Desperado21

— Закурить есть?

Классический вопрос для тёмного переулка.

Ночь уже почти отпустила небо, и неровные штрихи тучек ползли сквозь серо-голубеющее бытие по ветру вместе с мерзкими шлепками дыма заводских труб. Умереть в переулке промышленного района? Весьма "элегантно".

По крайней мере, я так думал, глядя на возможную причину появления невинно убиенных душ в чистилище. Если, конечно, души этого города можно хоть как-то назвать невинными.

Обычный гопник, каких поискать — твидовая серая восьмиклинка, синие спортивки в полоску и классические носатые туфли, сверкающие в софите слабых уличных фонарей. Барсетка под локтем, руки в карманах. Довольно мощной комплекции. Учитывая нынешних холёных мальчиков в узких трико, шныряющих обычно по улицам, данный представитель выглядел довольно древним — сразу вспомнились архивы формата флоппи дискеты и VHS-эпоха.

— Мне повторить вопрос? — прозвучало совершенно негрубо и с интересом.

— Секунду.

Я внимательно посмотрел на гопника: прячась в тени козырька восьмиклинки, на меня смотрело простое скуластое лицо с выраженным (и что удивительно) прямым носом, с тонкой улыбкой бледных губ. А ещё фонарь под глазом. Для такого "Рарного" прикида он был удивительно молод, но глаза...

Давненько я не видел этого взгляда. На простом лице очевидно простого на первый взгляд человека отпечаталось что-то болезненно знакомое, бесконечно пустое...

— Есть только сигариллы. — Ответил я.

Иронично. Именно в этот день на работе в честь увольнения коллега подарил мне упаковку шикарных сигарилл Бэквудс — ручная скрутка и великолепный вкус. По крайней мере, меня уверяли в этом. Но, видимо, мне не придётся опробовать это самому.

Глаза бандита блеснули в темноте. Шагнув в мою сторону, он убрал руки из карманов — ножа в ладони нет, значит, возможно, отделаюсь только бумажником. Я извлёк из наплечной сумки заветную упаковку и потянул за пломбу, вручая гопнику всю.

— Благодарю. — Сказал он мне.

Я ослышался? Не похоже. Вместо всей пачки маргинал аккуратно взял одну сигариллу, не задевая другие кончиками пальцев. Затем, снова покопавшись в карманах, паренёк извлёк старенький "крикет" и чиркнул колёсиком, раскуривая. Я удивился второй раз, когда пламя зажигалки было предложено мне. Не долго думая, я вытянул из пачки ещё одну сигариллу и спешно, рвано затянулся, ожидая удара. А может, он решил дать мне закурить напоследок? Хотя, думаю, если бы хотел, то я уже б давно лежал на асфальте.

— Хреновый день, да? — Участливо спросил маргинал, и дым едва не встал мне поперёк горла.

— Не считая увольнения без аванса и отсутствия перспектив на будущее — вполне нормальный.

— Значит, ты никуда не торопишься? — Вскинул бровь мой собеседник, и я кивнул.

— Тогда я предлагаю вам увлекательный разговор с последующим распитием портвейна на стадионе.

Я окончательно выпал. Впрочем, завтра дел у меня действительно не было. Да и отказывать вежливому психопату себе дороже.

На самом деле, рациональное зерно во мне ударилось ростками о крышу, которая давно просела и протекла — ведь когда ещё я смогу побухать в компании гопника?

Стадион "Юность". Буквально в двух шагах от старой школы и через улицу от моего дома. Будучи школьником, я проводил здесь много времени на спортивных соревнованиях и просто на уроках физкультуры.

Невольно вспомнились тяжёлые футбольные баталии с одноклассниками. Я был жилистым, но меня почему-то ставили на ворота, благо мячи я ловил исправно. А после мы бежали в местный универмаг за газировкой, скидываясь с денег на обед, за что нам влетало. А ещё воровали карбид у химички, которым однажды взорвали школьный туалет... Возможно, я один из немногих в этом городе, кто вспоминает школу хоть как-то более или менее позитивно. И потому я не мог без грусти смотреть на то, что осталось от стадиона: тёмными пятнами по белым полусгнившим доскам трибун тянулись широкие расколы, чередующиеся проломами. От асфальта осталось одно название и неровные островки с проросшими сквозь трещины сорняками, сквозь которые шла полустёртая линия старта. Где-то ближе к центру старые ржавые ворота тонули в большой луже с песочными краями. От турников остались только обточенные коррозией и временем кривые зубья железных прутов. Усевшись на самые ровные и целые лавки в третьем ряду, мы уставились на поле стадиона. Справа из-за густой сирени на нас лукаво выглядывали серые панельные пятиэтажки. По левую сторону утопала в деревьях моя школа, обшарпанная и такая родная. Привычно горел свет на первом этаже.

— Серёга, можно Серый, конечно же.

С этими словами Гопник протянул мне руку.

— Михаил. И можно на ты.

Я ответил на рукопожатие и вдруг увидел, как его рука, освободившись от положенной на скамью барсетки тянется за пазуху. Мгновение, и бутылка портвейна "777" с двумя стаканчиками ставится между нами. Я снова выпал.

— Даже и не знаю, что сказать. — Протянул я, пока Серёга плавил пластик пробки зажигалкой.

— Расскажи, что у тебя случилось?

— Да нечего рассказывать. Уволили с работы. Мне всё пишет бывшая, которая наставила мне рога с год назад. Угнали машину. Ничего особенного. А у тебя что? Не часто меня НЕ грабят гопники, а уж поить вином.

— Ну... Признаться, у меня тоже плохой день. — Как-то вскользь сказал Сергей, разливая портвейн по стаканам.

— И что же случилось? — С удивлением для себя спросил я.

Отрешённость вкупе с невероятной манерностью маргинала интриговали до глубины подкорки головного мозга.

— Я устарел.

Вот так вот просто и чётко сказал гопник, пододвигая ко мне пластиковый стаканчик с портвейном. Я в свою очередь протянул ему сигариллу.

Мы затянулись одновременно.

— Это как? — Спросил я.

— Да вот так... — задумчиво протянул маргинал, — знаешь. Просто однажды выходишь из дома. И понимаешь, что ты какой-то лишний на улицах. — Он вздохнул. — Меня и свои-то не очень принимали, сам понимаешь — надо быть проще и отжимать мобилы. Но это не моё. А сейчас какие-то странные дети, невнятная речь, какие-то шевроны.

