strorri3

В глушь часть 1

Родион выключил диктофон, сплетя руки на затылке, стал ходить по кабинету из угла в угол. Столь явные противоречия в материалах дела и прерванный диалог опера с зеком не давали покоя. Да и поведение заключённого – в нём было что-то тревожащее. Если зек невменяемый, то ему не в тюрьму дорога, а в дурку, а если здоров – что за бред он нёс? Неужели так сильно боялся тюрьмы? Но в ней Ромащук уже бывал, и прибавкой к сроку таких не испугаешь...

- За что его вообще посадили? – Родион вытянул сшивку личного дела: разбой, совершённый группой лиц, нанесение тяжких телесных, рецидивы. Да, таких не испугаешь, снова подумал он.

В коридоре загрохотали шаги. Невнятная речь сержанта ворвалась в кабинет вместе со скрипом дверных петель:

- Скорее, товарщ-лейтенант, там вроде труп зека вашего обнаружили!

- Так радостно говоришь, будто там клад нашли, – нахмурился Родион: если и вправду отыскали сбежавшего зека, то ещё сутки без сна обеспечены... - А что со вторым?

Сержант пожал плечами:

- Сообщили только про одного.

- Ладно, куда ехать-то? - Родион надел китель.

- Сто пятый километр по трассе, сказали, а потом ещё пешком. Велели вас срочно доставить.

- Кто велел?

- Майор из области, Пальцев.

Родион едва заметно улыбнулся, может, дело передали на федеральный уровень, и новый следак из главка заберет его себе.

- Ну, поехали, раз велели.

Звон связки ключей. Сержант уже успел исчезнуть в темноте коридора, Родион сгрёб записи в портфель и пошёл следом.

Длинный коридор походил на тоннель в шахте, где единственный источник света - экран телефона. Сзади послышался шорох. Родион обернулся. Из темноты на него смотрела тень, в полумраке не разглядеть контуров. Она шагнула к нему. Остановилась.

- Кто здесь? – спросил лейтенант, сделав голос твёрже.

На свет экрана, шаркая ногами, медленно вышла скрюченная старуха, настолько дряхлая, будто смерть уже стояла у неё за спиной.

- Полы можно протереть? – спросила она, уперев швабру в плинтус.

Лейтенант выдохнул:

- Да, конечно, я уже ухожу.

Зашагал к выходу, стараясь не оглядываться и не думать, как уборщица оказалась в тупике коридора, и что она там мыла в четыре утра в полной темноте. Наверное, привыкла, сержант же сказал, что посёлок то и дело остаётся без электричества.

Утренний холод вцепился в мятую форму, добрался до тела. Родион огляделся: посёлок стал ещё более чахлым, чем вчера при свете редких фонарей. Ночной дождь наполнил ямы на дороге грязной водой. Посёлок только-только просыпался. Улицы еще пустынны, и дома глядели на лейтенанта чёрными провалами окон, только за спиной трепетал свет керосинки, освещая бывший кабинет следователя Аксёнова.

- Сюда, Родион Геннадьевич! – сержант махал рукой из уазика. Машина заметно отличалась от окружающей разрухи свежей покраской. Видно как наспех замазывали старую «милицию» на «полицию». Улица сотряслась от мощного хлопка дверью: иначе дряхлые замки уазика не закроются, это лейтенант уже знал.

Вести диалог со словоохотливым сержантом не было никакого желания, и тот вскоре умолк. Всю дорогу Родион пытался поспать, но выбоины в асфальте то и дело кидали машину вверх-вниз. Нестыковки в деле и странности допроса также делали своё дело. Когда уазик остановился, лейтенант тут же открыл глаза.

- Вон наши, – сержант заглушил мотор.

Представиться по форме Родион не успел, к нему протянулась рука дородного человека, на плечах поверх кителя наброшен зимний бушлат:

- Пальцев. А ты что мятый такой, лейтенант? Не спал, что ль?

Пожимая протянутую ладонь, Родион пожал плечами: мол, я не виноват, что мне дали дело, в котором нестыковок – как на собаке блох. За спиной майора стояли ещё двое, тоже в полицейской форме, на плоских лицах заметно недовольство от раннего выезда.

- Сержант, ты тут караулишь, чтоб труповозка мимо не проскочила, – бросил майор в уазик. – А мы, друзья-товарищи, прогуляемся.

Родион осмотрелся. Дорога прорезала лес серым лезвием асфальта. Две полосы казались инородным телом, и лес не желал мириться с вторжением. Ели вплотную подбирались к дороге, выламывали корнями асфальтовый пласт, напоминая человеку, что он всего лишь гость в этих хвойных просторах.

- Ну, Степан Игнатьич, ведите, – скомандовал майор.

Из-за спин полицейских вышел старик в военном бушлате советских лет. Голос звучал не по-старчески бодро:

- Проведу, не беспокойтесь. Скоро тридцать лет как лесником работаю, каждый пень тут знаю...

Лесник шагнул в сторону елей, шипастые ветви расступились под его рукой в брезентовых перчатках. Следом пошёл майор, за ним - его подчинённые. Родион оказался последним. То ли от росы на редкой траве, то ли от грязи, но обувь промокла насквозь.

- Скоро уже, – донёсся голос лесника. – За тем косогором лежит.

Подъём выдался нелёгким. Крутой наклон, и приходилось хвататься за торчащие корни, чтобы удержаться, но те то и дело выскальзывали из рук. Брюки превратились в половую тряпку, рукава измазались по локоть.

- Ну, прости, лейтенант, не предупредил, что подъёмчик крутой, – крикнул с вершины майор, он взобрался самым первым, несмотря на телосложение. – Трупик-то всё равно вытаскивать кому-то придётся...

Стиснув зубы, Родион ухватился за торчащий корень и рывком подтянул себя к следующему. Земля начала уходить из-под ног, но лейтенант смог удержаться, опёрся о корень, и так же, рывком, вцепился в подгнивший пень. Дальше крутой склон холма переходил в гребень, и Родион смог перевести дух. За косогором в ложбине обнаружилась поляна, где с лёгкостью сел бы вертолёт. Шагая к остальным, Родион мысленно выматерил майора за то, что пришлось идти пешком, а не лететь. Земля под ногами оказалась рыхлой и влажной, липла на подошву комьями, словно шёл по пахоте. Затем взгляд цапнул тело, лежащее лицом вниз посередине поляны.

- Вот так его и нашёл. Ничего не трогал, сразу в посёлок и в отделение звонить, – лесник говорил от края поляны, опершись о ствол дерева. – Я мертвяков этих с детства боюсь.

- Ну, лейтенант, давай-ка, перевернём его, – скомандовал майор. – Ребята, давайте, работайте!

Стоило им коснуться тела, как воздух наполнился трупным запахом. Родион, поморщившись, медленно сел на корточки. Горло мужчины вырвано, на месте гортани чёрное месиво. Рукава ниже локтя порваны в клочья, и на предплечьях – длинные рваные раны, как от когтей.

- Медведь его задрал, что ли? – майор стоял поодаль, стараясь лишний раз не смотреть на покойника, будто боялся.

Что ж ты, майор, нежный такой?.. Лейтенант ощутил нарастающее раздражение.

- Нет, если медведь нападает, то долго жертву треплет, пока та шевелиться не перестанет, – ответил он. - Потому и советуют от нападения хищника прикинуться мёртвым. А здесь целенаправленно вырвано горло, что и привело к смерти.

Родион потянул голову трупа за подбородок: раны не от зубов зверя, но и нож не подходит, слишком рваные края.

- Ну, а раны на руке? – не унимался Пальцев.

Да ты вообще хоть что-то в криминалистике понимаешь, подумал лейтенант, но сквозь зубы ответил:

- Может и от когтей, так сразу не понять.

