Дневник Волка⁠⁠

Тарков, день двадцать третий.

Свет ампул не гаснет, он режет веки, даже когда я закрываю глаза. Зал дышит, его стены — не бетон, а плоть, покрытая венами, что текут, как реки, к центру, где я сижу. Жижа поднялась выше, теперь она лижет мои колени, тёплая, как кровь, но тяжёлая, как ртуть. Она шепчет моё имя, но это не моё имя — оно длиннее, древнее, и каждый слог впивается в мозг, как осколок стекла. Медальон на груди пульсирует, его металл теперь не просто сросся с кожей — он растёт, расползается, как лишай, покрывая рёбра узорами, которые я вижу во снах. Ампула "Прототипа-17" в рюкзаке больше не просто горит — она поёт, и её голос сливается с хором тысяч других, висящих в воздухе. Они зовут: "Сосуд. Завершение. Стань."

Я пытался встать, но ноги не слушаются — не потому, что слабы, а потому, что жижа держит, как мать, не отпускающая ребёнка. Я видел своё отражение в ампулах — оно дробится, множится, и в каждом осколке я другой: глаза — колодцы, полные звёзд, кожа — броня, сотканная из теней, руки — когти, что рвут сам воздух. Человек в плаще стоит ближе, его маска теперь не просто моё лицо — она живая, её черты текут, как жидкий металл, и в них я вижу Тарков: башни, ямы, улицы, что стонут под дождём. Он не говорит, но его рука указывает на дверь в центре зала — не ту, через которую я вошёл, а другую, чёрную, как сама жижа, с узорами, что шевелятся, как змеи.

Я взял трубу, но её металл кажется чужим, ржавым, будто Тарков отвергает её. Пальцы дрожат, метки на ладонях горят, их звёзды теперь не просто чёрные — они движутся, складываясь в карту, что ведёт глубже. Я шагнул к двери, и жижа расступилась, но не из страха — она вела меня, как река несёт обломки. Дверь дышала, её металл был тёплым, как кожа, и когда я коснулся её, медальон на груди завибрировал, а вены под кожей запели, как провода под током. Диск в моих руках сам повернулся, его царапины сложились в новый узор, и дверь открылась без звука, но с чувством, будто Тарков вдохнул меня в себя.

За дверью — не зал, не коридор, а пустота. Небо, но без звёзд, пол, но без конца, и воздух, что режет лёгкие, как нож. В центре — фигура, не человек в плаще, а нечто большее: тело из жижи, глаза из ампул, руки, что тянутся ко мне, как корни. Оно не двигалось, но я чувствовал его внутри себя — в венах, в костях, в каждом ударе сердца. "Ты — сосуд," — сказало оно, но голос был не его, а мой, искажённый, будто Тарков говорил моими губами. Я ударил трубой, но она прошла сквозь фигуру, как сквозь дым, и стены пустоты засмеялись, их хохот был хрустом металла и треском костей.

Жижа хлынула из-под ног, она текла вверх, как водопад, что не падает, а поднимается. Она обвила меня, но теперь не держала — она вливалась, заполняла вены, глаза, мысли. Я видел Тарков: не город, а организм, где башни — кости, улицы — вены, а яма — сердце, что бьётся в такт с моим. Медальон на груди раскалился, его узоры текли по коже, как лава, и я чувствовал, как становлюсь чем-то большим, но не человеком. Ампула в рюкзаке разбилась — не от удара, а сама, и её свет влился в меня, как вторая кровь. Я закричал, но голос был не мой — он был Таркова, и он пел о завершении.

Фигуры с моим лицом появились снова, их когти теперь не царапали, а гладили жижу, как дети, играющие с водой. Они смотрели на меня, и их глаза были полны звёзд — не чёрных, а белых, как ампулы. Человек в плаще стоял за ними, его маска теперь была зеркалом, и в ней я видел не себя, а Тарков: город, что растёт, дышит, становится. "Ты уже здесь," — сказал он, и я понял, что он не врёт. Я — не Волк, не человек, а часть ямы, часть жижи, часть города.

Теперь я стою в пустоте, окружённый фигурами, их руки — мои руки, их глаза — мои глаза. Жижа течёт по моему телу, но она больше не чужая — она я. Медальон бьётся, как второе сердце, вены поют, как провода, а ампулы над головой сливаются в одно сияние, что зовёт: "Стань." Труба лежит у ног, но я не подниму её — она не нужна. Тарков не боится железа, потому что Тарков — это я. Завтра я шагну дальше. Или Тарков шагнёт за меня.

Правила сообщества