CatOrKot

Пройдя путь в тысячи километров, я повидал многое. Не знаю, почему в голову пришла идея записывать всё это, но я буду. Мал шанс, что кому-либо удастся найти этот дневник. Меня зовут Сириус.

Мой мир мёртв. Разрушен бесконечными войнами, биологическим оружием. Впрочем, он убит людьми

***

Не помню, сколько дней я бреду по этой пустыне, не зная, есть ли у неё конец. Последний город я видел месяц… Или два, а может, и три назад. Оттуда я вышел направляясь за трубопроводом. Иногда трубопровод уходит под песок, указывая на контрольный узел. Стоит откинуть песок и можно увидеть небольшую дверцу, за которой меня ждут припасы и ночлег. Затем, снова путь. Ведомый неизвестно чем, идущий неизвестно куда человек.

Четыре года назад эта война закончилась, оставив примерно одного выжившего на миллион. Последним ходом наших государств было биологическое оружие. Один на миллион, вот такой я уникальный. Вот только мне бы хотелось оказаться среди мертвецов. Лучше бы я сдох в тот день, чем обречен шагать в одиночку. Да я согласен был умереть тогда, даже согласен был сгореть запертый в комнате. Слишком слабый, чтобы убить себя. Слишком сильный, чтобы просто помереть. Ладно, если в этой дряхлой книженции я буду расписывать свои бесконечные скитания, возможно, убью еще одного выжившего скукой.

Случилось это около года назад, если верить отметкам на сумке. Конечно, не забудь я отметить один из дней. Тогда я и набрёл на углубление трубопровода — решив пополнить запасы, по привычке раскидал песок ногой, а затем со всех сил приложился к повидавшей виды дверце. Как я узнал позже, там уже были гости.

Как я понял это? Стоило открыть колодец, как в миллиметре от моей головы пролетела пуля.

— Ах ты сын говна! — вскрикнул я, оттолкнувшись ногами и упав на задницу, погрузившись в песок.

— Пошел нахер, обмудок! — раздалось мне в ответ

Учитывая ситуацию, я решил, что стоило бы разжиться и припасами этого ублюдка. Достав из-за плеча старенькую винтовку я заглянул в магазин. Ну, почти полный, а еще один в рюкзаке.

— Сейчас посмотрим, как ты у меня заговоришь, агрессивный мудак! — вскрикнул я и вставил магазин, а затем снял предохранитель и спрыгнул в люк.

Тупой идиот не ожидал такого хода от меня, а я не ожидал, что глубина окажется куда больше стандартной.

Очнулся не знаю через сколько, по ощущениям мне было настолько дерьмово, насколько может ощущать себя человек провалившийся в яму. Всё тело онемело, а подомной лежало еще теплое тело, без признаков жизни. Похоже, тело этого ублюдка спасло меня от смерти. С трудом нащупав в темноте рюкзак, мне удалось найти в нём спички. Дрожащими руками зажег спичку, о чем спустя секунду я пожалел. Не стоило мне этого видеть. Из моей ноги, на уровне бедра, словно выломанная ветвь торчала кость, оттягивая мясо вверх. Левая нога выглядела не лучше, выгнутая ниже колена, словно дуга она ясно давала понять, что сломана.

Сердце забилось в бешенном ритме, каждым ударом разгоняя кровь всё сильнее, словно атакующие с тараном кровь пробивалась сквозь рану на ноге, в панике я стал рыться в рюкзаке, пытаясь найти что-то похожее на бинты, но как бинтовать открытый перелом? Тогда было решено наложить жгут и затянуть его как можно сильнее. Два часа, у меня есть два часа максимум, прежде чем ткани начнут отмирать. Затем, при должном везении, кровь свернётся и я не подохну.

В мою голову пришла наитупейшая мысль,орать и звать на помощь в надежде, что кто-то придёт. Один выживший на миллион, еще один такой выживший остывал рядом. В огромном пустом мире. Потеря крови ощущалась. Мысли с трудом улавливались, перспектива умереть уже не была такой страшной. Да и все-равно, сложновато жить таким образом. Сняв защелку я снял жруг и последний раз взглянул вверх, на звёздное небо, сквозь дыру колодца, я увидел силуэт.

Очнулся я в незнакомом для меня месте, несмотря на прошедшую войну оно выглядело нетронутым. Обычная квартира, не считая кучи медицинского оборудования, а также ящиков с припасами и прочего. Обе мои ноги были надежно зафиксированы в нормальном для них положении, при помощи подручных, и не только, материалов. Рваная рана была отлично зашита.

— Не знаю, когда ты сможешь встать на ноги. Я сделал всё, что смог, — раздалось справа от меня. — Тебе повезло, что я услышал твой крик. Нужно быть последним идиотом, чтобы провалиться в канализацию.

Его голос был безжизненным, обернуться в его сторону мне не удалось, в теле совсем не было сил.

— Не стоит двигаться, ты потерял много крови, а еще я дал тебе обезболивающих. Не ворочайся, я итак покажусь тебе, — стул скрипнул, и, тяжело шагая, он приблизился ко мне, а затем наклонился. — Доволен?

Не только его голос был таким, в его глазах виднелась лишь пустота, словно приходилось смотреть в глаза куклы. Строгие черты лица делали его похожим на бывалого вояку, повидавшего многое, а мёртвый взгляд лишь усиливал это сходство.

Мои попытки что-либо произнести не увенчались успехом, только лишь хрип.

— Даже не пытайся — так, как ты визжал, любой бы связки сорвал к чертям, но не беспокойся, голос скоро появится. Сейчас принесу еды, тебе нужно набраться сил. К сожалению, на вкус моя стряпня как дерьмо, но приходится готовить из всего, что не ядовито.

Как оказалось позже, по виду это тоже дерьмо. Это всё выглядело как фантазия копрофила, меня кормили с ложечки чем-то, похожим по всем, абсолютно всем параметрам на дерьмо. Готовить Клаус совершенно не умел. Его имя удалось узнать позже, где-то через две недели, когда я уже смог говорить. Всё это время меня изводили ужасные боли, зуд и стыд. Крайне стыдно, когда за тобой ухаживает другой, почти незнакомый тебе человек. К тому времени я уже и забыл, что такое стыд. После того, как Клаус покормит меня, он отходил в другую комнату. С ложкой и тарелкой, несмотря на то, что к этому моменту он уже пообедал сам.

— Неужели у тебя живёт ещё выживший, — поинтересовался я, указывая на соседнюю комнату.

— Ага, там моя дочь. Раэль. Хорошая девчонка, вся в свою мать, — при разговоре о ней его лицо оживало, тогда я впервые узнал о ней. И о том, что Клаус может улыбаться. — Хочешь, я вас познакомлю?

— С радостью. Для меня каждый увиденный человек словно праздник, а тут вас двое! Только я пока особо не смогу ходить, сам ведь видишь, — ухмыляясь я взглядом указал на перебитые ноги.

— Да ладно тебе, инвалид. Я не так стар, чтобы тебя отнести к дочери. Хватайся за плечи, — и я ухватился. Слегка покачнувшись, он поднял меня и понёс к ней

В тот момент я не задавался вопросом, почему Раэль не выходит сама, почему я никогда не слышал её голоса.

Её комната напоминала обычную детскую, куча мягких игрушек, разрисованные мелками стены, и кровать, на которой лежала она. Красивая девушка, с каштановыми волосами и бледным лицом. В этот момент моё сердце сжалось, ведь она никак не отреагировала на меня.

Клаус усадил меня рядом, правый уголок её рта слегка подёргивался, словно в попытках улыбнуться, а взгляд был устремлён строго между нами.

— Она не улыбается, это спазмы. Раньше мы вместе с ней время от времени выходили за припасами, и наткнулись на такого же безумца, как тот парень в колодце, — в этот момент его лицо было переполнено гневом, а сухожилия на кулаках были напряжены, будь у него длинные ногти, он бы уже пробил себе кожу на ладони, — Он просто взял и без слов начал палить по нам! Почему сразу нужно стрелять? Людей и так осталось хоть на пальцах пересчитывай! Многие с ума сошли

И он был прав.

— Тогда почему ты спас меня? Зачем? Почему ты решил, что я не убил его просто так?