Родион выпрямился, попробовал отряхнуть брюки, но ещё больше размазал грязь. Крови он никогда не боялся, поэтому спокойно смотрел на разорванное горло, пытаясь сообразить, что же может нанести именно такую рану.

Кто-то постучал по плечу. Родион обернулся – один из полицейских указывал в сторону ног покойника, в голосе нервозность:

- Товарищ лейтенант, там… в метре от ботинок ... не рукав торчит?

Все опустили головы к серому куску ткани. В наступившей тишине Родион, наклонившись, потянул за торчащий лоскут: из земли показалась рука, вся в загнивших порезах. Родион потянулся дальше, откинул комья земли подошвой. Рыхлая, она отгребалась легко. Вскоре на людей вокруг уставились провалы глазниц, кадык вырван, как у первого. Остальное тело оставалось под землёй. Хотя, может, не целиком, раздражённо подумал Родион, нужно дальше раскапывать.

Опасливое перешёптывание полицейских потонуло в голосе майора.

- Ну и порезвилась тут зверюга, – он улыбался, старательно отводя взгляд от тела. – Вот и хорошо, а то сколько этих гадов можно по лесам-то ловить…

- Да что за бред вы несёте! – не выдержал Родион. – Какой зверь? Здесь человеческая работа: убили и закопали, второго не успели, или спугнул кто… Нужно дело заводить, а не улыбаться!

Майор быстрым шагом подошёл к лейтенанту.

- Ты ещё, сопля курсантская, будешь мне указывать, что и как делать?..

Он сгрёб Родиона за воротник, подтянул к лицу, дыхнув перегаром:

- Знаешь, почему тут ещё следаки из Москвы не крутятся? Почему эти ёлки ещё по первому каналу не показывают? Так я тебе скажу: потому что один высокий чин из администрации лично указание дал всё по-тихому сделать и даже областное управление не привлекать. Хочешь по убийству возбуждать? Валяй, если поселиться тут захотелось, но чтобы пилотов пропавших мне нашёл, понял? И быстро!

Майор отпустил форму лейтенанта и неожиданно по-приятельски похлопал подчинённого по плечу:

- Ладно, мы пойдём, а ты медиков подожди, чтоб тела забрали. Отчитаешься потом по форме.

С этими словами майор с обоими подчинёнными полез обратно на гребень. Колючие лапы качнулись за ними и замерли, Родион не шевелился, в голове мысли перекручивались, как жернова, медленно и со скрипом.

- Жёстко он тебя.

Лесник подошёл из-за спины вместе с запахом табака.

- Будешь? – протянул он сигарету.

- Не курю, – соврал Родион.

- Начальство – оно такое, наорёт, а ты и не поймёшь, за что. Потому в лесу и хорошо, тут только лес тебе и начальник…

Родион слушал деда в пол-уха. Найти пропавших пилотов в лесу, когда даже военные поисковики не смогли обнаружить их ни живыми ни мёртвыми... Вот почему послали именно его: не найдёт – не жалко, погоны сорвут, отрапортуют, что виновные наказаны и дело с концом. Теперь ещё два новых трупа, с которыми тоже нужно решать. Может, правда, списать всё на медведей и не разбираться, кто убил зеков на самом деле.

- Степан Игнатьевич, а вы про этот случай с вертолётом не слышали?

- Как же не слыхать тут, это же моё лесничество, ко всему отношение имею.

- И место показать сможете?

- До места недалеко, километра полтора, - старик махнул рукой в сторону от дороги. – Да только сам туда иди, я тебя не поведу.

Родион удивлённо посмотрел на старика:

- Почему?

Дед помялся, потом нехотя заговорил:

- Не люблю я места эти. Истории про них нехорошие всякие. Может, правда, а может и домыслы, да только бабка батю моего лупила нещадно, если он в ту сторону ходил. А после мне да и другим детям строго-настрого наказывали к шахтам не ходить. Вот по сей день и не хожу без лишней надобности.

- Каким ещё шахтам? – не понял Родион, про шахты здесь он слышал впервые.

- Да брошенные они давно. Ещё при царе там уголь добывали для всего севера... А потом вдруг закрыли, всех работников на телеги и увезли. Говорят, даже инструмент бросили весь. Не знаю, может, выкопали всё, а может и докопались до чего…

Старик говорил быстро, словно хотел поскорее разделаться с неприятной темой. Родион не стал больше пытать его вопросами, решив внимательнее изучить протокол с места падения, когда вернётся в отделение.

Два дюжих санитара работали быстро. Второе тело оказалось нетронутым, только всё тот же вырванный кадык. Мертвецов погрузили на одни носилки лицом к лицу. Лесник вызвался показать более удобный путь и пошёл впереди. Приотставший Родион ненадолго остался один. От деревьев за спиной потянуло холодом, обернулся – ветер ударил в лицо, словно бросили горсть ледяной воды. По земле тяжёлыми каплями забил дождь.

Лес с неохотой выпустил гостя, макушки елей плавно качались в вышине в такт биению сердца.

- Родииооон… – раздалось за спиной.

Лейтенант обернулся – никого нет.

- Родион Геннадьевич! – сержант возле машины помахал рукой. – Я здесь.

Бред какой-то, подумал лейтенант, бросил ещё раз взгляд в глубь чащи и сел в машину. Стоило голове коснуться спинки сиденья, как сознание провалилось в глубокий сон без сновидений.

Выкрики. Громкие голоса, будто зовут на помощь, имя такое знакомое – его имя. С трудом поднял налившиеся металлом веки.

- Родиоон, проснииись!

Рука с силой затрясла лейтенанта за плечо:

- Товарищ лейтенант, мы на месте, проснитесь.

- Да иду я, иду…

Родион неуклюже выбрался из кабины. Мысль о том, что пора нормально поспать, уже не казалась такой бредовой, за один день тут точно не разобраться. Нет, сначала нужно допросить подозреваемого.

- Зек пойманный здесь сидит, или в область уже увезли?

- В смысле? – Сержант непонимающе сдвинул брови. Открыл дверь, пропуская старшего по званию вперед.

- Допросить хочу. Хорошо, если он тут ещё.

Вновь затхлость, такая плотная, словно можно разглядеть её чернильный цвет.

- Так он повесился. Вчера ещё. Вы его за малым не застали.

Сержант покрутился на проходной, повесил ключи на стенд возле стола. Родион застыл в дверях. Смерть единственного очевидца не может быть случайностью! Неужели, его тоже убили...

- Записи с камер остались?

- Да вы что, какие записи. У нас их отродясь не было.

Сержант перегнулся через рабочий стол, отчего дерево заскрипело, достал связку ключей:

- Вот, если хотите сами можете посмотреть – обезьянник в конце коридора. Только покойника я уже вывез и в область отправил, на судмед, как положено. Только труповозку проводил и сразу на станцию, за вами.

- Хорошо, потом гляну.

Родион прошёл по знакомому коридору, низко пригнул голову в дверях кабинета. Списать всё на зверей, они убили зеков, а те – экипаж. Но если факты говорят об обратном: травмы на теле явно не от зубов. Да и неизвестно: может, пилоты ещё живы.

- Так, отчёт с места падения… – вздохнул лейтенант, садясь за стол.

Ветхий стул натужно скрипнул под тяжестью тела, в руках вновь замелькали листы дела.

Несколько фотографий с места падения вертолета, сделаны наспех, будто никто и не заботился об их качестве. Вот вертолёт: Родион слышал, что они часто валятся при вынужденной, но этот стоял, растопырив колёса, хоть и накренился на пологом склоне. Матовый металл фюзеляжа с облупившейся краской, тело, припорошенное рыхлой землёй, словно снегом… Стоп, а это что такое? Саднящие от недосыпа глаза с трудом вглядывались в расплывчатое фото. Нашёл снимок с другого ракурса, присмотрелся. Вот: хорошо видно тело, у которого вместо горла кровавая каша.

