Дело о ложной одержимости⁠⁠

Когда я выложила пост Последний полёт Роджера Гранта (рукопись, найденная при странных обстоятельствах), меня упрекали - и совершенно справедливо, на мой взгляд! - что я завалила финал. Что ж, опыт приходит с практикой. В этот раз обещаю, что преступник будет разоблачён, зло наказано, и больше никаких недомолвок и белых пятен. Впрочем, судить вам. Итак:

Дело о ложной одержимости

-1-

Мощная, грозная красота гор завораживала. Она толкала на бунт и, одновременно, примиряла с неизбежным. Хотелось гордо поднять голову и, презрительно улыбаясь, сделать шаг вперед – в глубокую пропасть, дно которой скалилось острыми черными камнями.

Упади на эти камни – разобьёшься насмерть, без вариантов. Быстрая смерть, лёгкая. Та, которую я выбрал доброй волей.

Я вжал голову в плечи, шмыгнул носом и сделал шаг. Маленький шаг, шажочек даже. Со стороны могло показаться, что я просто качнулся всем телом, оставаясь на месте, но это было не так – жадная оскаленная пасть стала чуть ближе. Такими темпами к вечеру я, глядишь, доберусь до самого края.

Меня не торопили, за моей спиной молчали и ждали. Даже ветер стих, настороженно наблюдая за мной. Проклятому бесу, что сидел во мне, не нужны были мои глаза, чтобы видеть всё.

Вот урядник Подкопаев - хмурит густые брови, кусая пшеничный ус. Он с самого начала был против моего решения, до конца пытался отговорить меня от «глупейшей затеи, достойной молокососа или нервной девицы». Но выездной судья ударил молотком, утверждая мой приговор самому себе, и Павлу Григорьевичу не оставалось ничего иного, как подчиниться закону. Теперь он ждёт моего последнего шага, чтобы зафиксировать мою смерть.

Вот дядька Василий, мой тёзка. Сосед, знавший меня с рождения; приятель моего отца. Он смущён и растерян, он не знает, куда девать руки – то скрестит их на груди, то сунет в карманы. Он полон искреннего сочувствия ко мне, неудачнику, но сквозь сочувствие пробивается простодушное возбуждение – вот так история! будет, о чём посудачить вечерами в трактире!

Зато Трофим Лукич, кузнец, сжимает пудовые кулаки. Его мрачный взгляд жжет мне спину не хуже клейма; он бы с огромным довольствием свернул мне шею самолично, но – нельзя. Не получится. Потому что на его пути встанет Павел Григорьевич. Со своей саблей, которой урядник владеет мастерски; со своим пистолетом, не дающим ни осечек, ни промахов. Ясное дело, убивать кузнеца Подкопаев не станет, кто я такой, чтобы ради меня убивать людей? Но остановить – остановит, ради того, чтобы свершилось правосудие.

Эти двое – кузнец и сосед – свидетели. Когда я шагну в пропасть, когда мое тело разобьётся об острые скалы, урядник составит акт о смерти, а свидетели удостоверят его своими подписями. Акт подошьют к моему делу, а само дело отправят в Святогорский филиал Квизорского Департамента. Вот и всё, что останется от моих неполных пятнадцати лет жизни. Не считая мёртвого тела.

Через год мне выкопают могилу в особом приделе нашего кладбища, поставят крест, проведут панихиду. Только моего тела в той могиле не будет, оно останется на веки вечные на дне пропасти.

Бесы, даже мелкие, хитры, коварны и могущественны. Они могут подселиться в любого, даже самого достойного человека. Даже в монаха-подвижника, истязающего себя аскезой. А после смерти несчастного - как правило, скорой и неотвратимой, бесы ищут себе новое вместилище.

Но тело самоубийцы для них тюрьма, из которой не сбежать. Даже если дикие звери растащат и обглодают кости дочиста, для беса-неудачника это ничего не изменит – пока последняя, самая крошечная частичка тела самоубийцы не сгниёт, растворившись в земле, бес не сможет покинуть свою темницу, чтобы творить новое зло.

