Сказ о рыцаре и конюшне
Однажды, в стародавние времена, возле славного города Простиславля завелся разбойник Худота.
Был он родом из лютичей, ростом высок и обликом страшен – бороденка клочьями, усы крючьями, нос крыльцом, глаза кольцом. Собрал Худота себе невеликую ватажку и начал промышлять. Попадется купчишка – обдерут, попадется крестьянин – по шее надают.
Посадник Горюня с ног сбился, бегая за супостатом, но успеха не снискал. Неуловим был Худота, аки ветер. Горюня с дружиной в одну сторону, Худота в другую, Горюня в гору, Худота в лес. А однажды, пока Горюня мотался по округе, давя кур и гусей, Худота пробрался лисьим ходом в город и расписал посадничий терем срамными словами.
Опустились было у посадника руки, но, недолго поскрипев мозгой, решил он нанять охочих людей. Отправились гонцы по городам и селам, скликать охотников, везде сулили большую награду, но никого толком не нашли. Одним мало, другим далеко, третьим лень. Отозвался только иноземный рыцарь Беримунд, прибывший в те края за славой, но в первом же кабаке проигравшийся вдребезги. Остались у него из имущества только рубашонка, портки, шестопер, и доспех, коий он носил в мешке, а конь боевой, копье с щитом, и денежка немалая растворились в пьяном тумане. И спать бы ему на лебеде, да лопухом укрываться, кабы не гонцы.
Увидев рыцарский лик, перепаханный рубцами и морщинами, Горюня возликовал и тут же поволок гостя за стол.
Беримунд, пару недель питавшийся сухими корками, так приналег на яства и вино, что у ключницы посадничьей, вдовицы Представы, аж дух перехватило.
- Что ж ты, голубь ты жареный, мясо, аки сено мечешь, подавишься ведь! – говорила Представа, прожигая Беримунда насквозь своими козьими зелеными глазами.
А рыцарь, похохатывая, отвечал:
- Ньет, краса, не потафлюсь! – и продолжал с хрустом уминать.
Наконец напитавшись, рыцарь сыто отвалился от стола, и уставился подобревшими глазами на Представу, убиравшую посуду.
А она, собрав блюда с огрызками, проворчала только:
- Насосался, клещ заморский! – и убралась вон.
Стал Горюня Беримунда уламывать:
- Оставайся у нас, рыцарь, коли словишь Худоту, дом тебе справим, на Представе, вон, женишься!
А охмелевший Беримунд согласно кивал лохматой главой и приговаривал:
- Гут, гут, шоне краса Претстафа, шоне дом, приташу тепе, Горуна, Хутоту на ферефка.
- А сколько тебе людей в помощь нужно?
- Ньет-ньет, я сам, я отин, я фелики фоин.
На том и поладили.
Велел Горюня Представе поутру снабдить рыцаря всем, чем тот пожелает, после чего все разбрелись спать кто куда. Ночью Беримунд вышел на ветерок, но, справив дело, не сыскал пути обратно, и остаток ночи дрых на сеновале.
С первыми лучами холодного солнышка проснулся рыцарь, повытряхивал сено из волос, умылся колодезной водой, облачился в свой слегка поржавевший доспех, и пошел требовать снаряжение. После недолгой битвы с Представой, выдали ему телегу с лошадью, съестное на три дня, и бочонок пива.
Сел Беримунд на телегу и был таков.
Дело было уже к вечеру, когда прибежал на посадничий двор запыхавшийся странник Звенидум.
- Вести худые, посадник Горюня! – голосил на весь город седовласый курокрад.
- Чего блажишь, старый? – вышел посадник на крыльцо.
- Лыцарь ваш этот, как его, Беримуд, в трех верстах отсюда, у конюшни старой, на стенке висит, яко муха, а вокруг разбойнички хороводятся. Выручай его, посадник, а не то пропадет!
Кликнул посадник свою дружину, сам мечом подпоясался, на коня – и ходу.
Подъезжают они к старой конюшне и видят – висит Беримунд крестом, припертый к стенке большой березовой вилахой, ноги два вершка до земли не достают, руки приперты двумя вилахами поменьше, а на кирасе дегтем, опять же, паскудное слово нарисовано. Сам Беримунд чего-то гудит под шлемом, как шмель под ведром.
А вокруг – красота, спят вповалку лесные работнички, кто как, и храп такой стоит, что окрестные вороны, погалдев, собрались в клин, словно гуси-лебеди, и подались на юга. Телега стоит в сторонке, припасы сожраны, бочка пуста. А сам Худота в красном кафтане, лежит пузом вниз, раскинув ручки, неподалеку от рыцаря, и храпит громче всех.
Обрадовался тут Горюня, велел разбойников вязать, а рыцаря со стенки аккуратненько снять.
- Как это тебя угораздило? А с этими что? – расспрашивал Беримунда посадник, но поначалу рыцарь только и мог сказать: «я ехаль, я попаль, Хутота».
Потом уж, в городе, допытались, что произошло.
Ехал Беримунд, ехал, решил перекусить. Остановился возле конюшни и от души подзаправился. Эх, хороши пироги, пиво тоже ничего, солнышко греет, ну и сморил Беримунда сон, а проснулся он уже вися на вилахе, окруженный гогочущими бородатыми рылами. Знатно повесеслились тут разбойнички, жрали беримундовы припасы, хлебали беримундово пиво ковшами, а в самого рыцаря швыряли кости и обидные слова. Но никакой праздник не длится вечно - мало-помалу и разбойников сон разобрал. Последним уснул Худота. Он, было, дерзко вознамерился справить нужду прямо в рыцарский шлем, но до Беримунда не успел дойти пары шагов, как и его срезало. Брякнулся Худота оземь и захрапел. Но нужду таки справил, хоть и совсем не тем манером, как хотел.
Тут Горюня, после таких рыцаревых слов, все и понял. Призвал к себе Представу и спрашивает:
- Ты что это, ведьма, гостю в питье подмешала? И за каким лешим?
Кинулась тут ключница ему в ноги, и повинилась:
- Не со зла, я, батюшка, зелье всыпала! Хотела только, чтоб уснул кабан этот, где-нибудь посреди леса, и комары им досыта полакомились. Больно уж жрать он здоров.
Хотел было посадник всыпать ей плетей, но передумал. Разбойников на следующий день отправили на княжеский суд, а рыцарь так в городе жить и остался. Только Представу в жены брать не стал, опасался чего-то.