Помолчав немного, будто собираясь с мыслями, Серёга продолжил:

— Даже не знаю... Ты однажды понимаешь, что ты кусочек прошлого в будущем. Как старая фотография, на которой изображено что-то ушедшее, но ценное, дорогое. А все остальные вокруг уже давно флешки. С огромной памятью... Которая набита мусором. И вот эти флешки заменяют новыми флешками. А фото выцветает, рвётся, разваливается под дождём. Так и я... Разваливаюсь. Хотя что поделать, я же быдло, ёпта. Вечно молодой, вечно пьяный.

С этими словами гопник усмехнулся.

Мне оставалось только заворожённо слушать. Он говорил о себе, но без эгоизма. Совершенно. Я узнал, что он поэт. Пожалуй, только я могу похвастаться тем, что я пил на стадионе с гопником, и... Он декламировал мне свои стихи...

"Как Данко в тоске предсмертной

Несём своё пламя мы в сердце

Мы сделать желаем бессмертной

Память за старою дверцей

И многогранна та старая память

Что слайдами фото старинных

Норовит всё сгореть иль растаять,

Лишая картинок тех дивных

И нет уже многих ведь рядом

Тех, кто был, или не был

С кем ты встречал звездопады,

И видел снов своих небыль.

Вопреки мы храним в алтаре

Декаданс душных воспоминаний

Ведь отсутствие их в голове...

Вызывало бы больше страданий".

Дни пролетали довольно незаметно. Вскоре я нашёл новую работу. Рутина почти затянула меня, но я помнил: мы условились встретиться сегодня в одиннадцать на том же месте. Прихватив на этот раз пачку обычных сигарет "Тройка", я спешно вышел к стадиону, но по дороге возле школы в кружке фонаря я обнаружил толпу местного "нового" пацанья, обступившую кого-то. Судя по короткому вскрику — девушку. Я прибавил газу, с ходу громко оповещая о своём присутствии:

— Ребятки, весна в голову ударила?

Компания развернулась. Четверо. Малолетние щенки. Худые ноги в зауженных трико и широкие на вид корпуса в бомберах. Чёлки и нашивки. Ребята быдловато выкатили вперёд губы, растянутые в глуповатой мерзкой ухмылке, и следом на меня посыпались вопросы:

— Слыш, дядь. А ты герой, да? Шмот дашь поносить? Кожанка топчик прям.

— А заработать пробовал? — Огрызнулся я, стараясь отвлечь компанию на себя, чтобы девушка имела хоть какие-то шансы на побег. Подавая ей незаметный знак глазами, невольно заметил ладную миниатюрную фигурку и аккуратное личико, обрамлёное светлой чёлкой. Девушка застыла на месте, будто вкопанная, но мой план удался, и четыре "мушкетёра" начали обступать меня, в руке одного из них блеснуло лезвие ножа...

Синее пятно метнулось откуда-то из темноты в круг софитов, снося одного из нападавших. Стараясь не упустить возможности, я двинулся вперёд, выписывая ногой под дых подстрекателю. Главаря с ножом тем временем ронял об асфальт столь вовремя появившийся Серёга. Первый лежал в нокауте. Второго и третьего мы хорошенько отпинали, но главарь к сожалению успел сбежать.

— Хы. Знай старую школу, ёпта! — Заключил Серёга.

Оставив мне номерок телефона то ли для приличия, то ли ради интереса, девушка скрылась за поворотом. Мы же направились на стадион, на этот раз выбрав угол в тени, чтобы в случае возвращения подростков с подкреплением не отсвечивать.

— Ты уж звякни ей, не зря же писала. — Гыгыкнул маргинал, протягивая на этот раз одну баклашку "Шахтёрского" десятипроцентного светлого пива. Жёсткое пойло, осмелюсь доложить.

— Мне кажется, ты заслужил это право больше, чем я. — Усмехнулся я.

— Поверь, не охота. Да и ты первый начал геройствовать.

— Но разносил-то ты. — Заключил я, отхлебнув из бутылки, протягивая хрустящую пластиковую баклашку обратно.

— Мне оно, не нужно, правда. — Отмахнулся бандит.

— А что, у тебя уже есть кто-то? — Спросил было я, о чём сразу же пожалел.

Сергей едва заметно помрачнел, и печаль отразилась во взгляде чуть сильнее:

— Есть, вернее. Была.

— А сейчас... — любопытство во мне победило вежливость, — она...

— Ушла.

— И почему же?

— Я быдло, Миха. Забыл?

Серёга улыбнулся неожиданно ярко и позитивно, сверкнув глазом.

Я вздохнул, непонимающе мотнув головой. Звёзды мотало по небу меж облачных прослоек, осеняя обсидиан ночи тусклым фонарным светом. Порывы тёплого ветра мотали летнюю пыль по стадиону почти что кругами, стравливая потоки в битве маленьких ураганчиков. Стадион старел, казалось, с каждым днём, обращая краску и покрытие металла в прах, ломая доски скамеек.

— Я не понимаю. Серёг. Ты пишешь прекрасные стихи. Ты думаешь, как никто на моей памяти. Почему ты так говоришь о себе?

Этот чёртов гопник улыбнулся, затянувшись. Отведя взгляд от неба, он прикрыл глаза, пустив облако табачного дыма в воздух:

— Да потому что я херовый созидатель, знаешь.

Хмыкнув, он продолжил:

— Жизнь как поезд. Офигенный такой поезд. И у каждого своя станция, понимаешь? А Бог типа начальника состава. Или машинист, как хочешь...

А я опоздавший. Который бежит по перрону вслед за составом с матами жуткими. А денег на новый билет нет. И есть смутный шанс попасть на следующий поезд по старому билету... Крайне смутный, и знаешь...

— М? — Вопросительно хмыкнул я, затягиваясь последней сигаретой.

— Я не могу сказать, что всё было плохо. Я удачно отучился в школе. Я... Сносно закончил училище. В семье было всё более-менее. Но блять...

Горечь в его голосе пронзила новой нотой, а я замер, впервые услышав от него матерное слово.

— У меня всю жизнь ощущение, что я — тот самый единственный опоздавший. Вечно молодой. Вечно пьяный.

Мне осталось молча похлопать друга по плечу, вручив ему оставшееся пиво.

С Анной (той самой девушкой) у меня начало налаживаться интересное общение, переросшее в нечто большее. Она оказалась тренером в одном спортивном зале. В котором ей иногда не очень везло сталкиваться с теми самыми ребятами, которые решили подкараулить её в переулке в надежде залезть под спортивную форму. Гопник уговорил меня записаться к ней на тренировки. Таким образом я стал ближе к Анне, Анна стала дальше от мелких похотливых щенков... А Серёга вскоре получил шикарную резную трубку и пакет махорки. Впрочем, счастье длилось недолго. На этот раз толпа юных мстителей ждала нас за ближайшим поворотом от зала. Я уговорил её убежать. И это помогло мне спокойно пережить избиение ногами в дешёвых кроссовках. Только куртку жалко, а так.