По последним данным науки, на это уйдут сотни, если не тысячи лет. И это утешает. Не поэтому ли я выбрал для себя такой исход? Положа руку на сердце – нет. На пороге смерти можно быть честным с самим собой: я выбирал из двух зол и выбрал меньшее. Я предпочел быструю милосердную смерть долгому мучительному ожиданию. Я не хотел сходить с ума от страха и отчаяния в каменном мешке.

Если конец всё равно один, стоит ли продлевать агонию?

Я сделал ещё один шаг вперед. В грудь мне ударил упругий ветер – словно ладонью толкнул, заставляя отступить назад. Словно бес, зная, что его ждёт и ужасаясь этому, старался меня остановить.

Ничего у тебя не выйдет, бес! Не на того напал! Я сделаю это, и ничто не сможет мне помешать! Ничто и никто.

Каких-то три шага отделяли меня от края пропасти. Было ли мне страшно? Нет, страха я не испытывал. Честно говоря, я был в каком-то оцепенении, я не мог заставить себя поверить в реальность происходящего. Шли последние минуты моей земной жизни, а мне всё казалось, что это игра, затянувшаяся дурацкая шутка, которая всё не кончается и не кончается. И что вот-вот тяжелая рука урядника ляжет мне на плечо, и он скажет – хватит, парень, подурачились и будет. Беги домой, к мамке, и не хулигань больше.

Мне очень не хватало поддержки – в свои последние минуты я чувствовал себя страшно одиноким, никому не нужным, брошенным. Услышать доброе слово, ощутить дружеское объятие, услышать последнее «прости»… Но нет! Обо мне все словно забыли, оставив меня один на один со своей участью. Эти трое – урядник, сосед и кузнец – не в счёт, они просто делают своё дело.

Ладно, я понимаю – родители. Братья. Их просто не пустили, во избежание. Они вполне могли попытаться силой отбить меня, дурака, увести подальше, спрятать. Но батюшка Питирим? Который преподавал нам в школе Закон Божий? Который был со мной в моём несчастье, день за днём, который утешал и поддерживал, уговаривал меня одуматься и выбрать жизнь? Который выступал в мою защиту на суде? Он-то почему не пришёл? Хотя бы для того, чтобы исполнить свой христианский долг?

Последний раз я его видел вчера днём, перед заключительным заседанием суда. Я ждал, что он навестит меня, но батюшка Питирим исчез.

Павел Григорьевич, урядник, когда принёс протокол судебного заседания ко мне в беситорию, шёпотом рассказал, что случилось. Как и все, батюшка Питирим стоял, пока судья зачитывал приговор, а когда зал суда взорвался криками, стонами и плачем, выскочил из здания, как пробка из бутылки с шампанским. С безумными глазами, воздев наперсный крест как хоругвь, он пробился сквозь взволнованную толпу к крытой коновязи, вскочил в лёгкие дрожки, запряженные чалым жеребцом, и умчался куда-то, распугивая диким визгом людей, как какой-нибудь язычник. Только пыль взвилась столбом над Северным трактом.

- На моих, между прочим, дрожках, - сказал урядник и тяжело вздохнул. – Загонит он мне Грома, как пить дать, загонит. А толку? Что он задумал, Василь? Не знаешь?

Я не знал. Только Северный тракт вёл прямиком в Святогорск – областной центр, где располагался Квизорский Департамент. И это дарило надежду. Смутную, глупую, робкую надежду.

Я надеялся всю ночь. И всё утро. Пока ел последний в своей жизни завтрак, пока писал последнее письмо родителям, пока поднимался, сопровождаемый конвоем, на Чёртов Палец – я надеялся, надеялся изо всех сил.

А потом я встал над пропастью, и надежда умерла. Наверное, упала туда – вниз, на скалы. И разбилась вдребезги. А мне ничего другого не оставалось, как последовать за ней.

Три шага, три последних шага по этой прекрасной земле. А потом – полет в вечность. Я снял кепку, перекрестился и быстро, чтобы не передумать, шагнул вперед.

