомневается. Справку из городской больницы чуть ли на водяные знаки не проверил. А там так и написано: « Упал в шахту лифта с пятого этажа строящегося дома по улице Дуси Ковальчук…».
- Да, - отвечаю я ему.
Я стою в одних трусах в прохладном и полутемном кабинете. Мне весьма некомфортно. А его, видимо, тешит то, что перед ним каждый день стоят в одних трусах будущие вэдэвэшники, пограничники и моряки. Мудак.
Он с неподдельным интересом смотрит на снимок моей сломанной ноги.
- Хм… да, вот тут вижу, что нога была сломана.
Нет, блядь, это фотошоп.
«Ха, приколись, рентгенолог, сфоткай, типа сломал.»
Он начинает щупать своей холодной рукой мою ногу.
- Хм… С пятого этажа, говоришь?
- Да.
Мне это порядком надоедает.
- Ну так что? – вздыхаю и спрашиваю.
Доктор-врач-хирург хмурится, все интенсивнее поглаживая уже свою казлиную бородку.
- Доктор, - не выдерживаю я, - мне все это уже надоело. Уже полтора года вы не можете принят решение. Я к вам прихожу каждую осень, весну и снова осень… Каждые полгода я увольняюсь с новой работы и прихожу к вам, в надежде, что вы примете решение. А вы каждые полгода фотографируете мою ногу, а потом долго на нее смотрите. Она уже светится от радиации. Артефакт!
Он набычился.
- Ты же понимаешь, что это не так просто…
Я закипаю.
- Доктор! Эта ваша работа! Вы или отправьте меня в армию, либо выдайте мне военный билет.
Он внезапно раскраснелся и надулся как мыльный пузырь.
- Так, - он бросает на стол рентгеновский снимок. – А ну-ка, пошел вон из моего кабинета!
Что-то пишет в личном деле, и я выхожу в коридор.
- Ну и че? – спрашивают пацаны, такие же, как и я. Усталые, разнообразные, но все в одних трусах.
- Да ну его нахуй, - отвечаю я.
- Понятно.
- Заебал, ну неужели так трудно решить?
- Да он ссыт, - говорит один здоровяк, прижимая к себе свои пожитки, – Если отправит тебя в армию, а у тебя там нога сломается, то его ждет туманное будущее…
- Вот и заебись, - говорю я, - Специально сломаю. Ради него.
Захожу к психиатру. Тот похож на накуренного Зигмунда Фрейда. Перед ним сидит какой-то пацан.
- В армию хочешь? - гнусным голосом спрашивает Зигмунд Яковлевич.
- Нет, - уверенно отвечает призывник.
- Ха… Годен. Иди. Следующий.
Пацан расстраивается и уходит. Я присаживаюсь. Психиатр смотрит на меня, как на предмет интерьера в параллельной вселенной.
- Ну что, - он токсично улыбается и щурит глаз, - сынок, в армию хочешь?
- Да, - твердо отвечаю я и кладу ему на стол личное дело.
Его лицо вытягивается, как жвачка.
- О-о, - он закатывает глаза. – Ну-ка расскажи-ка мне о себе поподробнее.
Я вздыхаю. Зигмунд Яковлевич начинает грызть свой ноготь.
- Пять лет назад, я упал в шахту лифта, - начинаю я, - пока летел, ломал своей башкой по одной доске на каждом этаже. Вспышка справа! Вспышка слева! Упав на дно шахты, я сломал ногу. Потом очнулся – темно, холодно и хочется курить.
- Как любопытно, - он наклоняется вперед и прекращает грызть ноготь. – Дальше что было?
- Дальше? – я кладу ногу на ногу и вальяжно устраиваюсь на стуле. – Дальше, меня увезли на «скорой». Потом мою ногу собрали как пазл и прикрутили ее фрагменты к титановой пластине. Доктор, - я начинаю говорить шепотом и наклоняюсь к нему. – Мне кажется, я стал как терминатор. Титан интегрировался в меня и стал частью моего скелета! Я – полутитановый призывник! А если ногу намагнитить, то к ней ложки прилипают! Я теперь вообще не победим! Представляете?
- Ха, - он откидывается назад, - За дурака меня держишь, да?
- С чего вы взяли, доктор?
Его лицо становится серьезным, а взгляд, на какие-то мгновения – осмысленным. Он резко наклоняется вперед и хватает меня своей горячей рукой за плечо.
- Нет, меня не проведешь!
- Я серьезно, доктор! Я не вру.
- Да уж, конечно! – ему хочется сигару, которой нет. Он снова откидывается назад и скрепляет руки за своей головой. – Не ври мне! Ложки, они же алюминиевые! – довольно улыбаясь, говорит он, - А значит, не магнитятся! Что, раскусил я тебя? Ха-ха. Так что, ты – годен! Давай, проваливай. Ложки у него магнитятся... Дурака нашел. Следующий!
Вечером я вернулся домой.
- Ну и что? – спрашивает батя, покуривая в печку.
- Все, дело в шляпе. Этот пидор, хирург, написал в моем личном деле, что я годен! – я снимаю пуховик и присаживаюсь рядом с батькой. – Должны теперь забрать.
Закуриваю.
- Вот это ништяк, сынок, - он хлопает меня по плечу. – А то, надоел ты. Дома сидишь. Не работаешь. Жратвы на тебя не напасешься…
- Ты кушал? – спрашивает мама.
- Да.
- Что ел?
- Два беляша и кофе.
На самом деле, я накупил курева с фильтром. А то, батькина «Прима» совсем надоела.
Пришла повестка: пятого декабря с вещами к шести утра быть в районном военкомате.
Я вспомнил, как провожал друзей в армию.
Я тогда в еще в колледже учился. Звонит Дэн.
