История одной любви. Продолжение⁠⁠

Хадя сидела так же, не шелохнувшись, глаза глядели в несуществующую точку. Говорить она не могла, душа то ли спряталась, то ли металась в неведомых далях. Через пару кварталов мы притормозили у обочины.

– Теперь рассказывай. Все по порядку, иначе поедем в полицию.

Хадя мотнула головой:

– Нет. Не могу.

Кажется, у нее шок. Нужно растормошить, вывести из ступора. Пусть хотя бы расплачется, сразу полегчает. Я молча вышел и вновь зашел в заднюю дверь, седалище плюхнулось на сидение рядом с окаменевшей девушкой, руки обняли и прижали безвольное тело к груди:

– Хадя! Все хорошо, я рядом и никому не дам в обиду. Что случилось? Где Гарун?

И ее прорвало. Ощущение безопасности, пусть временной, пробило клапан: в моих объятиях девушку корежило, голова билась о плечо, но сквозь слезы и всхлипы пробивались слова, от которых хотелось рвать волосы.

– Это Гасан, брат Султана. Когда я вошла, он укладывал пистолет в ладонь Мадины. Гарун мертв, три пули в груди, Мадина тоже мертва, у нее проломлена голова. Гасан сначала чуть не выстрелил в меня, рука в последний момент остановилась. Он сказал: «Гарун пострадал за Шамиля, мы в расчете. Я бы просто ушел, Мадина должна была сказать, что не знает стрелявшего, все бы все поняли, и больше ничего не случилось бы. Мужчины обоих родов могли бы спать спокойно. Но она кинулась с ножом. Я отбросил, Мадина ударилась об угол стола. Это неправильно, женщин трогать нельзя, и я решил сделать так, будто Гарун ее избивал, а в ответ она его застрелила. И тут появляешься ты. Пришла бы позже, была бы просто свидетелем, а сейчас ты ненужный свидетель. Если все расскажешь, мне придется оправдываться, возможно, меня не поймут. Меня это не устраивает. Поэтому сейчас ты уедешь как можно дальше и никому ничего не расскажешь, потому что в смерти своих родственников с этой минуты будешь виновата ты. Отныне так: Гарун в гневе стал избивать Мадину, убил ее, и ты его застрелила».

– Но ведь…

– Не перебивай. – Хадя потрясла головой. – Еще не все. Он вложил пистолет мне в руки, чтоб остались отпечатки, и бросил его на пол, затем с моего телефона отправил сообщение главе диаспоры о том, что будто бы случилось, и забрал телефон, а меня привел сюда.

– Нужно рассказать все полиции. Сейчас не те времена, когда все решалось исключительно звонком или толщиной денежной пачки.

Хадя резко отстранилась от меня:

– Ничего не понимаешь? Моей правде никто не поверит.

– Я пойду свидетелем.

– Нет. Гасан предупредил: кто узнает правду – умрет. И он это сделает, я его знаю. Уверена, он уже жалеет, что меня отпустил. Скорее всего, тоже будет искать. Меня теперь все будут искать.

– Куда же тебя отвезти?

Хадя молчала. Она долго молчала, прежде, чем тихо донеслось:

– Или правда со временем выплывет, или еще что-то изменится. Нужно переждать. Спрятаться от всех. Но мне негде прятаться в этом городе. Нужно идти к кому-то из общих знакомых, а это опасно. Можно тайно вернуться домой на Кавказ, но тогда в сопровождение нужен кто-то из родственников.

– Я в сопровождающие гожусь?

Хадя жалобно вздохнула:

– Категорически не годишься.

– Я друг твоего брата. Почти брат.

Девичьи губки попытались улыбнуться:

– Я знаю. Другие не знают.

В голове все перемешалось.

– Гостиницы и съемные квартиры, как понимаю, отпадают?

– Мне сейчас нельзя никуда, где кто-то увидит и сможет рассказать. – Она шумно выдохнула. – И еще. Паспорт с прочими документами остались в квартире, а там уже полиция.