-2-

Когда именно появились бесы, тут ни у кого сомнений нет – тогда же, когда Небесная Сфера сменилась Квадратом Опоры. Самым натуральным квадратом, прямиком из учебника геометрии. Выйди в чистое поле, встань посреди степи, поднимись на вершину холма или церковную звонницу, и увидишь вместо плавно загибающегося, как огромная тарелка, горизонта четкие прямые линии, соединяющиеся под прямыми углами. Что послужило причиной этому удивительному явлению, до сих пор точно неизвестно, но бед этот катаклизм натворил немало.

Исчезали горы, острова и города со всем населением, а разорванная ткань мироздания срасталась так, словно никогда и не было здесь гор, островов и городов. И наоборот, горные вершины появлялись там, где их никогда не было и быть не могло. Вместо пустыней возникали моря, вместо морей – дремучие леса. Береговая линия океанов изменилась до неузнаваемости, воспалёнными фурункулами тут и там вспухали вулканы, заваливая раскалённым пеплом города и пашни. Обезумевшие от ужаса люди, проклиная своих богов, метались в поисках безопасных мест, и знаете что? Они их находили – места, которые сошедшая с ума природа либо не затронула вовсе, либо затронула в такой малой степени, что и говорить об этом не стоило.

А то и пользу принесла.

Взять, например, Дмитрово – откуда ни возьмись, там появилось море. Самое настоящее море, хотя и маленькое. Правда, твари в том море водились никем ранее невиданные, этакая помесь рыб и крокодилов разных размеров и форм. Ученые, из тех, кто совсем на голову отбитые, пришли в восторг, а дмитровчане, попривыкнув и присмотревшись, сделали два открытия. Во-первых, эти твари были безобидны и безопасны для существ, крупнее кошки. А, во-вторых, они оказались съедобны и вкусны. Теперь в Дмитрове отличная рыбалка и модный курорт, а местные гребут деньги лопатой и в ус не дуют.

Или Почечуевка – в один день она оказалась вся заросшей какой-то дрянью: плесень - не плесень, водоросли - не водоросли. Дома, амбары, скотные дворы, всё оказалось погребено под густо-багровыми липкими нитями. Кто-то из людей в панике бежал, бросив всё нажитое добро; кто-то, наоборот, остался это добро отвоёвывать. Плесень жгли огнём, травили уксусом и негашёной известью, рубили топорами. Плесень оказалась очень живучей, но люди были упорны и настойчивы, так что дней за десять Почечуевка была почти полностью очищена от этой мерзости. Почему почти? Потому что вдруг обнаружилось, что мерзость эта – не совсем мерзость, а вовсе даже наоборот. Потому что она исцеляла. Ожоги, порезы – все раны, которые люди получили в борьбе с багровым нашествием, заживали чуть ли не на глазах. Бельмастый Дудяк перестал быть бельмастым и теперь смотрел на мир чистыми, ясными глазами. Глубокие старики помолодели – распрямились согнутые бременем лет спины, перестали хрустеть колени. Даже морщины и те разгладились. А помещица Ольга Семёновна, которая приехала на родину умирать от чахотки и которую уже даже соборовали, поднялась со своего смертного одра. Умерла она на сто втором году жизни, и до самой смерти сохраняла ясный ум и прекрасную память.

Чудо, решили почечуевцы и ужасно возгордились. Но их гордость взлетела до небес, когда выяснилось, что плесень, это божие благословение, нигде, кроме Почечуевки, не принимается. Не растёт и всё тут, хоть тресни. Да и свойства её исчезают, стоит только вывезти плесень из Почечуевки. Так что да – всем, скорбным телом, жаждущим исцеления, приходилось лично тащиться в глушь по бездорожью. Теперь-то туда провели железную дорогу, понастроили гостиниц и странноприимных домов, а чванливые почечуевцы как сыр в масле катаются.

