GubastiKudryash

Егор Куликов ©

Когда на улице минус двадцать и ветер продувает насквозь, даже в самый замшелый угол забьешься, лишь бы не замерзнуть. Лишь бы не окоченеть. Не превратиться в камень.

Сергей Иванович тем и занимался что полз. Он уткнулся в ледяную стену, поджал руки и трясся так, что едва зубы не раскрошил. Холода уже не чувствовалось. Был жар, и было как-то душно. Хотелось растопырить рваный ватник и выползти из него как паук из старой кожи. Благо хватило разума не делать этого.

Подъездный фонарь освещал крохотный участок, а дальше была тьма. Колючая и холодная тьма, с острыми как иглы снежинками. Стоит выглянуть за угол и они картечью воткнутся в огрубевшее лицо.

Глаза закрывались. Веки слипались, и было два чувства, которых хотелось больше всего – спать и тепла. Тепла в ближайшее время не предвиделось, а вот спать можно и здесь. Сергей Иванович машинально закрыл глаза. Провалился в яму холодного сна из которого не все выбираются.

Сознание выхватывало ошметки реальности. То ли мужик какой-то пришел… то ли женщина… то ли вовсе ребенок ткнул острым ботинком в грудь.

Сложно было разобрать.

Очнулся на бетонном полу. Свет из окна едва очерчивает круг. Белый подъезд с синим кантиком на стенах. И как это удалось определить цвета в таком сумраке? Однако смог.

Казалось, настоящее чувство холода только теперь достигло своего апогея. Начало трясти так, словно лежит на работающем двигателе огромного автомобиля. Трясет. Колошматит. Приходится скручиваться в комок, обвивать себя руками и поджимать колени до самого подбородка, пытаясь удержать остатки тепла. Как-будто спичку на ветру стережет. Последний лоскут жизни, что еще остался в груди. Далеко-далеко. И так же глубоко.

Сколько прошло времени?

Да черт его знает.

Может всего час, а может уже сутки протирает пол в этом странном подъезде. Последнее, что было в памяти, это удар по лицу, удар по затылку и снег. Да, именно снег врезался в память так, как тогда врезался в лицо. Противный снег. Острый как стекло. Все лицо исполосовал. Но не время сейчас думать о таких мелочах.

Когда холод потихоньку ушел, а тело вновь наполнилось теплом, Сергей Иванович разогнул скрипящие суставы. Потрогал затылок. Спекшаяся кровь. Благо шапка плотная. Спасла. Недаром он тогда ее вытащил из контейнера. Ой, недаром… Под левым глазом вздулось, будто туда детский мячик засунули. А лицо и вправду исцарапано, точно по асфальту физиономией проехался. Но все это не беда. Теперь уже ничего не беда, когда глаза видят, уши слышат, а вокруг хоть и холодно, но не так дико морозно как тогда – на улице.

Теперь уже ничего не беда.

Приподнялся на колени, побаиваясь вставать в полный рост. И ведь не зря боялся. Стоило рукам оторваться от пола, качнуло с такой силой, что врезался в стенку. Снова повалился на плитку. Лежал с закрытыми глазами, пытаясь понять свое самочувствие. Когда уже можно будет встать и осмотреться. Где? Что? И как?

За плотными пластиковыми окнами завывал ветер. Снег бился о стёкла пытаясь ворваться внутрь. Сергей Иванович принял вторую попытку встать.

Смог.

Пришлось держаться за стенку, но все же. В полумраке осмотрел помещение. Вроде бы обычный подъезд. Вроде бы ночь.

В крохотном окошке, что напротив входной двери – пусто и темно. Слева дверь. Не заперта.

Открыл дверь, нащупал выключатель – нажал. Стало ярко. Когда зрение приспособилось, то он не поверил своим глазам. Перед ним стоял приличный стул с мягкой набивкой. На небольшом столе под окном какие-то папки и канцелярские принадлежности: ручки, линейки, карандаши. Напротив окна еще одна дверь.

Неужели и она будет открыта?

Так точно – открыта.

Содержимое этой комнаты еще больше поразило. Справа, на привинченной к стене койке, лежал ватный матрас с полосатым пледом и подушкой. Слева умывальник с зеркалом. В углу стол и электрическая плита на одну конфорку. Там же узкий шкаф до потолка.

До сих пор не веря своему счастью и не особо заботясь о приличии, Сергей Иванович включил горячую воду и о чудо – она пошла. Лилась кипятком и обжигала пальцы. Где-то на задворках памяти он знал, что нельзя замерзшие пальцы вот так греть, иначе может что-то там случиться с капиллярами. Но, как говорится, знать и делать – это две разные вещи. Хотел было убрать руки, да не смог. Уж слишком было приятно. Чувствовалось, как тепло разливается от ладоней и идет дальше. Поднимается по рукам и впитывается где-то в груди.

После, умылся, оглядел себя в зеркале. Да, и вправду, под левым глазом бугор. И не болит ведь совсем. Наверное, еще не отмерз.

Снял шапку, промыл рану. Не глубокая. Только кожу сорвало. Ну вот, еще один рубец на лысине добавится. Одним больше – одним меньше.

Выключил воду, присел на койку отдохнуть, обсохнуть. И совсем не заметил, как повалился на бок и уснул.

Да так крепко уснул, что не заметил, как наступило утро. Снова эти ошметки реальности через сон.

Кто-то ходил, бурчал себе под нос. Не церемонясь, включал свет, двигал немногочисленную мебель, рылся в шкафу.

- Свято место пусто не бывает… - басил голос. – Не успел уйти, так уже нашли кого-то… ну, давай, давай, дерзай, чего уж там.

А после голос исчез. И свет за собой не выключил. И спать хотелось до жути, да невмоготу было.

Сергей Иванович ворочался с бока на бок и делал это тихо, чтоб не дай бог, не спугнуть свое счастье. А счастье его заключалось в этих четырех стенах. В тепле, что шло от батареи. В воде и, конечно же, в спокойствии. Еще недавно околачивался на вокзалах и перебивался с лавочки на лавочку, а теперь вон оно как вышло.

Не бывает худа без добра. Хотя в его случае наоборот – не случилось бы добро, не будь худа. Не дали бы по башке, не приполз бы к этому подъезду. Не оказался бы в таких условиях. Эх, задержаться бы здесь на денек другой… да хоть до конца жизни здесь околачивайся, это ли не счастье.

И ведь выжил. И даже не заболел, не отморозил ничего. Как дворняга, к которой ни одна зараз не пристает.

Скоро, правда, есть захочется. Но это будет потом, а теперь…, теперь он нежился на койке, и было даже лень вставать, чтобы выключить этот назойливый свет.