— И ты, жопа, молчал, да?

Я сидел за столом, когда дверь открылась. В проходе с бумажным пакетом под локтём с великой укоризной во взгляде на меня смотрел Сергей. Из-за его плеча виновато смотрела Анна. Я только выписался из больницы, потому отдал ей копию ключей, чтобы поливала фикус по имени Андрей.

— Да ладно, всего недельку полежал с сотрясением лёгким.

— Ань. Можешь, пожалуйста, выйти? — На удивление тихо попросил Сергей, и девушка вышла, закрыв за нами дверь.

— Я тут тебе фрукты принёс, там... И ещё кое-что.

С этими словами маргинал вытащил из пакета промасленый газетный свёрток, и грохнул его на стол.

— Я знаю — у тебя скоро юбилей.

Я с интересом начал разворачивать странички "Спортивных новостей" и замер. В груди похолодело — передо мной лежал старенький видавший виды пистолет ТТ.

— Полный магазин. Маслят могу ещё подсыпать потом. Номера сбиты. Если что, выбросишь и никто ничего не сможет сказать. — Гордо заявил Сергей.

— Ты охренел? — Очень тихо спросил его я.

— Это на случай, если меня рядом не будет. Ну, если не хочешь, я его отнесу и спрячу под лавочку, где мы сидим. А по поводу ребят этих...

Гопник посуровел:

— Я одного из них в больницу отправил в качестве предупреждения. Братвы может у меня и нет, но я один целой бригады этих щенков стою, понял?

— Спасибо. — Мягко улыбнулся я, пожимая другу руку.

Неделю подряд тревога не покидала моё сердце. Встреча была назначена.

И снова я иду к стадиону. Уже издали на нашей лавочке я замечаю сгорбившуюся фигуру Серёги и машу рукой. Он не отвечает. Я ускоряю шаг, насколько это возможно хромому человеку, едва не споткнувшись, взлетаю по лестнице трибун стадиона. Дотрагиваюсь рукой до плеча друга — спина отклоняется назад, и на меня смотрят стеклянные глаза. И до боли знакомая улыбка будто ещё шире. Ещё счастливее. Рассвет, скорая. Одно ножевое. Прямиком в сердце.

Следствие встало — закон уснул. Но проснулась справедливость.

Вернувшись на наше условное место, я бережно сдвинул опустевшую рюмку и кусочек чёрствого хлеба в сторону, отдирая доску скамьи, стараясь не порвать перчатки. Там, в темноте лежал заветный газетный свёрток.

Компания уродцев не заставила себя долго ждать. Они караулили меня возле школы, ехидно посмеиваясь:

— Ну что, гопозавра прибили, ага. Ты пришёл друга поддержать?

Компания засмеялась. Всё те же четыре урода. Ладони дотронулись до козырька восьмиклинки, надвигая козырёк на глаза.

Серёг... Спасибо тебе за второй магазин.

В два шага сократив расстояние меж нами до метра, я вскинул пистолет, целясь в лицо когда-то убежавшему от нас главарю, и давлю на спуск...

Звонок в дверь подобно упавшему на голову снегу всполошил меня, и я чуть не свалил на пол кастрюлю с варившимися пельменями. На пороге стоял наш участковый. Всё-таки я вне подозрения?

— Чем обязан? — Спросил я, рукой закрывая дыру на футболке.

— Следствие закончилось, и я хотел бы передать вам кое-что из вещей друга. По крайней мере, ваше имя на этой записке.

В мою руку лёг клочок жёлтой клетчатой бумажки, испачканный кровью в уголке — лежала под сердцем, видимо. Попрощавшись с участковым, я закрыл дверь, сполз по стене на пол, и, развернув бумагу, не сдержал скупых слёз и улыбки. Типичный Серёга.

Не плачьте по мне, я проснусь.

Здесь я лишь спал, и тем паче,

Где-то так, или иначе

Мира иного коснусь

Я ничто — я забытый бродяга

Бумагу марали стихи

И там, где остались грехи

Как плоть сгниёт та бумага

Я вечно юн — не скорбите по мне

И пьян — поминать уже поздно

Запомните только те звёзды

Что показал вам во сне

Встречу тех, с кем был, да и не был

Вспомню то, что я здесь позабыл

Пусть труп мой остыл

Но на поезд успел я — он уже отбыл

Не плачьте по мне, я проснусь.

Здесь я лишь спал, и тем паче,

Где-то так, или иначе

Мира иного коснусь.

Когда был школотой, в нашем 3-ем классе было 2 персонажа. Один — Жорик. Пацану с детства не повезло — у него были проблемы с координацией, сутуловатость, куча дефектов речи при том, что уже тогда голос был басовитый. Складывалось ощущение, что он слегка ДЦПшник, но вроде как нет, просто нескладный какой-то робкий, смотрел в пол все время, даже когда здоровался: "Здалова!" — басом, и то в пол смотрит, то глазами бегает. Мы к нему привыкли, и особо не стебали. Даже другим пацанам в обиду не давали. Даже нам, жестоким 9-10-летним тварям, было как-то жалко этого Жорика. Ну, называли, ясен пень, Жопой Космодемьянской, да и то незлобно.

И была еще одноклассница одна, Леночка Гельфонт — вот меня она реально бесила. Она типа отличница была, вся такая аккуратистка, дочка завуча, в каждой дырке затычка. Особо бесила она, когда начинала на уроке со стоном тянуть руку, аж ерзая и подскакивая на стуле, типа "Спросите-спросите-спросите, я знаю, я знаю!" И еще сильней меня раздражало, когда она на уроке музыки пела. Сука, все дети как дети - мямлят под нос себе или орут не в попад, а эта блять поёт, старается, аж башкой так гаденько мотыляет от стараний, как будто в реальном блять хоре горланит. Фу, даже щас затрясло, как вспомнил! Противная, кароче, ботаничка.

И вот такая история была в этом 3-ем классе. Прозвенел звонок с урока, мы все высыпали — в фишки ебашить. А Жорик такой в дверь сквозанул и по стеночке, по стеночке, вдоль коридора. В сторону сортира, стало быть. Ну, я на это внимание обратил, да и дальше наяриваю — на кону ж POG, да стрит-файтеров пара, данкин-кэпс, опять же. Звенит звонок, все нехотя, вальяжно так поднимаются и медленным шагом прутся в кабинет. И тут вижу — Жорик вдоль стены обратно крадется. И все как-то жмется и вроде как решиться не может, и переживает, и мука неподдельная у него на лице! Я такой присмотрелся, и как заору: "Жопа-то в штаны обоссался!" А у него реально все портки в промежности мокрые. Жорик покраснел, замер на полдороги, вроде как обратно хотел съебать, потом опять шаг в нашу сторону — мечется, в общем, не знает, че делать. А мы ржем во всю.