Что же касается моего родного Красногорска, то ничем таким выдающимся он похвастаться не может. Ну, гора, ну здоровенная. Выросла в одночасье посреди леса, уставилась каменным пальцем в небо. Одно только удивительно – поднимешься на гору, и перед тобой словно другой мир распахивается. Не скала-одинец, прозванная красногорцами Чёртовым Пальцем, а целая горная страна, с заснеженными вершинами и глубокими ущельями. Большая страна, огромная даже – самые дальние вершины терялись в сизой дымке. Только ходу туда людям не было – день-другой пути, и смельчаки, отважившиеся отправиться в неизведанное, странным образом оказывались у подножия Чёртова Пальца. Так что пользы нам от этой горы никакой не было; вреда, впрочем, тоже. Да, еще водятся на горных склонах козлы с диковинными ребристыми рогами, закрученными на спину. Мясо у этих козлов жилистое, но вкусное, но охотиться на них трудно – слишком уж они сторожкие и быстрые, по отвесным скалам скачут так, что дух захватывает. Ещё, говорят, видели в горах странных существ – люди не люди, обезьяны не обезьяны. Мохнатые, выше любого человека в два раза. Рассказывают, что глаза у них как плошки и горят во тьме; что силой мысли они камни крушат и деревья узлом завязывают; что пением подманивают к себе зверей и едят их, и что человека тоже могут подманить и съесть.

Враки, я думаю.

А вот бесы – не враки, нет. Самая что ни на есть реальная реальность, непонятно за какие грехи карающая человечество. Батюшки Питирим считает, что бесы эти – самые настоящие исчадия Ада, дети Сатаны, его воинство. Когда Землю ломало и корёжило, открылся, видать, пролом в Ад, откуда бесы и полезли. А Белкин, наш учитель математики, объяснял нам, что Ад тут ни при чём, и Сатана ни при чём, а бесы эти не бесы, а разумные сущности иного, чуждого нам мира, не по своей воле попавшие к нам и выживающие, как могут. Как умеют. Еще он говорил, что те люди, которые исчезли с лица Земли в результате катаклизма, не погибли, а перенеслись в родной мир бесов. И что мечутся теперь эти несчастные бесплотными тенями под чужими небесами на чужой планете; хотят и не могут вернуться домой.

Так это или нет, никому достоверно не известно, даже учёным. Они что ни год новые гипотезы выдвигают, одна другой затейливее. Только кому они интересны, эти гипотезы? Простого человека не научная тарабарщина интересует, а практические вещи – как, например, уберечься от беса, не дать нечистому захватить свое тело.

Ведь что самое плохое в одержимости? Сам-то человек поначалу ничего такого не чувствует, он живет обычной жизнью. Только вокруг него случаются разные беды и злосчастья. Стоит бесноватому войти в какой-нибудь дом, так сразу то сажа в печной трубе загорится, то стёкла сами собой побьются. Или свежее варево скиснет. Рядом с бесноватым люди болеют, ломают руки-ноги, теряют деньги, забывают имена родных. И чем сильнее бес-подселенец, тем ужаснее случаются беды. Тонут могучие корабли, сходят с рельс поезда, дотла сгорают города. Правда, случается такое редко, по большей части бесы пакостят по-маленькому. Тоже ничего хорошего, скажем прямо, но хотя бы жить можно.

А вот сами бесноватые долго не живут. Месяц-два, редко полгода, и несчастный сгорает синим пламенем. Буквально, в самом прямом смысле горит синим болотным огнём… нет - газовым факелом на нефтедобывающих заводах! И тут уж берегись, беги как можно быстрее и как можно дальше. Особенно, если бесноватый вспыхнул в доме – хватай детей и стариков и беги. Потому как дом твой обречён. И всё имущество твоё, нажитое непосильным трудом.

Раньше, когда всё только началось – а было это ещё до рождения моих бабушек и дедушек – бесноватых убивали. Пулей, ножом, дубиной – без разницы. Труп бесноватого не вспыхивал, а вёл себя прилично, как все остальные мёртвые тела – разлагался себе потихонечку, смердел и никаких неприятностей никому не доставлял. Но вот беда – изгнанный бес, лишённый своего убежища, начинал искать новое тело. И находил. Как правило, подселяясь в тело убийцы.

