Чародеи совковой лопаты⁠⁠

(из цикла «Записки кочегара»)

Вы что-либо о магии канцелярской слышали? А может, демонов инструкциями вызывать умеете? Нет? Щас Сеня пропустит стаканчик-другой зелья хмельного да и расскажет вам, как приказы пламенем зелёным горят!

Один субъект, служитель кирки и лопаты, умудрился по пьянке в вахтенном журнале стихи написать вместо рапорта. В духе Есенина, понимаешь ли. Душно ему стало, видите ли, от опостылевших фраз казённых. Ну он и развернулся. Наутро, правда, ничего и не помнил. А факт написания своих сочинений категорически отрицал, ссылаясь на то, что Есенина отродясь не читал, а азбуку в школе на цигарки извёл. Силантием Пузопаровым его в посёлке звали.

Но вот другое дело — Прошка Вьюшкин! Кочегар шустрый, росту малого, характеру алчного. Идей — что у дурака фантиков, только жаль, что все, как на подбор, бестолковые.

Ревностным сторонником букв канцелярских слывёт он. И не беда, что, зазубривая очередной текст из брошюр напечатанных, ровным счётом смысла из них никакого не схватывает. Но зато за фразами теми заумными недостаток мозгов его скрывается. А ещё он в слова своего начальника Парамона Кукишева верит, на собрании однажды с пафосом сказанные:

— Секрет вечной премии, — говорил Парамон, наперёд не подумавши, — в инструкциях производственных кроется!

И перстом в небо многозначительно тыкнул.

Тогда-то Вьюшкина и осенило: все бумаги он из архивов вытащил (даже те, коим сто лет в обед исполнилось) да к себе домой уволок, чтоб в качестве коллекции гостям показывать. Хвастается, шельмец, мол, в абзацах этих награда великая зашифрована. А она, куда ни плюнь, — вещь сугубо необходимая, особенно если ты, как Прошка, от рождения до денег падкий.

Однажды в углу шкафа обнаружил он брошюрку с обложкою хитромудрой. В содержании — круги таинственные да тексты магические на наречии непонятном. Застучало сердечко у Прошки, догадкой мысль в головушке вспыхнула: «Вот где секрет о надбавках и почестях разных таится! Правду, видимо, сказывал Кукишев и пальцем в небо не зря указывал!»

Плащом драным находку укутал, под мышку спрятал и потёк тенью серою мимо зала машинного. Так и ушёл бы втихую, ан нет! На пути бригадир попался, Лукой которого кликали, Запечным, — по паспорту. Стоит, значит, тот, ломом покорёженным спину чешет, а глазёнки такие хитрые — ровно угольки в печурке, поблёскивают.

Не любил его Прошка за грубость врождённую да и за то, что начальство своё он в грош не ценил. И потому ещё, что Запечный этот, с бригадою всею, включая кошку приблудную, потешался над Вьюшкиным часто. «Канцлер ты наш недоделанный!» — называл его, когда тот в перекуры инструкции по ТБ вслух зачитывал.

Поглядывает, значит, бригадир на Прошку, ухмыляется, да на свёрток глядит искоса — мол, что ж ты, малец, с братками сивухой не делишься, от товарищей самогон за пазухой хоронишь!

Замер Прошка нехотя, помялся, поморщился — да и выложил правду про магию вместе с книгой заветной.

Присвистнул Лука, узрев те скрижали чернокнижные. Изъял находку Прошкину да и унёс в каморку, дабы сквозь дым папиросный с коллегами сей вопрос обкашлять. И после третьей бутылки палёной сивухи взялись они графемы эфирные разбирать.

«Осуществлять визуальный мониторинг пиролитической активности в зоне экзотермической реакции…» — бросилась в глаза жирная надпись.

Затихли кочегары, в кружок встали, головы чешут.

— «…в с-слу… слу… чае...» — Прошка текст по складам тянул, как двоечник на экзамене, — «не... неш-ш… штатной кине… кинетики...»