Тут вылетает Леночка Гельфонт, сука, тут как тут. Подбегает к жорику, берет его за локоть, и с участием такая спрашивает: "Жора, что случилось?" А то ты блять не видишь! Он обоссался! "Жора, тебе плохо?" Нет, блять, ему охуенно, только мокро слегка, а так — ваще заебись! "Жора, тебе чем-то помочь?" Сука! Да чем ты ему поможешь? Жора блять пытается от нее вырваться, потому что если б она не подскочила, на него может быть не все обратили бы внимание, а эта сука не унимается, ведет его в кабинет, все че-то расспрашивает, тупая пизда! Уже все в курсе, что Жорик то ли до толчка не донес, то ли расплескал неумело. А Леночка вертится вокруг него, аж вся разрумянилась в приступе альтруизма. Причем нихуя она для него не сделала, только усадила на место. Пришла училка, Жорик сидит весь красный, зажимается, ногами скёт. А Леночка вскакивает, и такая: "Антонида Анатольевна, отпустите Жору домой!" Та: "А что случилось?" Жора сидит, сжавшись, училка говорит: "Встань, Окунев!" Тот встает робко, сгорая со стыда. Училка видит, что он обоссан и не может улыбку сдержать. "Можешь идти" — говорит, а саму разбирает, аж ладонью прикрылась. А эта сука — Леночка вызвалась его еще проводить. Я так представляю, что она его по городу вела и каждому встречному объясняла, что вот, дескать, беда приключилась (и пальцем такая в мокрое пятно тычет), но она товарища не оставила и ведет его домой!

В общем, история эта забылась. Леночка с родителями переехала после 6-го класса. Жорик с нами 11-й закончил, золотую медаль получил. Щас в банке работает, в тентакле фотки с морей выкладывает. Когда-нибудь, еще лет через 10, я приеду на вечер встречи выпускников, увижу его и от радости заору: "Жопа Космодемьянская в штаны обоссался!" И тут выскочит Леночка с криком: "Жора, что случилось!" И он, наконец-то, уебет ее по щщам за тот раз

— Меня все задолбало, дружище! Просто задолбало, я уже...

Седой мужчина в белой рубашке и брюках жаловался своему компаньону на жизнь. Признаться, я, как бармен, вижу такое каждый день, но эти двое и своим символичным обликом, и громкими, роскошными голосами приковывали внимание.

Цокнув языком, парень в шляпе, черных очках и изящном сером пальто ответил нытику:

— Успокойся. Любая болезнь излечима в своей начальной стадии. И пока ты не прыгнул с моста, депрессию можно остановить.

— Чем? Местным пойлом?

Конечно, последняя фраза меня оскорбила. В моем баре не пойло, а весьма хорошее пиво. Но я ничего не сказал, а лишь продолжил слушать разговор. Чудаки уже подошли к барной стойке, и я спокойно мог разобрать, о чем они толкуют.

— Ага. Местным пойлом и душевными разговорами. Скажи, — человек в шляпе указал тонким пальцем на мой бейджик, — Коля, ведь правда от депресняка можно легко избавиться?

— Без всякого сомнения.

— Замечательно! Садись, страдалец! Коля, налей нам!

— Чего?

Седой подал голос. Меня будто накрыло волной горячего воздуха, столько энергии вложил в одно слово этот человек:

— Пива.

Ну я и налил. А затем пошел разговор. Тягучий, медленный, два друга о чем-то болтали между собой, а я поддакивал, когда надо было. Однако пятью минутами позже стало ясно — я ничерта не понимаю. Просто ни единого слова! Сначала просто не прислушивался, но потом... Потом даже и не получалось. Еще какое-то время я обслуживал клиентов, а затем не выдержал и стукнул стаканом по стойке.

Седой и франт, как я их прозвал, уставились на меня.

— Вы — Бог и Дьявол?

— Упс..

— Спалились.

— Очистим?

— Я вам щас очищу!

Оба высших созданий приоткрыли рты словно дети. Они явно находились в шоке.

— Не понимаете? Сейчас поясню. Итак, вы пришли вдвоем. Раз! Вы — полные противоположности. Два! Если я устаю как волк на своей работе, то Бог — точно! Три! Из вашей болтовни неясно ни единого слова. Четыре! А еще вы только что подтвердили мои догадки.

— Охренеть.

— Какой-то подозрительно умный бармен. Иисус, это что ль, ты прикалываешься?

— Нет, я Коля.

Высшие синхронно взмахнули руками, переглянулись, а затем Бог грустно произнес:

— Ты абсолютно прав, Коля. Мы действительно Бог и Дьявол. И, судя по твоей ухмылке, стереотип мы тебе не сломали.

— Ни капли.

— Ну, раз такой умный, можешь поговорить с нами.

Дьявол рассеяно вертел в руках перстень с огромным рубином. Он до сих пор не отошел от шока, и, надо признаться, я был жутко этим доволен.

— Что вы делаете здесь?

— Я — вывожу из депрессии Яхве.

— А я пью.

Я вдруг понял, что не знаю, о чем говорить, что спросить, как вести себя. Передо мной стояли величайшие существа в этом мире, а я...

— А ты лыбишься как болван.

Дьявол попросил налить еще пива и, довольно хрюкнув, начал говорить. Голос его был мягким, вкрадчивым, столь приятным, что хотелось слушать и слушать.

— Видишь ли, Коля, так повелось, что человек забывает. Память его фильтрует все подряд, и очень часто отсеивает нужные воспоминания, оставляя место глупостям. Скажи, Коля, какой у тебя рост?

— Э...

— Ты недавно измерял его, но забыл. Забыл напрочь, Коля. А теперь скажи имя девочки, которая ушла из вашего класса уже после первого года обучения.

— Ира.

— Ну вот. Теперь перейдем на уровень выше. Знаешь, Коля, мы с Яхве ведь не один раз заявляли о себе всему миру.

— Да... Было время.

Бог пил, кажется, седьмую кружку пива. Останавливаться он не собирался.

— Заявляли много тысяч лет назад. Две тысячи лет назад. Возможно, скоро еще раз напомним. И ведь люди будут уверены в том, что мы есть. Но тут и кроются проблемы... Яхве, давай.

Дьявол закрыл уши. Бог вытер рот рукавом, и, с неимоверной злостью в глазах и в голосе, начал изливать свою душу.