Весь день провалялся. Обследовал жилище, где обнаружил еще одну комнату с душевой и туалетом. Изредка слышал за дверью голоса. Редкие, тихие.

И страшно было выходить. Дабы не увидели. Дабы не спугнуть свою маленькую стабильность в тепле и крове.

До вечера прятался, прежде чем решился выйти. Стоял у порога и держал дверь, зная, что если захлопнется, то вместе с ней, захлопнется и его пугливое счастье. А этого ему очень не хотелось.

Метель прошла и улицу сковал мороз. Бархатным инеем обросли фонари, перила, скамейки. И дышалось даже как-то свободнее… а почему, собственно как-то? Дышалось свободнее, потому что не было необходимости думать, где бы найти тепло. Куда бы приткнуться, чтобы выжить. Точнее дожить до завтра – до дня. До холодного зимнего солнца.

Щелкнул лифт, и Сергей Иванович рванулся к своей каморке. Спрятаться. Скрыться. Забиться в угол.

Поздно.

Мальчик, лет восьми-девяти, закутанный в несколько слоев одежды испуганно смотрел на него, держа в руке пакет с мусором.

Сергей Иванович потупил взгляд, отошел в сторону, чувствуя как нечто стабильное рушится. Лопается под взглядом этого мальчика, который непременно расскажет родителям. А там уже дело, как говорится, техники.

«Ты чего забыл в приличном подъезде? Убирайся отсюда! Иди к своим бомжам и там воняй».

Это лишь вопрос времени.

Около минуты мальчик смотрел на Сергея Ивановича, а тот как ребенок прятал взгляд, наивно полагая, что если он не видит, то и его никто не заметит.

- Это вам. – Мальчик протянул сверток в блестящей фольге.

Сергей Иванович не сразу сообразил, что обращаются к нему. Взял протянутое «нечто» не сразу.

- Извините что из мусора, но по-другому я не мог вынести. Вы разверните. Я сейчас, до помойки сбегаю и вернусь.

Сергей Иванович шагнул в сторону и пропустил мальчугана.

Развернул, только когда дверь захлопнулась. Дурманящий запах колбасы тут же обволок помещение. Оглядываясь по сторонам, как уличный пес, он впился зубами в хлеб.

Вкуса не было вовсе. Был лишь животный инстинкт – кусать, отрывать, жевать. И не успевая пережевывать, проглатывал большие куски, которые камнем проваливались на дно желудка и там бесследно пропадали. Два бутерброда исчезли в один миг.

Сергей Иванович выдохнул, не совсем понимая, что сейчас произошло. Он стоял возле окна консьержа, облокотившись о подоконник. Стоял и чувствовал, как тело наливается энергией. Теперь тепло идет не из «вне». Оно идет изнутри. Плещется слабыми волнами.

Только он подумал, что был бы не против кинуть в топку еще парочку бутербродов, как дверь открылась.

То ли он совсем обнаглел. То ли не успел среагировать. Но в этот раз даже не вздрогнул. Будь что будет.

Вошел все тот же мальчуган. Постучал ботинками на пороге. Стянул капюшон и задрожал как собака после купания, разбрасывая по подъезду слипшийся снег.

- Я вам завтра еще принесу. Вы, пожалуйста, только не показывайтесь никому, - умолял мальчик. – Прошу вас, только не показывайтесь.

И так резанули по душе эти слова. Уж лучше бы еще раз по затылку дали, чем этот ребенок перед ним. До дикости больно.

Сергей Иванович кротко кивнул и зажмурился.

- Хорошо. – Прохрипел. – Не буду.

- Спокойной ночи, - сказал мальчик и пошел к лифту.

А Сергей Иванович все стоял и не мог поверить. Ни своей стабильности, ни теплу из батареи, ни набитому желудку, ни даже мальчику, что стоял у лифта.

И лишь когда двери открылись, он решился спросить:

- А что завтра?

- Завтра утром я буду идти в школу и занесу вам свой бутерброд.

- Зачем? – недоумевая, спросил Сергей Иванович.

Мальчик только плечами пожал.

- Тебя как зовут?

- Саша.

- А меня Сергей, - хотел было еще добавить Иванович, да вовремя спохватился. – Завтра сюда никто не придет? – он кивнул на закрытую дверь.

Саша вновь пожал плечами.

- Не знаю. У нас консьержа только уволили. Наверное, никто… можно я пойду, а то мама может что-то подумать?

- Да-да… иди. Конечно.

Двери закрылись, и Саша уехал на один из верхних этажей. Сергей Иванович только сейчас вспомнил и сказал «спасибо» уже закрытым дверям и шумящему лифту.

Отвык от людей. Одичал.

Пошел, завалился на койку и думал. Надо бы конечно наслаждаться обстановкой, ведь в любом случае выбросят. Не сегодня, завтра, а однозначно выкинут на улицу. В мороз, в метель, в холод, во тьму. Надо бы отмыться, отогреться, запастись новыми силами, чтобы дожить до весны. До тепла.

Глубокой ночью Сергей Иванович помылся, обсох. Помечтал о бутерброде. Чуть-чуть пожалел себя. Посетовал на судьбу. Завалился было спать и не смог. От скуки вышел в подъезд.

Хоть и была глубокая ночь, а он все равно ловил каждый звук, чтобы успеть скрыться в своей каморке и не попасться на глаза жильцам.

Возле лестничного входа приметил железный ящик. Замка нет. Открыл. Изнутри на него смотрели метла, веник, савок, тряпки, ведра и пара черенков с резиновыми перчатками.

Щелкнул лифт и Сергей Иванович даже шкаф не успел закрыть, сорвался в каморку, выключил свет и лег на койку, боясь пошевелиться.

Тяжелые шаги протопали в подъезде. Щелкнула дверь и снова стало тихо. Тихо и страшно.

В этот раз удалось уснуть. Будто в омут провалился он в сон. Не слышал даже как заходил Сашка и оставил бутерброд на столике.

Заботливый все-таки мальчик. Добрый как ангел.

Когда такое было, чтобы проснулся, умылся, а на столе ожидает завтрак. Пусть и такой скромный. Пусть суховатый, но ведь завтрак. Еда.

Утренний бутерброд исчез с той же скоростью что и вчерашний.

Весь день Сергей Иванович просидел в своей каморке, изредка выходя в подъезд. Скучно было до жути. Курить хотелось как никогда. Желудок требовал пищи, а страх с легкостью останавливал любые попытки высунуться из норы.

Заметят. Вышвырнут. Выгонят. – Твердил разум.

В первый раз, что ли окажусь на улице, - пытался сопротивляться Сергей Иванович, – всю жизнь там провел. А все же страшно. До жути страшно.

Щелкнула дверь. Вместе с ней щелкнуло и сердце.

На пороге появился Саша со свертком в руке.