- Твою мать! – Родион в спешке стал мотать диктофон.

- ... то-есть, удар был нанесён тупым предметом? - повторил следователь.

Родион поставил паузу, отыскал в папке заключение медицинской экспертизы. В разделе характер повреждений – «рваные раны». Так, значит следак, чтобы сшить дело, подтасовал улики и повесил труп на зеков, которые ни полицейского, ни вертолёта в глаза не видели. Как Ромащук сказал? «Вертолёт лежит», но вертолёт-то стоял на шасси!

Но если не зеки – то кто тогда?

Лейтенант медленно выдохнул. Придётся завтра поехать в область и осмотреть тела самому… Родион сплёл пальцы на затылке, потом с силой провёл ладонями по лицу

Может их всех убил кто-то третий?

- Третье, – записал Родион последнее слово и удивился сделанной описке, словно предполагаемый преступник был среднего рода.

Так, отмотать пленку, где ещё не слушал.

- Дело можно закрывать: мотивы преступления понятны, улики выглядят убедительно, – слова следователя из динамика прозвучали, как молитва, в силе которой пытаются убедить ярого атеиста.

Родион не стал выключал диктофон, откинулся на спинку, спрятав лицо в ладони. Для чего фабриковать улики, да ещё и настолько топорно, следак с многолетним опытом мог бы такое дело сшить – всё было бы как по маслу, и уж никакой компрометирующей записи на диктофоне точно не оставил, достаточно вытащить кассету…

Резкий звук заставил вздрогнуть – удар из динамика, словно устройство с силой опустили на стол. Шуршание сминаемой бумаги.

- Не могу больше... - тихий голос следователя разнёсся по его старому кабинету: за часы, проведённые над диктофоном, Родион хорошо запомнил вкрадчивый голос. - Устал не спать. Как там побывал – покоя не найду, как будто что-то должно за мной...

Кнопка с громким щелчком вылетела вверх, шипение динамика стихло. Что могло настолько напугать человека, столько лет проработавшего в органах? После всех странностей дела от этой мысли бросило в дрожь.

За дверью послышались шаги. Родион нервно подскочил с места, потянулся к кобуре, которой не было. Дверь медленно открылась.

- Родион Геннадьевич, я обход закончил, - в проёме появилась долговязая фигура сержанта.

- Попрощаться зашёл? - выдохнул Родион.

- Ага. Я, как вы, засиживаться не могу. У меня от переработки голова кружится, а если долго не сплю, то и в обморок могу... Так и до ступеньки недалеко, - усмехнулся парень.

- Какой ступеньки? – удивился Родион.

- А, вы же не местный… Это фольклор. Так у нас покойничков иногда называют. Вы про безглазого легенду не слыхали?

- Откуда бы мне, - покачал головой лейтенант. Он уже пожалел, что позволил сержанту рассказывать. В таком состоянии только местных баек не хватало.

- Ступеньками детей у нас припугивают, чтоб не шалили и в лес гулять не бегали. Тут ведь когда-то шахты угольные были…

Родион напрягся: уже второй раз за сегодня ему рассказывали про старые шахты.

- … А потом закрыли их. Так рассказывают, потому и закрыли, что выкопали шахтёры чудище жуткое, безглазое и беззубое, и оно их загрызло… Я-то, конечно, в это не верю, рудный газ там взорвался, много народу завалило.

- А ступени-то тут при чём? – не понял Родион.

- Ааа, я же не сказал. Говорят, безглазый, когда людей убьёт, не ест их, а лестницу из них делает, то ли на поверхность, то ли ещё глубже – непонятно. Мол, один покойник на земельке лежит, а другой - под земелькой, под пядью земли закопан, а третий - ещё ниже на пядь, и тот кто выше - тот нижнего ногами попирает, а тот - следующего, и так вот все они и закопаны ступеньками...

Это вообще-то лучше ночью рассказывать, чтоб страшнее было.

Родион резко поднялся, едва не перевернув массивный стол:

- Быстро заводи машину! Нужно ехать!

- Куда мы на ночь глядя-то, - парень непонимающе уставился на лейтенанта.

- По дороге объясню! Кажется... я знаю, где пропавшие пилоты.

Родион едва сдерживался, чтобы не закричать от мыслей, разрывающих голову - неужели, кто-то пытается убивать по описанию из старой легенды. Перед тем, как сесть в машину, лейтенант зачем-то оглянулся - в окне кабинета он увидел уборщицу, та беспорядочно елозила тряпкой по стеклу. Только вот вода была грязной, за тряпкой оставались мутные разводы.

- Куда всё-таки ехать, Родион Геннадьевич?

Лейтенант откинулся на сиденье:

- К месту, где упал вертолет.

Уазик трясся по разбитому шоссе. Весь путь по трассе прошёл как в тумане, сердце неистово стучало, бешено перегоняя вязкую кровь по уставшему телу. В голове бился вопрос: кому понадобилось работать под старую легенду, из зеков ступеньки складывать? Лесник! Надо было его ещё в лесу прижать! Родион представил, как дед выгрызает кадык у зека - недосып сделал картину в голове совершенно нелепой. Нет, слишком рано делать выводы...

- Ты же знаешь, где это случилось, веди! – приказал Родион сержанту, едва колеса перестали вращаться. – Лопату не забудь!

Сержант кивнул.

Ели чёрными столбами закрывали заходящее солнце, туман укрывал землю белёсым ковром. Сержант нехотя шагал впереди. Когда ветви скрыли за спинами полоску асфальта, он остановился:

- Может, ну его, товарщ-лейтенант, завтра сходим?

Слова уносили порывы ветра, немного стихшего в лесу, но всё равно набирающего силу.

- Почему? – не понял Родион.

- Ну... - сержант замялся. - Скоро стемнеет совсем, что можно найти-то в темноте?

Родион сжал кулаки до боли в костяшках:

- Или ты показываешь мне место, или я пишу такой рапорт, что тебя не возьмут даже сторожем!

Сержант бросил недовольный взгляд, но зашагал дальше. Лес преграждал путь валежником и канавами, полными дождевой воды. Ветер шумел над головой. Там, в вышине, верхушки деревьев терлись друг о друга, наполняя округу скрежетом. Но Родион ни на что не обращал внимание, всё, что ему хотелось – это только найти тела пропавших пилотов и уехать отсюда куда подальше.

- Пришли, – хрипло произнёс сержант. – Здесь их нашли.

Родион осмотрелся. Череда деревьев прервалась широкой поляной, на другом конце которой виднелись глубокие овраги, непохожие на естественные. Действительно, следы старой шахты.

- Где лежало тело?

- Я не помню...

- Вспоминай! – закричал лейтенант.

Сержант обошёл поляну кругом, остановился. Дрожащий палец указывал в сторону лейтенанта.

- Вот где вы стоите - там и нашли.

Родион вспомнил, как убитый полицейский лежал на фото. Сделал шаг и воткнул лопату в землю, металл вошёл легко и глубоко. Не здесь! Ещё раз, опять ничего. Следующий удар - и лопата врезалась в твёрдое. Родион откинул её в сторону и принялся отбрасывать рыхлые комья земли руками. Горло перехватило спазмом от вони. Из-под земли показалось тело, ткань лётной формы казалась почти чёрной от грязи и крови. Преодолевая тошноту, Родион разгрёб дальше. В испещрённом пятнами лице покойника он едва угадал черты с официальных фото из личного дела лётчика. Кадык вырван так же, как и у зеков.

