Бесполезное занятие⁠⁠

Сидела в харчевне компания мужиков, говорили о разном, в числе прочего, зашел разговор и бесполезном знании:

-- Я духовную семенарию окончил, а последние пятнадцать лет еретиков четвертую по приказу вышестоящих чинов, -- пожаловался Курт, -- согласно квалификации, мне полагалась должность судьи инквизиции третьего ранга, но как только было замечено начальством, что я в пытках хорош, прописали мне оклад на три сольдо больше, чем судье, вот я и застрял в палачах навеки. Зачем учился -- время тратил, все равно позабыл изрядно науку теологическую.

-- Это еще что, -- ответил Бранд, -- я из семьи потомственных костоправов, и дело фамильное постиг в совершенстве, но покамест отец в силе был, да главным костоправом на деревне слыл, подрядился я в юности подмастерьем к плотнику. Десять лет прошло, а я все плотничаю.

-- А я язык несуществующий выучил. -- Буркнул Вирс.

-- Как так? -- Изумился Бранд.

-- Зря не поставил в споре на самое бессмысленное занятие,-- всхохотнул Курт, -- рассказывай, как тебя угораздило?

Вирс глубоко вздохнул, хлебнул Эля, и начал рассказ:

" Проезжал мимо нашего хутора купец с богатым караваном, меня заприметил -- заметил, как я ловко скороговорки на одном дыхании выпаливаю, и говорит:" Мне на чужбине лавочник надобен -- товар сбывать из твоих краев. Пойдем со мной, обучу тебя языку страны той далекой." Я и пошел с ним. Четыре месяца с караваном шли, все язык престранный учил, постиг его от и до, быстрее чем на родном балакать стал. А как добрались в город иноземный, до лавки купеческой дальней, так оказалось, что язык, мною освоенный, только я и знаю. А чудак-купец и говорит:"Обучил я тебя языку края далекого да заморского, чтобы у покупателей веры больше было, что мол, не с континента родного товар прибыл, а с краев вовсе неведомых да диковинных, посему и цена кусачая".

-- Как же ты с тамошним людом торговал? -- удивился Курт.

Вирс, махнул рукой, и сказал:

-- Жестами, цену на пальцах показывая, да достоинства товара на мне одному тарабарщине известной расписывая. Впрочем, торговля шла бойко.

-- Стало быть был резон тарабарщину ту учить. -- заключил Бранд.

-- Может и был, -- пожал плечами Вирс, -- только мне того мало было. Отработал я у купца два сезона, да подался в "лихие людишки" в леса. Сколотил шайку, и подельников тому языку и обучил, чтобы наушники по тавернам суть разговоров наших не прознали.

-- Где же они сейчас, подельнички твои? -- спросил Курт, поглаживая обух топора, висящего на поясе.

-- Разбогатели мы все, остепенились, один епископом стал -- твоим начальником Курт, другой купцом заделался, тем самым, который рынок строить в нашей деревне решил, именно он тебе заказ и дает, Бранд.

-- А как же тарабарщина ваша, забыли небось? -- поинтересовался Бранд.

-- Как же можно? Мы с вами сейчас на ней и говорим.

Курт с Брандом взволнованно переглянулись, и первый из них спросил:

-- Брешешь? На этом языке еще деды наши говорили.

-- Дед твой также в шайке нашей состоял, а женился, и супругу свою обучил.

-- А мой дед? -- выпучив глаза, спросил Бранд.

-- А ты его и не знал вовсе, о чем говорить? -- ухмыльнулся Вирс.

-- А как же книги старые в семенарии? -- не унимался палач.

-- Их дед того купца, что меня обучал, составлял, он и язык придумал.

-- Брешешь, все ты брешешь, -- вскричал Курт, вскакивая из-за стола, -- зачем только, в толк взять не могу. Орава мужиков взрослых речь неведомую освоила, будто бы им заняться нечем!?

-- Ты же учил мудрость книг, кои тебе не надобны вовсе, а ты, Бранд, впустую ремесло костоправа освоил, вам ли меня спрашивать об этом? -- улыбнулся Вирс.

-- Молоды были, себя искали и ошибки совершали. -- возразил Бранд.

-- А я созрел, бесполезное знание себе на службу поставить вознамерился, дабы в старости сожалеть не о чем было, -- пожал плечами Вирс, -- тайное знание промеж избранных -- единит.

-- Докажи бредни свои! -- настаивал Курт. -- Должен остаться кто-то, кто помнит язык праотцов наших.

-- Были такие, -- с грустью произнес Вирс, -- да ты их всех четвертовал на службе у Священной инквизиции, а ты, Бранд, им всем гробы ладил. Коли на языке предков ваших, черное звалось белым, а Бог -- Сатаной, то того достаточно, чтобы добрых людей в ереси обвинить и со свету изжить...

Курт схватился за топор, но через мгновение поостыл, и изрек:

-- Пьян Вирс не в меру, потому и бред несет, пошутковали и довольно, поздно уже, айда по домам разбредаться...

Мужики разошлись, но и Курт, и Бранд, не поверив ни единому слову Вирса, уходили с тяжелым камнем на душе, отравленной сомнениями, оброненными в пьяной болтовне:"А вдруг это стервец правду говорил? Ведь и лгал весьма складно! Какое же бесполезное занятие -- сомневаться в том, в чем был уверен всю жизнь, по вине малознакомого бродяги-балагура!"