Убийства одержимых прекратились очень быстро. Кому охота, спасая своё добро, отдать своё смертное тело и бессмертную душу дьяволу? Загубленная жизнь против вещей, даже самых дорогих? Неравноценный размен. К тому же, проще прогнать бесноватого подальше. Взять палку или кнут и прогнать, как шелудивую собаку. Бесноватые не прокажённые, боль они чувствуют точно так же, как и мы с вами.

Но как прогнать мать? Отца? Мужа или жену? Любимого сына или дочь? Для этого надо камень иметь вместо сердца!

Как ни странно, выход нашёлся. Кто совершил это открытие, точно неизвестно – многие страны претендовали на лавры первооткрывателя. Но скорее всего, как объяснял учитель Белкин, это случилось в разных местах практически одновременно. Ибо идеи, как известно, витают в воздухе. А открытие состояло в том, что бесовские эманации не проходят сквозь камень. Или проходят, но слабеют настолько, что никому вреда причинить не могут.

Во всех странах - в городах, в деревнях и посёлках покрупнее, стали строить беситории – каменные коробки без окон, со стенами метровой толщины, с тяжёлой каменной дверью. У нас в Красногорске тоже есть своя беситория – приземистое здание на окраине, пять на пять шагов, внутри маленькая печь, лежанка, стол, иконы. Там одержимые проводили остаток своей жизни и там же сгорали, когда приходил их срок.

Вы не подумайте, беситория – не тюрьма! Несчастных не лишают человеческого общества. Их навещают родные (на свой страх и риск), к ним приходят священники. Им даже дозволены прогулки – во дворе, обнесённым легким жердяным забором. Прогулки эти строго регламентированы, никто из людей не приближается к забору ближе, чем на десять метров, даже охранник. Разумеется, это возможно при условии, что одержимые не ударятся в бега. Впрочем, такое случалось крайне редко. Ну, сбежишь ты, и что дальше? Будешь бродить по дорогам, умирая от голода и холода? Страдая от разлуки с родными и близкими? Одинокий, неприкаянный. Никто не подаст тебе даже куска хлеба, никто не предложит ночлега. Потому что стоит тебе приблизиться к людям, обязательно произойдет то, что выдаст в тебе одержимого. Тебя опознают, тебя палками загонят в ближайшую беситорию, только уже запрут в одиночестве до самого твоего конца. А воду и еду будут спускать через дымоход.

В небогатых посёлках роль беситорий выполняют глубокие погреба. Суть та же, только комфорта меньше.

Но у одержимых есть выбор. Они могут, например, подписать согласие на сотрудничество с Квизорским Департаментом. Приедет квизор в особом экипаже, заберет несчастного и…

А вот что дальше там с ними происходит, никто точно не знает. Слухи разные ходят, конечно, но можно ли этим слухам верить? Понятно, что квизоры одержимых изучают, ставят опыты по изгнанию бесов… но чем они кончаются, эти опыты? Был ли спасён хоть один человек?

Учитель Белкин рассказывал, что да, были такие случаи, они даже в специальной литературе описаны. Еще рассказывал, что квизоры научились продлевать жизнь одержимых, нашли защиту от бесовских эманаций. Не знаю, не знаю. Если так, почему они всех и каждого не обеспечили этой защитой? Или она не для всех подходит?

Отец, когда выпьет, ругает квизоров самыми чёрными словами. Говорит, что они-то и есть самые главные бесы, самые матёрые, и только притворяются людьми. А сами давно готовятся захватить весь мир. И захватят, дайте только срок!

Я эти его речи слушать не могу, меня от них всё внутри переворачивается и сжимается от ужаса. Потому что если отец прав, то всё безнадёжно, мы все обречены. Батюшка Питирим упрекает отца в маловерии и грозит епитимьёй. Урядник Подкопаев обещает отцу срок за подрывную деятельность, если тот не одумается. А мама сердится и отсылает отца спать на сеновал.

И все они считают слова отца пьяным бредом.