— Мне срать на молитвы, мне срать на храмы, мне срать на мучеников, срать на добрые и плохие дела, я вообще никогда не обещал рая, не устраивал потоп, я не караю молнией грешников, я не спасаю больных детей, я не трогаю убийц и не даю больше счастья святым, да и святых, хочешь верь, а хочешь нет, я тоже не назначал! Я ненавижу тех, кто долбится головой об икону и орет "БОХ НАКАЖЕТ", ненавижу этих гребаных фанатиков, мне все равно на ваши жалкие попытки подправить карму, И ВООБЩЕ Я АТЕИСТ!

Окончив гневную тираду, Яхве долбанул стакан о стол и отправился в туалет, а я тихонько спросил у Дьявола, который наблюдал за бликами в перстне.

— Это что сейчас было?

— Бесится он малость. Задолбали вы его. Прикинь, один православный активист сорвал концерт Мэнсона. А Яхве хотел послушать. Увы, временем повелевать он не желает, а потому пришлось ему, как и любому нормальному человеку, ждать следующего выступления. Ладно, это все так, тонкости. Но вот что я тебе скажу, Колян. На самом деле нет ада и рая. Есть перерождение, и ты переродишься. Нет грехов и хороших поступков. Все имеет черную и белую грань в себе.

— То есть Гитлер, повинный в смерти огромного количества людей, тупо переродился?

— Нет.

— А что с ним стало?

Бог вернулся из туалета и уселся обратно на свой стол. Дьявол ухмыльнулся и положил руку на плечо Создателю.

— Вот он, твой Гитлер.

— Денница, мать твою, не напоминай. Эксперимент не удался, вот и все.

— ???

— Он просто захотел прожить человеческую жизнь без своих способностей, — пояснил Дьявол, — И вот что вышло!

Яхве взял в руки пустой стакан и выцарапал на нем что-то. Затем махнул рукой и чаша стала полна пивом...

— Нет ада и нет рая, сынок. Нет пророков, а икона не поможет. И даже вера в меня лучше тебе не сделает. Я не смотрю за миром, а лишь наблюдаю и, подобно тебе, удивляюсь происходящему. Люди сами себе боги, Коля. Они, подобно мне, могут погубить себя. А могут спасти.

— И, если что, ты даже пальцем не пошевелишь?

— "Если что" еще пока не наступило. Рано принимать решение. Рано...

Бог вновь опрокинул пиво себе в глотку, после чего упал на стойку и засопел.

Дьявол закатил глаза и доверительно придвинулся ко мне:

— Ну, если честно, то "если что" уже было. Но я нашептал кое-кому кое-что на ушко, так что сейчас ты жив, и живы все эти семь миллиардов.

— Ну, примерно так я себе это и представлял...

— Что именно?

— Вашу жизнь. Жизнь высших созданий.

Дьявол одобрительно улыбнулся.

— Может, желаешь что-то узнать?

— Да. Однозначно желаю. Почему вы не изменили мне воспоминания? Не стерли себя из моего сознания?

Денница мечтательно прикрыл глаза.

— О, Николай, скажи — поверит ли тебе хоть кто-нибудь? Нет! Не поверит фанатик, не поверит атеист, не поверит родная мать, словом, никто. Ты унесешь это знание в могилу, если, конечно, не угодишь в психушку ненароком. Так зачем мне чистить твою память? Пусть лучше хоть один человек будет знать правду.

Над следующим вопросом тоже долго думать не пришлось:

— Что за пределами солнечной системы? Как устроен мир на самом деле?

Падший, а может и не падший, а просто сошедший вниз ангел покачал головой:

— На этот вопрос тебе не стоит знать ответа.

— То есть, вы могли наврать и о остальном?

— Решать тебе и только тебе. Во сколько ты оценишь честность Дьявола?

Он улыбнулся мне, положил на стол свой перстень, видимо, в качестве оплаты, после чего направился к выходу из бара. Тонкая, изящная фигура в пальто постепенно растворялась в ночной мгле, а я понимал, что больше никогда не увижу Дьявола. Затем куда-то вдруг исчезло тело Бога.

Я стоял, полностью опустошенный и разбитый за барной стойкой. Я осознавал, что все произошедшее — реальность, но что-то в голове трубило: "Ты псих! Это невозможно!". Однако, перстень все так же лежал передо мной, и в глубине красного камня я видел нечто великое, нечто могущественное.

— Пива мне, бармен, пива!

Я вздрогнул.

На смену высшим пришел коренастый мужчина в пиджаке со стертыми локтями. Заметив на том самом бокале надпись, он взял его в руки и вслух прочитал:

— "БОГ НЕ НАКАЖЕТ". Это ж кто такое мог написать?

Я лишь пожал плечами:

— Атеист, наверное.

— Глупые они! Вот после смерти, после смерти им все зачтется. И их богохульства, и грехи... Все! Так нет же, прожигаем жизнь, а что нас ждет в конце? Верно, пекло ада. Я и сам не святой, но...

Я слушал болтовню этого простака и из глаз моих текли слезы радости.

Я знал правду. Я знал, что мир устроен лучше, чем мы предполагали. И уже этот факт давал силы двигаться дальше — к счастью, не в пекло ада.

Я умер. Иногда такое бывает у людей, что они умирают. Вот и у меня случилось. Неприятно, конечно, трагически гибнуть в двадцать лет, но что поделать? Откуда мне было знать, что тот водитель поедет на красный и собьёт меня прямо на переходе? Зато не убился, да и смерть не глупая.

Кстати, враньё, что человек в таких ситуациях не понимает, что уже мёртв. Лично я всё прекрасно понял — трудно не осознать наступившего конца, когда летишь, сбитый летящей на огромной скорости машиной, на асфальт.

Именно поэтому я очень удивился, когда очнулся в салоне какого-то автобуса.

«Приснилось мне что ли?» — подумал я, осматриваясь.

Длинные ряды кресел с узким проходом посередине. Жарко, душно и пахнет Бог пойми чем. Неужто «Икарус»? Сто лет на таких не ездил. Да и зачем? Они же междугородние.

«А куда я еду тогда? Вроде никуда не собирался».

Я глянул на соседнее сидение, желая рассмотреть попутчика, а в следующее мгновение с удивлением воскликнул, узнав пожилую соседку:

— Лидия Семёновна? Вы же умерли два дня назад!

— Да, милок. И ты тоже, — с улыбкой ответила старушка.

Теперь всё вставало на свои места. Значит всё-таки не приснилось. Не скажу, что был сильно удивлён, но всё же расстроился: неприятно осознавать, что ты и в самом деле умер, причём в двадцать лет.

— А как ты тут оказался? — спросила соседка. — Такой молодой…

— Машина сбила, — ответил я. — А вы как?

