Я хорошо помню, как впервые увидела женщину с желтым лицом.
Зимнее утро было таким же как в детстве – темным, холодным и тихим, и только суетливая мама разбавляла эту мерзлую тишину своими торопливыми замечаниями, собирая меня в школу. Так и сейчас, с трудом поднявшись с кровати и направив резкий свет настольной лампы себе в лицо, я сонно водила кистью по щекам. Вокруг темнота, за окном уныло выл ветер, и лишь тишина звенела в моей одинокой комнате. Я заранее ненавидела тот день: полночи пришлось потратить на макет старинной усадьбы, который стоял сейчас в желтом свете лампы, горделиво выставив свой красный мезонин и маленькое уродливое крыльцо. Мой преподаватель, такой же старый и претенциозный, как этот терем, уже не так радовался творческим изысканиям своих самых талантливых студентов.
Я сосредоточенно выводила стрелку на верхнем веке. Ужасно хотелось моргнуть, но я упорно смотрела на свое отражение. Ничего, сегодня мы сдадим этот дурацкий терем и как следует выспимся. Ветер на минуту стих, и за моей головой что-то промелькнуло. Сквозняк, подумала я, и повернула зеркало к другой стороне лица. Из-за спины на меня смотрела женщина. Она стояла вдалеке у самой стены, одетая во все черное, и лицо у нее было горчично-желтое, как маска. Руки смиренно сложены, неясный и скучающий взгляд был направлен прямо на меня. Я вскрикнула и положила зеркало плашмя, резко обернувшись. Комната была так же пуста и холодна, и только заунывный ветер шевелил кружевные шторки. Я оглянулась, но не сдвинулась с места. Первые лучи тусклого зимнего дня просачивались в мою комнату, и в полной тишине я погасила лампу.
Так я впервые увидела женщину с желтым лицом.
Я объяснила этот мираж своим недосыпом. Сложно сохранять ясность ума, пока стремишься успеть все и сразу. Учеба с ее бесконечными макетами, расчетами и кислыми лицами преподавателей давно стала рутиной. Так я и создавала лучшие годы своей жизни – ночами клеила макеты под желтым светом лампы, а утром несла их, словно на суд, в университет. И в конце концов, все эти цветастые усадьбы, мезонины, фонтаны были никому не нужны – ни их бедному создателю, ни уставшим учителям. «Неровный пожарный выход вы придумали, переделывайте,» - отзывались они, протягивая мне самый большой макет многоэтажного дома. «Отлично, весьма изящно и точно,» - говорили они, любуясь моим несчастным теремом. В любом случае, бумажные дома летели в мусорную корзину один за одним, и только желтая лампа продолжала гореть, молчаливый свидетель рождения новых домов, которые появлялись им на смену.
Сдав очередной макет и вернувшись домой, я решила выбросить остатки бумаги и ненужные склейки. Макулатура валялась вокруг стола, словно мишура вокруг новогодней ели. Я собрала ее всю, обулась, вышла из квартиры, повернула ключ в замочной скважине и замерла. На лестничной клетке стояла женщина с желтым лицом. Она спокойно смотрела прямо на меня, стоя на верхних ступеньках по пути на верхний этаж. Вся ее поза, огромный рост и невыразительные глаза выражали умиротворение и ожидание. Меня охватила острая тревога. Забыв ключ в замке и минуя лифт, я сорвалась вниз по лестнице и, хватаясь за перила и оглядываясь, летела к выходу, пока солнечный свет не разорвал тяжелую дверь подъезда, и холодный воздух тут же ударил в ноздри. Я отбежала от крыльца, жадно оглядывая просторный двор. На улице не было людей, и только хлопья снега мягко падали на ровный асфальт. Я закрыла лицо руками и попыталась отдышаться.
Домой не хотелось, поэтому я выбросила макеты и долго сидела на скамейке, провожая взглядом проходящих мимо соседей. Бабушка с собачкой, две девочки с громоздкими портфелями, мужчина в черном пальто, и многие, многие другие заходили и выходили из подъезда в этот обеденный час. «Здравствуйте, добрый день, здравствуйте». Интересно, какие лучшие годы в жизни всех этих людей? Девочки с портфелями вполовину их роста, наверное, хотят оказаться в моем возрасте с той же силой, сколько я – в их.
Меня тяготело чувство того, что никто в этом доме не подозревает о существовании женщины с желтым лицом. На крыльцо медленно поднималась бабушка с тростью. Я подбежала и открыла перед ней тяжелую железную дверь.