Бред не бред, но квизоры – одни из немногих, которых не берет бесовская зараза. Во всяком случае, никто никогда не слышал о том, чтобы в квизора вселился бес. Еще бесы не трогают детей до десяти лет и оборотней.

Кстати, с оборотнями интересная история. Они появились, когда Небесная Сфера сменилась Квадратом Опоры. Появились разом, вдруг. Причём утверждали, что они были тут всегда, и что это мы, люди, взялись неизвестно откуда, со всеми своими городами, железными машинами и прочими благами цивилизации. Бред, конечно, полная ерунда, но они в это верят.

Учитель Белкин считает, что раньше оборотни жили в мире, очень похожем на наш – и березки там были, и травки-ромашки, и воробьи, и прочая флора с фауной. А потом оба мира слились в единое целое, да так хитро, что каждое племя – людей и оборотней – считает его своим.

Что ж, очень даже может быть. Во всяком случае, оборотни непревзойдённые знатоки во всём, что касается целебных свойств трав и минералов. Так утверждает матушка Вельма, и я ей верю. Да и как не верить? Матушка Вельма не какая-нибудь неграмотная знахарка-самоучка. Она настоящая ведьма, с образованием, у неё и диплом, и разрешение на работу от Конвента – всё, как полагается. Ходят слухи, что ей предлагали место в самой столице, но она выбрала наше захолустье, поближе к оборотням. Которые, как известно, больших городов избегают.

А в маленьких городишках, вроде нашего Красногорска – ничего, живут. На отшибе, отдельной общиной, но всё же. Это те, которые тутла, оседлые. А лимба, которые кочевые, людей презирают и в человеческие поселения носа не кажут. Бродят себе круглый год от моря до моря, воют на луну, копают норы…

Ну и пусть их. Тут со своими, оседлыми, не каждый раз столкуешься, нечего нам к кочевым лезть. Худой мир лучше доброй ссоры… хотя и ссоры бывали, да ещё какие. До войны один раз дошло. Лимба сражались отчаянно, только что их клыки против ружей? Замирились, куда им деваться?

Так вот, точно известно, что любой оборотень может убить бесноватого без всяких последствий для себя. Разорвать на клочки, сожрать, и ничего ему от этого не будет. Даже заворота кишок не случится. Батюшка Питирим придаёт большое значение этому факту, хотя и признался как-то, что объяснить его никак не может.

Наш мэр, господин Новицкий, считает, что оборотни могут помочь в борьбе с одержимостью. Например, патрулировать улицы и тем самым отпугивать бесов. С этой идеей он носится не первый год, даже подал доклад в Государственную Думу, только ответа так и не дождался. Он даже к оборотням ходил, уговаривал их поучаствовать в эксперименте, сулил вознаграждение от казны и прочие блага, взывал к совести «братьев по разуму», бил на жалость и сочувствие… Пустое. Оборотней словами не проймёшь. Отказались без объяснения причин, и всё тут.

Мэр был очень расстроен, сгоряча пригрозил даже лишить общину оборотней вида на жительство. Но дальше угроз дело не пошло, горожане мэра не поддержали. Известно ведь, что оборотни – прекрасные пастухи, умелые и заботливые. Под их присмотром скот благоденствовал. Бродили по лугам тучные овцы, обросшие густой тонкой шерстью; коровы давали изумительное по жирности молоко; свиньи били все рекорды по опоросу. Найми оборотня в пастухи и забудешь про болезни и хищников. И что, лишиться такого счастья ради сомнительной идеи? Которую даже Дума не поддержала? Нет уж, господин мэр, оставьте оборотней в покое. Пусть занимаются своим делом, а с бесами мы как-нибудь сами разберёмся. В крайнем случае, если совсем уже невмоготу станет, квизоров позовём. Они, в конце концов, жалование за это получают.

Вы только не подумайте, что мы, красногорцы, ставим материальные блага выше жизни. Ни в коем случае! Просто редко в моём родном Красногорске случаются одержимости, за всю историю посчитать, так пальцев одной руки вполне хватит. В реке людей тонет не в пример больше. Так что жизнь у нас благополучная и относительно безопасная.