Неужели, догадка подтверждается?!! Волнение захлёстывало с головой. Подняв лопату, Родион сделал полшага от ног покойника и принялся копать снова.

- Товарищ лейтенант, вы чего? Может, хватит, может, пойдём назад?..

Родион не обращал внимания. Лопата раз за разом отбрасывала тяжелые комья. Солнце уже почти закатилось за горизонт, когда лезвие уперлось в твёрдое.

Родион, стоя по колено в земле, отгребал её руками, пока пальцы не коснулись жёсткой ткани. Провёл ладонями выше, очистил лицо. Штурман. На месте горла – забитая землёй дыра.

-Т-товарищ ст-т…

Родион поднял голову – сержант стоял к нему спиной и, словно ребенок, показывал пальцем в сгустившийся туман.

- В-вы видите, видите?

- Ничего я не вижу, туман толь...

Лейтенант осёкся. Из белой пелены медленно выходил человек. Или… нет. Не человек. Огромная фигура, в полтора человеческих роста, при виде которой пробил озноб. Голая вытянутая голова, всё лицо затянуто кожей – нет ни носа, ни глаз. Существо плавно открыло рот – складки кожи растянулись в стороны, обнажая беззубые дёсны. Оно делало медленные шаги, а страх сковывал тело, не давал пошевелиться. Оказавшись в нескольких шагах, оно потянулось к оцепеневшему сержанту. Одна рука обхватила человека за голову, когти на второй погрузились в горло.

Влажный треск плоти. На землю падает окровавленный кадык.

Тело сержанта упало в рыхлую землю, как трава под серпом. Существо повернулось в сторону лейтенанта, растянуло в стороны уголки рта.

Родион побежал. Перед глазами замелькали деревья, тонкие ветви хлестали по лицу. Человек бежал по незнакомой чаще, перепрыгивал через коряги, не падая только чудом. Ноги начали деревенеть, рот жадно глотал воздух, но не мог надышаться. Родион не видел, куда бежал, перед глазами стояло затянутое кожей лицо с открытой пастью. В ушах отчётливо слышался звук его шагов.

Оно где-то там, за спиной!

Земля ушла из-под ног – обрыв! Родион скатился с крутого склона, выворачивая пласты глины, и рухнул в воду, содрав ладони о дно. С трудом приподнялся на дрожащих руках, осмотрелся – озеро или медленная река.

Не думая, скинул обувь и вошёл в воду, сейчас она казалось единственным спасением. Когда ноги перестали чувствовать дно, лейтенант поплыл. Холод не чувствовался, лишь бы скорее оказаться как можно дальше отсюда.

- Дружище, ты как тут оказался?!!

Сильные руки схватили за шиворот и потащили вверх. Родион ударился о твёрдое, проморгался, тяжело дыша – он лежал на дне лодки. Над ним встревожено склонился бородатый мужчина.

- Я сотрудник полиции… доставьте меня в участок... скорее… – дрожащей рукой Родион достал из кармана мокрое удостоверение. В сумерках не разглядеть ни имени, ни фамилии, но красный цвет обложки произвёл впечатление.

Лодочник помог опереться о борт и с силой налёг на вёсла. Родион, не отрываясь, смотрел на удаляющийся лес. Там, за деревьями, оно следило за ним, и теперь не отпустит так просто.

***

Приложил листок к стене. Карандаш мерно заскрипел, словно хотел усыпить. Хотя, если не спать неделю кряду, колыбельной покажется что угодно. На пропахшей сигаретным дымом бумаге оставались кривые буквы. Они будто дрожали, написанные трясущейся от страха рукой:

- Аксёнову Сергею Викторовичу. Здравствуйте, меня зовут Родион. Я тот, кто закрывал ваше последнее дело, №449. Не знаю, живы ли вы вообще и ваш ли это адрес. Но я знаю, что, возможно, вы единственный, кто способен меня понять. Мне невыносимо страшно молчать, а когда я говорю, в голове звучат не слова, а шаги этого существа. Не надо было раскапывать эти тела.

Есть места, в которые не стоит ходить, есть вещи, которые нельзя видеть. А я видел. И вы тоже. Если не видели, то оказались достаточно близко, чтобы что-то понять. Ступеньки из человеческих тел – это часть чего-то необъяснимо жуткого, и то существо – как демон, который складывает дорогу в преисподнюю. Теперь оно, чем бы ни было, видится мне везде: в отражениях, в прохожих, на экране телефона. Оно придёт за мной, непременно придёт. Оно меня видело, и оно помнит. Помнит, что я тоже его видел, и мне не жить. Каждую минуту я жду, что оно появится, придёт за мной.

Вечер уже расползся сумерками. Родион бросил карандаш – от долгого письма с непривычки заныла кисть, в последнее время даже слабая боль казалась нестерпимой мукой. Привалился спиной к стене. Из окна потянуло холодом, сквозняк незваным гостем бродил по пустой, без мебели, квартире.

Родион вздрогнул. Как будто там, за окном его позвали по имени. Страх удавкой сдавил горло, но внутренний голос заставил подняться, словно предав своего хозяина. Родион сделал осторожный шаг.

Уже зажглись уличные фонари, их жёлтый свет разбавил густеющие сумерки. С каждым шагом вид из окна открывался шире и шире. Родион знал, кто зовет его...

Там на улице люди спешили по своим делам. Лейтенант пытался вглядываться в лица, но тщетно. Оно опять не пришло...

Родион сполз на пол, опираясь о подоконник.

- Приди и убей меня! – взмолился он, давясь внезапными слезами. – Я так больше не могу...

За окном ночь поглотила город. Улицы обезлюдели. На окно лейтенанта легла длинная тень – то ли ряд голых ветвей, бьющихся в стекло фонаря, то ли оскаленный в улыбке беззубый рот.

Коридор встречал полумраком. Нечем дышать, словно сырость со злобой садиста извела весь воздух. Перед кабинетом пришлось согнуться в три погибели, чтобы не разбить лоб о притолоку.

- За что же мне всё это?! – от гулкого эха собственный голос казался чужим.

Родион повесил китель на спинку стула, поставил портфель.

Сквозь мутное стекло сочились сумерки, отчего на штукатурке не разглядеть, где включается свет. Родион растерянно осматривал стены, под ногами прогибались старые доски: дерево давно прогнило. Разблокировал телефон, пусть светит экраном - единственная полезная функция, когда нет интернета и связь лишь местами. Тусклый свет начал беспомощно бродить по стенам в поисках выключателя…

- Товарищ-лейтенант! Вот, принёс, как просили!

Родион вздрогнул, голос из темноты застал врасплох.

- Сержант, ты заикой меня решил сделать? Диктофон? Давай сюда и не мешай работать.

В ладонь лёг диктофон марки «Мелодия», коричневый корпус покрывала сеть тонких трещин, по краям потертости и сколы. Настоящий музейный экспонат, а не рабочий инструмент.

Сержант не торопился возвращаться на пост:

- Я папку с делом уже подготовил, на столе лежит. Эх, сейчас бы не тухнуть тут, а где-нибудь на берегу удочку забрасывать. Места у нас суровые, конечно, но на зверя и рыбу богатые, да и грибов не счесть, особенно сейчас... А свет здесь из коридора включается.

Мощный щелчок, будто опустили рубильник, и кабинет осветила тусклая лампочка на тонком проводе. Повеситься на таком проще простого, лишь бы шнур выдержал вес тела. Родион тряхнул головой, что за странные мысли...

- Спасибо. Иди уже, – бросил он дежурному.

Парень, наконец, сообразил, что гость из города хочет остаться один, и плотно закрыл дверь, если оставшуюся щель, шириной с футбольное поле, можно посчитать за «плотно». Череда удаляющихся шагов, а потом, наконец, тишина.