— Кровожадный безумец не стал бы звать на помощь столь отчаянным голосом. Да и стрелял только тот парень, у тебя винтовка до блеска начищена — после этого он ухмыльнулся и продолжил говорить, — До войны я был нейрохирургом, спасал людей. Да даже в военное время занимался этим же. Когда Раэль ранили в голову, следующим моим шагом был выстрел в того ублюдка. Сразу наповал. Вот только рана у неё серьезная была, пуля застряла. Я больше суток пытался её спасти, но спас только её тело.

— И да, не обращай внимания на моё отношение к ней. Я просто хочу считать, что там осталось что-то от моей дочери. Глубоко внутри, несмотря на это.

Он вышел из комнаты, вытирая слёзы рукавом рубашки, а я остался наедине с Раэль.

— Ну, давай познакомимся! Меня зовут Сириус, а ты Раэль. Теперь я твой друг!

Время летело незаметно, день проносился за днём, неделя за неделей. Всё это время я играл с ней в комнате, плюшевыми игрушками. Её глаз все так-же смотрел в одну точку, так что я садился напротив её взгляда и общался с ней. Обо всём! Рассказывал, как путешествовал, что видел. Принимал сокращения её лицевых мышц за эмоции, в надежде что внутри и правда что-то осталось от дочери Клауса. Время от времени можно было застать его улыбающимся, когда он наблюдал за мной и Раэль.

— Знаешь, она была очень энергичной. Вечно носилась вокруг меня, с кучей вопросов. Постоянно влезала в неприятности, за её энергичность наш кот часто царапал её. Тишину любил. Раэль никогда не обижалась, всегда шла вперёд и прощала всех, помогала окружающим. Альтруист, я гордился ней.

Если убеждать себя, что она смотрит на меня, и что все эти подёргивания - её попытки в эмоции, становилось проще. Со временем я стал ухаживать за ней больше. Капал в глаза солевой раствор, чтобы они не пересыхали. Вечером закрывал их. Это привязывало меня к ней всё больше, для меня она уже не была беспомощным овощем. Скорее, как очень маленькая сестра, за которой я с детства ухаживал. У Клауса нашлись книги со сказками и я стал читать ей перед сном. Надеюсь, ей это нравилось.

Время шло, кости восстанавливались и между уходом за Раэль, Клаус помогал мне встать на ноги, где-то спустя пять месяцев я смог более-менее уверенно ходить. Тогда я и взял её на руки, и вынес на улицу. Просто для того, чтобы она посмотрела на мёртвый город, который теперь обрастал зеленью. Я уже привык к скелетам на улицах, на проросшие сквозь пустые глазницы черепов цветы, на побеги деревьев между рёбрами. Для меня это стало естественно, даже красиво.

Я радовался, что смог показать ей этот мир. Столь ужасный и прекрасный. Радовался, что вынес на свежий воздух. Увлекшись даже не услышал, как сзади подошел Клаус и притронулся к моему плечу.

— Нам нужно поговорить, отнеси Раэль в комнату и подойди сюда, мой хромой друг.

Спустя пару мгновений я стоял рядом с ним и понимал, что нам предстоял тяжелый разговор.

— Спасибо, что всё это время был с ней. Я очень благодарен тебе, правда. Несмотря на то, что на самом деле она давно мертва, что с момента как в неё выстрелили моей дочери не стало. Как бы не было трудно это осознавать, всё это просто мой воздушный замок, в котором я поселил тебя. Помоги, прошу тебя, — он упал на колени, повернулся ко мне. Из его глаз текли слёзы, лицо исказилось в гримасе страдания, — Прошу тебя, убей её. Сделай то, что я не могу сделать столько лет. Избавь её от страданий, не заставляй отца делать это.

Повисла тишина, и лишь шепот листьев давал понять, что время все еще идет своим ходом. Он был прав, как бы больно мне не было слышать его слов. Там нет её. В этой пустой оболочке. Несмотря на то, что я понимал это, была еще одна важная деталь. Если не станет её — следующим будет он.

— Ты спас мне жизнь, Клаус. Спас, несмотря на то, что это было для тебя рискованно. И раз ты просишь меня о таком, я попрошу тебя пообещать только одно. Не убей себя, ведь этому миру нужны такие люди как ты.

— Обещаю. И спасибо тебе за это, Сириус. Спасибо. Прошу, сделай это безболезненно.

Мы стояли с ним, над его дочерью. Даже не смотря на мои старания сдержать свой страх, всё тело дрожало, а по лицу стекал холодный пот.

Клаус наклонился над ней и поцеловал в лоб, а затем тихо прошептал: “Прощай, доченька”

— Сделай это, пожалуйста, — после этих слов он отвернулся и сомкнул руки за спиной.

Резкий удар в сонную артерию и небольшой надрез, её лицо ни капли не изменилось. Никаких признаков реакции на боль, на страх. Просто оболочка былой Раэль. Кровь тёмным потоком хлынула на плюшевого мишку, с которым мы игрались в первый день. Спустя время её дыхание остановилось. Я в последний раз закрыл её глаз.

Мы похоронили её под деревом дуба, в десяти метрах от дома. Сделали небольшое надгробие из валуна и выложили игрушки, настала пора мне уходить.

— Прощай, Сириус. И спасибо за всё. Вот, держи, — он вручил мне кулон с двумя фотографиями. На одной стороне его фото, на другой Раэль, как же её улыбка красива.

Уходя из его дома я знал, что он не сдержит обещания. Через два дня я вернулся и похоронил его, всё под тем же дубом. После я дал волю всему, что скопилось во мне, и рыдая бил кулаками землю, так я провёл два часа.

Так и закончилась история Клауса и Раэль, а я, хромая, двинулся дальше. Кулон покачивался на моей шее.

Тим помнил тот день. Как и тогда, сейчас он стоял на холме в парке. Улыбка до ушей и тепло на душе… Тогда все восторгались, что на жизненный отрезок выпало аж два тысячелетия, отмечали с куражом и отрывом, искренним счастьем в глазах и легкостью на душе.

В однокомнатной квартире-студии пахло елью и свежевыпеченным тыквенным пирогом. Разноцветные гирлянды украшали периметр окон, коих была всего два. На диване, свернувшись в клубок, лежал толстый серый кот с желтыми глазами, которые пристали следили за передвижениями хозяина.

Тим вовсе не был счастлив. Несмотря на украшенное жилище, которое стало таким лишь благодаря скорому приезду родителей, он чувствовал пустоту. Нет, у него были друзья, куча знакомых, студенческий билет престижного ВУЗ-а, даже теплый плед и домашнее животное, но…

Открыв дверь родителям, владелец квартиры непроизвольно улыбнулся. Подарки, радостные взгляды родных сердцу людей ― все это поднимает настроение, особенно в канун удивительного праздника.

― Я выйду прогуляться. Вы пока располагайтесь, пирог уже готов. Стол накрыт, вы, наверное, жутко проголодались, пап, так что можете перекусить.

― Да, спасибо. Кстати, бабушка не смогла приехать, спина больная, ну, ты знаешь. Вот тебе передала подарок, можешь с собой взять, на улице распакуешь, ― как всегда спокойным голосом произнес отец.

― Ого, спасибо, но пап, как так?Бабушка одну оставили? Это же Новый год, да и не абы какой! Что за идиотизм, аж настроение испортили...

― Не переживай, к бабушке отмечает с дедом, твоим дядей Валерой, а он еще и сына с женой берет, так что все в порядке. Ты только постарайся не опоздать на бой курантов, идет?

― Конечно. Просто планировал выйти воздухом подышать. Кстати говоря, совсем забыл — кота не кормите, он на диете, вон как растолстел, обжора.

Тим вышел из квартиры, захлопнув дверь. Выйдя на улицу, он достал из кармана сигарету и двинулся на центральную площадь. Особого смысла он в этом не видел, как, впрочем, и во всех своих действиях он его не находил, но не стоять же на месте, тем более около подъезда куча детворы резвилось. Курить около них не хотелось, а то мигом бабки и мамаши набегут, начнут ругаться и кричать. Пройдя вдоль аллеи, Тим, наконец, добрался до красочной площади.

