Часть 3. КМБ. Первые недели.
Для тех, кто не в курсе: КМБ — курс молодого бойца, который проходит каждый военнослужащий-срочник. У нас КМБ длился полтора месяца. Главной целью всех этих увеселительных мероприятий было научить нас ходить как солдаты, говорить как солдаты, жить и думать как солдаты. И что немаловажно — мы должны были привыкнуть к обстановке, пообжиться, чтобы в случае общения с прошлым призывом нас не могли как дураков обвести вокруг пальца. А таких случаев было не счесть, но об этом позже, еще успеется.
Прибыв в часть, в наш, так сказать, новый дом, нас еще раз хорошенько обшмонали, отняли то, что не отняли на распределительном пункте. Из нас, только что прибывших, сформировали третий взвод, состоящий только из местных, поэтому сержанты в шутку называли нас «взводом мазаных». Еще было два взвода с Астрахани и один с Калмыкии, так же было пару ребят с Кемерово, совершенно непонятно как их к нам занесло, но не суть. Всего в роте насчитывалось порядка 120-ти человек. За каждым взводом был закреплен свой сержант, который следил за дисциплиной и порядком, также у нас были командиры взводов — все прапорщики, командир и зам. командира роты — старшие лейтенанты. Но тогда я этого еще не знал, я просто впитывал тот поток информации что лился на меня, пытался понять смысл происходящего вокруг меня. У нас был дружный взвод, мы хорошо общались между собой, да и с другими взводами вроде как неплохо было. И вот, пошел процесс обучения. С утра подъем, утренняя пробежка, завтрак, а потом муторное сидение на стуле на центральном проходе казармы с книжкой «Воину России», учим 14 статей Строевого Устава, а как же? Потом строевая подготовка, пара-тройка часов строевой и ты уже мечтаешь снова сидеть на неудобном стуле и учить никому не нужный Устав. Иногда наши командиры взводов сами зачитывали нам лекции, которые мы, по мере желания, сил и возможностей, записывали в тетради. Потом снова физическая подготовка. Потом снова скучные лекции, или мое любимое — многочасовое стояние всей роты на центральном проходе с книжками «Воину России», такие стояния у нас были популярны ближе к концу месяца, потому как раньше КМБ длились не больше пары недель, и наши отцы-командиры сами не знал, что с нами делать. Но что-то я стал забегать вперед, вернемся в первые недели моего армейского житья-бытья. Жилось нам, в принципе, хорошо. Я наслушался про армию разных ужасов от тех друзей, кто уже служил и морально был готов ко многому, но мои ожидания не оправдались, по крайней мере, на КМБ. Мы привыкали порядку и дисциплине, к хождению строем и унылому заучиванию Устава. Больше всего на КМБ я не любил вечернюю поверку. Это воинский ритуал, дань предкам и все такое прочее. Это все здорово и я вообще горжусь подвигами своего народа, но когда ты после тяжелого дня стоишь полуголый на центральном проходе и ждешь, когда какой-то дядька зачитает сто двадцать фамилий, и при этом нельзя шевелиться, болтать, даже смотреть надо только вверх, стоя смирно, в общем, это был один из самых неприятных моментов в начале службы, да и непривычно это, стоять черт знает сколько как истукан, да и всегда найдется какой-то умник, который заржет, что-то шепнет, кого-то ударит и из-за него список начинают зачитывать повторно. А умников таких в армии — каждый второй. Так что стоишь, материшься про себя и страдаешь. Зато потом долгожданный сон! И ужасно нежеланное пробуждение.