– Кстати, – вспыхнуло в голове, – а где документы на машину?

Маленький пальчик указал вперед:

– В бардачке. Гарун купил ее по генеральной доверенности, в базах данных как владелец не числится, и эту машину искать никто не будет. О ней не знают. Даже Гасан тебя принял за таксиста.

– Если у тебя ни денег, ни документов, может, продать машину?

– Ничего не получится, доверенность на Гаруна. Если только на запчасти, но не думаю, что это хорошая идея. Пусть пока остается у тебя.

Поколебавшись, я решился:

– Раз ехать некуда, поехали ко мне. Как-нибудь перебьемся.

– К тебе?!

– Не подумай ничего, я уступлю свою кровать, а сам как-нибудь…

– Нет!

– Это только сегодня, а завтра что-нибудь придумаем.

Хадя приподняла лицо с моего плеча:

– Мадина рассказывала, что там живут шестеро. Сможешь сделать их слепыми и глухими?

– Могу попросить, они понятливые.

– Нет. – Категоричности девушке было не занимать. – Припаркуй в темном местечке, сегодня я посплю в машине. Сможешь утром напоить меня чаем? Прости за нахальство, но у меня горло слабое, чуть что – сразу заболеваю.

– Понял, все будет в лучшем виде.

Мы приближались к моему месту жительства. Тенистый переулочек спрятал машину с девушкой от лишних взглядов. Правда, темнота имела вторую сторону, она привлекала воров, не польстились бы. Это придется как-то решать. Оставлять автомобиль на стоянке с пассажиром нельзя, нужна хотя бы тонировка. И если ночью приспичит в туалет… С мыслями об этом я принес одеяло, простыни, все, что смог, кроме матраса. И его бы притащил, если б было, как разместить, но в Ладе сиденья в ровный пол не раскладывались.

– Ночью холодно, – объяснил я. – А это ужин.

Бутерброды и термос с чаем, который выпросил у Фильки, разместились поверх свернутого одеяла. Хадя есть не могла, но от горячего не отказалась. Я составил компанию.

Мимо прошлись какие-то мутные типы. Откуда-то донесся звон разбитого стекла. У Хади метался взгляд, но она молчала, как партизан. Я собрался с силами и выдохнул:

– Не возражаешь, если переночую в машине вместе с тобой?

Карие глазки выдали залп салюта… а слова оказались из другой оперы:

– Зачем? Тебе будет неудобно.

– А тебе опасно. Как мужчина и друг я обязан тебя защищать.

Против такого у девушки доводов не нашлось, хотя она очень старалась. Инстинкт самосохранения пересилил, или что-то другое, не знаю. Сдвинутые до упора передние сиденья были разложены, мы стали размещаться. Одеяло по праву досталось даме, я закутался простынями, мы заперлись изнутри.

Кто ночевал в Ладе с кузовом седан, знает, что комфортно спать в ней может только бескостный организм, желательно одноклеточный. Тела беспрестанно ворочались, ноги высовывались, шеи и руки затекали. Через пару часов стекла внутри запотели, а температура понизилась настолько, что начался озноб. Из-за охлаждения чай потребовал выхода не дожидаясь утра. Чувствовалась, как соседку корежит, как из свертка периодически выглядывает на меня круглый глаз и опять в замешательстве прячется. Мне самому терпеть стало невмоготу.

– Отойду на минутку. – Я распаковался и отворил дверь.

Завернутая с головой Хадя следила за моим отбытием в щелочку, сделанную в коконе одеяла. Для безопасности я запер машину, ближайшие кустики получили полив.

– Твоя очередь.

На распахнутую дверь Хадя не реагировала, щелочка замуровалась изнутри.

– Хадя, я понимаю, что ты стесняешься, но так надо. Сейчас поблизости никого, для охраны мне не придется стоять над душой. Сделаем так: я прогуляюсь неподалеку, а когда хлопнет дверца, вернусь.

