Без названия (часть 2)
Глава вторая.
На такси домой. Окончание субботы – начало воскресенья.
(очень длинный текст)
… Рано радовался. После того как вынырнули из тоннеля на Соколе, движение постепенно стало замедляться. Снег продолжал идти, на улицы вывели армию уборочной техники. Причем, эта же армия и была организатором пробок, хотя снег кому-то все же надо было убирать. Пришла мысль выйти на Аэропорте и поехать на метро, но было неудобно перед водителем-бомбилой, который ехал вообще-то в область, но ради нас развернулся, и, во-вторых, мне ужасно не хотелось выползать в половине двенадцатого ночи из теплой машины. Единственное, что меня бесило – это привычка водителя перескакивать с одной радиостанции на другую. Наконец он нашел какое-то разговорное радио, его это устроило, меня тем более, и все успокоились. Под усыпляющий бубнеж радиоведущего плохо ли, хорошо ли мы продолжали движение.
Сбоку вдали мелькнуло знакомое здание. И в тысячный, наверное, раз память выудила и загрузила мне в «оперативку» следующий случай.
…Самое начало 90-х. Сентябрь. Начался третий курс. Необычно высокая академическая нагрузка. В среду было с 8-30 три пары подряд. Затем одна пара перерыв. И потом еще три пары. Учебный день заканчивался, таким образом около 6 вечера. Весь день на бутербродах. И если в сентябре это еще было терпимо, тем более после летних каникул, когда ты отдохнул и полон сил, то к декабрю меня это уже очень вымотало. Но я отвлекся.
После третьей утренней пары наша немногочисленная группа, как всегда, разбежалась кто-куда. Кто-то вообще по домам разъехался, забив на учебу. Мне нужно было как-то с пользой для души провести полтора часа перерыва. Выходить из здания никуда не хотелось, да особо-то и некуда было. В группе у меня были со всеми хорошие дружеские отношения (да иначе и быть не могло), но особо я сдружился со Славой и Игорем. Сдружились мы, как это бывает, на почве умеренного раздолбайства, похожим отношением к жизни, и особенно, любви к префу, хотя в эту игру играли почти все пацаны в нашей группе. Кроме того, Слава был очень полезен и в плане учебы. Например, эти сраные «краевые задачи» как-то поддались мне благодаря именно Славе, которого злил наш массовый тупизм. Зато меня убивал тупизм других, в том числе и Славы, в неумении рассчитать и построить даже самую простейшую эпюру. Но это всегда так бывает. В любом студенческом коллективе. Мы все были взаимополезны в плане учебы. Игорь же, благодаря своей матери – преподавателю немецкого языка, владел немецким более, чем достойно, что помогло ему впоследствии найти очень хорошую работу. Кроме того, у него дома был (о чудо!) персональный компьютер и принтер. И скажу, что именно его мать (когда-то потом, когда я был у него дома) провела мини-лекцию и замотивировала меня для начала хотя бы на бытовом уровне изучить немецкий язык, который, к удивлению, оказался не таким уж и сложным, а потом освоить его более основательно. Про Славу же я знал лишь то, что он живет с матерью и младшей сестрой. Дома у них я никогда не был. Родители у него были в разводе, но с отцом у него были хорошие отношения.
В общем, я, Слава и Игорь находим свободную небольшую аудиторию, заходим в нее. Располагаемся так, чтобы видеть в дверной проем, кто идет по коридору и в случае опасности, на нее отреагировать. Ребята садятся за стол, я же беру другой стул и придвигаю его к столу так, чтобы сидеть лицом к ним. Достаем ручки, тетради, раскрываем их – иллюзия безудержной учебы. Затем каждый достает по бутерброду и начинает его жевать. Игорь достает карты и учетный лист игры, которую мы решили сегодня постараться мужественно добить, так как эту партию начали еще в понедельник, и пора ее было завершить. Игра началась, а точнее – продолжилась. Игорь слева, Слава справа…
…Начали играть распасы. Разыграли крести. Эту взятку на крестях взял Слава. Соответственно, его заход. Напоминаю, разыграли только одну карту. Все карты еще на руках. Вычислить что-либо пока невозможно. Тем не менее, я абсолютно неосознанно и спокойно тянусь к картам и начинаю потихоньку подтягивать 8 бубей, каким-то образом абсолютно точно и четко понимая, что Слава, который даже еще не взялся за карту, а смотрел и думал, с чего бы зайти, зайдет с бубновой десятки. Через секунду мы оба одновременно синхронно кидаем на стол по карте. Моя карта упала даже на мгновение первой. Славина бубновая десятка уголком легла на мою восьмерку.