На противоположной стороне площади виднелась аллея, разукрашенная фонариками, белтлайтами и праздничными вывесками. Однако туда идти не хотелось, а вот желание покурить определённо имелось. Ни один магазин уже не работал, да и людей с сигаретой в руках не было… И в этот момент, опомнившись от рассуждений и вернув взгляд на ту самую аллею, ею был замечен манящий красный огонек на конце белой палочки, что то и дело оказывалась во рту парня с длинными темными волосами.

Тим витал в своих мыслях, он думал о тех событиях, что произошли с ним за год. Парадоксальность мышления Тима была такова, что мысли ему эти самые вовсе не нравились. Они его угнетали, но он продолжал их развивать. Вспоминая лето, на лице у юноши появилось нечто смахивающее на улыбку. Путешествие на Алтай, трехдневный поход в горы, сплав по реке. Это было удивительно и прекр…

― Здравствуй, с наступающим тебя!

― Ой! Да. Добрый вечер, в смысле... Привет. И тебя! ― слегка растерявшись ответил Тим..

― Слушай, у тебя сигареты не будет? ― смущённо спросила девочка. Она была одета в большой теплый пуховик белого цвета. В её глазах зеленого цвета отражался свет от гирлянд, а на темных волосах, словно на ночном небе звезды, искрились снежинки.

― Конечно, держи, зажигалку дать? ― Тиму очень нравилась не наигранность и какое-то ребячество в действиях этой девчонки.

― Да, спасибо. А ты тут чего один стоишь? Ждешь друзей? Ой, ну точно ждешь, я пойду, чтоб не мешать…

― Эй, не уходи, никого я не жду! Все друзья у меня разъехались по дачам и курортам. Меня, кстати, Тимом зовут. А тебя?

― А я Ника. Только не Вероника, просто Ника. Вот. ― затянувшись, ответила она.

― Здорово. Кстати, почему ты одна? В такую то ночь.

― Решила вот прогуляться, дома хоть и очень уютно, но суета прям не дает покоя. И вообще, я часто выхожу одна гулять. Идешь себе и идешь. Мысли в голове вместе с тобой шагают, размышления о том, о сём. Больше всего люблю в парк неподалёку отсюда заглядывать. Там есть один холм, с него видно почти весь город. Как говориться, весь мир на ладони. Ночью там особенно красиво… ― Ника задумалась, она просто смотрела вдаль, сигарета в её руке уже почти истлела целиком, но девушка не торопилась докуривать.

― Вау, это очень странно, просто…

― Просто что?

― Я тоже люблю бродить один, особенно летом часто выбирался из дома чтоб, не знаю, в себе побыть что ли. Столько чувств охватывает в моменты ностальгии, а она всегда посещает во время таких прогулок. ― Тим все больше удивлялся. Он говорил с человеком доселе незнакомым, что стоит отметить, всего пару минут, но столь приятной беседы у него не было давно.

― Ой, время уже без пяти 9 минут Новый год. Пора бежать, а то все расстроятся!

― Погоди! Стой, может сходим в парк?

― Сейчас? Тим,

― Да, прям сейчас пойдем. У меня тоже семья приехала, ну и пускай. Не знаю, как у тебя, но я обычно в этот день после пышного стола ложусь спать, просыпаюсь, и уже Новый год. Разве это праздник? Пойдем вместе прогуляемся, Ник. Понимаю, мы совсем не знакомы, однако это Новый год! Не сделать ли просто то, что хочется?! Если, тебе, конечно, хочется. Я настаивать не буду.

― Побежали, только с тебя одна вещь, ― Ника подмигнула и ухмыльнулась.

― Держи, ― расхохотавшись сказал Тим, протягивая сигарету. ― Курить вредно вообще-то!

― Ты не Минздрав, не пытайся меня обмануть, ― подкалывала радостная девчонка.

Спустя полчаса оба уже стояли на том самом холме. Тим достал шоколадку, разделил её пополам и вручил часть Нике.

― Благодарю, молодой человек, ― хихикая сказала девчонка.

― Да что вы, леди, не стоит! ― подыграл Тим.

Тишина, казалось никто не нарушал покой обитателей животного мира. Озеро, что находилось в парке, не замерзло, а потому водная гладь отражала разноцветные краски взрывающихся то тут, то там фейерверков.

― Тим, а ты веришь в чудо?

― В чудо? Нет, не верю. Чудеса случаются лишь в фантазии сценаристов, создающих очередную историю, которая должна тронуть читателей до глубины души. Или в фильмах, которые, полагаясь на огромные цифры бюджета, заставляют зрителей пустить скупую слезу счастья после финальных титров. А в реальности всё совсем по-другому. Судьба, словно издеваясь, забрасывает нас в странные ситуации, желая узнать – как же этот глупенький человечек выкрутится на этот раз? Но не важно – плывёшь ли ты по течению или стараешься противопоставить себя всем и вся – чуда не случится.

Одинокая снежинка опустилась на ресницу Ники и тут же, всего за миг, растаяла.

Переливающиеся всеми цветами радуги фейерверки походили на танцующие языки пламени.

Прошло ровно восемнадцать лет с того самого дня. Тим снова очутился парке. Стоял все на том же холме и уже попросту не реагировал на постоянные звуки хлопушек и взрывов.

Внезапно что-то каснулось его руки, сжав ладонь осторожной, но цепкой хваткой.

― Ответь, ― раздался совсем рядом голос, пытавшийся перекричать витавший над парком шум и гам, голос, который он постоянно слышал в своих снах, – ты веришь в чудо?

― Да, верю, и всегда верил. ― произнес Тим, достав шоколадку и разделив её пополам…

Мой труп. Мозг умер минуту назад, и сейчас в кучке мяса начинаются новые процессы, а кишечная флора еще не знает, что носитель мёртв. Дряблое, изношенное тело, легкая залысина и желтые, испорченные никотином зубы. За ухом мигает имплант, синими, значит передача прошла успешно.

— Ну и урод же я был.

Новое тело плохо слушается, синтетические мышцы скрипят при каждом движении. Левый глаз сбоит, картинка идёт лёгкой рябью. Надо будет заказать нормальное, биологическое, а пока перебьюсь синтетикой. В руке труп сжимает початую бутылку пива, из горлышка на линолеум течёт пенистое. Ох и глупо я умер…стоп, а как это произошло?

Стало страшно. По спине пробежала фантомная дрожь.

— Я вернулся домой, сел в кресло…но я не брал пиво…чёрт.

Проковылял на кухню, холодильник долго не хотел признавать хозяина, пришлось восстанавливать доступ и переиначивать. Внутри обнаружилась упаковка пива, одной не хватает. Медленно закрыл дверцу и попятился прочь пока не упёрся в стену. Я умер и часть памяти пропала. Пропала?

— Нет.

А я, это я? Посмотрел в сторону трупа, через дверной проём видно только ноги, на ступнях чёрные носки. Мимо проёма прошел кот, свернул к трупу и горестно замяукал.

— Я что, просто копия? Я на самом деле мёртв?

Сознание начало конвульсировать в синтетической клетке, посылая приказы которые тело не может выполнить. Кот вошел на кухню, подошёл ко мне, вопросительно мяукнул. Я на автомате почесал его за ухом, как делал это всегда, кот мявкнул и блаженно выгнулся.

Почесывая животное припомнил как взял его из питомника, как носил к ветеринару. Положив коту корма вернулся к трупу, имплант потух. Нет, я не могу быть копией, просто часть памяти повредилась и была отфильтрована. Это делает меня другой личностью? Сомневаюсь. Я помню всё, кроме пяти минут перед смертью и самой смерти.

А может всё-таки копия? Как в старых компьютерах? Когда при переносе просто копировали, а оригинал…уничтожали. С трудом подавил волну паники.

— Нет, нет, мы ведь уже давно не те варвары. У нас всё иначе.

Или нам так говорят, подумай, с точки зрения общества нет разницы, оригинал или копия. Даже мать родная не отличит. Так какой смысл заморачиваться?

Дико захотелось напиться.

— Успокойся. Какой смысл теперь над этим заморачиваться?

Так ведь умный дом уже заказал биологическое тело. Тебя скопируют в него и сотрут. А синтетика на лом, или в страны третьего мира. Я полез в Сеть, проверять статус заказа. Так и есть, тело заказано в момент смерти, будет готово через неделю. Дом уведомил что через 14 минут прибудут уборщики за трупом. Я на автомате проверил параметры заказа, точная копия оригинала, только моложе, да со всеми био-наворотами, типа долгой жизни и иммунитета ко всем болезням. Внимание привлекла маленькая реклама в уголке зрения. Улыбчивый мужчина рекламирует защищённый и удаленный банк данных.