- Добрый вечер. Это вам.

Он протянул кусок хлеба и кусок сыра.

- Спасибо.

Сергей Иванович привстал с койки, с жадностью посмотрел на еду, но не смог вот так наброситься при мальчике. Пусть уйдет, а то не хорошо как-то. Не по-человечески.

Несколько минут молчали.

- Ну, мне пора, - сказал Саша и, стоя на пороге, добавил. – Я на выходные к бабушке еду, но вы не переживайте. К вам завтра Леша зайдет. Я рассказал ему.

- А он…

- Нет-нет, он не расскажет, - опередил Саша.

- У тебя есть минутка?

Саша по-взрослому посмотрел на наручные часы и кивнул.

- Это ты меня спас?

- Да, - засмущался Саша.

- Расскажи.

- Вы… я… я мусор ходил выбрасывать. Когда выходил, увидел, что вы перед подъездом спали. Мусор выбросил и побежал домой. А потом, когда уроки делал, то мне стало страшно. А вдруг вам плохо. Или у вас дома нет. Нам как раз Тамара Васильевна рассказывала про обморожения на уроке. Говорила, что надо помогать людям и что они могут уснуть, и замерзнуть навсегда. А мимо вас ходили все и ходили. Я оделся, сказал, что часы потерял и выбежал в подъезд. Вы там же лежали. Под снегом. Я вас это… ногой чуть-чуть толкнул и дверь открыл. Вы вошли, вползли внутрь. Я чуть-чуть постоял и ушел. И всё… - закончил Саша.

- Спасибо. За то, что спас спасибо. И за еду спасибо.

Саша отмахнулся, мол, это для него ничего не стоит и каждый бы на его месте поступил так же. Однако из всех, спас именно он.

- Ну, я пойду.

- Иди Саша, иди.

Следующие дни тянулись отвратительно долго. Приходилось продолжать скрываться в этих четырех стенах. Приходилось ждать посыльных, которых становилось все больше и больше. Детвора наведывалась к Сергею Ивановичу, принося еду. Дошло до того, что он наелся досыта и еще остался запас. Хлеб, колбаса и сыр были основным рационом. Один раз повезло и какая-то девочка, имени не запомнил, принесла два пирожка – один с капустой, а второй с абрикосовым вареньем. Лакомство было божественным. Еды было навалом, и теперь жутко хотелось чая. Чуть было не осмелел и не попросил принести, но разум вновь остановил эти мысли.

Выжму из этого максимум – успокаивал он себя. Буду сидеть как мышь, пока не накроют. А как накроют, соберу весь хлеб с колбасой и подамся, куда глаза глядят. А пока что, надо терпеть.

И он терпел. Днем спал, надеясь, что не храпит, ночью бодрствовал и ходил по подъезду. Осмелел до того, что и на этажи начал подниматься. А что еще делать? До того противно стало и от себя самого и от ситуации, что несознательно уже и сам хотел чтобы его обнаружили и чтобы эта нудная история получила хоть какое-то продолжение.

С детьми Сергей Иванович, конечно, прогадал. Думал, растреплются, а ребятки надежные оказались, молчаливые.

Дошли руки и до железного ящика с инвентарем.

Первым делом прибрался в своей каморке. Подмел, помыл, протер. С наступлением следующей ночи, поднялся на верхний этаж и за одну ночь прошелся по этажам до самого низу.

Спать ложился с каким-то странным чувством удовлетворения. Будто именно для этого и был рожден. Умотался за ночь, но это была приятная усталость. Даже спалось приятнее и крепче.

На следующую ночь повторил процедуру.

Затем решил начать с нижнего этажа и дойти до верхнего, а когда вернулся к каморке, то увидел грязные следы, ведущие с улицы в его жилище.

- Ну, вот, собственно и всё, - констатировал Сергей Иванович, - Пожил тут немного, согрелся. Дети обхаживали как найденного щенка. Видимо, завтра буду прощаться с этим местом.

Убрал инвентарь в шкаф, помылся и лег спать.

Сергей Иванович ни капли не удивился, когда утром, вместо привычных детей, увидел перед собой взрослого мужчину, лет под пятьдесят. Ровесники значит.

- Кто-то еще о вас знает? – вместо приветствия, спросил мужчина.

Сергей Иванович потер глаза, присел на койку.

- Кроме вас и детей, больше никто. Мне, я так понимаю, можно собираться?

- Не торопитесь. Вы тут каким ветром?

- Северным, холодным.

- Хех… мороз значит загнал.

- Он самый.

- Ситуацию с нашим консьержем знаете? Бывшим консьержем.

- Был уволен. Честно говоря, не вдавался в подробности. Жил тут, пока не выгонят.

- А полы зачем драить начали?

Сергей Иванович пожал плечами. Он и сам не мог ответить на этот вопрос.

- Да, черт его знает. Может скучно стало. Может стыдно, оттого что живу тут на чужих харчах.

- Работы не боитесь?

- Чего ж ее бояться.

- С алкоголем как дела обстоят? – подозрительно спросил мужик, осматривая огрубевшее и бородатое лицо Сергея Ивановича.

- То пил, то не пил. Были деньги, была и водка.

- Я так понимаю, дома у вас нет?

Сергей Иванович расплылся в улыбке:

- Уж, чего нет, того нет. А иначе, чего бы мне здесь ошиваться. Давно бы ушел.

- Вещи пока не собирайте, - он осмотрел пустую комнату, понимая, что и вещей-то нет. – В общем, есть одна мыслишка. Сегодня-завтра, зайду к вам. Меня Николай Васильевич зовут, я старший по подъезду.

- Сергей Иванович. – Он привстал, но руки не подал. Знал, что все равно не пожмут. Наученный уже.

- Поступим так… вы пока что с места не трогайтесь и, желательно, не показывайтесь никому.

- Это я умею.

- Постараюсь вечером вам все сообщить. До скорого.

И снова томительное ожидание чего-то непонятного. Бешеные мысли перебивались с туманного будущего и тут же возвращались к пирожкам от безымянной девочки. Уж слишком они были вкусные. В душу запали. Еще бы с удовольствием парочку закинула туда-же…

Николай Васильевич, как и обещал, зашел вечером.

По-хозяйски включил свет и объяснил ситуацию:

- С этого момента, можете не прятаться. Жильцы знаю о вас… а вы все-таки молодец. Оказывается детвора уже давно вас подкармливает, - улыбнулся Николай Васильевич. Мало того, внучка моя о вас знает, хотя не живет с нами. В общем, мы решили дать вам выбор. Если хотите, можете остаться, но при этом работа консьержа полностью ложится на вас. Как видите, жить здесь можно. Условия есть и вполне сносные. На время испытательного срока, кормежку я лично вам обеспечу. А дальше пересмотрим условия. Все понятно?