Слава как-то нехорошо глянул на меня. Игорь же почему-то пропустил эту странность мимо себя, и забегал глазами по своим картам, думая, что бы ему скинуть. Но дальше было еще хуже.
Сразу же после сброса карт у меня как-то сам по себе открылся рот, и отключившимся от мозга языком я, обращаясь к Славе, произношу абсолютнейшую ахинею. Вот буквально дословно следующее:
- Слав, а твой дед совсем охуел, в твою мать дрова кидать?
Немедленно после этого, я как будто вышел из какого-то непонятного транса, понял, что случилась эпическая хрень, и густо краснея виновато смотрю на Славу. Сказать, что мне стало стыдно – это ничего не сказать. Я не понял, кто или что меня дернуло за язык сказать товарищу вот такую вот дичь. Я покраснел от стыда так, что Слава уставившийся на меня как на дегенерата, понял, что я сам в ахуе от произошедшего. Игорь, ничего не слыша, был где-то сам в себе, определяясь с картой, и наконец громко «блякнув» выбросил бубнового валета, забрав взятку…
…Неловко доигрывали в полной тишине, и без какого-то интереса. Мне было так стыдно, что я даже не понимал, под каким соусом предстоит извиняться. Я понял, что испортил свою репутацию перед другом. Понимал, что предстоит как-то объясняться и просить никому об этом не рассказывать. Хотя он вряд ли бы рассказал, конечно.
К концу последней, шестой пары я был так нервно взвинчен, ожидая разговора со Славой, что минут на пять меня вырубило, и я уснул прямо за столом. Хорошо, что это была огромная аудитория. Материал читался для нескольких групп, поэтому народа было человек под сто. Меня спящего никто и не заметил. Наконец вся эта тягомотина закончилась, все резко вскочили, засобирались, зашумели и огромная толпа потянулась к дверям. Мне же было важно не упустить из виду Славу, который как-то быстро вклинился в толпу, выносящей его в коридор.
Когда я вышел в коридор, его там уже, естественно, не было. Игорь также по-быстрому успел куда-то слиться. Но в данный момент он мне и не был нужен. Ну нет так нет. Ну хер ли мне оставалось делать? Через пять минут я вышел на улицу. Учебный день для всех закончился. Огромная толпа студентов покидала корпус института и разделяясь на отдельные реки и ручейки потекла кто куда. Вся наша группа уже испарилась. Я шел в одиночестве наедине с моими мыслями и это было еще хуже. В очередной раз пытаясь дать какое-то объяснение самому себе, нахера я вообще это сделал, не находил ни одного здравого объяснения. Единственная наиболее правдоподобная причина этой дикости была одна – я мудак. Может, и правда, хорошо, что разговор переносится. Сегодня надо было как-то все устаканить для начала у себя в голове, насколько это возможно. Продолжаю идти к метро.
Минут через пять разговор состоялся, если это можно было назвать нормальным разговором. Как меня сумел выцепить Слава в этой толпе – неизвестно. Да, впрочем, и не важно. Точным образом я уже не могу вспомнить диалог, но вот что-то максимально приближенное. Все это происходило на краю тротуара, среди проходящих мимо нас людей
…(Я) - Слава, извини. Я не знаю, зачем я это сказал.
Слава смотрит мимо меня с каким-то дурацким выражением, и вдруг -начинает нести какую-то собственную дичь.
(Слава) - Ты за забором стоял что ли?
Я, в свою очередь, пытаюсь осознать его вопрос, но безуспешно. И на автомате переспрашиваю:
(Я) - За каким забором?
(Слава) – За нашим.
(Я) - Ч-ч-что?