Щёки пылали, палец дрожал, слоги во рту клейстером слиплись.

— «…пиро… метрических по… ка… зателей», — выплюнул наконец Вьюшкин и замер, над столом склонившись.

— Эка чертовщина нагорожена! — мычит Макар Дымогар в изумлении. Пальцы его длинные да костлявые страницу следующую спешат открыть. Молчаливый и неприметный обычно, от волнения он в момент оживился. Лицо худое его пуще прежнего вытянулось, а рот форму бублика принял.

— «Осуществлять мониторинг пиролитической сублимации в зоне экзотермического дисбаланса…»

— «…с документированием аномальных флуктуаций», — бессмысленно подхватил Силантий, буквы кривляющиеся взглядом хмельным ловил — то ли текст читал, то ли мантру пел.

Фамилия Пузопаров да валенки дырявые, гвоздями шинованные, размером с корыто — это всё, что от бати ему в наследство досталось.

А ростом своим он затмил бы трубу дымовую, кабы в вертикаль кто-то его ставил. Да только пригибало его к земле хмелем, словно иву плакучую.

— «Обе… спечьте рег… улярный конс… алтинг с ме… неджментом для си… нергии про… изводственных KPI…» — пытался Прошка осилить строки чернокнижные. Шапчонкой спортивною прикрыл он волосы, дыбом вставшие, а сам глядит на Луку безмолвно, будто спасения просит.

— Магия что ни на есть бесова! — пятясь назад, Дымогар шепчет.

Чиркнул спичкой, Силантий, освещая тексты зловещие. Буквы-то как живые корячатся. Слова, словно черви, в стороны лезут. А «синергия» хвостом виляет, над бумагой парит, не касаясь. «Оптимизация» со «стратегией» меж собой сплелись — кляксой единой в углу копошатся.

А Лука взял кружку чайную да густым чифиром в страницу хлопнул. Надпись «КПД» расползлась сразу — Казнить Пьяных Дебилов требует. «Консалтинг» — слово языком змеиным двоится.

А Лука чёрным ногтем строчку скребёт:

— Глянь-ка, — шепчет, — тут начальника в таракана обратить можно! И даже стрелочка есть!

— А чёрт-то в каске задвижку крутит, подлец! — вопит Дымогар, в рисунок взгляд вперив.

Макар — человек тёмный, дремучий, все поверья бабкины в детстве с молоком всосал.

Достал Лука бутыль с бражкою недопитою да нюфелями теми на инструкцию плюхнул и картошкою припечатал. Лампочка старая замерцала враз, завизжал ржавый вентиль на выходе. А котёл, шельмец этакий, «Боже, царя храни!» зашипел!

А потом бац — и тишина!

Вот тебе и чудеса производственные!

Помолчал Лука, поглядел на товарищей да и в третий раз полоснул книжку ту, но уже самогоном ядрёным — отборным! И тут же бочка золочёная с надписью «ПРЕМИЯ» появилась. Манит работяг она окантовкой своей алой, чудом несбыточным осчастливить сулит. Оживились братки, к бочке кинулись, заглянули внутрь — а там одни только штрафы в квитанциях.

— Амба!

Замерли товарищи, на дно бочки глядючи. И сказать что-то вроде силятся, да тишина рты открытые едкой горечью заливает.

Только пыль с потолка молча на головы пеплом стелется.

— Магия твоя, Прошка, поганая шибко, — заключил наконец Лука, будто ото сна очнувшись, — колдует всё поперёк да через заднее место! — И сплюнул в сердцах.

— Руки у тебя из места заднего… — обижается Вьюшкин и грозится сиюминутно демона премии вызвать.

Хватает вмиг он таз медный и лопатою совковой по нему трижды бьёт. Приказ о взысканиях наоборот зачитывает да в топку перегаром дует. Пыхнула топка в ответ зелёным пламенем, опалила вмиг Прошкины волосы и огнём в окно жахнула, только след реактивный после себя оставила.