Родион окинул взглядом кабинет. Интерьер прошлого века совершенно отличался от привычной обстановки в УВД. Так, значит, ушедший со службы опер работал здесь. Массивные шкафы вдоль стен наваливались друг на друга, внутри – сотни дел, каждое с том Советской Энциклопедии, макулатуры хватит на подержанное авто. В центре кабинета – пустой стол, с одной единственной папкой. Ну почему у следователя нет ни компа, ни ноута? Вроде бы цивилизация добралась в каждый уголок. Сюда, видимо, ещё не успела.

Родион поморщился, сел и открыл папку «Дело №449».

- Так, что тут... – полушепотом произнес лейтенант. Привычка бубнить под нос осталась со времен учебы, когда приходилось зубрить кодексы. Отличник учёбы, красный диплом, полгода безупречной работы в УВД. И… оказался в такой дыре!

- Следователь Аксёнов ушел на заслуженный отдых, и так человек почти без отпусков работал. А тебе просто нужно его дела дооформить, – как наяву прозвучал в голове лейтенанта голос начальства.

Ничего, я здесь ненадолго!

По факту, дело почти закончено, признание на руках, осталось только собрать бумаги, да связать пару мелочей. Так, двадцать пятого сентября из колонии номер тридцать восемь сбежало трое заключенных. Весь личный состав подняли под ружье и вызвали солдат из ближайшей части. С воздуха поиск беглецов осуществлялся с вертолёта, бортовой номер RF-27010. На следующий день, двадцать шестого сентября, в 14 часов 47 минут пилот доложил о неполадках на борту, после чего связь с вертолетом была потеряна. Пилоту удалось совершить аварийную посадку в тайге, но экипаж подвергся нападению тех самых сбежавших заключённых, в результате чего сотрудник внутренних дел был убит, а штурман и пилот пропали без вести. Заключённые скрылись, но вскоре одного удалось задержать, местоположение двух других в настоящий момент неизвестно.

Сухая информация из строчек складывалась в цельные образы, как детали конструктора. Действительно, прошлый следователь почти всё закончил. Ладно, что там на диктофоне, подумал Родион и вдавил кнопку.

- Запись с черных ящиков вертолета борт двадцать семь ноль десять с момента начала неполадок, – вкрадчиво сообщил голос из динамика, принадлежавший, по всей видимости, следователю. Потом, чуть отдалившись, как если бы человек отвернулся от микрофона:

– Пожалуйста, прокрутите ещё раз.

Лейтенант извлёк из портфеля ручку и блокнот, открыл на чистой странице. Из динамика ударил негромкий треск, похожий на радиопомехи, к нему добавился мужской голос. Стержень заскользил по бумаге, записывая переговоры экипажа.

- Стоп, Серёга, что с движком?

- Будто сбой был… А по приборам – норма, обороты не падали…

Родион свободной рукой разворошил бумаги в поисках состава экипажа. Вот они: пилот и штурман, триста десять и сто семьдесят часов налёта соответственно. Лейтенант не знал, много это или мало, но не первый их полёт – точно.

- Вроде, успокоилось. Но по прилету я механикам устрою… Товарищ майор, надо возвращаться!

- Давай, я здесь буду решать, что делать, а ты – молча рулить, – твердая речь, уверенный в себе человек. Командам таких людей должны подчиняться беспрекословно.

Родион зарылся в материалы дела: майор Чуйко Олег Николаевич – оперуполномоченный отдела, в глазах зарябило от количества наград и благодарственных грамот.

- Товарищ майор, топлива на час осталось! – пилот явно хотел вернуться на аэродром.

- Нет, ещё круг над тем холмом. Там вроде мелькнуло что-то.

Молчание. Шум статики и приглушённый грохот винтов.

- Чёрт, снова!..

- Не запускается!..

- Борт двадцать семь ноль десять, отказ двигателя, иду на вынужденную, повторяю, отказ двигателя, иду на вынужденную!

Поверх металлических шумов раздался скрежет и треск. Потом всё стихло.

- Машина будто взбесилась! Сколько летаю, такого не было... – голос пилота дрожал.

- Нужно выйти, осмотреться, - прозвучала команда майора.

После его слов повисла тишина. Родион уже хотел выключить запись и обдумать услышанное, но динамики задрожали от крика:

- Отпусти егоооо! Неееет!

Кричали навзрыд, захлебываясь словами. Мужской голос, принадлежность трудно разобрать, как и другие голоса, звучащие в отдалении. Вслед за криками раздалась стрельба – длинная очередь, будто за раз высадили весь рожок. Далее – глухие удары о землю, хруст веток или чего-то другого. Мерзкий скрежет, словно ножом по стеклу. Мог ли черный ящик записать столь отдалённые звуки, подумал Родион.

- Я не вижу его, не вижу... – надрывный плач, потом череда хрипов, словно стало нечем дышать.

Долгий, угасающий хрип, затем тишина.

- Здесь запись заканчивается, - тихо подытожил Аксёнов с плёнки и замолчал. Фоновый шум исчез, щёлкнув кнопкой воспроизведения, кассета закончилась.

Родион поднялся и полез в карман. Негромко чиркнула зажигалка.

Сизый дым уходил через форточку в ночь. Родион повёл плечами, от этих криков мороз по коже, за время работы никогда не слышал, чтобы так вели себя во время драки. Короткие выкрики, ругательства – сколько угодно. Но чтобы столько ужаса в интонациях? Потушенный о подоконник бычок вылетел в окно. Нужно дослушать до конца.

Переставил кассету диктофона другой стороной. После тихого шороха ленты вновь зазвучал уже знакомый голос следователя:

- Допрос задержанного заключённого.

Снова пауза.

- Фамилия, имя, отчество?

- Ромащук Сергей… Игоревич… – заикаясь, ответил человек.

Под потолком что-то треснуло. Лампочка вспыхнула ослепительно ярко и тут же погасла. Родион разблокировал смартфон, встал. В полной темноте свет экрана едва позволял различать силуэты мебели, из окна ничего не разглядеть. В домах напротив тоже темно.

- Отпустите меня, здесь очень холодно… мне страшно… страшно... – продолжал скулить человек, последнее слово из диктофона прозвучало едва слышным шёпотом.

- Отпустите, отпустите!!! – вдруг закричал он. – Мне нужно уйти! Аааа!!! Не трогайте меня, не трогайте!

Динамик захрипел от уровня децибел.

- Никто тебя и пальцем не тронет, – спокойно проговорил следователь, словно за годы службы допросил сотни умалишённых и буйных. – Хочешь, устрою карцер на трое суток? Может тогда успокоишься?

- Вы не понимаете! Никто не понимает…

Громкий стук. Хлипкие доски двери заходили ходуном. Родион на мгновение запутался, не в силах понять, из диктофона идёт звук или из коридора, нажал на паузу. В темноту комнаты вплелся мягкий свет керосиновой лампы.

- Товарищ лейтенант! Я тут вам керосинку принёс, – прозвучал в тишине голос сержанта.

- Заходи, – пришёл в себя Родион.

- Свет у нас часто гаснет. Вот, такими средствами и спасаемся, - дежурный тянул губы в улыбке.

- Спасибо, – буркнул Родион. – Мне ещё поработать надо.

- Так вы бы шли спать, а с утра б работали. Вам же у главы сельсовета комнату выделили, мужик он добрый, за поздний час ругаться не будет.

- Значит, ещё пара часов его не смутит.

Родион опустил голову к бумагам, создавая вид полнейшей занятости. Поняв, что приятельской беседы не будет, сержант вышел за дверь. Лампа возвышалась над столом. Пламя отчаянно трепыхалось, а на стекле оставались пятна копоти.

Родион включил запись.