Пауза. Я смотрю на Славу, понимая, что кто-то из нас сумасшедший. Не исключено, что оба.
(Слава) – Ты что сказал про деда…
Я не даю ему закончить вопрос, и перебиваю:
(Я) – Слава, ну я же сказал, что извиняюсь. Я не понимаю, кто меня дернул за язык.
Слава, смотрит на меня. По его лицу понимаю, что он что-то сопоставляет, что-то обдумывает, но и сам не особо понимает, что происходит. Отсутствует какое-то очень важное логическое звено во всем этом бреде, и это еще больше накаляет ситуацию. Наконец Слава не нашел ничего лучше, как объявить универсальный ход:
(Слава) – Я тебе сейчас въебу!
Меня это встряхивает, адреналин возвращает мне какую-то мыслительную деятельность. Я уже сам вскипаю, и говорю:
(Я) – Слава, я тебе сейчас сам въебу, бля! Что происходит?
Интуитивно чувствую, что Слава мысленно группируется и выбирает точку для удара. Готовлюсь к развязке, расслабляю мышцы, пытаюсь угадать, откуда прилетит и среагировать на удар. Вдруг Слава как-то обмяк, смотрит мимо меня, делает шаг на тротуар и куда-то идет мимо меня. Я оборачиваюсь, неуверенно иду за ним. Я думал, что он решил на этом завершить разговор и разойтись таким образом. Однако через метров 10 он свернул к стоявшим рядком нескольким коммерческим палаткам, остановился около первой по ходу движения, осмотрел выставленный товар, и зачем-то перешел ко второй палатке с точно таким же стандартным ассортиментом. Так же осмотрел витрину, затем вытащил из кармана деньги и почти все протянул в маленькое окошко. Сразу же забрал какой-то товар (издали мне показалось, шоколадку странной формы, но сообразил, что это пачка сигарет), быстро спрятал его в сумку. Повернулся в сторону тротуара, выцепил стоящего меня взглядом и кивком дал команду двигаться за ним. Молча мы дошли почти до самого метро. Но Слава свернул на тротуар, ведущий к небольшому скверу. Я иду с ним. Ввиду хорошей погоды в сквере было очень многолюдно. В основном, там тусили наши же студенты, которые оккупировали все скамейки. Почти все курили. Отовсюду разговоры, хохот, в общем, обычный молодежный расслабон после лекций.
Не найдя, куда присесть, мы просто отошли в самую дальнюю часть сквера, где было не так многолюдно и относительно потише. Точнее туда шел Слава, а я просто следовал за ним.
Остановились. Не глядя на меня, Слава достает из сумки свежекупленную пачку Салема. Не спеша и с удовольствием распечатывает этот зеленый «параллелепипед здоровья», бросая оберточные ошметки прямо на землю. Щелчком по дну пачки выбивает чуть вверх несколько сигарет и протягивает пачку мне, предлагая взять сигарету. Я уже понял, что выяснение перешло на другой уровень, по крайней мере без применения физической силы. Во-первых, мы расслабились, а во-вторых, просто так импортные сигареты, стоимостью почти в половину стипендии, не покупают.
…Немного отвлекусь, скажу, что мы были некурящие. Не идейно, а просто не было какой-то физиологической необходимости. Но все же изредка мы скидывались и покупали на троих-четверых пачку чего-то вкусного, в основном, Кэмела. Дербанили пачку поровну на количество «пайщиков» и от нечего делать иногда покуривали. До сих пор помню аромат, запах тех самых настоящих импортных сигарет, стоивших очень немало. Если кто-то курил настоящий Мальборо, Кэмел, Ротманс, Данхилл, это было заметно в радиусе 15 метров. Запах был просто какой-то божественный. Примерно, в середине 90-х качество сигарет уже резко отличалось в худшую сторону. Я уже не говорю, какую дрянь сейчас продают под этими табачными брендами. Но запах тех самых первых сигарет въелся в память навсегда. Справедливости ради замечу, что, как ни странно, те же самые бренды, продающиеся сейчас за границей, тоже далеки от того идеала…
… Чиркнув невесть откуда взявшейся зажигалкой перед моим носом, подождав пока я спокойно затянусь, Слава затянулся сам, и не вынимая сигарету, выпустил длинную струю дыма из носа. Мне же затяжка приятно мягко слегка обожгла горло, дым проник в легкие, через пару секунд кровь принесла эту адскую смесь в голову, и с непривычки меня чуть «повело». Вокруг нас сразу образовался благородный дорогой аромат чуть подгорелой мяты, который быстро с помощью ветерка достиг ближайшей скамейки, и сидевшие на ней девчонки, как по команде, обернулись в сторону источника дыма. Но сейчас было не до девчонок. Прокурив половину быстро тлеющей сигареты, Слава посмотрел не меня, сделал еще затяжку и произнес, как в плохом романе: «Ладно, слушай»…
Далее будет рассказ от лица Славы, но для удобства изложения и чтения я его немного переработал, и будет как бы рассказ со стороны. Я этот блок даже закавычу, чтобы выделить его из основной части данной главы.
