Фальсификация изменившая историю. Часть 4. Яковлев
Пакт Молотова-Риббентропа — это Договор о ненападении между Советским Союзом и Германией от 23 августа 1939 года. Сам по себе договор этот ничего особенного не содержит, но в дремучем лесу вашингтонском в конце сороковых годов появился вдруг некий «Секретный дополнительный протокол» к этому договору, опубликованный в американском сборнике Nazi-Soviet Relations 1939–1941. Washington, 1948 (Нацистско-советские отношения 1939—1941 годов. Вашингтон, 1948). (Часть 1. Часть 2. Часть 3)
На 1-м съезде народных депутатов СССР в июне 1989 года прибалтийские делегации демонстрируют копии «секретных протоколов» к «пакту Молотова — Риббентропа».
Те самые американские копии, о которых шла речь выше. По требованию прибалтов создается Комиссия по политической и правовой оценке советско-германского договора о ненападении от 1939 года.
Возглавил комиссию главный в то время идеолог КПСС Александр Яковлев, подключился к работе и Михаил Горбачев. Еще до того как было принято решение о создании комиссии, Горбачев заявил:
«Проблема эта стоит давно, она обсуждается, изучается и историками, и политологами, и соответствующими ведомствами. И я должен сказать: пока мы обсуждаем в научном плане, в ведомствах каких-то уже все документы, в том числе и секретное приложение к этому договору, опубликованы везде. И пресса Прибалтики все это опубликовала. Но все попытки найти этот подлинник секретного договора не увенчались успехом... Мы давно занимаемся этим вопросом. Подлинников нет, есть копии, с чего — не известно, за подписями, особенно у нас вызывает сомнение то, что подпись Молотова сделана немецкими буквами...» («Знамя», №10, 1989 г., стр.65)
В другом своем комментарии относительно вышеупомянутой комиссии Горбачев вновь подтверждает, что подлинников нет:
«Секретного протокола пока нет, и мы его оценить не можем». Рассуждая о деятельности комиссии, Горбачев соглашается, что она «должна быть», но рамки действия этой комиссии необходимо сузить — «она должна выработать политическую и правовую оценку этого договора о ненападении, без упоминания секретного протокола, поскольку все архивы, что мы перерыли у себя, ответа не дали» (там же, стр.69).
Иными словами, Горбачев предложил оперировать подлинными фактами, опираться только на то, что доказуемо. Сам же Горбачев в том комментарии отметил логику, которой руководствуются инициаторы разбирательства, касающегося «секретных протоколов»:
«...вот то-то происходило, двигались навстречу две мощные силы, и на каких-то рубежах, так сказать, это соприкосновение совершенно остановилось. Что-то лежало в основе. Но это пока рассуждения» (там же, стр. 69).
Расшифровывая слова Горбачева и превращая их в версию, можно предположить: высока вероятность того, что некто (заинтересованный в дискредитации СССР), используя известные исторические события (период осень 1939 — лето 1940 гг.), задним числом облек их в некую форму «секретного протокола» — дескать, известные события произошли не ввиду объективных причин развития международной обстановки 1939—40 гг., а ввиду «сговора Сталина и Гитлера».
В подтверждение этой гипотезы можно привести аналогичный пример. 29 ноября 1939 года французское агентство «Гавас» со ссылкой на «достоверный источник» сообщило о том, что 19 августа 1939 г. состоялось секретное заседание Политбюро, на котором выступил Сталин («текст» этого выступления довольно часто можно встретить в литературе). Автор, опираясь на уже свершившиеся факты — раздел Польши, состояние войны между Германией и Англией с Францией, активность СССР в Прибалтике и т. д., — и составил текст выступления Сталина (были в сообщении «Гавас» и фантазии вроде «Германия готова уступить нам как зону влияния Румынию, Болгарию и Венгрию...»).
На 2-м съезде народных депутатов СССР 24 декабря 1989 г. А.Яковлев представил «служебную записку», датированную апрелем 1946-го (была опубликована в «Известиях» 27.12.89 г.). В ней речь шла будто бы о передаче заместителем заведующего Секретариатом Молотова Смирновым старшему помощнику министра иностранных дел Подцеробу подлинного секретного протокола и трех его копий на русском и немецком языках вместе с еще несколькими документами.
Тогда же «записка» подверглась острейшей критике специалистов, работавших с секретными документами: несекретный акт по передаче секретных документов! И действительно, напрашивается простой вопрос: зачем скрывать «секретный протокол», отрицать его наличие, чтобы в несекретной записке признавать его существование?
«Записка» вполне справедливо была поставлена многими под сомнение. Каков был смысл в ее существовании? А такой: подлинников «секретного протокола» нет, общественности предъявляются некие машинописные копии. И чтобы подтвердить подлинность последних (а заодно объяснить причину их появления, а также с чего они были сделаны), «записка» была как нельзя кстати...