И в этот же миг вдруг рожа в той форточке страшная сплющилась — матом слева направо ругается, сквозь стекло беззвучно слюной брызжет.

— Вот он — чёрт бухгалтерии адовой! — вопит Прошка. — Гляди: глаз искрит, морду сцеплением склинило, в саже весь, будто в зольнике ночевал!

Работники аж подпрыгнули. Кто крест, кто кувалду в руки готовят, ждут, что же дальше станется.

И невдомёк им, что демон тот и не демон совсем. Что Кукишев это, Парамон — начальник их самый главный. Персоной собственной прибыл.

Отмечал в этот день он праздник патриотический. Изображение губернатора в святой угол поставил, нажрался в хлам с портретом на брудершафт, за здравие оного.

С перепою на парад собирался праздничный, да без бумаги в папке он что кочегар рядовой. Галстук да поза начальственная — вот и разница вся. А под рукой, как на грех, ни единого бланка — чекушки пустые лишь по углам лежат. Тут и вспомнил Парамон о забытой инструкции — той, что Прошка за магию выдал. Решил за ней отлучиться, вот только путь его тернистым выдался: пока шёл в кочегарку, раз пять в грязь шлёпнулся, а на шестой в саже измазался. Но портрет губернатора из рук не выпустил — так и нёс его, как святыню заветную.

Ввалился в котельную, о какой-то несанкционированной деятельности орёт, техдокументацию непонятную с кочегаров требует. А работяги, переглянувшись, решили, что чёрт этот скрижали с них требует, а премии взамен дать не желает.

Набросились тогда гурьбой на него и в рог бараний скрутили. Сидят, по очереди щелобаны демону щёлкают:

— Шиш тебе, — говорят, — а не магия!

Ругался, конечно, Кукишев сильно, вопил словно резаный что-то о дисциплине трудовой, о сознательности рабочей. Не заткнулся, покуда ему в глотку самогону не влили.

А Прошка давай руки чёрту заламывать — надбавку к зарплате требовать и в бумагу своего начальника носом тыкать, словно котёнка гадливого:

— Учи нас, — мол, — премию рунами добывать!

А Парамон-то и рад бы документ зачитать, да только сам в нём понять ничего не может:

— «Приказ номер шестьсот шестьдесят шесть по ТБ…» — бормочет он дурным голосом, — «…о кросс-функциональной синергии трудовых ресурсов…»

— Это о наших надбавках с окладами? — интересуется Вьюшкин.

— Этак… дык... — морщит лоб Парамон лихорадочно, — того… чтоб работали вы лучше, бездельники!

Не по нраву такой ответ подчинённым вышел. Затрещину они ему всыпали, под лавку впихали и пить сели дальше.

Вот и время уже вечернее. Стакан за стаканом, рабочий день к концу близится. Вот уж и сменщики подошли — три мужичка небритых, один другого кривее. В санях-волокушах огромный пузырь первача за собой припёрли.

Среди них парень пришёл шибко грамотный, на юриста в столицах обученный. Петькой-анархистом зовут его за нрав необузданный.

Говорят, когда-то сварганил Петька двигатель вечный, на хмельных парах работающий. Правда, аппарат тот при испытании после первой же стопки водки развалился по винтикам. Ну это так я — к слову пришлось.

Предъявили ему, значит, брошюрку ту злополучную, дабы научное объяснение сему факту выявить. А Петруха в ответ ухмыляется:

— Что ж вы, изверги глупые, над инструкцией измываетесь?! Где ж вы в пятнах чайных да отпечатках ржавых магический символ узрели? Тоннель адовый на рисунке этом не тоннель вовсе — схема вентиляции это начерчена!

Возмутился Вьюшкин: тычет Петьке в нос абзац непонятный да как дурачку талдычит:

— «Обеспечьте перманентный визуальный мониторинг пиролитической сублимации» — что ж это, как не колдовство магическое?

— Чтоб огонь не потух — в топку иной раз поглядывай! — переводит Петька на язык человеческий и глазами ехидно Прошку буравит.