Почему-то большинству женщин проще что-то сделать, чем заговорить о подобном. Мой план удался, требования организмов получили удовлетворение, обошлось без приключений. Два сиденья вновь заскрипели под ворочающимися телами.

Трудно, когда у человека, который рядом, другое мировоззрение. Оно мне до ужаса импонировало, хотя иногда загоняло в тупик. Как с походом в кустики. Стеснение и скромность хороши, пока не мешают выживанию. Выход прост – мужчина должен взять ответственность решений на себя и ни на что не обращать внимания.

Не всегда очевидные решения оказывались верными.

– Включу зажигание, – объявил я еще через час. – Без печки больше нельзя.

– Это привлечет внимание.

– И что увидят подошедшие?

– Ничего предосудительного, но полиция может потребовать документы.

– У меня все с собой, и на машину… – Я сморщился, словно в зубе включили дрель. Даже если ориентировки еще не разосланы, у Хади нет документов, и любое задержание до выяснения личности кончится тюрьмой. – Прости, не подумал, Но здесь не ходят, никто не увидит.

– Туда посмотри.

Словно в насмешку, из-за угла появилась пара полицейских, которые медленно прошествовали мимо, заглядывая во все щели и закутки. Наша машина внимания не привлекла. Но будь она заведена…

Когда ночной дозор скрылся в сумраке, я объявил:

– Понимаю, что это неправильно, но единственный выход – согреть друг друга, иначе завтра обоим прямой путь в больницу. Это не рассуждения, это приказ мужчины, который теперь за тебя отвечает. Лезь назад.

Такой язык Хадя понимала. Спорь, не спорь, а сказанное мужчиной делать придется. Она и делала, как бы не возмущалась внутри несправедливостью ситуации и моим беспределом. Обожаю кавказское воспитание.

Закоченевшее тельце с удобством устроилось на заднем сиденье в моих объятиях, поверх мы в несколько слоев замотались во все, что нашлось под рукой. Сначала возникло напряжение, ведь девушка, в ее понятиях, совершала недозволенное. Но время шло, дыхания выровнялись, мышцы расслабились. Безысходность – лучший примиритель.

Хадя сонно пробормотала:

– Как в детстве.

– Как в детстве – что?

– Не помнишь? Мы несколько раз так спали вповалку, когда мелкими играли у нас дома. Гарун тоже не помнит, а мы с Мадиной часто вспоминаем.

Она запнулась. Перехваченное горло с трудом вытолкнуло поправку:

– Вспоминали.

В ответ я еще крепче прижал к себе соседку.

– Спокойной ночи.

Глава 7

Следующий день прошел в хлопотах. Хадя осталась ждать в машине, а я пешком отправился в банк, где половина накоплений на мечту перестала быть виртуальной, оттопыривая теперь внутренний карман. Четырехколесное счастье подождет, а с реальным несчастьем требовалось бороться здесь и сейчас. Часть денег пошла на покупку телефона, новой симки и подключение интернета, остатка хватило на аренду однокомнатной квартиры и закупку продуктов. Хозяева квартиры меня придирчиво оглядели, перекрестный допрос и предоставленные документы успокоили, и ключи от маленькой малосемейки перешли в мои руки. Одна комнатка с мебелью, кухонька, совмещенный санузел – что еще требуется человеку? Кровать, правда, одна, но больше не требуется. Я выглянул на улицу: предпоследний этаж, высоток поблизости нет, в окна никто не заглянет. Конечный диалог выглядел так:

– Не шуметь, вечеринки не устраивать. Будем проверять. Если соседи хоть раз пожалуются…

– Обещаю, постояльца тише просто не найдете. Меня все устраивает.

«Переезд» состоялся сразу. В кавычках, поскольку одновременно я остался жителем комнаты на шесть персон, а сюда перевез часть вещей для возможной проверки хозяевами. Убедившись, что никто не видит, в квартиру тенью скользнула Хадя.