- Не дурак, уловил.

- Тогда по рукам. – В этот раз Николай Васильевич сам протянул руку.

На том и договорились.

Жизнь за харчи. Зато в тепле и уюте, коего давно уже не было в жизни.

Первое время, жильцы относились с осторожностью к новому консьержу, в затасканных вещах, с лысиной и бородой. Первое время и Сергей Иванович не мог найти себе места и боялся встречаться взглядом хоть с кем-то… разве что со знакомой детворой он любил перекинуться парой фраз, за что снискал у них искреннюю любовь. Видимо из-за этого ему приносили теперь еще больше еды. Дошло до того, что хлеб черствел, а продукты портились.

«Надо же! Думал, не доживу до такого шика».

Сергей Иванович ответственно подходил к новой должности. Ежедневно, по несколько раз драил подъезд. Ночами ходил по этажам и тщательно полировал лестничные площадки перед квартирами. Протирал пыль и с любовью присматривал за вверенной ему территорией.

Николай Васильевич дал магнитный ключ, что слегка развязало руки. Сергей Иванович без страха ходил на улицу. Ночами обшаривал помойки, где нашел свежие вещи, которые тут же примерил на себя. В пустом шкафу появилась сменная одежда. В раковине был кусок мыла, который принесли дети.

В очередном своем рейде по мусоркам, он увидел небольшой шкаф без дверцы. Долго раздумывал, взять или нет. Будет ли это нарушением неписанного контракта?

Взял.

Отломил и вторую дверь. Установил самодельный стеллаж в подъезде. А на следующий день заметил там первые книги. Сергею Ивановичу было приятно, что жильцы проявили инициативу и, в скором времени, подъездная библиотека насчитывала более пятидесяти книг.

Вера Александровна, к примеру, принесла горшки с цветами и поставила их на верхнюю полку.

- Сергей Иванович, не помешают?

- Что вы? Что вы? – говорил Сергей Иванович за стеклом и тут же вставал, чтобы ничего не разделяло его при разговоре. – Сколько раз их надо поливать? Вы уж извините, но цветов никогда не держал.

- Два раза вполне достаточно.

- А откуда вы знаете мое имя? – слегка стесняясь, спросил Сергей Иванович.

- Сын рассказал.

- Постойте, дайте угадаю. – Сергей Иванович прищурился, покрутил головой, тщательно всматриваясь в засмущавшуюся женщину. – Сашка ваш сын.

- А как вы угадали?

- Есть одна история… вы не удивляйтесь. Я ведь всю детвору знаю тут лучше чем взрослых.

- Спасибо вам.

- Это вам спасибо, что воспитали достойного человека.

- Ой, ну вас. – Еще раз засмущалась Вера Александровна и ушла.

Знакомство с жильцами проходило тяжело, но Сергей Иванович не отчаивался. Он знал, что ему не будут доверять. Будут подозревать, смотреть пристально и досконально не только на его работу, но и на него самого.

А время шло. И вместо порванного бушлата Сергей Иванович обзавелся приличной синей курткой без единой дырки. Сменил обувь, обзавелся всем необходимым для жизни. На электрической плите, что принес дядя Леша из гаража, стояла кастрюля от бабушки Лидии. В кастрюле был картофель от Сереги-электрика, тарелка от Сан Саныча, точнее от его жены. Сергей Иванович разрезал на доске кусок сала, которым с ним поделилась Анжела, девушка с четвертого этажа. В общем и целом жизнь сменила русло в правильную и приятную сторону.

Естественно, не обошлось и без неприятностей. Ведь не может быть такого, чтобы все жители подъезда были такими доброжелательными и нежными к совершенно чужому человеку.

Особо отличился дядя Витя с его открытым презрением. Так и норовил каждый раз уколоть, проходя мимо:

- Как тебе у нас, небось, лучше, чем на вокзале?

- Конечно лучше, - отвечал Сергей Иванович, каждый раз пытаясь сгладить конфликт.

- Ну, ты это… смотри, а то ведь можешь и обратно.

- Надеюсь, этого не случится.

- Мда… - он бы еще что-то добавил, да не нашел слов. Вот будет возвращаться с работы, подготовится и обязательно кольнет.

Была и пожилая женщина Инна Алексеевна, которая как надзиратель в лагере, гладила сморщенной рукой почтовые ящики и недовольно качала головой, если на пальцах оставалась пыль. Цокая, потирала пальцами, презрительно смотрела на Сергея Ивановича сверлящим взглядом черных глаз с фиолетовой окантовкой век. Сама она, конечно, выглядела эффектно для своих лет – шляпа с цветком и перьями, прямое черное пальто с широким поясом, кожаные сапоги, трость и черные замшевые перчатки.

«Ей бы в белых перчатках, где-нибудь в тюрьме пыль проверять», - думал Сергей Иванович, в очередной раз, наблюдая за обходом. Он знал, что в эти моменты на глаза лучше не попадаться. Услышав медленное цоканье каблуков, тут же хватал, что под руку попадется и убегал на этажи, во двор, куда угодно. Она, конечно, пройдет, погладит все поверхности и, естественно найдет там пыль, да вот сказать и ткнуть носом будет некого. А потом, по возвращению, если застанет его на рабочем месте, то выскажет пару слов – не больше.

Но больше всего Сергей Иванович чувствовал косые взгляды на себе в те моменты, когда его видели сидящим в своей каморке с книжкой.

Дескать, мы оплачиваем его расходы, кормим его. Можно сказать с того света вытащили, а он… вот такой неблагодарный, вместо того чтобы делом заняться, сидит и читает. Либо же просто сидит.

Слов таких никто не говорил, но Сергей Иванович легко считывал по глазам. По взгляду. Оттого он и пытался весь день проводить в делах. Ночь… ночью ладно. Ночью никто не видит, никто и не укорит.

А тем временем подъезд обживался и облагораживался. На подоконниках расцвел прекрасный сад, а у Сергея Ивановича проявился талант садовника. Как бы смешно это не выглядело, однако он под каждым горшком написал имя. Естественно имена старался выбирать редкие, чтобы жильцы не приписали себе свойства растения.

Прекрасная Ангелина распустилась посреди зимы красными цветками. Иннокентий Гаврилович всегда гордо смотрел через стекло на улицу. Был там и Вильям и Эдурад и Николь с ее тонкими стеблями. Когда присваивал имя кактусу, не выдержал и назвал его Виктором. Пусть, хоть здесь он может чуть-чуть уколоть в ответ.

В особо бессонные ночи Сергей Иванович проводил свою терапию на этажах с метлой и шваброй.