— Наверное, сердце остановилось. Старенькая я уже — давно пора было землю грешную оставить. Уснула, а проснулась уже здесь. Сразу всё поняла!

— Ясно.

Разговор не клеился. Настроение было не очень, что усугублялось жарой в автобусе. Где мы вообще едем? Вид за окном был больше похож на степь, чем на какой-нибудь там ад. Наверное, просто ещё не доехали.

Делать было решительно нечего. Телефон пропал, равно как и большая часть других вещей — на мне осталась лишь одежда, явно не подходящая для здешней погоды. Бессменный пейзаж за окном быстро наскучил.

Остальные пассажиры, коих был полный салон, тоже не шибко радовались своему положению, а оттого в большинстве своём молчали — лишь изредка кто-то перекидывался парой фраз, да иногда пускался в рёв чей-то ребёнок.

— Скоро приедем? — спросил я спустя какое-то время ожидания.

— Не знаю, — честно ответила Лидия Семёновна. — Может, и скоро.

Тут автобус резко остановился. Бородатый водитель, громко ругаясь, вылез наружу и, обойдя машину, принялся копаться в движке. Вскоре он вернулся в кабину, открыл вторую дверь и сказал:

— Всё, автобус дальше не поедет. Выходите.

Немного помолчав, мужчина процедил сквозь зубы:

— За проезд можете не платить.

«Как будто есть чем», — подумал я, на всякий случай покопавшись в карманах. К своему удивлению, я обнаружил в одном из них монетку.

На выходе я всё-таки положил монету на водительское сиденье. Толку от неё в загробном мире всё равно было немного, да и старика было по-человечески жалко.

Тот и правда радостным не выглядел. Выйдя наружу, я увидел водителя, стоявшего рядом с автобусом и громко ругавшегося:

— Как же меня это задолбало! Всю жизнь на лодке возил, но нет — у нас же ребрендинг, по-современному всё нужно делать! Возьми, говорят, 410-й, сейчас это модно, прям как в «Бесконечном Лете» будет! Тьфу! Доберусь до Аида — уволюсь нахер! Пошли они все…

Отведя душу, водитель сплюнул, достал сигарету и закурил.

Я же попробовал отыскать в толпе недовольных пассажиров Лидию Семёновну, но не смог.

«И что же теперь делать?» — подумал я, осматриваясь.

В обе стороны до самого горизонта шла степь. Вряд ли стоит ожидать попутных машин. Значит пойду пешком — оставаться с остальным мёртвым народом мне совершенно не хотелось.

Я шёл уже сутки. Усталости, жажды или голода я не чувствовал, что было вполне логично. За всё время по шоссе проехала только легковушка с надписью «Такси „Анубис“», но на мою протянутую в международном жесте автостопщиков руку мне показали средний палец. Машина проехала мимо и быстро скрылась вдали.

Пейзаж оставался неизменно пустым и скучным, и я, боясь остаться здесь один навсегда, уже начинал потихоньку впадать в отчаяние, как увидел далеко-далеко какую-то точку и прибавил шагу.

Дело шло к вечеру, когда я добрался до цели. Точка оказалась заправкой, к которой примыкали СТО и придорожное кафе с громким названием «Союз».

Я совершенно не хотел есть, но снова почувствовать вкус еды был не против. Правда, у меня совершенно не было денег.

«Ну и чёрт с ним! Хоть понюхаю», — решил я и вошёл внутрь красного здания.

Внутри царила атмосфера не то восьмидесятых, не то шестидесятых, не то ещё более ранних времён. Посетителей было немного. Недолго думая, я подошёл к барной стойке, которую как раз протирал никто иной, как сам Владимир Ильич Ленин.

— Приветствую, товарищ, — немного картавя, поприветствовал меня вождь Революции. — Будете что-нибудь заказывать?

— Цены бы увидеть, — сказал я, не заметив таковых в прайс-листе.

— Какие цены? У нас коммунизм!

Ленин показал на настенный плакат с надписью, гласившей: «У нас всё бесплатно и в кайф!»

— Ну хорошо, — ответил я. — Тогда давайте куриных ножек.

Ильич кивнул и крикнул куда-то в сторону:

— Эй, товарищ Троцкий! Тут твоё фирменное блюдо заказывают!

Незамеченная мною сначала дверь (на кухню, видать) открылась, и оттуда вышел полковник Сандерс.

— I am not… — начал говорить он, но был прерван Лениным:

— Да хватит аэмноткать! Давай, иди делать заказ, посетитель ждёт.

Сандерс, что-то бубня, ушёл, а вождь обратился ко мне, протянув чек:

— Тут номер вашего заказа, товарищ. Занимайте любое место — я вас позову, когда заказ будет готов.

— Ага…

Рассеянно кивнув, я отошёл от стойки. Происходящее вокруг выглядело дюже сюрреалистичным. Казалось бы, чему удивляться — в загробном мире всё возможно, но столько чудес сразу сбивало с толку.

Ноги сами привели меня к одному из столиков. Правда, за ним уже сидел Виктор Цой и, куря «Беломор», задумчиво смотрел в окно. Подумав, я сел напротив, благо музыкант даже не обратил на меня внимания.

Игнорирование меня почему-то уязвило, и я спросил:

— А вы здесь что делаете?

— Жду, когда мой «Москвич» починят, — ответил Цой, взглянув на меня и кивнув в сторону СТО.

— И долго уже ждёте?

— Долго. Что-то они не торопятся.

— Ясно.

Через несколько минут Ленин крикнул: «Заказ номер 1917!», и вскоре я уже наслаждался вкуснейшими ножками. Вроде и не хочу есть, но чёрт — как же приятно снова почувствовать вкус жареной курицы! Видимо, именно мёртвые являются лучшими гурманами — им просто незачем есть иначе как для удовольствия.

Закончив обедать, я посидел ещё немного и решил, что пора бы отправляться дальше. Попрощавшись с Цоем и Лениным, я вышел на улицу и двинулся вдоль шоссе.

К следующему утру передо мной предстал первый населённый пункт.

Ржавая табличка на покосившемся столбе гласила: «Летареченск».

Я сначала подумал, что оказался в родном Энске: те же хрущёвки, те же разбитые дороги, а иногда встречались и те же люди, ушедшие на этот свет раньше меня.

У первого прохожего я спросил, что мне делать.

— Так ты новенький? Ну, с прибытием тебя, — усмехнулся тот. — Тебе в небесную канцелярию надо — иди прямо по улице, дойдёшь до площади и увидишь её прямо перед собой.

— Угу, спасибо. А мы в раю или в аду? — поинтересовался я на всякий случай.

Мужик посмотрел на меня, как на дурачка, а потом громко засмеялся.