– Твои хоромы на ближайшее время.

Девушка застенчиво улыбнулась:

– Спасибо. Не знаю, как отплатить за все, что для меня делаешь…

Карие глаза вдруг рухнули вниз, на щеках проступили пятна.

Моя пятерня взяла девушку за подбородок.

– Только посмей еще раз заикнуться на эту тему.

Вышло немного грубо. Зато действенно.

– Спасибо.

– Брату тоже за все «спасибо» говорила?

– Ты не брат. – Она снова не знала, куда девать глаза. – Ты как брат.

– Давай договоримся: спасибо скажешь один раз, когда все удачно закончится. Тема закрыта.

– Спасибо.

– Не пойдет. О чем мы только что?..

– Э-э… хорошо, Кваздик.

Пакеты с продуктами заняли место у холодильника, я еще раз окинул взглядом жилье. На первое время все есть.

– Ключи пока только у меня, завтра на всякий случай сделаю дубликаты.

– Не надо, я не собираюсь выходить.

– Повторяю: на всякий случай. – Обуваясь в дверях, я протянул Хаде купленный телефон с большим экраном. – Кроме меня номера никто не знает, поэтому любые чужие звонки для тебя не существуют. Зарегистрируйся в соцсетях под каким-нибудь именем, появится дополнительный вид связи, чтоб твой голос поменьше светить.

Девушка смущенно поникла:

– Я не пользуюсь интернетом. Брат не разрешал.

– Придется научиться. Если не справишься, помогу. Сюда буду заходить раз в день, под вечер, чтоб все видели, что в квартире живут. Не сильно потревожу? Может, достаточно только на выходных?

– Нет-нет, я с ума сойду в одиночестве. Приходи… почаще. – Перед последним словом Хадю пронзил приступ смущения, который вверг в молчание на все время, пока я шнуровал кроссовки. Затем она испуганно огляделась. – А если кто придет?!

– Не открывай.

– А если воры полезут?

Надо же. К примеру, я, мужчина, о таком не подумал.

– Если кто-то решит, что в квартире пусто и начнет возиться с замком, пошуми – воры не любят статьи «грабеж», а грабители идут только туда, где имеется, что взять. И всегда держи под рукой телефон, создай на нем быстрый набор моего номера в одно касание.

– А если придут хозяева? У них остались ключи?

– Наверняка. – Я задумался. – Без меня они приходить не должны, если ничего не случится. Значит, ничего не должно случиться, и они не придут.

– А вдруг?

– На родственницу внешне не тянешь, на однокурсницу, что пришла позаниматься, тоже. Давай, ты будешь моя девушка?

Взгляд убежал в сторону, Хадя замотала головой:

– Нет. Нельзя.

– Тогда домработница.

– Это лучше. – Она вдруг улыбнулась. – На правах домработницы требую, чтобы ты приходил сюда есть. Обещаю, не разочаруешься.

Создалось ощущение, что девушка нашла смысл жизни.

А через миг снова потеряла:

– Но продукты стоят денег…

Я посмотрел на нее столь же жестко, как в моменты недовольства смотрел брат:

– Это не твоя проблема. Мне во временное владение досталась машина, в свободное время буду подрабатывать.

Пара звонков, и этим же вечером меня взяли в службу такси. Условия понравились. Зарплата особо не баловала, зато выбор за мной: когда на телефон приходит заказ, сам решаю, браться или нет.

Следующий день я посвятил новой работе. Первые заказы принесли первый заработок и первый опыт. Ориентироваться в городе помогал навигатор из телефона. Верить ему во всем не следовало – в отличие от заявлений бездушной железки с приятным голосом кое-где проехать было невозможно, а ничего хуже, чем выбираться из тупика задним ходом, для меня на сегодня не существовало.