…Кстати, вырвавшись из воспоминания, я заметил, что мы на такси уже доехали до Динамо, водитель повернул на трешку в сторону ипподрома, и движение в очередной раз как-то замедлилось…
Продолжаю.
«… Как я уже сказал, я знал, что Слава живет вместе с матерью и младшей сестрой. Отец развелся с матерью, жил отдельно, но общение с детьми не забросил, неплохо помогал, т.е. чисто технически отец в жизни присутствовал. На этом меня все устраивало, больше я ничего про Славу не знал, и знать не хотел. Но узнать пришлось.
Самой дерьмовой составляющей Славиной немногочисленной родни был его 72-х летний дед – отец его матери, живший, к счастью, тоже отдельно от них. Он не был алкоголиком, каким-то психбольным, наоборот, был крепким трудолюбивым человеком. Начиная с мая и по октябрь, он регулярно уезжал на дачу, ковыряясь там в огороде, что-то выращивая, что-то постоянно ремонтируя, строя, пиля, строгая, в общем, это было ему в кайф. Ключи же от его квартиры были только у него. Дубликатов не было даже у дочери, чтобы в его отсутствие в случае необходимости можно было приехать в его квартиру посмотреть, все ли в порядке. Но самым большим хобби деда была его ненависть ко всем своим родственникам. Устроить из ничего грандиозный скандал, спровоцировать ругань между, допустим, его собственной сестрой-старухой и ее пожилым сыном и т.д. было его излюбленным стилем жизни. Он от этого реально кайфовал. Но больше всего почему-то он ненавидел собственную дочь. Безо всяких видимых объективных причин. Например, мог ночью позвонить по телефону и сказать ей какую-нибудь гадость. Поэтому по ночам телефонный штепсель вынимался из розетки. Внуков, правда, он особо не третировал, но считал, что они уже достаточно выросли для того, чтобы все лето пахать на этой сраной даче, как будто у взрослых внуков не было своих интересов. Из-за нежелания ехать на дачу, внуков обзывал дармоедами и тунеядцами, которые только и могут “жрать огурцы и помидоры, выращенные его руками”. Но на этот раз внуку все таки пришлось ехать.
