Федька-полтергейст
Федька-полтергейст
Поиск уже давно стал чем-то большим, чем группы единомышленников, поиск - это уже давно субкультура со своими законами и правилами. Поиск не всегда был правильным, овеянным патриотизмом, он был и, наверное, есть всякий. Поиск вместе со страной переживал подъёмы и падения, менял вектор и направление. Но Поиск - это люди, люди, как и все, бывают плохие и хорошие, со светлыми и тёмными мыслями и душами. Люди, они как и везде в жизни - люди, они разные. Единственное, наверное, что есть в этих людях «красных», «черных», «зеленых» общее - это любовь к истории и тяга к определённой романтике, и доля авантюризма в душе, огромная необъятная тяга к неизведанному. А люди они не могут по своей натуре быть все время сосредоточенно-сурово-патриотично-хмурыми, они смеются. Иногда над собой, чаще над другими, по-злому смеются, а чаще по-доброму.
Поиск в 90-х это совсем не то, что все видят сейчас. В 90-х вместе со страной поиск трясло и колбасило из крайности в крайность. Оставшись без господдержки, многие «красные» в раз стали «черными», многие «черные» что-то осознав, подались в красные, появилось огромное количество просто случайных людей, прильщенных определённой свободой и романтикой. В общем лес фронтовой опять забурлил и ожил. Чиновники на местах перестали вникать и записали всех без разбору в «черные» мародеры и кинули все свои небогатые силы в виде деревенских участковых на борьбу с копательством. Часто на информацию о находке погибших мы слышали: «Денег нет, прикопайте там на братке», или «кто Вам там рыть разрешал? Закопайте, а то сейчас участкового вызову». Разное тогда было. И много разных было людей. Одни пришли, отметились и ушли. Кто-то ушёл уже в вечность и многих из них уже и не вспомнишь. Многие, встречаясь в гражданской жизни, вспоминают то время, как юношескую блажь, а кто-то остался в лесу и идёт этим путем до конца.
Большей частью остались простые люди, те кто долго смотря в пропасть, увидел внутри себя взгляд этой пропасти забвения и уже не может оторвать свою душу.
Но в девяностые, насытившись большими деньгами, покрутившись по заграницам, люди состоятельные искали где им ещё хапнуть адреналина, а с появлением интернета они ломанулись на сайты копателей и кладоискателей, а с этих сайтов в леса. Их брали в немногие тогда сохранившиеся живыми группы копарей и поисковиков, везли в лес. Сначала в надежде обрести единомышленников, а, поняв что это не те люди, просто с меркантильными интересами получить за их счёт так не хватавшую технику, обеспечение и оборудование. И это не развод, все получали, что хотели. «Мажоры» - приключения и романтику, копари - возможность искать убитых.
Была там и третья группа людей-местные. Те, кто вырос на линии фронта, в Долинах и коридорах смерти, в «черных», «мертвых» лесах, «гнилых», «красных» полях и оврагах. Там, где война лишь вчера сделала шаг в тень. Эти люди выросли на костях. Их игрушками были настоящие винтовки и автоматы. Они глушили рыбу боевыми гранатами и минами. Ничуть не стеснялись пользоваться вещами с этой войны притащенными. Для них все железо войны было просто железом. А останки погибших солдат просто костями. Это не потому что они плохие и бесчувственные, это потому что так они были воспитаны. Вот эти люди и становились проводниками на войну. Многие из них не шибко разбирались в истории и с интересом слушали рассказы поисковиков об истории сражений вокруг их деревень. Многие потом пообщавшись с родственниками найденных солдат осознавали всю важность и человечность поисковой работы, некоторые просто тихо спивались у благодарных поисковых костров.