Как бы жители не пытались корить его за безделье в рабочее время, однако всегда хвастались своим подъездом с соседними. Уж очень большой был контраст. Пара чахлых цветов против зимнего сада. Вместо жухлой тряпки, кусок серого ковролина, что обновлялся пару раз в неделю. Да что там подъезд, когда крыльцо было вычищено даже для самых ранних пташек, сложно было этого не заметить. На улице снег валит клубами, а крыльцо чистое.

На очередном ночном обходе, Сергей Иванович заметил возле двери мусорный пакет. Дело нехитрое, иногда выставляют. Взял, снес на первый этаж, а утром выкинул.

На следующую ночь пакет вновь возник возле двери. Сергей Иванович и в этот раз решил помочь жильцам, имен которых не знал. Да и мало ли кто из четырех квартир вынес этот пакет. Дело-то несложное.

Со временем, на ум приходила лишь одна метафора: «Пакеты начали появляться как подснежники по весне».

С каждой ночью, они, как зараза, как плесень – увеличивались, множились. Приходилось стаскивать забивать ими лифт, а внизу, разгружать. И одной ходкой там явно было не справиться.

В одну из ночей, этаже на десятом, Сергей Иванович понял, что так дело продолжаться не может. Если он будет заниматься только мусором, то когда заниматься уборкой, то есть непосредственной своей работой.

Что успел, загрузил и выбросил. Остальное оставил как есть. Будет, что будет.

Утром по нему прошлись недовольные взгляды жильцов. Без слов – молча.

Ближе к обеду, подошла некая барышня:

- Здравствуйте.

- Доброго дня, - ответил Сергей Иванович и отложил книгу в сторону (в обеденное время он читал, так как прохожие были редкость).

- Вас ведь Сергей Иванович зовут?

- Все верно. Подождите секунду.

Он вышел из каморки.

- Очень приятно. Меня зовут Светлана. Я спросить хотела… я там пакет выставила, и он уже второй день лежит. Вы не выбрасываете их?

Сергей Иванович ждал этого вопроса, однако подготовленная версия напрочь забылась. Пришлось отговариваться и сочинять на ходу:

- Понимаете ли, Светлана, когда мы обговаривали эту работу со старшим по подъезду, то у нас были немного другие условия. Я убираю, слежу за порядком, раздаю вам всякие брошюры и листы для голосования. А уж выносить мусор в мои обязанности ну никак не входит.

- Поняла… поняла. А вы выносите мусор только тем, кто вам доплачивает или тем, кто вас кормит? - последняя часть фразы была произнесена сквозь зубы, стесняясь.

- Такие условия мне никто не предлагал и я о них еще даже не думал.

- Понятно… понятно. Спасибо.

- Обращайтесь.

На этом разговор окончился. Последствия проявились спустя день. Видимо, не решились сказать с глазу на глаз, поэтому ограничились запиской:

«Уважаемый Сергей Иванович. Я не знаю, какие условия были поставлены вам в обязанности работы, но помните о том, кто вам разрешил здесь находиться и кто спасает вас от голодной смерти на улице. Но так же помните, что мы можем передумать. Пакеты все еще ждут вас на площадках. Решать вам».

Естественно послание было напечатано на листе А4 и естественно оно было без подписи.

Сергей Иванович не помнил дня, когда он злился настолько, что готов был прямо сейчас бросить всё и уйти, куда глаза глядят. А ведь завтра никто не сознается в столь наглой записке. Будут проходить мимо с кислыми лицами. Некоторые будут улыбаться, здороваться. А ночами буду катать вот такие послания.

Было невмоготу находиться в своей каморке. Одевшись, Сергей Иванович вышел на мороз. Редкие снежинки блестели в свете фонарей. Редкие прохожие хрустели снегом.

Он и вправду пошел, куда глаза глядят. Обхаживал ставшие ему родные дома. Знакомые виды высоток, машин, детских площадок, лавочек, помоек. За эти три месяца они действительно стали ему родным. И уходить было жалко. И, чего уж греха таить, здесь было тепло и сытно. Горячая вода, кровать, свой уголок.

А за эти три месяца, успел и вещичками немного обрасти, как корабль обрастает раковинами. И жалко стало вот так все бросать. Это сейчас он в своем бушлате, который, кстати говоря – чист и заштопан. А в шкафу имеется хорошая, свежая куртка. Пара поношенных ботинок, тапочки. Свитера, рубашки, футболки, джинсы. Книги свои. Кастрюли с ножами тоже отдали с концами. Радиоприемник. Жалко… очень жалко.

Всю жизнь провел на улице и только сейчас почувствовал истинный вкус своего, личного. Домом это, конечно, не назовешь, но что-то схожее есть.

Крохотный уголок уюта не выходил из мыслей.

Сергей Иванович видел перед собой заснеженные дома, а в мыслях была койка с матрасом и постельным бельем. Видел поросшие как ежи машины в инее, а в мыслях был приемник, что тихо урчит в ночной тишине.

До утра он блуждал по дворам, прежде чем вернулся, поднялся на верхний этаж и, спускаясь ниже, собрал все мусорные пакеты.

В последний морозный вечер перед весенним потеплением, Сергей Иванович как обычно бродил по окрестным помойкам. Он и сам не знал, что ищет. Так, ощупывал взглядом вещи, глядишь, что и пригодится. Стульчик может, какой или вещи поновее. А может и что-то в подъезд можно будет притащить.

Возле переполненного пакетами контейнера он увидел человека присевшего на снег. Несколько минут не решался подойти, стоя поодаль и наблюдая. Движения не было.

- Жив?

И ответа не последовало.

Огонёк

Глава 12 (заключительная)

Егор Куликов ©

ссыль на первую главу

Он прикоснулся к двери и кто-то тут же открыл ее.

- Заждались мы тебя дедушка! – сказал Вова. Или Слава, Виктор Федорович так и не запомнил их.

Он взглянул на часы, затем сунул их под нос Вове (пусть будет Вова).

- Договорились на восемь, сейчас без трех минут. Сами виноваты, что ошиваетесь тут, - отрезал он. – И я предупреждал, чтобы Митя был один.

- Давай тут без фокусов, - не взглянув на время, Вова отвел руку в сторону и, обернувшись в комнату, крикнул, - Митя, тут наш гость пришел!

- Наконец-то, - послышался знакомый голос из комнаты и диван жалобно скрипнул.

- А где второй? – спросил Виктор Федорович стоя на пороге.

- Слава что ли?

- Да, Слава, - с именем угадал, значит это Вова.

- А тебе какое дело?

Виктор Федорович не успел ответить. Из комнаты вышел Митя и, увидев Виктора Федоровича, расплылся в улыбке, словно встретил старого знакомого.

- Дядя Витя! Я уже успел соскучиться по нашим встречам.

- Льстить потом будешь. Давай перейдем к делу.