На второй неделе моего пребывания в рядах доблестных защитников Родины я попал в санчасть, как, собственно, и четверть нашей роты, а все потому, что за наше физическое воспитание взялся старший прапорщик Мурманский. Если фамилию нашего ротного я изменил потому, что он мне безразличен и я не хочу ему лишний раз портить жизнь своими откровениями, то фамилию этого человека я изменил исключительно из-за моего большого уважения к нему, но учитывая, что его методы воспитания могли бы наверняка вызвать вопросы у начальства, у всяческих работников с личным составом, то его личность тоже будет окутана тайной, хотя, по большому счету, в наше то время все легко узнается и ничто не остается в тайне надолго. Все-таки о прапорщике. Старший прапорщик Мурманский — это настоящий вояка, настоящий мужик, и, наверное, единственный, кто хотел всерьез вырастить из нас защитников Родины, он действительно вкладывал в нас силы и душу, хотя его методы были иногда жестковаты. Его голос подобен грому, его лекции об Америке и прочих «врагах России» могли продолжаться часами, а говорил он с таким жаром, что мне вспоминались кадры из разных фильмов, где герой (вождь, король, предводитель) говорит пламенную речь, после чего ведет своих воинов в последний решающий бой. И ты ему верил, верил в то, что Россия — это могучая страна, что наш народ — это великая сила, с которой нельзя не считаться. И просыпалась в тебе гордость за страну, какое-то национальное самосознание что-ли. Даже армией и той начинал гордиться. Жаль, что волшебство проходило, стоило старшему прапорщику уйти. Наше с ним знакомство началось с утренней пробежки, когда он выжал из нас все соки, ведь бегом дело не ограничилось — была еще изнурительная зарядочка. Стоило нам хоть немного отойти от этого ада, как наступало обеденное время, а после обеда у нас начинался второй круг ада, под внимательным присмотром Мурманского. Так продолжалось два дня, на второй день четверть роты слегла с температурой, гриппом, простудой и, в некоторых случаях, даже с пневмонией! Да, что взять с городских, полудохлые все, хотя в свое оправдание могу сказать, что в ноябре бегать в нательном белье и кителе, а потом через некоторое время идти на плац заниматься строевой — то еще испытание для здоровья.
Я попал в изолятор, в котором было всего четыре койки, три были заняты астраханцами с четвертого взвода, четвертая была моя. Первый день проведенный в санчасти мне понравился. Я лишь спал и ел, принимал лекарства, а больше ничего и не делал, отдыхал. Кстати, про еду, она была гораздо лучше, чем на распределительном пункте, чему я был несказанно рад! Но потом я начал просто помирать с тоски и скуки. Было хреново на душе, я стоял в коридоре, в сером нательном белье, бритый наголо и смотрел на улицу, со второго этажа санчасти было видно то, что происходило снаружи, там, где жили, учились и работали ЛЮДИ. Правда пейзаж был уныл и безобразен — какая-то полуразрушенная и унылая промзона, а в отражении был виден какой-то бритый унылый пацан в серой мешковатой робе, я напоминал себе то ли заключенного, то ли онкологического больного. В общем и целом, поводов радоваться у меня особо не было. Тогда меня от тоски и скуки спас Денис — он был каптером в санчасти, для непосвященных, каптер — армейский аналог завхоза. Он принес мне книгу Рея Бредбери «Вино из одуванчиков»! Я так был рад этому, а учитывая что вокруг меня было как-то серенько и уныло, эта книга произвела на меня сильное впечатление, в ней была такая ностальгия, а именно ей я и жил в армии, ох уж эти воспоминания по прекрасным денькам, проведенным с друзьями и вообще теми, кто тебе дорог. Позже, когда я расхваливал эту книгу своим, мне говорили что уже читали ее и она средненькая, по сравнению с другими книгами Бредбери. Я тогда ужасно возмущался, как это средненькая? Она же гениальная! Вот что значит прочесть нужную книгу в нужный момент. Но книга была не бесконечна, она кончилась и мне нужно было решать, как жить и при этом не свихнуться со скуки. Поэтому я начал больше общаться со своими товарищами из Астрахани. Тут, пожалуй, придется сделать небольшое лирическое отступление, чтобы вам, дорогие мои читатели, было понятнее, что именно я ощущал, находясь в армии.