Кто же знал, что беда придёт скоро и не к кому-нибудь, а ко мне?

-3-

Для меня всё началось со старой Буздачихи. Да, пожалуй, именно с неё, с её слов, брошенных от небольшого ума и большой злобы. А всё почему? А всё потому, что вывалилось дно корзинки, в которой Буздачиха тащила три десятка отборных яиц на продажу. Старая была корзинка, ветхая, на честном слове держалась, но тратить деньги на новую Буздачиха не хотела. Скупая она была до ужаса, свою вдовую невестку с внучкой в чёрном теле держала, на всём экономила. Ну вот и доэкономилась – шмякнулись яйца об землю, заблестели весёлыми жёлтыми солнышками в окружении белых облаков-скорлупок. Пара чудом уцелевших яиц откатилась мне под ноги.

Господи ты боже мой, что тут началось! Крик поднялся до небес, даже удивительно было, откуда столько сил взялось в этом тщедушном теле!

- Убили! – вопила Буздачиха, падая на колени возле разбитых яиц – Ограбили! Что же это делается? Люди, помогите!

Люди смеялись, показывали пальцами, и никто не спешил на помощь старухе – Буздачиху в городе не любили. Я тоже смеялся, и мои друзья, Колька с Егором, стоявшие рядом, смеялись тоже.

Потом, лежа бессонными ночами на неуютном ложе беситории, я часто вспоминал этот случай, первый в целом ряду, и упрекал себя. Ну что мне стоило пройти мимо вопящей Буздачихи? Или, ещё лучше, вовсе не выходить из дома в этот день? Глядишь, бес выбрал бы кого-нибудь другого.

Но нет! Я и из дома вышел, и на базар попёрся, и с Буздачихой встретился. А самое главное – поднял два уцелевших яйца, сам не знаю зачем. Что бы я с ними стал делать? Запустил бы в ближайшую стену? Отнёс бы домой – гордись, мама, сыном-добытчиком? Не нужны мне были эти яйца, совсем не нужны. Но я их поднял и стоял, как дурак, потешаясь над старухой.

А Буздачиха уставилась на меня и вся прямо затряслась от какой-то противоестественной радости.

- А-а-а! – ещё громче завопила она, тыча в мою сторону тонким корявым пальцем. – Бесяк! Люди добрые, чего вы ждете? Бейте его, бейте бесноватого! Гоните его прочь!

Платок у Буздачихи сбился, седые космы развевались вокруг головы, как змеи на голове Медузы Горгоны, морщинистое лицо кривили судороги, на губах выступили пузырьки слюны – ну, сумасшедшая, каждому видно! Самая настоящая городская сумасшедшая, спятившая от скупости. Кто станет обращать внимания на её крики?

Так думал я – и ошибся. Люди, крестясь, попятились от меня; кое-кто пустился наутёк. Матери подхватывали детей и спешили прочь, то и дело оглядываясь. И не прошло минуты, как я остался один напротив Буздачихи – растерянный и злой. Только приятели сопели за спиной.

- Рехнулась, бабка? – крикнул я, позабыв о вежливости. Просто не до вежливости мне было в этот момент – слишком тяжёлым и, главное, неожиданным было обвинение, прилюдно брошенное мне в лицо. – Сама ты бесовка! Дура!

- Бесяк! – не унималась Буздачиха. – Вяжите его! Зовите полицию!

Она кое-как поднялась с колен и теперь возбуждённо приплясывала в яичной луже, тряся воздетыми кулаками. В правой руке у неё были зажаты остатки многострадальной корзинки, и этой корзинкой она размахивала, как флагом, а сломанные прутья разлетались во все стороны.

Всё ещё держа яйца в руках, я растерянно огляделся. Я ждал, что кто-то за меня заступится, заткнёт старой дуре рот, но горожане, продолжая пятиться, смотрели на меня с подозрением. А вдруг правда? – читал я на их лицах. А вдруг и в самом деле одержимый? Лучше от такого держаться подальше.