- Хорошо, - задумчиво произнёс Аксёнов с плёнки, когда зек успокоился. – Давай сделаем т…

Речь следователя прервалась на полуслове, её сменил размеренный рассказ Ромащука:

- Двадцать пятого сентября мы совершили побег из колонии номер тридцать восемь. Не могу вспомнить, сколько времени бежали…

Битый файл, поневоле подумал Родион и одёрнул сам себя: какой файл, это же плёнка! Отмотал немного назад, прокрутил снова. Да, несомненно, это следак приостановил запись. Только вот зачем? Лейтенант зябко повёл плечами, в кабинете стало прохладно.

Родион снова включил диктофон.

- … сентября мы совершили побег из колонии номер тридцать восемь. Не могу вспомнить, сколько времени бежали…убегали… Ахахаха… Бежать лучше всего...

Зек залился громким продолжительным смехом, странным образом, следователь не перебивал его. Интересно, проводили ли проверку на вменяемость, подумал Родион. В блокноте подчеркнул дату побега, отметив, что нужно проверить по карте пройденный зеками маршрут.

- Сначала по воде, чтоб собак сбить, потом вдоль берега, по гальке. Дальше река сворачивала, и там солдат заметили. Поняли, что они по нашу душу, но мы в какой-то овражек успели схорониться. Солдаты куда-то вперёд ушли, а мы так в овраге и остались. Холодно было…

- Дальше, – потребовал Аксёнов.

- А чё дальше, до вечера выжидали, а там двинулись потихоньку. Шли и шли почти всю ночь, потом видим – вертолёт лежит, и мент рядом ходит-колобродит. Ну, со спины подкрались, да камнем тюкнули. Там еще гора такая, на корону похо…

- То-есть, удар был нанесен тупым предметом? – перебил следователь.

- Ага, камнем, круглым таким. Мне его Колька сунул…

Родион начал листать папку: Николай Смыков, осуждённый за убийство с особой жестокостью, сидеть оставалось семь лет. Поставив запись на паузу, лейтенант взял лампу и подошёл к стене, где облупившуюся штукатурку укрывала большая карта региона. Деревню нашёл быстро, указательный палец повёл вверх и правее.

- Так, вот и зона, – прошептал Родион. – Теперь шестьдесят два километра на юг, где произошло убийство полицейских, спустя сутки после побега. Сутки после…

Родион вернулся к столу, отыскал в бумагах протокол задержания. Так, Ромащук С.И. был обнаружен в тридцати километрах к северо-западу от деревни, когда шёл вдоль федеральной трассы. Сопротивления не оказывал. Вид крайне измученный, одежда изорвана, по приезде врачей диагностировано частичное обморожение и истощение. Задержание произошло двадцать седьмого сентября в девятнадцать двадцать.

Снова карта. Вот излучина, которую упоминал Ромащук, где-то здесь и его овраг. Примерно двадцать пять километров от места убийства. Взгляд оценивающе проследил извилистую полоску трассы, остановился на месте задержания. Так, до вертолёта… почти сотня километров.

Родион потёр усталые глаза, щёлкнул кнопкой.

- Я признаюсь в убийстве полицейского...

- Это ты уже сказал. Что с пилотами произошло?

- С пилотами? – в голосе зека неподдельное удивление.

После короткой паузы он добавил:

- Я их не видел. Видать, убежали, жить-то всем хочется.

- Вот твоё письменное признание. Подпиши здесь… здесь… – в голос следователя вплёлся шорох бумаг.

Нет головы. Руки - сломанные ветки с растопыренными пальцами-прутьями, тянутся вверх. Ладони слепо шарят по обрубку, ищут оторванную часть. Крови так мало, будто срезали кусок тухлого стекшего мяса...

Картинка оборвалась, и я открыл глаза. Медленно выдохнул – всего лишь сон. Если постоянно читать воспоминания очевидцев об ужасах войны, то и не такое привидится. Потер кулаками усталые глаза, завел мотор. Судя по карте, ехать осталось совсем немного.

Уши резануло - будто изо всех сил бьют куском резины по бетону, только стучало под машиной. Полный привод, повышенная проходимость, говорили они. Кляня почем свет стоит рекламу внедорожников, вылез из машины.

- Твою мать! – выругался я. – Только не это!

Шину пробил кусок автомобильного бампера, так скрученный давним взрывом, что больше походил на лезвие. А запаски-то нет – десять километров назад уже ставил ее, взамен отправленной на тот свет обрезками колючей проволоки.

Тяжело оперся о дверь кабины. Человек и машина посреди горного ущелья. Изгибы каменных хребтов, извиваясь, тянутся вдоль горизонта. С солнечной стороны аномальная жара выжгла сосновые иглы, земля вокруг напоминает грязно-рыжий ковер. Я втянул хвойный воздух до боли, но бодрость не приходила - короткая дрема сил не прибавила, разве что глаза перестали слипаться сами собой.

Карта в смартфоне упорно твердила, что есть небольшой аул в паре километров. Запер авто на ключ – с привычками не поспоришь, хоть после войны людей здесь почти не осталось. Идти вверх тяжело, но спортивные кроссы мерно ступали по тропе, взгляд не отрывается от земли: не хватало еще, чтобы какой-нибудь осколок, воткнулся в ногу, как в шину, только что. На секунду в сознании появилась картинка: ржавое лезвие впивается в плоть под тяжестью тела, проходит глубже и царапает кость. Гнилой металл ломается, и осколок остается внутри…

Я отогнал черные мысли и поднял голову. Последний рывок перед вершиной. Ветер схватил ледяными пальцами, пробрался под куртку. Выбил из тела остатки тепла: ему плевать на время года – всегда холодный. Горный ветер явно не любит встречать гостей.

Селение смотрело черными глазницами окон. Почти все дома полуразрушены. Они рассыпались вдоль скал, словно в свое время отвоевали у гор эти клочки земли, пядь за пядью. Только вот потом не смогли пережить другую войну, с людьми.

При въезде в аул покосившаяся табличка на чужом языке, видимо, с названием. Тишина давит уши – ни звука разговоров, ни детского смеха. Люди оставили это место или просто умерли от точечных ударов артиллерии. В этих краях такие заброшенные людьми и богом места – не редкость.

Я уже не надеялся встретить здесь живых, как внимание привлекла циновка в одной из дверей, болтающаяся на ветру, вместо занавеси. Чистая, без единой пылинки.

- Есть тут кто? – громко спросил я, заглянув внутрь.

Пахнуло сыростью. От стен тянуло холодом. Спартанское убранство – стол с парой шкафов, стул, кровать в углу... Тусклый свет лился в маленькое окно с цветущей на подоконнике геранью.

Шум за спиной. Громкое цоканье языком. Я обернулся – позади стоял старец. Он что-то быстро говорил на своем языке, но я не понял ни слова. Скрюченная фигура казалась тенью от развалин дома, в тени которого он, наверное, прятался от солнца.

- Доброго дня! У меня тут машина сломалась…

- Русский, что ли? – перебил старик, вперив в меня пронзительный взгляд черных глаз.

Я неохотно кивнул. Местные моих соотечественников не очень жаловали. Хоть война и закончилась много лет назад, ее отголоски не стихли до конца. И вряд ли стихнут хоть когда-нибудь...

- Мне бы колесо починить, не знаете, кто может помочь?

Старик, что-то бормоча на своем языке, обошел меня и скрылся в сумраке дома. Спустя миг изнутри раздался его голос уже на русском:

- Сын мой завтра приедет, может, что и придумает.

Я замер: ждать целую ночь в машине – значит, проснуться с адской болью в спине.

- Можешь переночевать здесь. Горы и так злы на меня, а если еще и оставлю гостя в беде... – повел рукой, приглашая внутрь.

