Батюшки⁠⁠

Нашего первого батюшку – отца Михаила – знали практически все. Сам он был мужчина видный и круг его интересов казался достаточно широким.

Так скажем, аскетом его назвать было сложно. Красивые женщины, хорошие машины, дорогие вещи – абсолютно понятные мирские... эээ хобби.

Меня же своей терпимостью и в то же время емкостью поразила характеристика, данная случайным знакомцем из киевского духовенства, с которым мы пересеклись в неформальной обстановке.

- Ты из Славутича? Знаю, знаю вашего настоятеля, отца Михаила, - закивал головой священник. И затем протянул как-то даже одобряюще, - Жизнелюююююб!

Во! Жизнелюб!

У меня теперь многие друзья тоже «жизнелюбы»… Красиво же?!

Про второго же батюшку – отца Варлаама, который был между Михаилом и Иоаном, многие даже не слышали. А он был. И с ним была история.

Позвали как-то Варлаама в соседнее село Неданчичи на чин погребения, или, если попросту, дедуся отпевать. Причем, в хате. Домашнее отпевание – хоть и не одобряется, но и не запрещено.

Приехал. Изба старенькая, тесная, душная. Лежит покойник лицем вверх, с глазами закрытыми, как у спящего, с устами сомкнутыми, как у умолкшего, и руки его слагаются на персях крестообразно.

Священник, прежде чем начать совершение приходской требы, окошко проветрить открыл, начал готовиться к богослужению, облачаться в епитрахиль, доставать кадило и прочее.

В этот момент в хату заходит раскосмаченная тетушка – плакальщица. Есть такая чуднАя профессия – производитель искусственного эмоционального напряжения, накала скорбных чувств и ощущения безутешного горя.

Варлаам незаметно поморщился - не любил он этих полуязыческих воплей, испускаемых над телом. Не было в них благости. И продолжил готовиться к обрядовому канону.

А тетушка тем временем начинает причитать.

- Ай, да на кого ты нас покинул, да как же мы без тебя, да что же ты наделал, да скажи хоть словечко, да шевельни хоть пальчиком...

И в это мгновение оказавшиеся несвязанными руки покойника тихонько разъезжаются в стороны.

Старуха издает истошный вопль и отчего-то начинает лезть в окно.

Отец Варлаам терпеливо вздыхает и за кофту затягивает бабусю назад, в хату.

А сам негромко на ухо ее вопрошает: «А ежели б он словцо сказал?»...