— Мы где-то рядом, — ответил он наконец, вытирая выступившие слёзы. — В рай и ад так просто не попасть. Надо сначала пройти туеву кучу испытаний.

— Каких испытаний? — спросил я, чувствуя какой-то подвох.

— Увидишь. И да, поторопись — уверен, что ты не один сюда попал. Рискуешь в очереди оказаться. Тогда станет на одно испытание больше, гы.

— Понял. Спасибо!

Я быстро пошёл по улице, с удивлением разглядывая дома вокруг. Это же какие испытания должны быть, чтобы люди тут просто-напросто жить оставались? Мне было не по себе.

Это чувство только усилилось, когда я дошёл до канцелярии, подозрительно напомнившей мне паспортный стол. Внутри было не лучше. Зато очереди не оказалось, что несказанно меня обрадовало. Войдя в единственную дверь, находившуюся в конце коридора, я был немедленно остановлен фразой некой дородной женщины:

— Неживой человек! Неужели вы не видите, что у нас обед?

— Разве? — я с сомнением посмотрел сначала на висевшее на двери расписание, потом на часы на столе, а затем на женщину. Та внезапно схватила часы и перевела их на несколько часов. За окном резко потемнело.

— А теперь мы уже закрыты. Немедленно покиньте помещение, — потребовала работница.

— Ой, да ладно, вы серьёзно?!

Мы несколько минут смотрели друг на друга, не моргая.

— Вы же в курсе, что мы можем вечно так глазеть? — спросила женщина.

— С радостью избавлю вас от своего общества — вы только отправьте меня в рай уже. Ну или в ад. Не принципиально.

— Ладно, — неожиданно сдалась она. — Давайте свои документы.

— Какие ещё документы? — удивился я.

— Как?! У вас нет документов?

— Паспорт потерял при смерти, остального при себе и так не было.

— Да не нужен мне ваш паспорт! Мне нужны: ваша карточка грехов из управления ангельских дел, вердикт и пропуск в рай или ад из отделения Страшного Суда, оригиналы и две копии каждого пройденного мытарства, номер вашей книжки добродетелей, ну и самое главное — справка из больницы о том, что вы действительно умерли.

— Серьёзно? То есть по мне не видно, что я умер?

— Ну, а мало ли! В общем, как соберёте все документы — тогда и приходите.

До меня начало доходить, о каких испытаниях шла речь. И если честно, это куда страшнее всех кругов ада вместе взятых! Но ничего, мы ещё повоюем.

— Вы же понимаете, что это просто… — я начал было говорить, но женщина резко меня прервала:

— Ещё один непонятливый. Охрана! Выведите его отсюда!

— Вы не имеете никакого…

— Парень, ты не слышал, что ли? Соберёшь документы — тогда и придёшь, — мне на плечо легла чья-то крупная и тяжёлая рука.

Дело принимало неприятный оборот. Но не зря же я шёл сюда несколько дней?

— Слушайте, ну вы же сами…

Дослушивать меня снова не стали. Развернув к себе, могучий охранник с ангельскими крыльями за спиной как следует ударил меня в грудь.

Удивительно, но я устоял на ногах, тщетно пытаясь вдохнуть воздух. Зато второй аналогичный удар сразу же отправил меня в небытие.

Когда я пришёл в себя, надо мной нависло два силуэта. Один из них провёл рукой по голове и облегчённо выдохнул:

— Фух, откачали!

Он был самым обычным бутербродом, которые могли быть сделаны вечно голодным студентом Михаилом. Действительно обычным. Вы когда-нибудь видели необычные бутерброды, если они состоят из сыра, колбасы и масла? Я я не говорю про форму или то, как он выполнен. Разве может хлеб с маслом и колбасой написать симфонию, нарисовать картину? Вот то то же. Даже будучи хлебом с маслом и колбасой, на который добавили еще сыр и зелень - он все равно будет хлебом с маслом, колбасой, сыром и зеленью!

Так рассуждал Миша, уплетая свой завтрак, а впереди еще ждали пары в скучном и душном универе. Любимая футболка, черная куртка, тактика на руках и берцы на ногах. Как же все это было мило сердцу молодого человека 23 лет. Его короткие черные волосы, стального цвета глаза, а так же лицо одухотворенного маньяка-убийцы не располагали к новым знакомствам. Но Михаилу было плевать. Так, в компании двух мешков под глазами, он уверенно топал к машине.

Уже после занятий, обедая в местном общепите и параллельно лайкая мемасики вконтакте, он увидел звонок от неизвестного номера.

— Слушаю, — проговорил молодой человек, делая глоток колы

— М...Миша? Это правда ты? Как я рада тебя слышать! Не бросай трубку, пожалуйста, умоляю! — голос молодой девушки звенел от напряжения и страха.

Парню стоило титанических усилий не сбросить звонок, а после швырнуть телефон в стену и хорошенько потоптаться на его обломках, сожрав симкарту или засунув ее в жопу тому, кто дал этой девушке его номер

--Какого. Хуя. Тебе. Надо? — сквозь сжатые зубы проговорил он

Из трубки слышались всхлипы.

— Ты же в паранормальных явлениях разбираешься? Ты сам говорил. А еще что у тебя бабка колдовала. И дед знахарем был. Ты это рассказывал до того как... — в трубке повисло молчание, видимо, говорившая сама испугалась того, что только что сказала. — Прошу, помоги. Адрес же помнишь?

— Ну знаю, и что? Мне то какая разница? Пусть он тебя порвет, сожрет, изнасилует, утащит в Ад, Миктлан, Навь, к мамаше админа МДК в постель. Думаю, это будет достойной платой за то как ты со мной поступила. Хочешь совет? Иди нахуй. А лучше — попроси этого уебана Семена, на пару с которым вы меня "отъебали". Ты — клеветой, а он — тем что уебок.

Из трубки слушалось лишь напряженное молчание и редкие вздохи.

— В общем, через минут тридцать буду, и только попробуй что то выкинуть, — как то грустно проговорил парень и окончил разговор

Эта сигарета была уже шестой за последние 30 минут, но нервная дрожь из рук никуда не ушла. Наконец, не выдержав, Михаил в исступлении несколько раз ударил по рулю машины. Слишком болезненны были воспоминания. Сначала — клевета от девушки, которой он доверял больше, чем собственным родителям, потом — друг, который поверил во всю чепуху, что ему налили в уши и накинувшийся на не ожидающего подвоха Михаила.

Тогда парень долго приходил в себя от шока. "За что? Что я сделал? Почему? Зачем?" — часто шептал он в темноту. Антидепрессанты, алкоголь, табак, лезвия у вен, биение головой об стены. Не спасали ни визиты друзей, ни слова поддержки от товарищей в интернете. Тупая и ноющая боль сидела в районе груди и жрала сердце, душу и внутренние органы. Стало трудно дышать, появилась бессонница и панические атаки....