- Сейчас, только машину подгоню.

Я вернулся назад за авто. Спущенное колесо стонало, но лучше подождать здесь человека с запаской, чем пытаться вернуться на оживленную трассу. По пути туда резина превратится в тряпку.

Внутри дома пришлось согнутся, втянуть шею, низкие потолки казалось вот-вот упадут на голову. Старик суетился в углу вокруг газовой горелки.

- Спать будешь здесь, – он указал на топчан у стены.

- Спасибо!

- Мне к родичам на могилы нужно сходить, – старик убрал в сумку лаваш со стола. – Вернусь, расскажешь, что тебе нужно в наших краях. Ты, если есть-пить хочешь, угощайся: есть сыр, вот хлеб. Вода у меня чистая, за домом - колодец...

Он указал на железный бак в углу комнаты. Я пару секунд пытался понять, действительно ли он оставит меня – незнакомца – одного дома. Хотя куда я убегу с проколотым колесом.

Наполнив флягу водой, старик вышел. Мне не хотелось ни пить, ни есть, нелепая остановка в пути отдаляла от цели, и я не мог даже думать о чем-то другом. Откинулся на спинку стула и с мыслями, что нужно зарядить телефон, не заметил, как задремал.

Проснулся от собачьего лая. Такого близкого, будто свора собак грызлась прямо в комнате. Пес рычал, лаял захлебываясь, отчего казалось, что он задыхается. Не в силах понять, что происходит, вышел на улицу. Там уже наступила ночь.

Жесткое полотно циновки уходит в сторону, я делаю осторожный шаг. Не успеваю среагировать, и руку пронзает боль! На меня в упор смотрят глаза пса. Бешенные, переполненные яростью. Пес тянет меня вниз, рука будто пытает от боли.

Ужас окатил волной. В эту секунду больше всего захотелось, чтобы тварь грызла не моё тело, чтобы всё развеялось, как сон.

- Отпусти, – едва слышно пытаюсь я отогнать зверя. Но тот лишь мотает пастью из стороны в стороны, яростно рыча. Потянул руку на себя, резануло еще сильнее, я закричал, с глаз брызнули слезы. С ужасом я услышал, как хрустнули кости. Едва не потеряв сознание от боли, я потянулся свободной рукой в сторону, ухватился за брус, которым старик запирал дверь, и обрушил на пса. После нескольких ударов тварь, разжав челюсти, отбежала в сторону. Из последних сил я закрыл дверь, брус лег в петли, отгородив меня от улицы.

Левая рука повисла обрезанным проводом, с кончиков пальцев струилась кровь. капала на глиняный пол, там уже появилась лужа. Она становилась все больше и больше, я понимал, что теряю сознание. Попавшейся под руку тряпкой перетянул руку выше локтя как можно туже. На улицы стоял гвалт из десятка собачьих глоток, по звуку казалось, что они окружили дом, я вжался в стену, не в силах пошевелиться. В руке пульсировала боль.

Тишина наступила в один миг, словно кто-то вырвал провод из сети, и звук оборвался. Она пришла вместе с рассветом. Такая, бывает только если в пустой комнате надавить ладонями на уши до боли. Я остался один, мне оставалось только ждать, когда вернется сын старика, чтобы помочь.

Свет резал глаза. Предрассветный свет бился в окно, я потянулся вслед за свежим воздухом с улицы. Оглушающе лязгнула пасть. Пес пробил оконное стекло, в морде торчали окровавленные осколки. Я отшатнулся, прижался к стене. Он не мог пролезть весь, только голова. С шерсти стекала кровь. Челюсти лязгали с бешеной скоростью, из пасти брызгала слюна. Глаза мутные, будто собака уже издохла. Я оглянулся, ища, чем бы ударить пса, но оконный проем оказался пустым. Пес исчез, оставив после себя разбросанные на полу темные осколки.

Укус на руке стал пульсировать с новой силой. Аккуратно развязал повязку, та еще не успела присохнуть. Хоть кровь и остановилась, я опасался – края раны распухли, налились багровым. Ее нужно скорее обработать.

В дверь застучали.

- Эй, ты чего там заперся, открывай давай!

Я был до безумия рад слышать человеческий голос вместо рычания.

- Что у вас здесь происходит? – я убрал брус и открыл дверь. – Меня покусали собаки! Это ваши?

Старик прошел внутрь, смахнул подошвой стекло, словно пыль, будто разбитое окно его ничуть не удивило:

- Нет! Это прошлых людей, они жили здесь до войны. Все умерли, а собаки остались.

Я протянул замотанное запястье:

- Надо бы обеззаразить.

Старик закивал. Открыл дверцу шкафа, на столе появилась бутыль с мутной жидкостью. На дне – сморщенные ягоды, скрюченные коренья.

- Не бойся! Всего лишь чача, пей! – он протянул мне стакан, заполненный до краев.

Я сделал осторожный глоток – горло обожгло огнем. Старик не дал убрать стакан, наклонив дно в мою сторону.

Неожиданно перед глазами потемнело от боли. Горлышко бутылки старик прижал к ране, жидкость растекалась по руке. От этого становилось нестерпимо горячо, словно кожу жгли на медленном огне. Но от алкоголя внутри по телу разлилось приятное тепло. Вскоре боль немного поутихла.

- Заживет… Так что же тебя привело в горы? Уже наверно и не рад, что приехал? – он убрал бутылку, долго смотрел на рану. Мне показалось, что лице его мелькнула странная улыбка, словно ему нравилось смотреть как пульсирует рана.

- Сына ищу, – ответил я и на секунду замолчал, борясь с потоком воспоминаний.

Сглотнув ком, продолжил:

- Он погиб в этих краях во время войны. Тело товарищи унести не смогли, пешком шли долго. Мне сказали, похоронили его в горах – могилку камнями обложили и крест деревянный поставили. Вот, найти хочу. Мне скрывать нечего…

Голос мой все же задрожал. Взрослый мужик, я готов был расплакаться в любую секунду – сыну только восемнадцать исполнилось, как в армию забрали. Запах того дня навсегда останется в памяти – аптечный аромат успокаивающих и письмо в руках жены. Она не выдержала, год протянула и все. Погиб при исполнении – короткая фраза, перевернувшая жизнь.

- Сын — это хорошо. У меня тоже есть сын. А ты поспи пока, поспи, он скоро приедет.

Я почувствовал, как мои глаза начали слипаться. Но ведь я недавно проснулся! Видимо самогон оказался слишком крепким. Оперившись о стол, положил больную руку на табурет.

- Прожорливый он у меня, как приедет так ест что попало…мясо с кровью. Ты любишь сырое?

Сквозь сон слова старика сливались в гул.

- Что-что?.. – попытался спросить я, уже проваливаясь в темноту.

- Он любит мясо…

Старик добавил еще несколько слов на своем языке. Краем сознания я отчего-то попытался понять их смысл, но сон оказался сильнее.

Мне снился сон. Солдаты удерживали горное ущелье, и я видел десятки автоматных дул, направленных в мою сторону. Лица людей перекошены гневом. Пальцы дрожат, готовые вот-вот нажать на спуск, и пули пробьют тело, будто бумажный лист. Но мне нужно пройти через них, там то, что я так долго искал. Мне страшно. Падаю на колени, не в силах двигаться. Следом окрестности оглашают выстрелы…

Я открыл глаза. Из окна лился лунный свет. Сколько же я проспал? Осмотрелся -старика нигде не было. Рана на руке саднила, в ней бился пульс – конечно же, самогон - не лучшее лекарство. Нужно проверить аптечку в машине, там должен быть какой-то антибиотик, и анальгин...

Край плетеной занавески трепал сквозняк. Я боялся выходить, помня о прошлом, поднял с пола брус.