Колька Комаров, с которым мы шесть лет просидели за одной партой, грубо выругался и ткнул кулаком меня в бок.

- Пошли отсюда, - заявил он и сплюнул под ноги Буздачихе. – Идиоты! Ты на рожи их посмотри! Полные штаны наложили, придурки.

Наклонившись, я аккуратно положил яйца на землю, и мы пошли.

- Эй, Комар! – крикнул кто-то нам вслед. – Не боишься? Бесяка не боишься? Гляди, как вспыхнет – мало не покажется!

- Это ещё разобраться надо, кто тут бесяк, - с презрением сказал Колька. Не оборачиваясь, он сделал неприличный жест.

- Буздачиху не знаете? – поддержал его Егор. – У неё же язык помелом, таким выгребные ямы вычищать.

- В самом деле, - подал голос хорошо одетый господин в пенсне и с тросточкой. – Пожилая женщина, стыдно такие глупости говорить. И слушать стыдно.

Он взмахнул тростью, словно ставя точку в этом вопросе, и принялся выбираться из толпы. Его прямая спина, обтянутая тонкой тканью дорогого костюма, выражала презрение ко всем сплетникам мира.

Буздачиха всё ещё продолжала вопить, призывая гнев Господень на мою голову, но её уже не слушали. Потеряв к маленькому происшествию интерес, люди разошлись по своим делам. А мы побежали в школу.

Близились выпускные экзамены, и учитель Белкин, справедливо сомневаясь в своих учениках, добровольно вызвался поднатаскать «некоторых болванов» перед испытаниями. В число болванов попал и я. И даже знаю, почему.

Вообще-то, учился я неплохо, начальную ступень вообще с отличием закончил. Средняя ступень мне потяжелее далась, но всё же на твёрдого «хорошиста» я вытягивал. Но Белкин считал, что я способен на большее и уговаривал меня продолжить учёбу в гимназии. Мол, он подготовит меня к вступительным экзаменам, похлопочет за меня перед педсоветом и вообще составит протекцию. А после гимназии мне, мол, прямая дорога в Святогорский университет.

Очень Белкин хотел, чтобы кто-то из его учеников высшее образование получил. Прям горел этой идеей, все уши мне прожужжал, живописуя моё прекрасное будущее. Да только не перед тем бисер метал.

Не собирался я корпеть над учебниками, чахнуть в аудиториях, дышать библиотечной пылью. Не привлекала меня высокая наука, не по сверчку был шесток. Меня ждала наша семейная лавка, где я работал уже без малого год. И которая впервые за всё время своего существования стала приносить какой-никакой доход. Благодаря мне, между прочим, это даже отец признавал! И были у меня по поводу этой лавки большие планы! Мечтал перестроить помещение, расшириться, найти хороших поставщиков… Разбогатеть мечтал, в конце концов!

Скажете, мелко? Не идёт ни в какое сравнение с блестящей научной карьерой? Может быть оно и так. Только вот торговлей я заниматься хотел, а наукой – нет. И никакие белкины не могли переубедить меня. И я уже не говорю про деньги! Кто будет оплачивать мою учёбу в гимназии и университете? Отец? Не смешите меня, он учёных умников на дух не переносит. У него позиция такая: читать-писать умеешь? Деньги сосчитать, проценты вычислить? Ну и хватит, ты достаточно образован. А всё, что сверх того - от лукавого.

Учитель Белкин отчего-то был не в духе сегодня. И с ходу загрузил нас ужасающими с виду громоздкими дробями. Он был жесток и беспощаден, он не прощал нам ни малейшей ошибки, он изощрённо ругался по-французски и измывался над нами, бедными школярами. Так что через три часа, когда мы, обессиленные, выползли из школы, голова моя гудела, как колокол в пасхальный день. Я был убеждён, что выпускные экзамены я провалю, что будущее моё незавидно и неприглядно, и лучшее, что я могу сделать, это пойти в ученики младшего ассенизатора. Если возьмут, конечно.

А про Буздачиху я и думать забыл.