Дурак⁠⁠

Никанорыч совсем поседел и сморщился за эти восемь лет, как будто и не было весельчака, впускавшего нас после комендантского часа. Он сидел, угрюмо покачиваясь на стуле, беззвучно кряхтя при каждом движении.

Я стоял у стены и ждал, а Никанорыч косился на меня и пожёвывал губы. Стул под ним особенно жалобно всхлипнул, Никанорыч зло дернулся и, уставившись на меня, сказал:

- Чего надо?

Голос тоже постарел, но тон остался прежним и откликнулся во мне давно забытыми звуками: гудением лифта, писком мышей в коридорах, звяканьем посуды на общей кухне. Никанорыч буравил меня взглядом.

- Я в гости зашёл.

- К кому это? Никого тут нет. Закрыли общежитие-то. Ремонт идёт, не видишь что ли?

- Ну да. Спасибо.

Я развернулся и вышел. Зачем только заходил, дурак, проезжал мимо и не смог побороть желание заглянуть. Все постарело и обветшало, даром что пытаются ремонтировать, тут только снести и заново построить.

Никанорыч посмотрел вслед, плюнул в сторону и включил чайник. И зачем только заходил, дурак. Думает, не помнит он его, что ли? Помнит получше многих, как он таскался сюда, 7 этаж, 708 комната, к Наде. Сошлись на втором курсе, разбежались на пятом, она ревела, на выпускной пошла одна. Жила потом тут ещё два года, училась в аспирантуре, но бросила. В последний день перед выселением подарила кружку, спасибо, говорит, Фёдор Никанорыч, что впускали нас по ночам. Кружку на стол поставила и убежала, он слова не успел сказать. Рыжая такая, Надя, лицо в веснушках. Вот ведь как, сначала их всех не упомнишь, а потом и захочешь не забудешь.

Я сел в машину, бросил телефон на пассажирское кресло и завёл двигатель. Восемь лет прошло. Как там говорят, первая любовь не стареет? Я снял кольцо и повертел его в руках. Не так надо было поступить, не так, дурак, что и говорить. Телефон на сиденье завибрировал. Зачем звонить, если я тысячу раз ее просил: пиши, будет время - отвечу.

Стемнело, у Никанорыча зажегся свет, единственные горящие окна во всем здании. Я отстегнул ремень и прижался лбом к рулю. Дурак, дурак, дурак.

Заляпанный чайник закипел и выключился. Никанорыч открыл ящик стола и достал чашку. Сегодня поясница ноет сильнее обычного, продуло что ли. Сквозняк такой, что мама не горюй, тут и здоровый не сдюжит.

Поднялся со стула, поморщился от боли и пошёл к раковине мыть чашку. Вернулся, поставил чашку на грязный стол, налил кипяток.

Как их забудешь-то.