— Управляйте своими телами находясь в полной безопасности! Без потерь памяти и рисков, всего за двенадцать тысяч в месяц! Фирма Онисинт даёт гарантию качества!

Вот решение, как удачно. Я нервно хохотнул и осёкся.

— Онисинт?

Взгляд упал на предплечье, у самого сгиба локтя крохотная тату «Онисинт». Ну конечно, я же брал эту оболочку по акции, за копейки. Чего им стоило прошить кибермозг на повышение паранойи и страха в отношении смерти? А потом просто подсунуть рекламу своего дата-центра, гляди те как удобно, решение всех ваших посмертных страхов.

— Вот ведь твари…В следующий раз буду брать нормальную оболочку, а не фуфло от этих лохотронщиков.

— Да, именно так, — чудаковатый на вид старик в яркой рясе и колпаке загадочно гладил свою длинную седую бороду.

— Хорошо. Какой у вас опыт работы в сфере информационных технологий?

— О! Огромный! Можете не сомневаться.

— Отлично. Только почему ваше резюме написано чернилами на пергаменте? Неважно. Наш предыдущий системный администратор ушел с работы, и у нас острая нехватка кадров. Мы не привыкли судить людей по внешнему виду.

— Никогда не судите книгу по обложке, всегда обращайте внимание на естество вещей, на содержание, — глубокомысленно изрек старик.

— Ага, да. Вы умеете работать с Linux?

— Я в совершенстве владею многими видами магии, можете даже не сомневаться.

— Чувство юмора у вас отличное, это хорошо. Вы нам подходите, — озадаченно произнес гендиректор, — наш специалист проведет маленькую проверку.

— Здравствуйте, — бородатый мужчина средних лет пожал руку Мерлину, — вот вам ПК, ваша задача установить данный дистрибутив Linux, все настроить, поднять сервер, разместить на нем простенький сайт, настроить FTP и бэкапы. Флэшка с образом уже воткнута, приступайте.

Мерлин сел за стол, осмотрел компьютер, неуверенным движением нажал на кнопку включения и начал всматриваться в монитор. После он положил одну руку на системный блок, вторую на монитор, и начал что-то шептать:

— Линуксус инсталус, настраиватус, хостус подниматус.

— Шеф, вы уверены, что он адекватный? — спросил шепотом админ гендиректора.

— Не знаю, уже начинаю сомнева...

— Готово! Должен признать, это очень продвинутая магия, но я не был бы великим волшебником, если бы не совладал с ней.

— Вы даже к клавиатуре не притронулись! Простите, но если это какая-то шутка!

— Тише, тише, Сергей Сергеевич, проверьте работу, — спокойно произнес гендиректор.

Админ с недовольным лицом подошел к компьютеру и весьма удивился, увидев bash. Он нервно взял клавиатуру и открыл логи.

— Да не может быть.

— Может, милый мой, может. Проще простого, — довольно произнес старик.

— Безупречная работа, идеально, — подчеркнул бывалый айтишник.

— Поздравляю, вы приняты на работу! Сергей Сергеевич покажет вам ваше рабочее место.

Спустя некоторое время админ показывал Мерлину их среду обитания. Он завел его в маленькую пыльную каморку, гордо именуемую «серверной». Старое оборудование гудело, что больше походило на предсмертные хрипы. Среди всего этого бардака стояло два больших стола. Один более или менее прибранный, а на втором, кажется, завелась неизведанная форма жизни.

— Вот комп, тут различная литература, советую прочесть. Там вот валяется инструментарий, с остальным разберешься сам. До скорого.

Сергей Сергеевич покинул серверную, оставив Мерлина наедине со всем разнообразием хаоса, что творился в этой комнате.

— Какой бедлам, однако. Не мешала бы уборка...

Админ открыл дверь и уронил челюсть на пол. Серверная блестела, все было разложено по местам, оборудование было как новое, а Мерлин сидел и читал Михаэля Кофлера «Linux. Полное руководство».

— Да тут никогда так чисто не было с момента основания компании. Ты это за сорок минут успел сделать?

— Тут было так грязно, это меня раздражало, я не мог сосредоточиться.

— Окей, ты явно лучше предыдущего парня...

***

Следующие полтора года прошли незаметно. Все работало отлично, сервер не падал, критических сбоев не было, бухгалтерия занималась сама собой, бедная Зинаида Ильинична до сих пор думает, что так и надо. Но сегодня Мерлин принес заявление на уход.

— Ты уверен в этом? — взахлеб рыдая, спросил Сергей Сергеевич.

— Да, к сожалению, я вынужден уйти.

— Брат, мне будет так тебя не хватать.

— И мне тебя, братан мой. Но помни, я буду всегда с тобой, в нашей маленькой серверной.

— Очень жаль терять такого ценного кадра, — с горечью в голосе произнес гендиректор, — двери нашей компании всегда открыты для вас.

— Благодарю, но нам пора прощаться, не забывайте меня, — Мерлин щелкнул пальцами, и на его месте уже стояло пять ящиков пива.

— Никогда не забудем.

С такими мыслями я ввалился в дом, как обычно усталый и выпивший. Сегодня среда, это значит, до пятницы ещё целых два дня. Как ни крути — эта новость меня совершенно не радовала. Если я умудрился так устать и заебаться к среде, что захотел вызвать проституток на два дня раньше обычного, значит, в жизни точно нужно что-то менять.

А менять-то собственно нечего. Моя жизнь настолько проста и примитивна, что малейшие изменения либо ухудшат моё состояние, либо вообще запрещены законом. С утра я встаю на работу — в офисное здание где-то в промзоне. До сих пор не могу понять, что там оно забыло, но так или иначе целый день я занимаюсь бухгалтерией, освобождаясь лишь под вечер.

Разумеется, после работы мой мозг напоминает ядерный реактор, который вот-вот готов стать атомной бомбой и взорваться, забрызгав ошмётками моей черепной коробки людей вокруг. Дабы этого не произошло, я остужаю его раствором спирта в различных смесях в баре напротив моего дома. А поскольку ни жены, ни девушки у меня нет, то денег на круглосуточное успокоительное хватает. И даже с остатком.

Который, к слову, я полностью трачу на пятницу. Пятница — особый день. День, когда я звоню по заветному номеру, забитому у меня в контактах, как Оливия Ангел. Эта девушка с прекрасными розовыми волосами и в костюме ангела вместе со мной может творить совсем не ангельские вещи. А наутро она улетает обратно на небеса — с частью моего месячного дохода.

Короче, казалось бы, идеальная жизнь для человека-одиночки. Ничего лишнего, но вот обычно мысль вызвать моего Ангела-спасителя на два дня раньше никогда не возникала. Меня будто ударило током, заставив разом включить мыслительный аппарат и подумать, что происходит.

Это как будто ты идёшь по лесу, твёрдо зная, что движешься в верном направлении. А потом вдруг замечаешь куст, мимо которого точно уже проходил. И всё, конец иллюзии. Чёткое осознание того, что ты заблудился, бьёт обухом по голове.

Вот то же самое произошло и со мной.

***

— Клиент позвонил, — мужчина с лысеющей головой и очень добрыми глазами подозвал меня к себе. — Вот адрес, Лиль, тебе доверю, хорошо?

— Да, Алексей Николаевич, — взяв из рук старика бумажку с адресом, я поправила очки, которые уж очень сильно натирали переносицу.

— Надеюсь на тебя, — Алексей Николаевич улыбнулся и устало опустил взор. Ему было уже под шестьдесят, а он всё лелеял мечту, которую хотел воплотить с самого детства. И он надеялся, что мы — “его девочки” — поможем ему, станем соратниками.

Неспешным шагом я дошла до раздевалки и переоделась. Надо бы на всякий случай взять перцовый баллончик. Вызвав такси, я бросила взгляд в зеркало. Уставшее лицо, аккуратно подведенные глаза, длинные белокурые волосы. Да уж, работа у меня тяжёлая, но она доставляла не только удовольствие, но и удовлетворение.