В начале службы я размышлял следующим образом. Мне 22, я как минимум старше большинства тех, с кем придется служить, у меня высшее образование, я достаточно начитан, а значит я умнее большинства своих сослуживцев. Я, человек с высшем образованием (о Господи, как будто оно что-то значит) обязан найти себе какое-нибудь теплое местечко во всей этой армейской иерархии, и главное — я обязан не деградировать окончательно, не придти домой тупым бакланом, который будет бить себя пяткой в грудь и кричать «Я СЛУЖИЛ!» Как жаль, что мои наивные мыслишки совершенно расходились с реальностью, но ничего, армия быстро выбила из меня эту дурь.
И началось все, конечно, с деградации. Первый день, лежа на койке я слушал своих товарищей и удивлялся, как можно так тупо шутить, как можно так примитивно мыслить! Мне было больно слушать их разговоры, пытаться понять откуда берутся их выводы по каким-либо обсуждаемым вопросам, я, как человек привыкший общаться в основном с эрудированными и начитанными людьми испытывал адские мучения. Но это было на первый день. На второй день я стал понемногу улыбаться, слушая их тупые шутки, под вечер уже смеялся. На третий день я ржал в голос и сочинял нечто подобное, отчего мои товарищи были в восхищении. Когда я осознал это, меня обуял страх, я подумал, что же со мной будет в конце службы? Но я решил, что надо просто жить дальше, не заморачиваться по пустякам и не прекращать периодически ворочать мозгами, чтобы они не закисли окончательно. Из трех моих соседей по изолятору больше всего мне запомнились двое. Первым из них был Амир — парень смекалистый, достаточно умный, хоть наши с ним интересы сильно расходились, но это не мешало мне считать, что он самый замечательный из моих соседей. А все почему? А все потому, что он сумел протащить в санчасть телефон, с помощью которого я раз в день, вечерком, звонил своим — две минуты на разговор с мамой, еще две — на разговор с девушкой. Какими замечательными были эти четыре минуты! Я успокаивал своих, которые волновались за меня, а то уперся куда-то, мало того, что позвонить своим можно было только раз в неделю и только если ты не в санчасти, так еще и с температурой слег бедолага! Я был ужасно благодарен ему, ведь он давал мне возможность снова, хоть и ненадолго, прикоснуться к тому миру, к которому я так привык и по которому так скучал. Амир, если ты случайно читаешь это, спасибо тебе дружище! Быть может еще пересечемся случайно в Астрахани, кто знает как выйдет.
Вторым «кадром» был товарищ Трофимцев, это был простой парень, явно не кандидат наук, в его лексиконе преобладал старый-добрый русский мат, но запомнился он мне совсем не этим. Во-первых, на вечерней поверке он так громко орал «Я», когда называлась его фамилия, что половину его взвода моментально контузило. Он орал так, как будто бился с кем-то, не на жизнь, а на смерть, и при этом ему отпиливали ноги тупой ржавой пилой. В общем, очень врезается в память его ор, старший Прапорщик Мурманский хвалил его за это, ему нравилась самоотверженность, с которой Трофимцев кричал, как-будто он был готов в тот же момент сигануть на вражеский ДЗОТ. Правда сам Трофимцев не любил Мурманского за изнурительную физподготовку, которую он проводил, - Убью этого афроказаха, - говорил про Мурманского Трофимцев, в его взгляде читалась решительность, - Убью его нахер, а потом сам повешусь. Его фразочки, которые он непременно говорил с серьезным лицом и уверенным голосом, всегда заканчивались либо словами о самоубийстве, либо о том, что он скоро сдохнет. Вот еще чуть-чуть и точно сдохнет. Может быть не сегодня, но тогда уж точно завтра. И от этого меня всегда разбирал смех, было что-то уморительное в его решимости, в его непоколебимом тоне, этим он всегда веселил меня и других людей, поэтому и запомнился. Трофимцев, и тебе привет, надеюсь, ты еще не сдох и пока не собираешься!
Позже нас всех выписали и мы снова встали в строй, но не прошло и двух недель, как моим амбициям нашлось более чем достойное применение, но об этом в следующий раз. Спасибо за внимание!
Ссылки на предыдущие части.
Часть 1. https://pikabu.ru/story/armiya_budni_soldatazheleznodorozhnika_5574606
Часть 2. https://pikabu.ru/story/armiya_budni_soldatazheleznodorozhni...