- Давно пора. – Хлопнул в ладоши Митя, ожидая окончания этого затянувшего дельца. – Дядя Витя, ты извини, но мы тебя должны прошманать.

- Я ничего с собой не взял.

- Вот это мы сейчас и посмотрим. Вова, закрой дверь и проверь его.

Вова отступил в сторону и Виктор Федорович вошел в квартиру. Входная дверь была закрыта на быстро сколоченный крючок, которому не больше двух часов от роду.

- Руки раздвинь.

- Я чист…

- Руки раздвинь! – буркнул Вова, и Виктор Федорович подчинился.

Ловкими движениями Вова прощупал один за другим рукава, затем торс и после спустился к ногам.

- В задницу тоже мне будешь заглядывать? – не сдержался Виктор Федорович, когда Вовины руки прощупывали карманы брюк.

- Курить что ли начал дед? – не замечая колкости сказал Вова и достал старую бензиновую зажигалку.

- С вами не только курить, но и пить начнешь.

- Рюкзак сними.

Виктор Федорович стянул рюкзак.

Вова раскрыл, заглянул внутрь, затем сунул руку, достал термос, два бутерброда и какую-то тетрадку.

- Не помни мой ужин.

- Он чист, - отрапортовал Вова и закинул в рюкзак мятые бутерброды.

- Ну что ж, пройдемте. – Митя уступил дорогу, и Виктор Федорович вошел в комнату.

Присев на диван он положил рюкзак рядом. Митя прикрыл дверь и сел на стол, напротив.

Несколько минут было тихо. С улицы слышались голоса людей, рев машин, детский плач.

- Так и будем молчать! Или делом займемся? – сказал Митя, взяв пачку бумаг. – Короче, я так понимаю, ты со своей мадам согласился на наши условия. Так?

- Примерно…

- Что значит примерно? За это «примерно» ты можешь не выйти отсюда. Я, надеюсь, ты понимаешь, о чем я. Так вот, ты не собственник, но ты можешь дать своей мадам бумаги и пусть она их подпишет. Для особо одаренных я там расставил все галочки. У нотариуса я сам потом заверю. Правда, условия немного изменились. Она теперь нам дарственную дает.

- То есть как? Бесплатно… - привстал Виктор Федорович.

- Все именно так. Бесплатно и безвозмездно. Я и так с вами повозился довольно долго. Жить ей есть где, так что не прибедняйся. И квартира и дача. После этой комнатушки, можно сказать, она в царские хромы переезжает. А ты… ты скоро откинешься и все передашь ей. На улице она не останется. Так что давай без глупостей.

- Условия были другими.

- Были. И работа была другой. А тут еще и дружбан твой попался. И сам ты два раза концерт устраивал. Пусть подпишет и мы отстанем. Все закончится, когда ты мне принесешь подписанные бумаги.

- Зачем вы так?

- Как?

- Девушку избили, ребенка ножом пугали.

- Я чего-то не пойму тебя дед. – Митя поерзал на столе, который подал жалобные стоны, скрипя каждой досточкой. – Когда я тебя предупреждал ты думал, я шучу. Так, бал-бла, прибью, пришью, сказал и забыл? Какой же я тогда человек, если слово свое не держу. Я и сейчас тебе повторяю, если она не подпишет бумаги, то можешь попрощаться со своей новоявленной внучкой.

- Вы и на это пойдете? – слегка испуганно спросил Виктор Федорович.

- Пф… можешь проверить, если есть желание.

- Мда-а… - задумчиво протянул Виктор Федорович. – Звери, а не люди.

Он пододвинул рюкзак, выложил бутерброды с термосом на диван и сунул руку в карман.

- Ты чего жрать сюда пришел?

- Ты доживи до моего возраста, потом будешь учить. У меня проблемы с желудком. Надо есть каждые два часа. И нервничать мне тоже нельзя! – с упрёком сказал Виктор Федорович и зашелестел фольгой. Нарочно разворачивая громко и долго. Осмотрел бутерброд со всех сторон и откусил. Разжевал. Проглотил.

Митя упорно сидел на столе, ненавистно наблюдая за каждым движением Виктора Федоровича. Ему так и хотелось встать, подойти к старику, вырвать бутерброд и бросить в стенку. Затем схватить его за шкирку и как собаку бросить на пол. Глядишь в таком сценарии этот старый хрыч без капризов схватит бумагу и побежит к своей даме подписывать.

Но с этим старым хрычом все может пойти ровно наоборот. Возьмет да упрется своим горбом. Костьми ляжет, а ничего не выполнит. Пойди, пойми, где у стариков заканчивается лимит и они ломаются. Да так ломаются, что обратно ни в какую не идут.

А Виктор Федорович тем временем дожевал бутерброд, скатал фольгу в шарик-подшипник да как кинет его в Митю.

Митя не ожидал такого развития, отчего вздрогнул, уклонился от шарика и едва усидел на месте. Однако стол в очередной раз отреагировал жалобным стоном, и одна из ножек зазвучала сухим треском. Не дожидаясь пока стол сложится, Митя спрыгнул.

- Дед, давай, бери бумаги и вали отсюда.

- А чай? – удивленно спросил Виктор Федорович и взял термос. Он медленно открутил крышку, словно нарочно испытывал терпение Мити,. - У тебя сигаретки не будет, я вроде бы свои забыл. – Виктор Федорович сунул руку в карман, достал зажигалку. Несколько раз щелкнул – зажглась. – Вот черт. Точно свои забыл. Придется только чаем обойтись. – Вместо того чтобы нажать на кнопку термоса и спокойно налить, Виктор Федорович полностью открутил пробку и налил до краев. – А у Вовы своего, можешь спросить сигаретку?

Митя обернулся. Он только и успел, что носом повести, чувствуя непонятный, но жутко знакомый запах. Виктор Федорович выплеснул на него содержимое крышки и плеснул из термоса.

- Бензин… - отплевываясь и протирая глаза, сказал Митя, когда у Виктора Федоровича в руках вспыхнула зажигалка.

Мокрые руки зашлись пламенем, которое тут же, по невидимым парам бензина перепрыгнуло на Митю.

Его джинсовая куртка заалела. Огонь за доли секунды добрался до лица и все тело за одно моргание глазом, полыхнуло факелом.

Криком наполнилась комната. Митя орал сквозь пламя, бестолково махая горящими руками, хлопая себя по лицу и бегая по комнате. Он натыкался на мебель, ударялся о стены. Перевалился через стол, тут же вскочил на ноги и снова рухнул, продолжая кричать и кататься по полу.

Пока Митя бегал по комнате и пытался сорвать с себя кожу, Виктор Федорович боролся со своим пламенем.