Уходя от довольного клиента, который-таки смог отбросить проблемы и стать чуточку счастливее, очень приятно осознавать, что именно ты помогла ему. Но был в такой работе один минус — нужно пропускать себя через слишком многое.

— Соберись! — бросив полный решимости взгляд на отражение, Лилиан взяла сумку и пошла к машине, которая только что подъехала.

***

На балконе было холодно, но это должно мне пойти на пользу. Сигарета дотлевала в пепельнице, пока я своим безжизненным взором наблюдал за ночным городом. Миллионы людей живут, зачастую, даже не догадываясь, в какой уроборос их заключила жизнь. Упорядоченность, цикличность, уверенность в том, что завтра будет так же, как было сегодня. И это и есть базис, из которого меня выбила маленькая деталь — случайное желание.

О таком обычно задумываются подростки, у которых куча свободного времени. Они рефлексируют, размышляют, мечтают о великом. А что я? Офисный планктон, и говорю об этом даже с какой-то гордостью. У меня полный набор всего, что должно быть у настоящего человека. Было обычное детство с детским садом и начальной школой. Обычные друзья, с которыми хотелось творить необычные вещи: лазить по крышам, забираться на стройки, искать бункеры в городе. Была обычная юность, когда стройки уже не так привлекают, а крыши — лишь отличное место, где можно романтично посидеть с девушкой и посмотреть на закат. Была и девушка — и не одна, да вот только ни одна не осталась.

И вновь на меня нахлынули воспоминания о прошлом. Не привязанный ни к финансам, ни к мистическому завтрашнему дню, я жил, не зная хлопот. Как хотел. Чувствую, как рот расплывается в блаженной улыбке, а из глаза предательски катится горячая солёная слеза. Печально всё это. Почему же я не могу так же сейчас?

— Тьфу! — наваждение, не более.

Раздаётся звонок в домофон.

Кажется, это она. Подорвавшись со стула, я пошёл взять трубку.

Ну, пора посмотреть, чего же стоит это агентство.

***

Такси довезло быстро. Сверив ещё раз адрес, я набрала номер квартиры и стала ждать ответа.

— Алло! — отозвался наконец голос в трубке.

— Добрый вечер! Это агенств… — послышался звук открываемой двери, который помешал мне договорить. “Ну и нетерпеливый,” — я дёрнула за ручку и вошла. Вскоре лифт уже вёз меня на восьмой этаж.

Дверь открыл мужчина среднего роста. Растрёпанные волосы торчали иглами во все стороны, под глазами красовались здоровенные мешки. Одет клиент был в белую рубашку, на которой ещё болтался заляпанный галстук.

— Добрый вечер ещё раз, моё имя Лилиан, но вы можете звать меня Лили, — внимательно изучала я представшего передо мной человека.

— Добрый, добрый. Я Александр, можно просто Саня, приятно познакомиться, — мужчина отступил назад и пропустил меня внутрь.

***

— Саш, а расскажи, почему ты один? — она гладила меня по голове, пока я молча лежал у неё на коленях и смотрел в потолок. Её лицо было подсвечено лунным светом, что так кстати пробивался из окна ко мне в комнату.

Должен сказать, по началу я скептически отнёсся к этой идее. Когда-то мой друг дал мне визитку одного агенства, которое занималось особенной психологической помощью. Он так долго нахваливал его, что я не мог не взять эту чёртову визитку. Странно, но именно сейчас я вспомнил о ней и решил позвонить. Оказалось, что психологическая помощь оказывает красивая девушка, которая приезжает на дом и просто беседует с тобой. Так я познакомился с Лили.

— Один? Один я потому, что так легче, — улыбнувшись про себя, я ещё раз взглянул на Лили.

— Легче? Чем?

— Ну, понимаешь... Вот когда у тебя кто-то есть, ты чувствуешь… ну-у, ответственность, что ли! Ты стараешься, делаешь подарки, копишь деньги. Ты хочешь показать своё внимание и заботу, и в ответ получаешь тоже внимание и заботу. Это прекрасно, да! — я на пару секунд замолчал, вспоминая все свои отношения. — Но это почему-то кончается. В конце концов внимания и заботы всё меньше, всё больше ругани и ссор.

Она молчала. Молчал и я. Её руки просто гладили мою голову, отчего было так спокойно и хорошо. Как будто я на секунду остановил время и сбежал в другое измерение, где нет ни забот, ни печали.

— Знаешь, почему твои отношения не дожили даже до брака?

— Потому, что всё рано или поздно наскучивает?

— Нет. Потому что ты не умеешь терпеть. Или она не умела. Тут разницы особой нет. В самом начале людей вместе держит страсть. Думаю, не стоит тебе объяснять, что это, сам знаешь, — Лили улыбнулась и положила одну руку мне на лицо. — А потом отношения держатся на привязанности. Она сильна. Привязанность — это совокупность доверия, терпения и способности идти на уступки. И если хоть один из пунктов отсутствует — не избежать печального конца. Причем это должно быть у каждого.

— Хорошо говоришь. Было бы на практике так же легко. Найти бы такую девушку, которая обладала всеми этими пунктами!

— А ты настолько уверен, что они есть у тебя?

Я колебался с ответом. Так или иначе, я часто искал проблему в себе, думая, что я виновник всех бед. Поэтому естественно, что я терпел, шёл на уступки и доверял, как мог.

— Да, всё это есть у меня!

Лилиан хмыкнула. Не поверила. Да и кто она вообще мне? Её задача — лишь прийти, успокоить, приласкать. Удовлетворить потребности, которые никогда не сможет удовлетворить обычная проститутка. Подклеить разваливающуюся душу, облепив её подорожником. Ха!

— Знаешь, кто основал наше агенство? — внезапный вопрос выбил меня из колеи.

— Нет, откуда.

— Его основал пенсионер, который с детства мечтал помочь людям. Он прожил жизнь, работая на заводе, совершенно один, скапливая деньги, чтобы основать этот оплот добра. И знаешь, что он нам говорил? — не дожидаясь ответа, девушка продолжила. — Что приходя к человеку, мы должны помочь ему. Должны пропустить через себя всё, что прожил он, понять его до мозга-костей. За один сеанс мы должны стать ему самым близким человеком на Земле. Наша задача — не приласкать и утешить, а помочь!

— Хорошо говоришь! — действительно, мне очень хотелось ей верить, никогда ещё в жизни я не чувствовал себя так хорошо. Мир остановился, а я наконец смог осознать, насколько он красив. — Мне действительно хорошо сейчас. Будто гора с плеч и ледник на душе растаял. Но с утра ты уйдёшь, забрав часть моей зарплаты, к другому клиенту. И это реальность. А я так не хочу сейчас в неё погружаться.

— Ну и думай так дальше, — я почувствовал, как её руки подняли меня и посадили на диван. Затем её фигура мелькнула в дверном проеме, громко щёлкнул замок и наступила тишина.

***

Вновь я сижу один. Хотя мне вроде лучше. Лили стала глотком свежего воздуха, который будто дал мне сил. Все же хорошее агенство, молодец старикан. Жаль только, я так и не заплатил ей, от этого в душе неприятный осадок остался.

Расправив постель, я лег спать и подумал, что это был один из лучших моментов моей жизни....

Сон не шёл. Что-то терзало меня, терзало, не давая уснуть.

— Нехорошо, что она ушла, — громко и отчётливо произнёс я в пустоту. В самом деле, получается, я сам её разозлил. Глупо, наверное, можно было с ней и согласиться, дать себе ещё немного насладиться таким мимолётным счастьем.

Бум!

Без предупреждения на меня обрушилась тяжелая, как молот мысль.

“Я виноват, что она ушла!”

Получается, что я соврал. Соврал ей и себе. Соврал, что могу терпеть, что могу идти на уступки. Ведь прямо сейчас я не смог уступить. Так чётко зациклился на своём цинизме, что не заметил, как…

Рывком я вскочил с кровати. Чёрт, что делать? Надо как-то извиниться, показать, что я её понял. Перед глазами пронёсся тот самый момент её ухода. Мелькает её силуэт, хлопает дверь.

Накидываю на себя одежду. Выбегаю в коридор.

Куда она могла пойти?

Очевидно, что домой, чёрт! И как мне узнать где её дом? Ай, всё равно, раз уж оделся, выйду на улицу, на холоде лучше думается.