– Спасибо, милая, - сказала она и, задержавшись в проходе, прищурилась и посмотрела на меня с улыбкой. – Я смотрю, ты все понимаешь про старость.
Я неловко кивнула на ее странное замечание. Заходить в темный подъезд было не так страшно с другим человеком, и я поднялась в свою пустую квартиру. С тех пор я долго не видела женщину с желтым лицом.
Дни стали спокойные, и я погрузилась в рутину. Учеба, спортзал, диплом. Я не знала, чем заниматься после выпуска – работать совсем не хотелось, поэтому я начала рассматривать магистратуру. Это, как сказал мой однокурсник, хороший способ продлить себе безответственную юность, когда ты еще не до конца начинаешь самостоятельную жизнь и все мечтаешь о том, кем станешь, когда вырастешь. Причем неважно, когда это – вырасти – даже если тебе без малого двадцать два года.
Рутина давала мне чувство безопасности. На каждый день был составлен план и четкий режим, и мне нравилось держать свою жизнь в руках. С утра – учеба, затем – прийти домой и готовить, затем – спортзал или чтение, вечером – диплом или встречи с друзьями. Ночью – склеивание макетов под желтым светом лампы. Все это наполняло мою жизнь тем, что могло принести пользу потом, а не в моменте. Момент всегда был или трудом, или работой, или пьяным разговором с другом. И я в тайне гордилась тем, что инвестирую в свое будущее как самая дисциплинированная бизнес-вумен. Снимки моей здоровой еды, идеальной талии и изящных макетов набирали все больше охватов в соцсетях. Я занималась в зале один час, и столько же тратила на обработку фотографий. С ненавистью раскидывала ошметки бумаги, когда очередной макет не получался, а затем фотографировала его так, будто это мое лучшее творение. Картинка в соцсетях была идеальной, мой режим – самым продуктивным, а я – гордой за саму себя. Меня ждала магистратура в местном вузе и работа в комфортном офисе, а перед этим – лето с послеобеденным сном каждый день.
В то утро я, как обычно, отправилась на пары, а затем в спортзал. В автобусе по дороге домой я обрабатывала снимки для соцсетей, жмурясь от солнечного света, бившего прямо в глаза сквозь пыльное стекло. Вечер обещал быть другим: вместо написания диплома и пьяных бесед с друзьями мне предстояло собрать чемоданы и умудриться лечь спать пораньше, ведь ранним утром был назначен рейс домой. Макеты были сданы, сессия – закрыта, и в веселом предвкушении зимних каникул я летела вверх по лестнице в свою уютную одинокую квартиру. Скоро я уеду и окажусь в родных стенах, которые неслышно напоминали о детстве, где все решения за меня принимали взрослые, а затем неумолимая смена классов, экзамены, выпускной вытолкнули меня в самостоятельную жизнь, и никто не интересовался, что я собиралась делать дальше. Как хорошо, что наша старая хрущевка, как стояла полвека, так и простоит еще столько же, и я смогу вечно возвращаться домой к родителям для сладкой ностальгии.
Я поднялась домой, повернула ключ в замочной скважине, вошла в комнату, и сумка выпала у меня из рук. В конце коридора, на краю кровати сидела женщина с желтым лицом. Я закрыла рот рукой и замерла. В квартире было душно и пахло жженой резиной. Стояла тишина.
Я сделала шаг в сторону двери, и женщина медленно повернула ко мне свое желтое лицо, на котором нельзя было прочесть ни одной эмоции. Я хотела вскрикнуть, но голос застрял где-то в горле, и я смотрела на темную высокую фигуру, неподвижно сидевшую напротив меня. Женщина медленно поднялась, ее голова почти касалась потолка. Тихо шурша одеждой, она неспешно направилась в мою сторону. Я закрыла рот руками, в ужасе смотря на приближающееся желтое лицо. Она подошла почти вплотную ко мне, и в ноздри ударила вонь жженой резины. Спокойные глаза изучали меня с каким-то сочувствием. Затем женщина с желтым лицом кивнула, развернулась, открыла дверь и вышла из квартиры.
В коридоре было душно, но запах исчез в ту же секунду, как она переступила порог. Я боязливо оглянулась по сторонам: женщина не оставила следов, и в квартире царил порядок. Судорожно закрывая дверь, я увидела свои загорелые морщинистые руки. Я задержалась и поднесла к близоруким глазам свои кисти, рассматривая выступающие вены. Не может быть, чтобы зрение испортилось так быстро, - подумала я и наконец подошла к зеркалу. Из него на меня глядела седая старуха.