Ближе к вечеру источник заработка и нервов подрулил к подъезду подопечной. Когда ключ начал ворочаться в замке, внутри послышалось метание, и глазам предстало запыхавшееся чудо на ножках, по щеки закутанное в покрывало. Из ножек виднелись только маленькие миленькие ступни.

– Прости, когда готовила – запачкалась, а запасной одежды нет. – Хадя виновато пожала плечиками. Нежный подбородочек махнул в сторону ванной. – Грязная одежда замочена в тазиках, но стирать, пока ты не придешь, я не решилась. Ванну и душ в твое отсутствие тоже принимать не буду. По бурному сливу соседи могут узнать о присутствии постороннего.

Даже о таком подумала. Молодец.

– Что тебе купить из одежды? – Рука вновь потянулась к дверной ручке. Проблемы нужно решать незамедлительно. – Напиши список, я сейчас же схожу.

– Еще чего. Даже не думай об этом. Но если имеются какие-то старые вещи, ножницы, иголка и нитки, я сделаю все сама.

В голове всплыл вопрос о нижнем белье. Высказать вслух я не решился, вместо этого вывалил на кровать перевезенные сюда тряпки:

– Все в твоем распоряжении.

– Спасибо. Одну минуту.

Ровно через минуту из ванной выглянуло обворожительно милое видение в футболке, удачно сошедшихся на талии штанах и застегнутой на все пуговицы мешковатой рубахе навыпуск.

– Можешь не верить – тебе очень идет, – объявил я.

Хадя смущенно жалась, для нее подобный поступок являлся подвигом. Впрочем, похвала пришлась кстати, вызвав застенчивую улыбку.

– Ты не приехал на обед, – тихо донеслось от не глядевшего на меня опущенного лица.

– Я пришел на ужин.

– Мы договорились, что я буду готовить, а ты приходить. Приходи, пожалуйста. Даже на завтрак. Я не против. – Девушка помолчала несколько секунд. – Так я перестаю чувствовать себя обузой.

– Мы закрыли тему!

– А вдруг это продлится долго?! Вчера я написала письма родителям и главе диаспоры, там все, как было по-настоящему, но не знаю, нужно ли отправлять. Мне, конечно, как-то помогут, но поверят ли? Одних слов недостаточно.

– Родители не могут не поверить.

– Я не про них, они далеко.

– Не поверят тебе – поверят мне, я живой свидетель произошедшего и подтвержу где угодно…

Хадю передернуло.

– Вот именно. Живой. Пока.

Настроение сразу упало.

Из принесенных продуктов Хадя забраковала колбасу:

– Не покупай больше. Еще не надо фарша, котлет и других полуфабрикатов. Просто мясо, а я сама все приготовлю.

– Прости, забыл.

Пришлось виновато развести руками. Казалось бы, чего проще: не брать ничего, что хотя бы в принципе содержит свинину. Но если долго не живешь в отрыве от чужих традиций, о простом правиле забываешь.

Сегодня меня потчевали хинкалом. Нет, не хинкали, родственниками пельменей, кое-где по лингвистическим традициям сокращенными на последнюю букву. Дагестанский хинкал – это сразу первое и второе блюдо, подаваемое с особенным соусом, и хотя в основе лежит тот же набор мяса и теста, но это как с деталями автомобиля: берется кузов, двигатель и кое-какие специи, но у одних получается Запорожец, а у других Майбах.

– Нравится?

– Словно в детство вернулся.

– Спасибо.

– Тебе спасибо.

– Нет, тебе. Если б не ты…

– Хватит.

Доедали молча. Затем я потребовал:

– Давай письма. Которое родителям – отправлю, а второе лучше передать напрямую. Кому и куда?

По щекам Хади поползли розовые кляксы.

– Пока не надо. – Взгляд рухнул в пол. – Потом. Я еще не уверена.

– Поздно не будет?

Прилетел тяжкий вздох:

– Позднее уже некуда. Теперь надо думать, что со всем этим делать.

– Кстати да, поздновато. Наверное, мне пора.

– Подожди! – Хадя вскочила. – Я же хотела постираться!