Распахнув дверь, я совсем не заметил человека, который стоял на лестничной площадке. Лишь вылетев из квартиры и врезавшись в препятствие, я понял, что там кто-то был.

— Ай! — знакомый голос эхом разнёсся по лестничной клетке.

— Лиль? Ты? — голос на мгновение дрогнул.

— Я-я, кто же ещё!

— Я это, извиниться хочу! — где-то с минуту я просто стоял как дурак и пялился на неё во все глаза, а потом взял и обнял. Мир вновь замер, но на этот раз в ожидании.

— Понял свою проблему, дурачок, — лукаво улыбнувшись, она обняла меня в ответ. А я в который раз за день почувствовал, что глаза мои болезненно режет в уголках.

Разговоры с собой — плохой знак. Хоть и не настолько плохой, как многие думают, если честно. Ничего страшного в этом нет. Настоящий ужас скрывается в том, о чем ты можешь с собой договориться.

— И что же мы будем сегодня делать, Пинки?.. — шепчу я фразу из известного мультика. Вопрос на самом деле риторический — я отлично знаю, что я буду сегодня делать. Или завтра. Зависит от того, как считать: наступает ли новый день после полуночи или все-таки с новым утром, как подсказывают биологические часы?

Но в любом случае мне нужно заснуть. Только я не могу. Не то чтобы я выспался до этого, и дело, наверное, даже не в к черту сбитом режиме. Просто я нервничаю. Как школьник перед экзаменом или девушка перед свиданием — вторая аналогия даже лучше. Потому что хоть я и не девушка, у меня завтра как раз-таки свидание.

С человеком, которого я никогда не видел.

— Расслабься. Это всего лишь девушка. Ты хорошо ее знаешь, она твоя старая знакомая и вообще, вы не виделись ни разу за это время по чистой случайности. Что может случиться?

Что может случиться?

А вот и он — вопрос, который доводит меня до крайности. Дурацкая формулировка, созданная скорее чтобы подбодрить, чем действительно задать вопрос, принимает у меня особую, клиническую форму. Форму запроса на получение информации. И, к сожалению, я знаю, как проведу эту ночь.

Я буду делать то же, что и всегда. Нет, не пытаться захватить мир — хотя сходство есть.

Я буду просчитывать варианты.

* * *

Я почти не сплю ночью.

Кладу сахар в чай и делаю глоток. Никакой сладости во вкусе нет. Забыл размешать. Ну и черт с ним. Допиваю чай и выхожу на улицу.

Простая рассеянность может привести к совершенно разному исходу, вы знали? Заработав недостаток сахара с утра, мой ослабленный бессонницей организм может и не дойти до вокзала. Например, после первой сигареты на выходе из дома я могу потерять сознание. И даже упасть прямо под машину, позволив колесам раздробить грудную клетку, и тогда, пожалуй, мне абсолютно не придется волноваться о свидании.

Надо будет не забыть размешать сахар.

Но это все не важно. Вероятность такой глупой последовательности событий совсем маленькая. Все может пойти по-другому. Но, чисто для галочки...

* * *

Я почти не сплю ночью.

Кладу сахар в чай и делаю глоток. Никакой сладости во вкусе нет. Забыл размешать. Не ленюсь сделать несколько круговых зажатой в руке ложкой. Стук металла о стекло отдается в зябких стенах симуляции событий.

Выхожу на улицу и закуриваю. Только курить — плохая идея. Может, она не любит запах табака. Может, она принципиально против. Нужно забежать в магазин за жвачкой, потому что иначе я вижу: вижу как она морщится от неприятного запаха, и через пару часов прогулки вежливо говорит, что у нее еще дела в городе — и уезжает к кому-то еще.

И я бегу за жвачкой. Только в магазине по утрам очередь. И, приехав на вокзал с опозданием, я знаю, ее там уже не будет. В конце концов, у нее еще дела в городе, и… И, пожалуй, завтра нужно не курить. Но ведь так я буду нервный, могу что-то не то сказать, и, конечно, у нее есть еще дела в городе…

Стоп.

Цикл на несущественных мелочах. Чего ты боишься больше всего?

* * *

Я на вокзале. Неважно, как я встал, сколько спал, курил ли и клал ли сахар. Я не попаду под машину, потому что я умею переходить дорогу и не падаю в обмороки. Логично предположить, что и завтра не разучусь.

Вот поезд останавливается, и двери вагонов открывают сонные проводники. Люди вываливаются на перрон с чемоданами, словно сборище пьяных слонов, неловко переставляя сумки и рюкзаки, как в правдоподобном, геометрически неверном трехмерном тетрисе. Оттуда ко мне выходишь ты.

Без лица. Я не могу представить лицо. Ростом… поменьше меня, но, наверное, не миниатюрная. Голос — я слышал голос, но сейчас он смешивается в какой-то калейдоскоп вырезанных их разговоров и аудиозаписей фраз.

— Привет, — улыбаясь, говоришь ты. Наверное, улыбаясь.

— Привет, рад встрече! — улыбаясь, отвечаю я.

Бред.

— Привет, — улыбаясь, говоришь ты. Наверное, улыбаясь.

— Рад встрече, — я киваю в ответ.

Не так.

— Привет — улыбаясь, говоришь ты. Наверное, улыбаясь.

— Здорово! — я…

Что за идиотизм. Не так.

Думай. Соберись. Рассчитывай. Нужно ведь подобрать фразу. И нужно же понимать, что, возможно, она скажет вовсе не привет. Или не улыбнется. Но хотя бы на этот случай, можно и…

— Привет, — улыбаясь, говоришь ты.

— Привет. Здорово наконец увидеть тебя вживую.

Вот и оно. Один чертом вариант из бесконечности. Но наверное, это больше, чем ничего.

* * *

Я почти не спал ночью. С трудом даже думаю об этой фразе — тошнит. Раз за разом, миллионы вариантов, всю ночь, даже когда я заснул. Одна и та же ситуация. И вселенная последствий.

Я мешаю сахар, не курю и вовремя выхожу из дома.

Не могу избавится от этой привычки. Каждый день, каждый час, минуту и секунду я думаю о том, что произойдет дальше. Я прохожу к турникету:

и, может, я пройду спокойно,

а может, у меня уже кончился проездной — тогда нужно бежать к переполненной кассе, и пожалуй, да, я наверняка опоздаю. И тогда…

Я прикладываю билет и прохожу. Отбросить лишние варианты.

Просто я не могу по-другому. Может, это психоз, а может, божий дар. Интеллект или комплексы — я не знаю, честно, но мне нужно как-то справиться с тем, что происходит, с тем, что будет происходить, ведь чего стоит сиюминутное счастье, если дальше ждет только хаотичная бездна событий?

Это как барабаны, которые вечно стучат в голове. Я их постоянно слышу — тук-тук. Тук-тук. Тук-тук.

Доезжаю до вокзала. Пробегаю залы и помещения, вместе со мной в голове мелькают тысячи вариантов одного и того же. Вот в том я падаю, спотыкаясь, и ломаю шею. А там меня останавливает полицейский, и я больше никогда не доберусь до нужных путей. Тук-тук. Если я сверну налево, и это будет не тот выход, я наверняка опоздаю. Но если справа перекрыли проход, ведь сегодня понедельник, а по понедельникам этот путь часто закрывают, то я лишь потеряю время. Тук-тук. Да, иногда это даже помогает: найти правильный путь, не совершить дурацких ошибок, избежать опасности. Вот только в конце концов все сводится к непрочитанному беспорядку бесконечности переменных. Тук-тук.

И зачем я только подумал про барабаны? А что, если бы не подумал? Тук-тук.

Я прихожу прямо к приезду поезда. Я зазубрил номер вагона наизусть, поэтому найти его мне несложно. Я вижу ту же сцену: поезд останавливается, и двери вагонов открывают сонные проводники. Люди вываливаются на перрон с чемоданами, словно сборище пьяных слонов, неловко переставляя сумки и рюкзаки, как в правдоподобном, геометрически неверном трехмерном тетрисе. Оттуда ко мне выходишь ты.

Голубые глаза светятся предвкушением. На лице — улыбка. Ты сразу находишь меня взглядом и, поправляя, волосы бежишь на встречу. Тук..

— Привет, — говоришь ты, уже точно улыбаясь.

— Привет, — отвечаю я и обнимаю тебя.