Его руки горели как факелы. Он почувствовал мгновенно. Словно опустил кисти в кипяток. Не было шока и адреналина. Была какая-то странная осознанность всего происходящего. Ему казалось, что в этот опасный и сумасшедший момент его сердце бьется очень спокойно и ровно. Как у монахов, что выходят сжигать на площадях, протестуя против чего-либо. Они не кричат, не паникуют. Они спокойны и осознанны. Они знают, на что идут.

Виктор Федорович тоже знал, на что шел. Он умудрился вывернуть джинсовую куртку так, что руки оказались в рукавах. Огонь, лишенный кислорода довольно быстро погас.

Все так же трезво оценивая ситуацию, Виктор Федорович бросился к двери и успел упереться в нее плечом. В эту же секунду она вздрогнула. Вова с той стороны пытался войти.

Горящий Митя, продолжая кричать, последний раз встал и побежал. Стенки на его пути не оказалось, зато деревянное окно легко раскололось под его весом. Звон стекла и быстро исчезающий крик за окном.

Еще один удар в дверь…

Помимо жара, комнату начало затягивать черным дымом. Обожжённые кисти пекли, словно с них сорвали кожу. Дверь снова содрогнулась и Виктор Федорович отлетел на диван.

Вова с очумелыми глазами ворвался в комнату, осмотрелся и никак не мог понять, куда делся Митя. Пока он щурился от дыма и соображал что к чему, Виктор Федорович сунул руку между диваном и подушкой в надежде что там будет нож, спрятанный им в прошлый раз. Руку обожгло болью, когда кожа, точнее то, что от нее осталось, соприкоснулась с жесткой тканью. Но Виктор Федорович уже ухватился за рукоять ножа и выдернул его.

Вряд ли Вова ожидал такого исхода встречи. Это было видно по его глазам – испуганным, ошалелым, дрожащим.

Виктор Федорович сидел на диване с ножом в правой руке.

Недолго думая Вова сделал шаг и одним, точным ударом ноги выбил нож из обгорелых рук. Как бы там ни было, но перед Вовой был старик. Пусть и сумасшедший. Пусть и в отличной физической форме, но старик! Старик с обгорелыми руками, вымотанный морально за последние недели и физически за последние полчаса.

Проблема заключалась в том, что Виктор Федорович не чувствовал себя стариком. Ни одной своей клеточкой не ощущал. И мысли у него были неспешные, плавные, словно где-то в парке с батоном перед утками.

- Убью! – закричал Виктор Федорович и попытался встать.

Оплеуха от Вовы опрокинула его обратно на диван. Целился-то он в голову, но реакция спасла, и кулак скользнул по плечу. Не успел Виктор Федорович прийти в себя, как его вдавило в диван под весом Вовы. А молодые, крепкие руки клещами сомкнулись на дряблом горле.

В этот момент мысли и сердце Виктора Федоровича перестали быть такими спокойными. Его организм почувствовал явную угрозу смерти.

Пытаясь хоть как-то причинить вред противнику, Виктор Федорович выбрасывал обгоревшие руки, стараясь дотянуться до перекошенного злостью лица Вовы. Он кряхтел и жмурился. Лицо его багровело. Вены на лбу вздулись до размера садового шланга, того и гляди – лопнут.

И снова эти мухи в глазах… точно как тогда, на полу перед ящиком с лекарствами.

Успев сообразить, что его удары не приносят никакого результата, Виктор Федорович, борясь с отключением сознания, начал шаркать руками, пытаясь нащупать хоть что-то. Боли не было. Обгоревшие руки словно вылечились. Сейчас была только одна проблема – вдохнуть.

Наполнить горящие легкие кислородом. Пусть даже таким противным как здесь – в комнате. Пропитанным едким токсичным дымом. Пусть и таким…

В левую руку легло что-то твердое, металлическое и гладкое. Соображать что это, и пытаться определить, не было времени. Он размахнулся и ударил Вову в висок, и лишь в момент удара определил, что в руки ему попался многострадальный термос. Остатки бензина облили Вове голову и стекли на грудь и на лицо Виктора Федоровича. Хватка на секунду ослабла и этого вполне хватило, чтобы вдохнуть. А после, чужие пальцы вновь сошлись на шее.

- Убью тварь! Сдохни! Убью! Убью! – корчился Вова, сжимая пальцы и отплевываясь от бензина.

Виктор Федорович закрыл глаза и почувствовал как руки слабеют. Боли больше не было. Только какая-то странная тревога, что не сделал. Не хватило сил. Не успел. Не смог!

Спешные мысли начали замедлять свой бег и в скором времени поплыли как утренний туман в лесу. В последний раз он попытался что-то предпринять, дернул рукой, которая едва оторвалась от пола и вновь безжизненно легла на пол.

А может и успел все сделать! – подумал он и открыл глаза.

Размытый силуэт, больше похожий на привидение в дешевых фильмах, мелькнул в стороне. Послышался глухой звук, словно металлическим прутом ударили по мешку с картошкой. И пальцы на шее мгновенно разжались. И обмякшее тело легло на Виктора Федоровича, уткнувшись головой ему в грудь.

Секунд десять, Виктор Федорович с хрипом вдыхал и выдыхал прожжённый воздух, не веря своему счастью. После он почувствовал, как тело начало вздрагивать и, дабы не оказаться вновь с пальцами на горле, он начал дергаться как рыба на суше. Вместе они рухнули на пол. Глазам еще не вернулась былая ясность. Он видел силуэт стоящий в дверях. Посмотрел на разбитое окно, куда стягивались струйки дыма и вытекали на улица как в неправильном водопаде.

Вскоре Виктор Федорович понял, что глаза давно видят как прежде. Все дело в дыме, который наполнил квартиру. Все дело в огне, который успел сожрать шторы, половину ковра, подлокотник дивана и уже облизывал стол и посуду.

Вспотевший, измотанный, Виктор Федорович привстал на локти. Кто-то схватил его за руку. Кто-то тянет его к выходу. Спустя пару секунд, до него донесся плачущий голос Лизы:

- Дядя Витя… дядя Витя, - рыдала она.

Усевшись на пол, она тянула дядю Витю за обгоревшие руки. Хватала за одежду. Пыталась тащить его к выходу, захлебываясь слезами и задыхаясь в дыму.

- Лизонька, беги… - прохрипел Виктор Федорович, понимая, что не имеет больше сил подняться. Да что там подняться. Руку поднять и на то уже нет мочи. – Подумай о Катюше.

- Дядя Витя… помогите мне.

Виктор Федорович попытался. Но вместо ожидаемого, что сейчас он встанет на коленки или хотя бы сможет перекатиться и оказаться ближе к выходу, он лишь вздрогнул как умирающий зверь в последних конвульсиях.