В субботу прямо с самого-самого раннего утра Слава с матерью вышли из дома прямо к открытию метро и отправились для начала на Казанский вокзал. На вокзале кое-как втиснувшись в электричку почти три часа стоя ехали в Шатуру. В Шатуре полуживые погрузились в местный раздолбанный автобус для того, чтобы через полчаса выгрузиться в забытой всеми богами деревне, затерянной где-то на границе с Владимирской областью. В этой деревне и находилась «дача». Обычный деревенский дом, в котором круглый год жила старшая сестра деда – старуха лет под 80, как и все боявшаяся брата, и не вступая с ним в спор без особой необходимости. Ни газа, ни водопровода. На общей деревенской улице колонка с водой. В доме печь. Во дворе баня, пара сараев. Но зато имелся огромнейший огород, ради которого, собственно, придурошный дед заставил таки приехать своих дочь и внука. В эту субботу Славе с матерью предстояло участие в увлекательном и интереснейшем мероприятии под названием «выкапывание картофеля», к которому они приступили немедленно после приезда, так как дед им даже не дал отдохнуть, сказав, “что работы навалом, а время уже обед”. Ну, в общем, в какой-то степени дед мыслил в данном случае разумно. Далее было как у всех, кто живет в деревне. Дед и его племянник (сын старухи – мужик лет под 60), вдвоем вилами выкапывали клубни, а старуха, Славка и его мать, должны были этот картофель собирать в ведра и относить его на расстеленный гигантский кусок брезента, заранее постеленный во дворе. Если я правильно понял, картофель должен был подсохнуть, прежде чем ссыпать его в мешки на хранение. Работали почти до темноты, жутко устали. У деда, казалось, в заднице неисчерпаемый аккумулятор. Он в любой момент времени был полон сил, работал как трактор и орал на всех вокруг. Наконец весь картофель был выкопан, оставалось его только собирать и относить на просушку на брезент, и дед решил, что здесь его миссия кормильца и работника выполнена, собирать картофель в ведра — это бабская работа, и ушел во двор. Правда, не отдыхать, а затопить баню, чтобы все могли помыться после многих часов адского однообразного труда в пыли и грязи. Добрый дедушка, хули уж тут! Последние ведра высыпали при зажжённом на крыше фонаре на брезент уже в густых сумерках. После этого дед объявил, что рабочий день окончен, объявляется банное время. Сначала помылись старуха с матерью и пошли готовить какой-нибудь ужин, а в это время в баню зашли мужчины. После ужина все моментально вырубились от дикой усталости. Кроме деда, который пошел что-готовить в сарай к завтрашнему дню, и сына старухи, который куда-то ушел на ночь глядя. Кстати, он жил в соседней деревне и просто приехал помочь матери. Мужик был немногословный и, как и все, знал деда, и от нехер делать разговоров с ним не начинал.
На следующий день Слава проснулся от какого-то шума во дворе. На часах было только начало восьмого, но все уже давно проснулись. Только ему дали поспать лишний час. Когда он умылся и вышел во двор, то просто замер в коматозе от увиденной огромной кучи картофеля на брезенте. Картофеля было столько, что его хватило бы на прокорм человек тридцати в течение целого года. Слава прихирел от мысли, что все это дерьмо сегодня предстоит еще ссыпать в мешки, которые дед затем должен будет куда-то относить в погреб. Сделать все за один день – это изначально была нереальная задача. Увидев мать, он понял, что она сама была в шоке от этой мысли. А надо было сегодня вечером еще ехать домой, так как завтра понедельник, т.е. матери на работу, Славе в институт, да и девчонка дома одна. А дорога эта в общей сложности почти четыре часа от этой дикой деревни до Крылатского, где жил Слава. Мать негромко сказала ему, что, похоже, дед с самого утра в «боевом раскрасе» и попросила сына лишний раз не провоцировать деда, а как-то постараться прожить этот день максимально мирно, и больше “…хер она когда в жизни здесь еще появится…”. Дед дал один час на завтрак, а сам стал готовиться распиливать два нетолстых бревна на чурбаки. Откуда-то материализовался старухин сын, вдвоем с дедом они подняли одно бревно на кОзлы, и принялись распиливать его двуручной пилой. Работа для них была привычной, не в новинку, и к концу завтрака Славы оба бревна были распилены. Оставалось их только расколоть на поленья, чем дед и занялся. Слава вышел во двор и второй раз ему стало очень дурственно от вида картофельной бесконечности. Но помня, о чем просила его мать, сдерживался и матерился только мысленно. Развязка наступила очень скоро и как-то неожидаемо, хотя чувствовалось, что без дежурной ругани не обойдется.