Барабаны замолкают.

* * *

— Давай помогу.

— Да нет, все в порядке!

— Точно?

— Да. Не страдай ерундой. Я же не маленькая, — ты забираешь у меня сумку и заходишь в вагон.

— Было очень здорово, знаешь? Правда. Жалко, что так мало времени провели вместе, но… — и снова улыбаешься. Я все понимаю, да.

— Ничего страшного. Еще увидимся, так?

— Да. Не думаю, что скоро, правда. Ты понимаешь. Но увидимся, конечно.

— Я знаю.

Взгляд падает на часы. Осталась минута. Всего минута от этого славного времени. Таким счастливым и расслабленным я не чувствовал себя никогда. К черту все планы — мы просто встретились, обнялись и пошли ко мне. Тепло и страсть, спокойствие и нежность. Приятная пустота в голове и заполненность в сердце. Все это так странно. Так непривычно. Что поменялось?

— Пора.

— Да, пора. Спасибо тебе за все, — я хватаю ее за руку, уже не успевая обнять. Кончики ее пальцев в последний раз касаются моих, и голубые глаза скрываются за мутным стеклом поезда.

Ухожу, не оглядываясь. Что-то…

Тук.

Ведь мог бы и оглянутся. Что было бы, если бы оглянулся? Наверное, увидел бы еще разок эту улыбку.

Тук-тук.

И вовсе мог бы вскочить в поезд. Купить билет, забить на работу. поехать с ней. Почему бы и нет. Она не была бы против. Или была бы?

Тук-тук-тук.

Очень хочется сдохнуть. То ли ебаный пубертат, то ли какой-то кризис — вот в душе не ебу, честное слово. Но я не собираюсь. Сильный, как Польша, стойкий, как Гондурас.

Жить так, правда, очень сложно. То и дело метаешь как малолетний даун взгляды на острые предметы и дешевые таблетки от простуды. На самом деле, дефектное желание сдохнуть засажено где-то глубоко внутри то ли генетикой, то ли детской травмой, когда мать сказала, что все люди умирают. «Раз умирают, — думал я тогда, — какая разница, когда? Если маршрут ни к чему не приведет, то зачем его проходить?» Ну и тупым же я был ребенком. Понял, что к чему, только сейчас.

Ну и как назло, конечно, есть у меня надоедливая подруга, которая иногда заботливо спрашивает, как дела. Ульяна в очередной раз приебалась, когда мне было уж совсем плохо.

— Что с тобой такое?
— Какое — "такое"?
— Ты какой-то грустный в последнее время.
— Хуюстный.
— О суициде, что ли, думаешь?

У баб то ли чуйка, то ли еще что. Ну или у меня на харе написано. Даже вон Ульяна спросила, а она, честно признаться, не шибкого ума.

— Иногда, — осторожно отвечаю я.
— Ты знаешь, я тоже. В последнее время все так паршиво. Экзамен завалила да и с парнем поссорилась…

Сжимаю зубы. Думаю на тему прокусить язык, но это просто пиздец неприятно, право слово.

— Суицид, — праведно говорю я, — это плохо.
— Это почему? Вот страдаешь ты в жизни, и бам — все. Все хорошо…
— Это если ты слабовольный мудак, — вежливо поясняю я.
— Почему же? Что плохого в том, чтобы искать себе лучшей жизни?
— Это не жизнь, дура. Это смерть. Там не лучше. Там никак.
— Откуда ты знаешь?
— Я там был.

Молчание. Она смотрит на меня в шоке. Хватаю ее за коленку и закатывая глаза, начинаю бормотать что-то нечленораздельное. Визжит. А я смеюсь. После, уже пройдя через пару пощечин и тонну ругательств, мы на кухне пьем чай, и я наконец объясняю свою мысль.

— Понимаешь, Уля, суицид — это не способ решения проблемы, это способ побега от проблемы. Вот так вот. И если даже иногда побег — это не плохо… — рой мыслей тут же врывается мне в голову, но я заставляю его замолчать большим глотком чая. — То тут, поддавшись один раз слабости сбежать, обратно ты никогда не вернешься.

* * *

Мне двадцать пять.

Перед свадьбой Уля заставила меня сходить к врачу. К ебаному психотерапевту. Меня. И самое смешное, что на этот раз я даже не сопротивлялся. На руках было несколько грубых шрамов, не похожих даже на попытку свести счеты с жизнью, но существенных. Да и вообще, всем как-то наплевать, о чем ты там думаешь, когда режешь руки.

Конечно, я не пошел во всякие службы поддержки, в больницу или психушку. Я даже к частному не пошел — то есть, конечно, пошел, но… После предложения попить гомеопатию и оплатить 15 сеансов вперед, потому что мне нужно разобраться с проблемами в семье я как-то отбросил этот вариант. В итоге путь мой лежал к старому знакомому, еще со школы. Неофициальный визит к профессионалу казался естественным компромиссом в данной ситуации.

— Аркаша, здорово!
— Никита!

Пара дурацких шуток для приличия, хлопки по спине, тупые вопросы из серии «Ну как ты там?» и «Эй, как невеста?» А как ты думаешь, Аркашенька, если я к тебе, мозгоправу пришел? Да ну черт с ним. Дела делами, а вежливость вежливостью.

— Ну, ладно уж. Давай говори, что там у тебя.
— Да ничего такого. Ерунда, честно говоря.
— Ну, навязчивые мысли, попытки суицида, резкие смены настроения — это ерунда? У нас такое обычно шизофренией зовут.
— Да какие попытки, Аркаш, ради бога! Чего там Уля тебе наговорила?
— Чего надо, то и наговорила. Руки покажи.

Показываю. Стыдно, но показываю. Чего делать — это же типа доктор. Типа для моего блага. Типа.

— Хуево у тебя с анатомией, братан. Вены-то вообще не там.
— Я в курсе, прикинь?
— А зачем тогда? Взрослый мужик. Вот чо ты?

Зубы как-то сами собой сжимаются в плотную ограду, чуть-чуть скрипя внутри ротовой полости, так, что слышу только я. Или мне кажется? Не знаю.

— Не знаю я. Но я не убиться пытался.
— Случилось что?
— По ерунде. Неудачный месяц на работе, друг лучший кинул, Уля бегает вокруг да истерит. Свадьба еще эта.
— Данька что ли?
— Данька, Данька.
— Вы же с ним не разлей вода были.
— Были да сплыли, — огрызаюсь я. — Давай к делу. Что со мной?

Он откидывается на кресле, хватается за свою бороду. Поглаживает ее, будто персидский шах. Раз. Два. Три. Сука, не скажешь сейчас — развернусь и уйду.

— Понимаешь, тут какое дело, Никит. Это ведь все что угодно может быть. Уля сказала, у тебя уже давно, значит, наверное, можно исключить всякие переутомления и психозы, но так… Кто знает? Шиза? Не похоже. ОКР? Помешательство на мысли о суициде? Но ты бы и до этих лет не дожил. Биполярка? Депрессии с временами года случайно не связаны?
— Нет у меня депрессий. Ну или все — депрессия.
— Только вот ни то, ни другое не подходит. Не могу я сказать что с тобой — ну так, просто. Хочешь в психушку ложись. Месяц диагностики и вперед. Только сам понимаешь…
— Никакой психушки.
— Тогда давай по-простому. Ты мне честно скажи — держаться можешь?

В голове мелькает мысль, что прыжок с седьмого этажа вполне может быть смертельным. Я чую дуновение зимнего воздуха, свежего и вкусного. Хочется ощутить его рядом, очень-очень быстро. Такая вот адреналиновая гонка за смертью.

— Могу.
— Хорошо. Тогда ничего тебе писать я не буду, прописывать — может и прописал бы, но честно, без истории могу разве что по ебалу, — улыбается по доброму. — Ты главное, если что, не стесняйся Ульке говорить, или вон мне. Ладно? И все путем будет. Нормальных людей, знаешь ли, вообще не бывает.
— Знаю.
— Ты скажи только, если не секрет. Почему до сих пор не в петле висишь?
— Аркаша, я же рассказывал. Я вроде всем уже рассказывал. Суицид, Аркаш, это удел слабовольных.
— Это я все знаю, проходили. А поглубже если взглянуть?