Человек, о котором я хочу рассказать для меня уникален. Молодой парень, все детство провел, лазая по окопам и блиндажам передовой, с горем пополам окончил 8 классов, устроился работать сторожем в сельский клуб. Обладая пытливым умом, он по ночам на дежурствах стал читать книги в сельской библиотеке, а многие помнят основной набор библиотечных книг. Тогда это были в основном военные мемуары маршалов, генералов, Героев Советского союза, различные военные справочники и энциклопедии. Имея просто феноменальную память, Фёдор, а именно так звали нашего героя, запомнил множество нюансов и исторических, и технических. Он ходил по лесу как по карте, зная где какой батальон какого полка стоял или наступал, как он был вооружён и как построена оборона, тактико-технические характеристики любого вооружения воюющих сторон. Такая ходячая, небритая, смурная энциклопедия, со свежим перегаром и запахом чеснока и дешевого табака изо рта. Мы сами заезжали к нему домой в деревню, забирали его и он вёз нас в лес на новые места. Одевался Федька как и все в деревне. Во что удобно. Солдатская пилотка без звёздочки с темно-зелёным пятном на её месте. Ватник рыжий, армейский, битый молью свитер, содатские галифе. Всё это выцветшее до состояния почти белоснежности, подпоясывалось копанным немецким ремнем с надписью «С нами бог» и оканчивалось разбитыми яловыми сапогами. Федька не имел в виду и даже не думал, о желании быть похожим на солдат, погибших у его дома, просто эта одежда досталась ему даром в армии и ему её было не жалко гваздать в грязи, также как когда то в родных войсках. Федька по природе был неразговорчив, говорил он в темпе нормального человека только приняв на грудь граммов триста. А после поллитры замолкал и спал. Но в этот короткий промежуток беседа с ним была крайне поучительная и увлекательная и мы всячески старались продлить период его разговорчивости, наливая по минимуму. Кружку, ложку и котелок, в отличии от многих деревенских, приходивших в наш лагерь за халявным алкоголем и говорильней, Фёдор имел свои. Копаный медный солдатский котелок, времен ещё первой мировой войны, начищенный до блеска, простая эмалированная кружка, ложка «Красный выборжец», все это вместе с немецкой, обтянутой войлоком флягой с самогоном и малой пехотной лопаткой, отточенной до состояния бритвы со всех сторон, хранилось в его сидоре. Другого имущества, кроме папирос и немецкой зажигалки, я у Феди не видел. Да и чтобы брал он что-то из множества раскопанных им при нас блиндажей и траншей, я тоже не помню. Повертев в руках, усмехнувшись снисходительно на городские «ахи и охи», молча отдавал и шёл копать дальше, мастерски орудуя МПЛ. Единственное, на что нельзя было претендовать ни за какие деньги это оружие и все что с ним связано. Прицелы, какие-то крутилки, механизмы наводки, все это было его. Он фанатично любил оружие. Полировал его до заводского блеска, ставил на «масть», но никогда и никому не продавал и не отдавал. Он знал об оружии все. Моментально опознавая в каком- нибудь куске ржавой жбони, ту или иную оружейную деталь. Федька ни разу не спал в предложенных ему палатках, хотя ночевал всегда с нами в лесу. Он рубил себе лапник, выбирал место под деревом и свернувшись калачиком, закинув под голову сидор засыпал. В дождь он мог переместиться под общий тент над кухней или заползти под машину. Полностью завладеть вниманием Феди можно было, начав рассказ о солдатах, о найденных или просто о своих дедушках и их военной истории. В этот момент наш проводник превращался весь во внимание и засыпал рассказчика вопросами о нюансах, номерах частей и населенных пунктов, датах боевых операций и их результатах. Его голубые в обычное время, какие-то безэмоциональные глаза, горели холодным ледяным огнём познания. Федька был человек войны, человек леса, который раз за разом шёл к Своим на передовую.
Случай который я хочу рассказать произошёл на рубеже девяностых и нулевых. Очередная группа молодых московских «мажоров», через какой-то сайт вышла на нашего товарища и попросилась в лес, типа с желанием стать поисковиками. Мы уже отсидели в лесу пару дней, когда пожаловали «туристы». Крутые по тем временам внедорожники, новые с иголочки металлоискатели иностранных производителей, альпинистские яркие палатки и снаряга, все хрустящее и с иголочки. Нам новички обещали привезти помпу, которая тогда стоила как чугунный мост, а мы убились, выкачивая воду из набитой останками погибших, притопленной в низине траншеи, которую показал Фёдор. В четыре руки, мы с Федькой рыли ответвление в пулеметное гнездо, когда в стороне лагеря раздался призывный гудок приехавший машины. Федька уже изрядно подогретый свойским самогоном, предложил дёрнуть по «пясят», а потом мне идти и встречать прибывших. Надо уточнить, что Федька не любил новичков, не каких-то конкретно, а в принципе новых людей, мы долго с ним сходились до того момента, когда знакомство переросло пусть не в дружбу, но точно в доверие, а признаком доверия стало то, что наш проводник стал оставаться в лагере ночевать. Но оставался он у нас только, если не было посторонних туристов. В противном случае, в любом состоянии алкогольной усталости, он уходил или в лес или домой в деревню и приходил утром снова.