Свежий воздух заполнил легкие. Я всмотрелся в темноту – в отдалении от меня стоял старик, разведя руки в стороны. Луна затянута тучами, в темноте скрюченная фигура казалась лишь тенью, а не живым человеком.

Ущелье огласил собачий лай. Он, как лавина, катился по горным хребтам, звуки десятки собачьих глоток сливались в один оглушающий шум. Я понял, что они бегут сюда. Скоро, совсем скоро.

- Быстрее, нам нужно запереться! – крикнул я старику.

Он пошел на меня. За его спиной появились силуэты псов. Они выбегали из темноты один за другим. Шерсть висела грязными клоками, обнажая серую кожу. С клыков стекала слюна.

- Борз скоро проснется! – вдруг прокричал старик.

Я стоял в проеме и непонимающе смотрел на него. Почему он не бежит, почему не пытается спастись?

- Ему нужна еда, чтобы мстить, ведь он долго ждал. Мой народ будет отомщен!

Старик продолжил кричать уже на своем языке, захлебываясь словами. Псы ускорили бег и обогнули фигуру старика. Бросились ко мне. Они не тронули его - успело мелькнуть в голове, прежде чем клыки оказались слишком близко.

Я успел подставить брус и толкнуть собаку в сторону. Бросился к двери. Скорее закрыть ее! Закрыть!

Когти заскребли дерево. Я навалился на нее всем телом, ведь брус остался на улице!

- Не сопротивляйся, – хриплый голос старика, там за дверью. – Ты больше не человек. Ты - кусок мяса!

Псы начали рыть землю – утоптанный грунт летел комьями, словно били киркой, а не лапой. Псы кружили вокруг дома, одни выли, другие рычали. Сотни клыков, готовы разорвать на части.

Я попытался подтянуть к себе стол, но пальцы едва дотягивались до столешницы. Долго так не протянуть – сзади напирали все сильнее. Потянулся, что было сил схватил за край, рванул на себя. Столешница опрокинулась, и я плотно придвинул ее к двери.

Лай становился все ожесточеннее. Руку обожгло, боль начала нарастать. Я прислонился спиной к обратной стороне стола, надеясь, что у них не хватит сил выкопать достаточную яму, чтобы пролезть.

Ночь длилась бесконечно долго. Со временем в голове лай превратился в грохот, не смолкающий ни на секунду. Псы ушли, лишь когда окно осветили предрассветные сумерки. Напряженно вслушиваясь в монотонный шум ветра, я невольно провалился в забытье.

Пришел в себя под вечер. Тишина ласкала уши. Она стала столь сладостной, что я готов был слушать ее вечно. Долго выглядывал в окно, прислушивался. Хотел понять, насколько они далеко.

У меня была только одна попытка – если ехать медленно, то даже спущенной шины хватит, чтобы доехать до трассы. Где-то в груди кольнуло. Получается, что могилу сына я так и не увижу. Но если остаться здесь, можно не дотянуть до следующего дня – руку жгло, словно сыпанули соли. Решено! Я оттянул стол в сторону.

Хлипка дверь едва не вылетела с петель. От быстрого бега закололо в боку, пальцы судорожно перебирали ключи в связке.

- Так это не тот! Не тот, черт возьми! – рассыпался я в проклятиях, позабыв всякую осторожность.

Ведь они могли вернуться в любой момент. Наконец, замок лязгнул, и я оказался внутри. Пока ключ оборачивался в замке зажигания, я всматривался в окна. Там смеркалось, на землю ложились тяжелые длинные тени, и мне казалось: в каждой из них притаились псы. Их глаза смотрят на меня выжидают, чтобы напасть. Я не мог понять, что гремит сильнее: сердце, или наконец-то заведенный мотор. Взял в руки смартфон – полностью разряжен, ладно, зарядится по пути.

Я не стал включать свет. Хотя вряд ли собаки ориентируются на него, скорее на запах. Рука снова взорвалась болью, я не смог сдержать стона. Багровый кусок мяса, покрытый белыми струпьями – неужели, уже заражение? Колеса плавно двинулись по щебенке с оглушительным хрустом. Ну ничего, здесь они меня не достанут, здесь я в безопасности.

Дом старика остался позади. Я облегченно выдохнул. Километр, два, три... Мотор резко затарахтел, из-под капота повалил пар.

- Нет, нет! Нет! – в отчаянии я ударил руль больной рукой. Боль плетью хлестанула сознание, перед глазами все полетело кувырком. Я хватал ртом воздух, как рыба на берегу, не в силах сдержать боль. Покрывшаяся коркой рана треснула…

Может, телефон успел зарядится? Мысль дала надежду, я потянулся к нему, но тот, вспыхнув на мгновение, вновь погас. Как металлической щеткой по стеклу, слух резанул вой вдалеке. Я знал: они опять пришли, теперь уже, чтобы добить.

Темнота кабины осталась позади. Вверх по склону, а там можно выйти на трассу, только я не помнил, сколько до нее. За спиной солнце исчезало в темноте, алый росчерк заката походил на саднящую рану моей руки. Там гной смешивался с кровью. И как понятно, что без помощи врачей руку не спасти, так и новый рассвет наступит очень нескоро. Или не наступит никогда.

От бега в гору закололо в груди, дышал тяжело, с хрипами. Краем глаза заметил, как вдалеке замелькали тени, хотят окружить. Осилив еще несколько метров, я понял, что больше не могу.

Сил двигаться уже не осталось. Они подходили по дуге, неспешно, постепенно сжимая кольцо. Их запах смешивался с вонью гниющей плоти руки. Я видел их оскаленные пасти, несмотря на затянутое тучами небо, сотни белеющих клыков, готовых рвать на части теплую плоть. Выпить мою жизнь до капли. Я вжался спиной в ствол дерева.

В один миг все собаки остановились, послышалось тихое поскуливание. Каждая собака прижала голову к земле. Тут я увидел его. В разы крупнее своих дальних родичей – волк. Он поднялся на задние лапы и оскалил пасть. В темноте мелькнули лезвия клыков. Под чернотой шерсти перекатывались мышцы, зверь остановился, поднял пасть вверх. По округе прокатился вой, эхом отразился горных вершин и вернулся обратно. Полный боли и тоски. Почти крик.

Он пошел на меня вместе с волной страха, сбивающей с ног. От поглотившего сознания ужаса хотелось бежать, но ноги подкосились. Сухожилие на ноге пронзила боль – собачьи клыки впились в плоть. Пес начал глотать кровь, будто воду в жару, она стекала по его горлу, капала на землю.

Неужели я умру здесь, растерзанный на куски? Теряя сознание, я бросил взгляд на заходящее солнце, катившееся в закат по склону. Там, вдалеке, высилась фигура старика. В заходящих лучах он был абсолютно черным, с тонкой тростью в руке. Старик размахивал ей над головой, покачиваясь в такт моим замирающим ударам сердца.

Небытие сменилось раздирающей нутро головной болью. С трудом открыл глаза – в голове пульсировала кровь. С нарастающим ужасом я понял, что вишу вниз головой, привязанный цепью к дереву. Мышцы свело, пронзило тысячей игл. Если вытянуть руки, можно коснуться ногтями земли. Только это ничего не даст, чтобы дотянутся до цепей нужно больше сил.

Ноздри режет сильный запах псины. Звериные шаги вдалеке. Все ближе и ближе. Я чувствую его дыхание на лице. Оно смердит зловоньем.

Короткая вспышка боли, горло горит огнем. Я слышу, как рвутся жилы. Голова отрывается от тела.

Ладони тянутся к окровавленному обрубку. Ощупывают пустоту: там, где кончается шея - нет ничего. Головы нет!