– Могу помочь.

– Еще раз такое сморозишь, останешься без домработницы. Кстати, сам где стираешься?

– У себя.

– Неси все сюда. И только попробуй увильнуть. Я запоминаю, в чем ты ходишь, и если хоть один носок пройдет мимо моего таза, этот таз будет на твоей голове!

Мы вели себя, словно были семьей. Меня это странно возбуждало. Возможно, что не только меня, но чтоб вытащить такую правду из Хади, пришлось бы ее убить.

На следующий день я прибыл к обеду. Пакеты едва прошли в дверь.

– Принимай, хозяйка!

– Я не хозяйка.

Сегодня Хадя снова щеголяла в моей одежде. Кажется, ей нравилось. Мне тоже. Я похвалил:

– Классно выглядишь. Обед будет?

– Конечно, я же обещала.

– Значит, ты хозяйка, и не отнекивайся.

Сегодня меня снова кормили на убой. Еще немного такого питания, и лишние килограммы станут основными, а лишним стану я.

– Не нравится? – всполошилась Хадя, когда в отодвигаемой тарелке осталось половина щедро отмеренной мясной горы.

– Много. Мне столько не осилить.

– Понимаю, я слишком расточительная. Это все очень дорого. Нужно экономить?

– Не в том дело. Все просто изумительно…

В глазах напротив собирались слезы.

– Хадя, чего ты? Мне очень нравится, но столько съесть физически невозможно.

Иногда дружеское объятие говорит больше слов, но поднятая рука замерла на весу. Хотелось погладить или хотя бы успокаивающе пожать плечо, однако – передо мной горянка. Прикосновения допускались исключительно в качестве форс-мажора, когда другого пути нет. Сейчас он имелся. Я продолжил говорить.

– Ты очень хорошо готовишь.

В ответ тихо прилетело, словно девушка не хотела, чтобы ее расслышали:

– Мне нравится для тебя готовить.

Она отвернулась. Виден был только затылок, к нему я и обратился:

– Нравится – готовь. Только одно пожелание: порции поменьше.

После еды я попросил передать телефон. Палец забегал по экрану, создавая новый аккаунт.

– У многих твоих земляков есть странички, следи, можешь узнать что-то полезное. Ах, да. Иди сюда.

Руки в приказном порядке усадили Хадю рядом на кровать, поскольку разместиться с удобством больше негде. А без удобства нельзя, времени, как понимал, уйдет немало.

– Интернет. Урок первый.

Наверное, это были счастливейшие часы моей жизни. Я обучал Хадю, на кухне ждал отменный ужин, в кармане лежали заработанные собственным трудом деньги. Робкий взгляд постепенно превращался в заинтересованный, девушка забывала о ситуации, уходя в открывшийся новый мир, иногда мы даже касались друг друга руками или бедрами. Хотелось, чтоб это длилось вечно.

В одном свертке, который я задвинул подальше, находились купленные для Хади вещи: пара футболок, халат, носки и, главное, несколько комплектов женского белья. С ним пришлось помучиться:

– Примерно вот такое, девушка. – Мои пятерни показывали продавщице требуемый объем, а она почему-то хихикала. Я сам готов был сквозь землю провалиться. Однако бюстгальтеры в конце концов заняли место в пакете, дело дошло до второй части. Хорошо, что Хадя вчера надевала мои джинсы. Мои лишние килограммы почти идеально совпали с объемом женственности маленькой красавицы, и новый взрыв хохота сотряс магазин, когда я попросил женских трусов размером как для себя.

В пакет Хадя все-таки заглянула, на меня метнулся взгляд, быстро убежавший в сторону. О содержимом пакета мы ни разу не заговаривали, будто его не было, но покупками Хадя пользовалась. По квартире она чаще всего ходила в моем спортивном костюме, где пришлось закатывать штанины и рукава, иногда его сменял набор джинсы-рубашка. Ножницы и иголка ничего не тронули, портить вещи девушка не захотела: зачем перешивать, если можно подвернуть?