Накатив по «пясят», Федька сказал что ещё чуток покопается и пойдёт, а утром вернётся, покурив на бруствере, мы молча расстались. Я потопал на шум лагеря, а Фёдор жахнув пару глотков из горла, нырнул в быстро заполняющуюся водой траншею.
В лагере шумным гомоном металось цветное стадо ярких «туристов». После серости застиранных афганок и ватников, феерия цвета и шелест диковинных тогда нулевых нейлоновых палаток вызвало рябь в глазах. «Туристы» неумело ставили палатки и натягивали тент под руководством нашего товарища. Метались по лесу в поисках дров и ковырялись в груде железной жбони под деревом, притащенной из раскопов. Сыпали «энциклопедическими» знаниями типа названий выкопанных предметов и задавали тысячу бестолковых вопросов, типа:
- А где здесь туалет?
- В смысле везде?
- А девочкам куда ходить?
- А где воду брать?
- Как прям с воронки?
- А её пить можно?
- А можно где-то купить бутилированную?
- А руки где мыть?
- Как там же?
- А из какой воронки вы пьёте, а в какой моетесь?
- Как не моетесь?
- В смысле примета плохая?
- А это что?
- А оно не взорвётся?
- А если в костёр положить?
Ну и все в том же духе. Через пару часов, когда «цветные пятна» устали метаться по лесу, а у нас уже просто рябило в глазах и гудело в ушах от вопросов. Когда каждый из нас уже проклял эту сраную помпу и решил, что сами бы вёдрами откачали, все собрались у костра и выпили первую рюмку какого-то дорогого заморского пойла. И потекла «подготовительная» беседа с нагнетанием жути на новичков, о «мёртвом лесе», «кровавом поле» и «гиблом овраге», где в семь рядов лежали и лежат погибшие и наши и немцы, причём если нашим достаточно успокоится на местной братке, то немчура ходит и стонет от желания вернутся в Дрезден и Гамбург. Протрындев ещё часик, мы решили пока не совсем стемнело оттащить долбанную помпу, стоившую нам кучу нервов, на место раскопок. Припрягли «цветные пятна» тащить, по пути продолжая травить балладу за войну, мы двинулись в лес к поляне, где недавно расстались с Федькой.
Вытащив водяной агрегат на опушку и отдышавшись туристы замерли, тихо обсуждая, открывшуюся перед ними картину давней передовой с траншеями, землянками, провалившимися блиндажам и заплывшими пулеметными гнездами. Мы с товарищем тихо курили, глядя на сгущающиеся в опускающемся на землю тумане весенние сумерки. Вдруг из ответвления пулеметного гнезда поднялась голова, в одетой поперёк, заляпанной чёрной грязью пилотке. Голова покрутилась, исчезла и появилась вновь, вставив на бруствера пехотной «дегтярь» с разложенными сошками и прицепленным блином магазина. Следом на бруствер вылетел сидор и, стряхивая с рук грязь, вылез человек. Туристы обмерли. А мы с товарищем, поняли, что Федька или заснул от лишнего «пясярика» прям в траншее, либо, почуяв добычу в виде пулемёта, не уходил пока не выкопал. Фигура в сумеречном тумане похлопала себя по карманам, извлекла портсигар, чиркнув зажигалкой подкурила, пустив огромное облако дыма. Забросила на плечи сидор, не спеша счистив с пулемёта крупные куски грязи, положила ствол на плечо кверху сошками. Взмахнув на прощание рукой, скрылась в туманном мареве другой стороны леса. Остолбеневшие туристы обернулась в одну секунду на нас. Испуг и страх-это ничего не сказать. Буря эмоций в расширенных глазах. Мы, мастерски поборов рождающийся прямо где-то в животе хохот, как ни в чем не бывало в полголоса обсуждаем завтрашний день
- Вы это видели? – шёпот на сцене.
- Что? – неподдельное удивление.
- Траншеи?