...А потом пришла Тьма....

Сначала легкий шёпот, перерастающий в голос девушки, нежно зовущий тебя по имени, становящийся все громче, и громче. Ты тянешься к нему, а Она обещает тебе дорогу к знанию, сокрытому в ней, избавлению от боли и Силу, что поможет во всем. Просто прими в свое сердце бесконечно мудрую Тьму. Не бойся ее. Зло — не Она, зло — это люди.

....И парень отдался ей....

Выйдя из машины и выкинув бычок в сторону, он направился к крыльцу большого и светлого дома. "Уходи от света!" — заорал у него где то в голове шипящий голос из одной старой игрушки. Что ж, подобные змейки как у ее главного героя в определенные моменты жизни явно бы не помешали.

Она уже ждала его на крыльце. Все такая же красивая. Красивая настолько, что хотелось утонуть в синеве этих глаз (и хорошенько в них плюнуть), ее лицом можно было любоваться вечность, а черные, как смоль длинные волосы развевались на ветру (ну давай, схвати ее за эти волосы и пересчитай ее лицом каждый угол, а зубами - каждую ступеньку). Она совсем не изменилась.

Ждет. Боится подойти первая. Знает, кошка, чье мясо съела.

— А ведь ты тогда даже не извинилась, Настя, — буркнул парень, обходя ее и заходя в дом. Все такая же обстановка обычного русского частного дома. Но опустим подробности того, где что стояло и как было подметено.

Молодой человек прошел на кухню и сел за стол. Приятно пахло чаем, две кружки которого приветливо стояли на столе в компании с пирожками.

Анастасия села напротив и склонила голову на бок, размешивая чай в стакане.

— Так, а этот... Этот герой придет? — спросил Миша, отхлебывая немного и наслаждаясь вкусом

Девушка лишь выронила ложку и подняла на парня заплаканные глаза.

— Он разбился на машине неделю назад. — глухо проговорила она и из ее глаз побежали слезы

Как то глухо. Слишком глухо что бы подумать, что она уж очень сильно горюет.

— Ну что же, собаке — собачья смерть, — бросил Миша, откусывая кусок пирожка.

Крепкий кулачок упал на стол

— Как ты так можешь говорить?! Он же твой...

— Кто? Ну же, скажи! Друг? Пиздобол он, вот кто. Ну и конченная скотина, раз кидает верящих ему людей, веря любому говну, которое про них ему льют в уши, и бросается на них с кулаками!

В покрасневших глазах девушки начал мелькать страх

— Ты... Ты изменился.

— Спасибо, блять, заметила.

— Это моя вина?

— Ваша, девочка моя, ваша. Так наебать нужно постараться.

— Но... Но... Семен стал к тебе тогда лучше относиться...

И вот тут Миша рассмеялся. Чистым, безумно веселым смехом, вытирая выступившие одновременно от смеха и боли слезы на глазах.

— Ты, сука, хоть понимаешь что сейчас сказала? Или может тебе показать, какое отношение у меня было с жизнью после вас вообще? — он задрал рукава, демонстрируя страшные шрамы по длине всей руки

Глаза девушки вновь наполнились слезами.

— Ну ладно, хуй с ним, дела давно минувших дней. Скам кидает и плюет в душу. Так зачем ты меня вызвала?

Девушка подняла заплаканный взгляд на молодого человека и начала свой рассказ:

— Когда я получила сообщение о смерти Семена, я не находила себе места. Словно вырвали что то из души (Конечно, блять, как меня кинули — так пиздец как заобщались). А потом странные вещи начались. То вещи куда то пропадут, то передвинется что то. Недавно скрипы и шорохи слышала ночью. А совсем... Совсем недавно, вчера вечером, чувствовала как меня кто то душить пытался, или толкать. Мне страшно, прошу, помоги! - она начала реветь.

— Это — дух мщения, уууу. Ладно, так и быть, показывай где бабайка живет, будем играть в Константина.

Обстановка в доме становилась неспокойной. Приближались сумерки, и мрак уже вальяжно расположился в некоторых углах дома. Резкий удар по стене и зловещий смех были ответом на слова парня, после чего был звук, как будто пробежала толпа разъяренных кошек, шкрябая коготками по потолку.

Руки молодого человека непроизвольно сжались, волосы встали дыбом, а верхняя губа непроизвольно поднялась, обнажив ровный строй белых зубов. Так он обычно реагировал на все сверхъестественное. Похоже девушка не врала, ибо доказательства Миша только что получил. Девушка тихо сидела на стуле и дрожала всем телом.

— Так и будешь дрожать как мышка под веником, или мы уже пойдем?

— Д...Д...д-д-да... к-к-к-конечно.... п-п-подвал..... - заикаясь, затараторила Анастасия

В коридоре была сплошная свистопляска теней. Словно живые они носились по потолку, устроив догонялки с лучами света от мигающих светильников и лампочек. Наконец, один из них не выдержал и лампочка в нем с треском перегорела. Девушка инстинктивно прижалась к молодому человеку, но тот лишь оттолкнул ее ("Блять, как будто слизняка обнял" — звучал у него в голове голос Тьмы). Та тихонько заскулила и парень сам прошел вперед. Где находится подвал он знал. Сколько вещей он помог туда перетащить (неблагодарная тварь).

Настя и Миша пошли в подвал.

— Вот тут были страшные шорохи и звуки.

— Ладно, иди отсюда, девочка, мне одному побыть надо (Правильно, пошли ее и мы останемся тут вдвоем)

Бросив на прощание полный боли взгляд, девушка удалилась.

Молодой человек походил по помещению, принюхался к воздуху и осмотрел возможные следы. Наконец, это ему надоело, и он, встав посреди подвала, громко заорал: "Выходи, ебака страшная!"

Тут же похолодало в помещении, жуткий холод сковал члены молодого человека. Понял он что не с простым существом его нелегкая свела. Из стены вышло нечто. Пулей вылетев из подвала и закрыв за собой дверь, он навалился на нее всем весом. Нельзя дать этой твари выйти.

— Настя, звони ментам, пожарным, людям в черном, а лучше — беги отсюда нахуй! Оно злое и хочет жрать. Очень хочет.

— Что там такое? — испуганно взвизгнула девушка, глядя на вздрагивающую под ударами дверь.

Подняв полные дикого ужаса глаза на Настю, Миша заставил сердце той съежиться и упасть куда то в район желудка, перед тем как дверь слетела с петель.

— Это был Альберт Эйнштейн...