А Запечный Лука пружиной в потолок тут взмыл:

— Что, мы им — придурки неумные? Без инструкции топки не видим?!

Глядят работяги на Вьюшкина вопросительно, дымом едким с самокруток попыхивают.

А Прошка не сдаётся и снова из бумаг тех смысл чарующий фраз доносит:

— «Инициируйте протокол дезинтеграции топливного массива!»

— Пожар вблизи заметив — гаси его средством сподручным! — скалится Петька ехидно, в зубах гвоздём ковыряется.

Продолжает Прошка, а сам чуть не плачет:

— «В случае дестабилизации рабочего цикла протокол экстренной деактивации инициируйте и эвакуируйте персонал по маршрутам в схеме пять обозначенным».

— Котёл взорвавши — от греха подальше беги! А схему, пятую, что в туалете повесили, искать не надо — там дверь заклинило, — парирует Петька, а сам на подпись в странице Прошке показывает:

— НИИ бестолковых терминов — в конце, глянь, написано.

— Эко черти, как над нами глумятся! — сплюнул, сдавшись, Прошка в отчаянии. Померк он лицом да на табурет скрипучий обмяк. Ориентир его жизненный словно туманом затмило.

— Не указ нам инструкции всякие! — вперебой мужички разгалделись. — Правила мы свои здесь углём выжигали!

— От дурости да разрухи самогон и сивуха — защита лучшая! — свою речь Запечный вставляет. — СИЗы все эти в топку швыряй к матери чёртовой! — вот вам и первый параграф в инструкцию!

— А если Кукишев про планы что скажет, по зубам шельму лопатой лупи — сам на грех напросился! — вдохновенно млеет Силантий.

Кулаком по столу Петька долбасит, руками машет, словно оратор на партсобрании:

— Все бумаги, что сверху присланы да машинкою отпечатаны, проверять будем этаким образом: коли трижды приказ прочёл, а смысла не понял — махорку в него заворачивай! Если разит документ безысходностью, при прочтении глаз трепыхается — жги огнём его в топке нещадно! Впредь отчёты все и рапорты всякие рифмой Силантьевой писать будем!

А счастливый Силантий, с колченогой лавки свалившись, басит под гул одобрительный:

— Приказ самый глупый в котле жги и пляши вокруг оного, лопатой по трубам хренача — вот для премии ритуал самый верный!

— А правила наши после стакана сивухи пусть в силу вступают, а печать ложкой по лбу начальнику скрепим! — зубоскалят работники пьяные.

Сгребли они со стола инструкцию старую, Вьюшкиным принесённую. Прочитали сзаду наперёд да вверх тормашками, самогоном сбрызнули и в печь бросили, через плечо сплюнувши.

Завыл тогда котёл пламенем цвета зелёного, зловещими языками из топки вырвался, облизал кочегаров рожи чёрные да в трубу сиганул с воем жутким.

Так и кончилась бы история эта: рассвет Кукишев в бункере угольном встретил, ликом губернатора от ветра укрывшись, Прошка тоже, хмельной до беспамятства, про оклады что-то сквозь сон бормотал, лишь только Силантий не спал — карандашиком тихо поскрипывал, вместо рапорта в журнал стихи сочинял. И шибер, к его валенку привязанный для равновесия, в такт строки мерно отсчитывал. Чтобы всех не будить — потихонечку.

А Кукишев, на рабочих обидевшись, вскоре о действиях хулиганских в суд бумагу подал. Да такой тарабарщиной канцелярскою писанную, что судья два раза чихнул, но всё равно ничего не понял. В итоге решил он, что истец — саботажник, и посадил бедолагу на восемь лет, печатью губернаторской дело скрепив.

После такого дела чудеса вдруг сами случаться стали: премии, что раз в пятилетку и видели, каждый месяц насчитывают, и штрафы стало выписывать некому.

Вот и не верь после этого в инструкций силу магическую!