Мать вышла из темного сарая, и сказала деду, что не может найти мешки, куда надо было ссыпать картошку, и пусть он сам найдет, куда он их сложил. Дед, казалось, только этого и ждал. Обозвал всех дармоедами и лентяями, продолжал колоть чурбаки, и еще раз послал мать в сарай посмотреть получше. Через минуту раздраженная женщина вышла и прямо от дверей в сарай, не приближаясь к отцу, крикнула, что там нихера нет, и, если отец хочет сегодня все успеть, пусть сам пойдет и найдет эти мешки не теряя времени, так как день идет, а ей нужно сегодня еще уехать вовремя домой с ребенком. Ребенок – это здоровый парень Слава. Дед разворачивается на голос и в женщину летит огромное свежеотколотое от чурбака полено. Пролетев значительно выше матери, полено ударяется о стену и рикошетит в середину огромной картофельной кучи. Слава одновременно испытывает ужас от происходящего и зарождающуюся радость от осознания мысли, что после такого мать точно не останется здесь ни минуты. Но оставалось опасение, что дед, у которого в руках топор, должен как-то продолжить воспитание дочери, но ко всеобщему счастью, дикий старик посчитал метание дров достаточным методом и продолжал спокойно заниматься работой.
Мать пришла в себя и крикнув Славке, чтобы он срочно переодевался в свою одежду, сама забежала в дом, чтобы также переодеться и как можно быстрее покинуть с сыном эту дикую усадьбу. Дед на это никак не отреагировал, и только, когда Слава с матерью выходили по-быстрому из калитки, крикнул им вслед, что “пусть на картошку не рассчитывают, и зимой будут сосать”, на что мать, уже будучи за забором на улице, рассмеялась и крикнула отцу, что им ничего ни от кого не надо, тем более от такого идиота, как дед, и эту картошку дед может засунуть себе куда-угодно. Дальше они добежали до остановки, откуда через 10 минут уехали в Шатуру…»
На этом Славкино повествование закончилось.
Я сидел в полнейшем ступоре, и не знал, как реагировать. В пальцах у нас было опять по сигарете, которую я даже не помню, когда и как закурил. Наконец, собрав как-то мысли в кучу и медленно подбирая слова, я говорю:
(Я) Слав, ну вот сам посуди логически. Как бы я мог это видеть? То есть я должен был знать, что у тебя есть такая родня, что у вас где-то там в жопе дом, что ты должен был там быть на выходных? Ну хрень же собачья! Сам пойми.
(Слава) Ну это я сам понимаю.
Меня это как-то приободрило, и я продолжал намного увереннее:
(Я) Поверь мне, я не понимаю, что на меня нашло, кто меня дернул за язык! Даже, если предположить чисто в плане научной фантастики, что обо всем этом было мне известно, то думаешь, мне нехером заняться, только тащиться в эту глушь подглядывать, что вы там делаете? Ну сам подумай.
(Слава уже раздраженно) Да понимаю я!
Мы синхронно докурили и щелчком отправили окурки в кусты.
Наконец Слава как-то вымученно и медленно произнес:
- Ладно, забудем.
Почувствовав хоть какое-то психологическое облегчение от скопившегося за день колоссального напряжения, я предложил, удивляясь от собственного нахальства, выкурить еще по сигарете и двигаться в метро, так как на улице уже начинало темнеть. В сквере стало заметно тише, появилось много свободных скамеек.
Слава молча вынимает пачку, открывает ее клапан и протягивает пачку мне. Я тянусь за сигаретой, Слава берет сигарету себе. Мы быстро курим, докуриваем и двигаемся ко входу в метро. Перед входом на станцию, я прошу друга подождать минуту, сам подхожу к ближайшему таксофону, набираю домашний номер и сообщаю матери, что еду домой. Затем мы заходим в метро.
Можно сказать, день окончен…
Долго думал, можно ли об этом вообще рассказывать. Про чужую семью, и какие в ней могут быть отношения. А главное, при каких странных обстоятельствах мне пришлось об этом узнать. Ну, как то так, решил, что можно. Вряд ли Славкина мать, если она еще жива, здесь что-то читает. Старики, надо полагать, умерли. Сам же Слава, к сожалению, тоже без особых видимых на то причин покинул этот мир несколько лет назад. После института мы общались не особо уж часто. И о его кончине я узнал только через два месяца после случившегося.
… Между тем наш водитель наконец включил правый поворотник, и стал готовиться к съезду с трешки на Ленинский. На часах было хорошо за полночь, я очень устал, и мечтал быстрее приехать домой и упасть в постель.
На этом вторая глава окончена.
Продолжение следует.