- Так конечно. Завтра их и будем копать, там и лежат убитые...
-Там был солдат с пулемётом? – шёпот дрожит в тумане.
- Какой на хрен солдат? – в голосе непонимание, граничащее с гневом и раздражением на бестолковость.
- Наш солдат, он из земли вылез?
- Вы че пили до приезда? Или вы там в Москве, мож нюхали чего? – раздражение усиливается.
- Ну как же мы же все видели? – «яркие» испуганно оглядываются друг на друга.
- Все вместе и нюхают. Нет тут живых никого уже лет 60 как! – раздражение достигло пика.
- Пошли в лагерь, наркоманы, а то ещё танки увидите. Мы развернувшись потопали к алеющему в далеке костру.
Опережая нас с опушки летели «яркие пятна».
Рассевшись у костра, туристы переговаривались в полголоса о произошедшем, мы дернув чая, поржав в тихаря начали укладываться спать. Вдруг за палаткой хрустнула ветка, а у костра наступила гробовая тишина. Стало слышно, как тлеют угли в слабеньком костерке. Почуяв неладное, высунув голову из брезентового полога палатки, мы увидели картину.
Весь с ног до ушей покрытый чёрной грязью, от этого в тусклом свете алеющих углей будто залитый кровью, стоя на границе света и тени, закинув назад голову, Федя пил из носика чайника. Замерев, с белыми лицами у костра сидело четверо туристов, даже в алом свете их лица были белыми, а глаза напоминали блюдца. Федя поставил чайник.
- Мужики спать пошли?
Ответом была тишина.
- Понятно, уработались. – сверкнула сталью зубов усмешка на небритом лице.
- Передайте, там пулеметчик лежит. А я устал и дел дома много, не приду.
Через десять минут тишины, после того как спина с вещьмешком в ватнике скрылась в темноте молчаливого леса, в лагере как будто улей пчёл выпустили. Нас за ноги вытащили из палатки. На перебой стали трещать о душе погибшего солдата им явившегося. Требовать срочно бежать на поляну и извлекать его тело иначе он всех проклянет. Большого труда и актёрского мастерства нам стоило всех утихомирить и отложить подъем тела на утро. Спали ли наши соседи в эту ночь я не знаю. Но лица с утра у них были помятые. От былой бравады не осталось и следа. Делали они до движения то, что мы им говорили, умничать все перестали. И с очень философскими лицами о чем-то шептались в стороне, пока мы вынимали из траншеи останки погибшего пулеметчика. Все сделали свое дело.
Туристы свинтили в этот же вечер и больше в лесу я их не видел. Не буду возлагать напраслину на людей, может просто не пересекались, может разбуженные Фединой душой, они до сих пор как и мы где-то роют. Помпа осталась нам, за что ребятам отдельное спасибо, в те годы она нас здорово выручала.
Долго ещё по всяким копарским форумам летала история про полтергейст с пулемётом. Ещё больше обросшую мистикой и небылицами её наверное и сейчас можно услышать у костров. Федя наш рассказ выслушал с философской усмешкой и комментарием.
- Много их тут ходит. – мы тогда не стали уточнять, что он имел в виду души погибших или туристов. А за Федей у нас закрепилось прозвище Федя-полтергейст.
Он умер от тоски. Не от водки как мне сказали, от тоски. Сначала в лесу появились десятки и сотни копарей из столицы, тысячи миноискателей жужжали в лесу так, что голова шла кругом. Выкапывалось все подряд и абы как. Услуги Феди, как проводника, никому были не нужны. Новомодный народ брезговал деревенским странным мужиком. Оснащённый навигаторами и прочими «джипиэсами» с привязками и прочими штуками он сам забирался куда ему хотелось. Потом пришли охотники, вырубили и вычислили дороги, распахали и засеяли овсом для зверя полянки. Федя перестал ходить в лес, это был уже не его лес, не фронтовой, он перестал его чувствовать, а лес перестал в нем нуждаться. Сидя дома он пил, нет не опустился, не воровал, работал, где придётся и пил. Сидя в своём маленьком доме с видом на лес. Пока в один из таких теперь одинаковых дней просто не проснулся. А в моей памяти он навсегда остался человеческим олицетворением души фронтового леса.
Автор:Сергей Мачинский. Фото из открытых источников.
