День комсомола
Сегодня же день комсомола.
Туда меня приняли последним в классе.
Но не потому, что я был внуком Солженицына и отчаянным диссидентом, а потому, что я тупо не хотел учить устав и всякую хуйню про Пленумы.
Мне было лень.
И я не понимал на хуя мне эта информация.
Папа очень нервничал.
-Тебе мало того. что ты еврей, так еще и не комсомолец! Как ты поступишь в институт?
Я немного не понимал сути претензии.
То, что я еврей, прежде всего был виноват не я, а папа.
Еврей родил еврея.
Авраам Иссака. Исаак Яакова.
А Илья Зиновьевич Гутин соответственно Александра Ильича Гутина.
Все сходится.
Какие тут могут быть претензии, батя?
Знал, что делаешь, я не при делах.
Ну, а то, что все евреи должны быть обязательно комсомольцами, меня просто удивляло и даже возмущало.
С хуя ли?
Почему мы?
Почему именно евреи должны учить историю этих сраных пленумов?
В комсомол я вступил только в восьмом классе, когда председатель комсомольской организации школы, пионервожатая Лосева, кстати ни разу не еврейка, нагло затесавшаяся в наши комсомольско-сионистские ряды, махнула рукой и записала меня в комсомольцы без всякого устава.
Видимо отчаявшись, что я его выучу когда-нибудь.
Или чтоб статистику поголовного окомсомоливания не портил.
Потянулись суровые комсомольские будни.
Собственно, они не отличались от некомсомольских ничем, кроме двух вещей.
Меня наградили почетной должностью помощника редактора стенгазеты и заставили ежемесячно платить две копейки взносов.
Из первого ничего хорошего не получилось.
Когда я нарисовал в октябрьском выпуске Ленина, то директор школы Драгунский, увидев портрет вождя в моем исполнении, схватился за сердце, минут десять заикался, в попытках сказать хотя бы слово, потом орал на самых высоких децибелах так, что дрожали окна даже в спортзале, хотя он находился на первом этаже, а также обосрались несколько второклассников.
Когда его немного успокоили, отпоили корвалолом и вернули ему возможность говорить более или менее членораздельно, он сорвал мое произведение со стены и пообещал того, кто это сделал, лично репрессировать до третьего поколения.
-Беги- шепотом сказала мне Лосева и я побежал.
Часа три я прятался в туалете и обдумывал произошедшее.
С одной стороны Ленин в буденновке, на коне и с копьем в руках это была аллегория.
А вот немецкий "шмайсер" я нарисовал ему зря, наверное.
Слишком увлекся этими самыми аллегориями.
А и вообще кто вам сказал, что я умею рисовать?
Скажите спасибо, что я не написал "Ленин охуенен", хотя хотел.
Но потом передумал, это же все таки школа.
С двумя копейками было тоже как-то глупо.
Я предлагал Лосевой сдать двадцать четыре копейки сразу на год вперед.
-Нет! За год нельзя!- сказала Лосева и выдала мне восемь копеек сдачи с десятикопеечной монеты.
А потом, после школы, я даже забыл, что комсомолец. И вспомнил только сейчас.
Потому что я из комсомола не выходил.
Скорее всего меня исключили по возрасту. А зря.
Мог бы и пригодиться.