Фата
Бывают вечера, которые с самого начала кажутся вырезанными из иной, более плотной и звонкой материи. Они начинаются с тихого щелчка, едва уловимого смещения реальности, и ты уже знаешь: всё, что произойдет дальше, останется с тобой навсегда. Таким был тот вечер в ресторане.
Этот ресторан был не моим выбором. Слишком пафосно, слишком дорого, слишком много зеркал и позолоты, в которых тонешь, как в холодном, искрящемся болоте. Но Катя обожала это место. Говорила, что здесь «пахнет деньгами и историей», и для нее это было высшей похвалой. Для меня же этот запах был густым и удушливым коктейлем из дорогих духов, запеченного утиного жира и старой, застрявшей в портьерах пыли.
Меня пригласили отпраздновать. Катя крестила дочь, маленькую Аришу, и после церемонии устроила ужин для самых близких. Близких ей, разумеется. Я в этот круг входила странно и неуклюже, как в тесные туфли, купленные на радостях. Мы были подругами с университета, но за последние семь лет наши жизни разошлись с такой скоростью, что теперь нас связывали в основном прошлое и привычка.
Я пришла раньше всех. Селфи на фоне огромного зеркала в золоченой раме, томная поза, взгляд поверх своего отражения куда-то вдаль. На мне было новое платье - пепельно-синее, дорогое, купленное в кредит специально для сегодняшнего вечера. Я ловила себя на том, что репетирую фразы, которыми буду отвечать на вопросы. В голове крутился монотонный, назойливый внутренний монолог: «Всё хорошо, да, проект очень интересный, нет, пока одна, но это же не навсегда, правда? Конечно, хочу детей, ещё каких…»
Официант, юноша с утомленно-учтивым лицом, проводил меня к длинному столу, застеленному белейшей скатертью. Я села не с краю и не в центре, а где-то посередине - самое безопасное, невидимое место. Положила на колени сумочку, словно щит, и стала ждать.
Первой, конечно, появилась Катя. Она не вошла, она вплыла, окруженная сиянием собственного успеха. От нее буквально веяло счастьем - дорогим, ухоженным, уверенным в себе. Она была вся в белом, и это белое не было кричащим, оно было мягким, кремовым, материнским. В её волосах поблескивала изящная заколка. Я вдруг с болезненной ясностью вспомнила, как мы десять лет назад, сидя в общаге на подоконнике, мечтали о будущем. Она хотела троих детей, большую квартиру у парка и мужа-дипломата. Я хотела писать книги, путешествовать и «найти себя». Смешно.
- Лиза! - её голос прозвенел, как хрустальный колокольчик.
Она обняла меня, и я утонула в аромате её духов - нежных, с нотками жасмина и груши. - Ты уже здесь! Как я рада!
Она отстранилась, держа мои руки в своих, холодных и ухоженных, с идеальным маникюром цвета слоновой кости.
- Посмотри на тебя! Какое платье! Ты просто прелесть!
Её комплимент был искренним, и от этого становилось ещё горше. Она действительно радовалась за меня. А я? А я смотрела на неё и чувствовала, как из какого-то тёмного, глухого угла моей души медленно выползает холодный, склизкий червь. Зависть. Тихая, удушающая, ядовитая.
- Где же виновница торжества? - выдавила я, стараясь, чтобы голос не дрогнул.
- Папа гуляет с ней у фонтана, успокаивает, - сказала Катя, и её лицо осветилось изнутри таким тёплым, таким настоящим светом, что мне захотелось зажмуриться. - Ах, Лиза, ты не представляешь, это такое счастье! Каждый день - открытие.
Но в этом свете, приглядевшись, я заметила и тень - легкую синеву под глазами, приправленную тональным кремом, едва уловимую напряженность в уголках губ. Не идеальная картинка, а живая, уставшая женщина. Это открытие не сделало легче, оно лишь добавило стыда: она носила свое счастье, как тяжелую, но желанную ношу, а я лишь завидовала блеску упаковки.
Подошли другие гости, посыпались новые объятия, восторги. Я отступила на свой наблюдательный пост. Мой внутренний монолог стал злее: ««Папа гуляет». Не «Серёжа», а «папа». Как будто это его новая, самая главная должность. «Каждый день - открытие». Да, открываешь ...
Продолжение тут https://dzen.ru/a/aLskdgBwnAHLZkTa