На секунду задумываюсь, стоит ли говорить. Но почему нет? Это же не секрет.

— Ты понимаешь, умереть-то мы всегда успеем. А жизнь наладить — только покуда, очевидно, живы. Все и так сдохнем рано или поздно, а вот с того света никто еще не возвращался. Никто ведь не хочет умирать, Аркаш, знаешь? Даже самые ебнутые.

Все просто хотят счастья.

* * *

Мне тридцать шесть. Или что-то вроде того.

Докуриваю еще одну. Перехожу дорогу. Может, собьет машина?

Нет.

Уля смотрит на меня через окно какой-то паршивой кафешки. Забавно — я почти все их называю паршивыми, а денег на них все равно нет. Откуда взялось это дурацкое выражение в моем воспаленном мозгу?

— Привет, — я захожу и подсаживаюсь к ней за столик.
— Добрый день.
— Не такой уж и добрый.
— Точно, мы же встретились, — она как-то по злобному ухмыляется.

Сука. Какая же ты сука. То есть, конечно, это неправда, просто мне удобнее считать так. Удобнее ненавидеть тебя за все эти тупые подколки и за то, что бросила меня. Комфортнее, чем считать, что это все моя вина.

— Чего тебе нужно, Уль? — устало спрашиваю. — Я не в настроении.
— Сдохнуть хочется?
— Нет.
— Странно, знаешь. Ты всю жизнь говоришь что нет, а живешь так, будто уже умер.
— Уль...
— Ульяна. Хватит этого цирка. Подпиши, пожалуйста, бумаги.

Хватаю пару скрепленных степлером бумажек. Прямо от нотариуса, забавно. Что-то серьезное? Вчитываюсь и леденею. Интересно, можно ли перерезать бумагой сонную артерию?

Твою же мать, хоть раз заткнись.

— Что это? — я говорю очень тихо. Наверное, даже слишком.
— Ты убил в себе способность читать?
— Ульяна.
— Это… доверенность.
— Я в курсе. Скажи. Блядь. Нормально.
— Это доверенность на то, что я увожу Макса жить в Испанию.
— Какого хуя? Это мой сын.
— Не матерись. Мы в публичном месте.

Стараюсь успокоиться. Стараюсь успокоиться, стараюсь, стараюсь, стараюсь. Не помогает. Жажда закончить этот спектакль длиною почти в сорок лет достает слишком сильно, слишком глубоко. Странно — впервые мне, если честно, хочется убить не только себя, но заодно и ее.
— Это и мой сын тоже.
— Никит.
— Хуикит. Может, я навещаю его по выходным, а ты, наверное, наговариваешь ему не слушать меня никогда, но я его люблю.
— Ничего я не наговариваю. А ты никого не любишь.
— Серьезно?
— Да. А еще ты сумасшедший, а это — ребенок. А еще мы тут в бедности и в сумраке, а там — солнце и море. Можешь приезжать хоть каждые выходные, только не надо все портить, пожалуйста. А лучше просто наконец-то займись своей жизнью и оставь нас.
— Сумасшедший?
— Да, и не…
— Завали ебало, Улечка, милая. — Как ни странно это работает. Она замолкает. Не боится меня, я знаю, она в курсе, что я никогда ее не обижу. Просто будто трезвеет — готова слушать. — Я всю жизнь с тобой был. И всю жизнь я справлялся со своими… тараканами. Я никогда не втягивал тебя в это, никогда, сука, не делал тебе ничего плохого. Это ты решила однажды, что не можешь больше со мной жить. Почему, не сказала — делаешь вид, что я должен все знать, что это очевидно, корчишь, блядь, страдальческое лицо девы Марии и смотришь на меня то с жалостью, то с ненавистью, когда понимаешь, что жалость мне твоя нахуй не нужна.

Она смотрит на меня, бледная, несчастная. То дует щеки чтобы ответить, но нечего, то, кажется, думает, не расплакаться ли ей. Пошла она.

Подписываю бумажки. Обнимаю бывшую жену. Ухожу.

Пусть хоть кто-то будет расти там, где небо будет не асфальтовое.

* * *


Мне уже за шестьдесят.

Есть работа. Есть деньги. Дом есть, поездки есть, да все более-менее есть. Не шикую, но и не жалуюсь. Иногда только думаю — можно ли купить достаточно взрывчатки, чтобы взорвать вместе с домом?

В конце концов я достаточно силен, чтобы бороться с этим каждый день — а думать не запрещено. Существовала бы полиция мыслей, я был бы преступником номер один, но покуда все мое — в моей голове, я ничуть не опасен. Даже наоборот.

Встречаю консьержку улыбкой, болтаю с соседями. Курю всего две сигареты в день — когда иду на работу и когда иду с работы; размышляю иногда, в какие же промежутки я буду курить на пенсии? Вспоминаю, что на пенсии мне все равно не выжить, поэтому это не так уж и важно.

У меня где-то есть внук. Только я никогда его не видел. У меня где-то есть сын, но шенген просрочен уже несколько лет, и нет ни одного повода его возобновлять. Я не держу зла на Улю. У нее естественная реакция — боль от расставания со мной вместе с материнским инстинктом. Легче меня ненавидеть, легче говорить ребенку, что я та еще мразь. Просто потому что Уля может не думать. Может двигаться куда-то дальше, вперед. Не знаю, нашла ли оно кого-то. Пытаюсь убедить самого себя, что мне все равно.

Не получается. Особенно по ночам. Но я держусь. Осталось немного, в жизни — только одна цель; дожить ее. И пусть идет к черту тот, кто считает меня дураком — мне было очень тяжело просто дожить до своих лет. Просто жить.

Я был недавно в больнице и мы с доктором — моих же лет — разговорились об эвтаназии. Он спросил, согласился бы я, если бы был болен, скажем, раком в летальной стадии.

— Нет, — ответил я.
— Это почему?
— Плохой опыт — тоже опыт.
— Что же получается, умирать — так интересно?
— Честно говоря, не думаю, что это интересно. Но второй раз пережить подобное не получится.
— Эх, вы. Все да вам интересно, — он добро посмеивается надо мной.
— Нет, мне не все. Знаете, я даже жить не очень люблю. Просто не терять же единственный шанс прожить эту галимую жизнь из-за боли или депрессии. Просто представьте: если там будет что-то дальше — может, все это просто подготовка? Может, мы должны набраться опыта, чтобы идти дальше?
— Я неверующий.
— Я тоже, — ухмыляюсь. — Но это не привязано к религии. Просто если дальше ничего не будет, то все это вдвойне неважно.

Я все больше думаю об этом разговоре. Мне иногда кажется, что там я наконец сказал все, что хотел. Может, даже почувствовал уважение ко мне. К моей позиции. А что там будет — скоро узнаем.

Однажды я засну и не проснусь. Я точно знаю и очень жду.

И однажды я закрываю глаза.

* * *

И так же открываю их, когда казалось бы, уже не должен. Мне… Я не помню. Мне много лет. И я не на своей кровати, а передо мной — девушка. Достаточно молодая и красивая. Уля?

— Хуюля. — Она улыбается, а я вздрагиваю.
— Кто ты?
— Твоя старая подруга.
— Угу. А где коса и балахон?
— Серьезно, так скоро догадался? А ты, хоть и старый, быстро соображаешь.

Смешно. На самом деле очень смешно. Я сижу и болтаю со Смертью. Как я ждал этой встречи. Она вдруг наклоняется ко мне, говорит прямо на ухо, пробирающим, почему-то приятным шепотом. Теплым, будто бы давно влюблена в меня.

— Ты молодец. Слышишь? Ты такой молодец! Ни разу не поддался и дошел до конца. Не каждый так может… Жаль, что они все этого не понимают, да?
— Да. Да…
— Только ты извини. Ты извини меня, Никит. Я тут ни при чем, но мне сказали, что чего-то ты не понял. Что на пекло огненное не наворотил, а облачное лоно не заслужил.
— Что? Что теперь? — губы пересохли. Смерть смотрит на меня черными, знакомыми глазами, и я вижу в них… жалость.
— Ты ведь знаешь, нельзя так. Нельзя что бы и ни туда, и ни сюда. Придется еще раз, Никит. Еще одну жизнь. Постарайся понять…

И Смерть целует меня — в губы, нежнее любой женщины, вдыхая новую жизнь.