- Илюха, короче, меня в армию забирают. Приезжай!
- Когда? – спрашиваю.
- На следующей неделе. В пятницу.
- Хорошо, буду.
Я отпросился у куратора группы до вторника. Купил билет. В среду днем я сел на ускоренную электричку из Омска до Новосибирска.
Присел на указанное место в билете. Народ прощался, рассовывал свои сумки и постоянно двигался. Наконец, все устаканилось.
- Следующая станция – «Калачинск», - объявили по громкой связи.
Только теперь я увидел, что передо мной сидит подозрительный мужик. Конкретный такой, мужик. Натуральный уголовник! Рожа – протокольная, руки – в куполах, взгляд – «попал ты, фраерок».
- Далеко едешь? – спросил он хриплым голосом.
- В Новосибирск, - ответил я максимально конкретно.
- Будешь на меня пялится, я тебя бритвой по горлу и в колодец, - все так же спокойно прохрипел он.
Я стремительно отвернулся и начал усердно изучать мелькающие за окном деревья. До самого «Калачинска» я боялся шевельнутся. У меня затекла шея.
Мы сидели вдвоем. Кто-то недалеко от нас начал пожирать беляши. Запах стоял на весь вагон. Вот же, блядь. Меня это начало бесить. Ненавижу людей, которые на вокзале покупают беляши и начинают их чавкая, уничтожать, сразу же после отправления поезда.
Когда остановились в «Калачинске», кто-то за окном начал громко размахивать окочурившейся от соли и мороза рыбой.
- Рыба! Рыба! Вяленная рыба!
Попивавший всю дорогу пиво болтливый мужик, подскочил со своего места и побежал покупать рыбу. Проводница отправила его на место.
- Уже отправляемся, сидеть!
Мужик расстроился и сел на место.
- У, ведьма…
Я сходил покурил под шумок, а когда вернулся, уголовник меня спросил:
- В карты будешь играть?
- Нет.
Тот не сводил с меня глаз.
- Ты из Новосибирска?
- Нет, я в Черепаново еду.
Глаза уголовника на секунду сверкнули.
- Я тоже из Черепаново, - сказал он устало и посмотрел в окно. Несколько минут молчал. – Я пятнадцать лет «отсидел». Слышь, земляк, как там теперь, в Черепаново? – он повернулся ко мне.
Я не знал, что ответить. Мне было семнадцать лет.
- Думаю, с тех пор, много, что изменилось… - я замолчал, а немного поразмыслив, продолжил. – Если что-то меняется у тебя на глазах, то это не так примечательно. Другое дело, если посмотреть на все через несколько лет.
Он вздохнул.
- Ты прав.
Больше мы ни о чем не говорили.
Вечером я был в Новосибирске. Утром поехал в Черепаново, а оттуда уже в деревню. Забежал домой, быстро переоделся и отправился на проводы к Денису.
Сел к столу. Закусить толком не дали, а сразу налили самогонки. Тосты, речи и напутствия. Самогонку жрали весь вечер и всю ночь. Как прошли проводы – не помню. Много пили, орали песни, фотографировались и снова пили.
Днем в пятницу я с трудом пришел в себя. Меня трясло. Я держал руках стакан с горячим чаем и думал, - нахуй так жить. Ни чай, ни рассол – ничего не помогало. Я дрожал, как пенопласт в проруби.
Зашел сосед – дядя Миша. Ему на тот момент было лет пятьдесят. Это был здоровенный русский мужик. У него ладонь была больше, чем моя башка в меховой шапке. Он мне чем-то медведя напоминал.
- Иля, - сказал он басом. – Что, с похмелья болеешь?
- Да, - трясущимся голосом, ответил я, - Нехорошо мне, дядь Миш.
- Это, Иля, надо опохмелиться.
- Не, я не похмеляюсь.
- Ну смотри сам.
Он ушел. Минут через десять вернулся с бутылкой портвейна.
Он налил полный стакан мне и себе накапал кружечку.
- Пей.
Возражать не было смыла.
Портвейн мы пили вдвоем. Батя смотрел телевизор, а мама что-то готовила.
После первого стакана мне полегчало. После второго – стало гораздо лучше, а после третьего – я ощутил в себе страшную силу.
В субботу после обеда я пошел к однокласснику – Сереге Иванову. Его, как выяснилось, на проводах у Дениса, забирали в армию в понедельник. То есть, предстояла еще одна грандиозная пьянка в воскресенье.
Начиная с обеда солнечной субботы, мы начали готовится к проводам в армию. То есть – жрать водку и орать песни. Вечером в воскресенье я снова пришел к нему, едва продрав глаза. Снова тосты, речи и напутствия. Снова ведра самогонки…
Когда я утром во вторник пришел в колледж, меня спросили:
- Илюха, ну как прошли выходные?
Я был страшно измят, с потускневшим и бессмысленным взглядом. Мои одногруппники казались мне говорящими куклами. Я невероятно опух и ощущал себя чехлом от дирижабля.
- Потрясающе, - ответил я.
«Нет, никаких проводов армию», - решил я.
Денег нет. Многие друзья отправились в армию, остальные - поразъехались. Одного, кстати, посадили за убийство, но это другая история.
Меня обрили на голо. Собрали сумку с продуктами. Мать вручила мне шестьсот рублей на всякий случай. Я приготовил шмотки, в которых поеду: старые штаны, куртка и полуразрушеные ботинки.
Никакого стола не накрывали. Посидели, попили чай. Потом батька все же решил отметить. Налил себе и мне по стопачке.
- Ну, будь мужиком, сынко. - Он хлопнул рюмашку и пошел смотреть телевизор.
Я всю ночь не спал. Проснулись часа в четыре у