Халат применялся только после ванны, когда вымывшаяся Хадя выходила ко мне, сидевшему в интернете. Будучи женским, только до колен, халат казался ей вызывающим, дескать, из-под него торчат ноги. С моей точки зрения – чуть-чуть и весьма красиво виднеются, но показавшаяся в нем впервые девушка едва не сгорела со стыда. Мне удалось заверить, что это более чем скромно с современной точки зрения, из интернета были приведены примеры, и неловкость немного сгладилась. Зато возникла другая. После того, что выдал поисковик, Хадя долго не могла поднять на меня взгляд.

Побежали чудесные дни. Уроки, трапезы, иногда поочередное мытье, стирка, затем прощальное чаепитие – и я отбывал на побывку в казарму-общежитие. Какими еще словами охарактеризовать недавно называемое домом после того, как обрел новый? Именно. Место, где счастлив, куда стремишься, откуда не хочется уходить – что это, если не дом?

От заказов я нос не воротил, брался за все. От разбоя и аварий судьба хранила, иногда попадались щедрые клиенты, и достаток плавно рос, учитывая, что работе отдавалась основная часть суток. Но ведь оправдывало! Хватало на все: на продукты, на кое-какие презенты и даже понемножку откладывать.

Хадя по-прежнему стеснялась меня. Находиться с ней было приятно, но о легкости и беззаботности приходилось только мечтать. В карих глазах постоянно присутствовали боль и страх. Несколько раз я предпринимал попытки как-то порадовать девушку, хотелось отвлечь ее, сделать приятное. Увы. Принесенные цветы вызвали нездоровую дрожь:

– Зачем?! Я поставлю, потому что вернуть нельзя, а выбросить жалко и неблагодарно. Но если сделаешь так еще раз – выброшу. Домработницам цветы не дарят, твоей девушкой я быть не могу, а сестер цветами балуют разве что на восьмое марта.

Насчет «моей девушки» резануло по живому. Эта мысль подспудно закрадывалась, как самое логичное завершение вынужденного сожительства. Разве я был против? Да это больше, чем можно мечтать! В ответ постоянно тыкали бездоказательным аргументом, что это невозможно. Что ж, навязываться не собираюсь, и если напарнице не нравится даже думать о подобном, тему поднимать больше не буду. Горянка с суровым воспитанием действительно не годилась мне в подружки для веселого времяпровождения. Но разве роль подружки – единственная?

Копать так глубоко пока не стоило, и Хадя, наверное, права. Время – самый мудрый советчик.

Однако в присутствии женщины, к которой тянется душа, не быть мужчиной я просто не мог.

– У тебя есть мечта? – прилетело с моей стороны к суетившейся на кухне Хаде.

Девушка моргнула, покрасневшее личико резко опустилось.

– О ней никто никогда не узнает.

– Почему? Вдруг кто-то мог бы помочь в воплощении?

– Кто-то – это ты? Нет, пусть мечта останется со мной.

– Зря. – Зайду с другой стороны. – Чего тебе не хватает?

– Меня все устраивает.

Я перебил:

– Речь не о том. Например, ты скучаешь по дому? Глупый вопрос, спрошу по-другому. Что напомнило бы тебе о доме?

– Солнце, горы, море.

– Ответ принят. – Я вновь погрузился в интернет, словно ничего важнее новостей и фотоприколов не существует.

Через минуту донеслось:

– К чему ты спрашивал?

– Забудь, просто к слову пришлось.

– Интриган.

Мы поели, затем Хадя стирала, и когда тема вроде бы забылась, я набрал воздуха для нового подхода.

– Затрону одну скользкую тему, не обижайся. Ты на пляж ходила?

– У нас все когда-нибудь ходили на пляж. Как по-другому, если живешь на побережье? Я и плавать умею. Почему называешь вопрос скользким?

– В какой одежде ты купалась?

Хадя поняла причину любопытства.

– В купальнике. Не в бикини, конечно, а в обычном закрытом купальнике. Думаешь, если тихая и незаметная, то всю жизнь запертой в комнате провела? Я современный человек, а если придерживаюсь традиций, значит, они мне комфортны. Ты живешь по одним правилам, я по другим, разве нам вместе от этого плохо?

– Прости. Мне хорошо.

Хадя смутилась.

– Это ты прости. – Порозовевшее личико спряталось. – Мне тоже хорошо. Поэтому не надо… слишком.

– Постараюсь. Просто не всегда понятно, что уже слишком.

– Я тоже понимаю поздно, когда уже больно. Поэтому ты старайся, а я пойму, если не всегда будет получаться. Ты же от всего сердца, я вижу.

– Спасибо, что видишь. Для меня это важно.

Трудно разговаривать о подобном с человеком, у которого порог неприятия того, что мы политкорректно называем жизнелюбием, равен замечанию этого жизнелюбия у большинства моих знакомых. Но сам факт разговора порадовал.

Письмо на Кавказ отправилось из другого города, куда понадобилось везти клиента. Из-за этого был пропущен обед, но предупрежденная через соцсеть Хадя не протестовала. Письмо – первый шаг к реабилитации, к возможности без страха гулять по улицам и жить где хочешь. Она делала вид, что рада, хотя интуиция мне подсказывала, что не все так просто.

Насчет второго письма девушка еще сомневалась, но я настоял. Адрес тайны не составлял, найден был без подсказки. Вначале меня облаяли собаки, когда прошел мимо коттеджа, где обитал глава диаспоры. Неплохо человек устроился, всем бы так. О нем я мало что знал, ходили слухи, что это бывший бандит, а ныне уважаемый бизнесмен и общественный деятель. Из бывших бандитов мало кто остается в живых и целым-невредимым достигает высот благополучия, значит, человек умный, но для разговора время не пришло, я еще не созрел. Просто боялся. Было страшно разрушить очарование странного сосуществования, что сложилось между мной и девушкой с гор. Никогда не думал, что такое возможно, но жизнь теперь крутилась исключительно вокруг нее, мысли заняты ею, наша квартира стала домом, куда хотелось возвращаться и откуда не хотелось уходить.

На соседней улице я попросил пацана бросить письмо в почтовый ящик коттеджа, тот с удовольствием выполнил за небольшую денежку, которую пообещал потратить на шоколадку. Камеры наблюдения засняли «почтальона», собаки вновь облаяли, но найти его будет непросто, и даже если чудо случится, то ни к чему не приведет.

Теперь уже в двух местах знают правду. Точнее, в трех, считая нас.

«Нас». Я вздохнул.

Глава 8

Первой ласточкой изменения знака событий с плюса на минус стала авария. Совершенно глупая. Из-за отсутствия опыта я помял багажник во время парковки, при движении задом нога перепутала педали. Пришлось снять еще часть отложенного на будущую машину для ремонта этой. Гаражный сервис, куда обратился, назначил дату начала работ. Можно найти быстрее, но мне требовалось дешевле, разницу в цене за пару дней не заработать, и я сразу оставил машину на их стоянке, оплатив материалы и запчасти. Сумма доплаты за собственно работу оказалась меньше рассчитываемой, и я кое-что прикупил исходя из мыслей, навеянных недавним разговором. Притаскивание в квартиру непонятных вещей и мешков вызвало у Хади сначала недоумение, а когда процесс растянулся на долгое время, то легкую панику. На все вопросы я отвечал кратко:

– Потерпи, увидишь.

Окончательные сборка и расстановка вынудили отправить напарницу на кухню, а дверь прикрыть. Фантазии не хватит вообразить, что представлялось девушке от нескончаемых скрежета, шуршания и бульканья. Немало времени прошло, пока раздалось горделиво-опасливое:

– Прошу!

(Продолжение следует)