- Я вас не брошу! – кряхтела Лиза, сжимая руку Виктора Федоровича. – Лицо ее исказилось гримасой боли и отчаяния. Злость и отвращение жгло ее из-за собственного бессилия.

А огонь тем временем уже поглотил половину комнаты, и с каждой секундой его распространение становилось все быстрее. Жар ощущался через одежду. Виктор Федорович откинул голову, увидев, как вспыхнули ботинки лежащего Вовы.

- Беги дочка. Беги.

- Дядя Витя…

- Уходи, кому говорят! – сказал Виктор Федорович. Он вложил в эту фразу все силы, отчего слова получились уверенные, громкие и довольно убедительные. – Я сделал то, что хотел. А ты уходи.

- Нет!

Виктор Федорович посмотрел на огонь, что был уже довольно близко. Взглянул на разбитое окно, куда тянулись языки пламени и струи дыма. Под столом, что уже наполовину был в огне, увидел газовый баллон. Его мозг и тело, словно получили кратковременный заряд энергии.

- Беги Лиза! Сейчас рванет!

Виктор Федорович изловчился, толкнул Лизу и захлопнул дверь. Как только дверь ударилась об косяк, прогремел взрыв…

Девять дней спустя

Погода в тот день выдалась особенно хорошей. Утром прошел дождь и прибил всю пыль. К десяти часам солнце подсушило асфальт и согнало воду в лужи.

Было тихо, если не считать перекличку птиц. Да, собственно на кладбищах редко когда бывает шумно. Это то место, где тишина получается особенно заметной. А ощущения от тишины – особенно яркими.

Лиза стояла возле могилки. В тонкой куртке серого цвета. В высоких сапогах и стареньких джинсах. Она смотрела на темный деревянный крест со слетевшей фотографией. Новую, она, конечно же, не принесла. Почему-то не подумала, что так быстро может что-то сломаться. Но это ей совсем не мешало. Она отлично помнила его внешность. И не было нужды смотреть на фото. Ей легче было блуждать взглядом по черной земле, где пробивается молодая травка.

Вот она, жизнь во всей красе, - продолжила она мысль. – На мертвой, недавно вскопанной земле уже виднеется травка. Кое-где яркими зелеными побегами, а где-то вполне себе плотными пучками. Новая жизнь.

Грустно стало. В очередной раз грустно. Слез уже не было. Не хотелось и не моглось плакать. Хотелось просто стоять и смотреть, чем она собственно и занималась. Смотрела на землю. Смотрела на крест. Думала…

А потом захотелось поговорить.

- …странно все вышло. Очень странно. – Она пустила взгляд поверх оградок, высматривая рыжий хвост дочери. Нашла – успокоилась. Улыбнулась и прошептала. – Огонёк. Надо же так девочку обозвать. И ведь имя ее нравилось. А потом вдруг Огонёк. Еще и Катя сама отзывается как собачка на это прозвище. И всегда улыбается. Даже не знаю, как мне на это реагировать, учитывая, что и сама я ее так периодически зову. Огонёк. – Снова взгляд поверх оградок. – Ты ведь знаешь, что у меня никогда не было родителей. Точнее они были, но я никогда их не видела. И никто не удочерил меня, так что за всю свою жизнь я так и не испытала, каково это быть чьей-то дочерью. Быть кем-то, кого любят. Кого защищают. И, наверное, никогда бы не испытала. А потом… - на этом слове сухие глаза все-таки покрылись пеленой влаги. Тонкой, как после взгляда на солнце. – И ведь как символично. На девятый день. Когда мир для меня стоял на месте. Когда я уже ничего не ждала и ни на что не надеялась. Отчаялась молиться. Можно сказать, опустила руки и как соломинка в ручейке, куда потащит течением туда и пойду. Хм… страшно было. – Еще один взгляд. – Катюша! Огонёк! – прикрикнула Лиза и улыбнулась.

Огонёк услышала и вприпрыжку помчалась к матери.

- Пойдем дорогая, нам надо еще одну могилку посетить, – с нотой жалости сказала Лиза и, взяв дочку под руку, повела по тропинке.

Они свернули в оградку, где на скамейке с перебинтованными руками сидел Виктор Федорович.

- Вы уже все? Я сейчас. Минутку еще можно?

- Сидите, сидите…

Лиза с дочкой ушли, чтобы не мешать одинокому разговору с холмиком.

- …если бы ты была жива, Лиза с Огоньком, тебе бы обязательно понравились. Они такие забавные. Лиза-то вроде взрослая, а я все равно смотрю на нее как на девочку. Честно сказать, смотрю на нее как на дочку. Нам с тобой не повезло с детьми, а теперь я не только отцом себя чувствую, но еще и дедушкой сразу. Вот так, одновременно стал и тем и другим. И она все ходит вокруг меня, все ухаживает за мной. Пытается отблагодарить. А ведь тут еще большой вопрос стоит – кто кому помог. Я им или они мне. Очень большой вопрос. Ну, до встречи, а то там Огонек совсем изголодался по шаловливым играм. Я ей обещал, что мы на дачу поедем и будем детскую площадку вместе строить. А обещания, как известно, надо держать!

Конец

Благодарю, что уделили время и прочитали это произведение.

Буду рад плюсам,  и, естественно, комментариям. Не скупитесь на слова, я вон сколько написал :)

И да, для меня редкость, что все закончилось хорошо

Огонёк

Глава 11

Егор Куликов ©

Никакого дельного решение в парке не пришло. Не пришло и спустя пару дней. Виктор Федорович ходил погруженный в себя, пытаясь придумать хоть что-то. Должен же быть выход. Говорят, что безвыходных ситуаций не бывает. Да, именно так и говорят. И Виктору Федоровичу приходили решения. Правда, все они требовали чего-то взамен.

Хоть он и распинался в парке, что свое отжил и готов хоть завтра отправляться в мир иной, но на самом-то деле все не так. На самом-то деле, кажется, что жизнь пролетела довольно быстро и хочется пожить еще. Еще успеть сделать что-то… неважно что. Пусть даже просто, лечь и лежать двадцать лет глядя в потолок. Пусть так. Главное чувствовать себя живым. Пусть и в такой ограниченной жизни.

Размышлял так Виктор Федорович и стыдно становилось. Благо никто не читал его мыслей. Не видел его трусости. Не чувствовал как сердце срывается с цепи и носится по грудной клетке как дворовая собака. Как стучит. Как запинается. Как жалобно скулит. И мысли сразу дикие на ум приходят. Смерть… смерть… смерть…

Фу, страшно. Кыш такие мысли. Кыш! Надо думать о чем-то хорошем. О хорошем. Вот, рассосется ситуация. Вот отстанут от нас эти бандиты. Вот тогда можно будет пожить. Той жизнью пожить, о которой думал. Представляя которую, становилось легче и теплее. Где Огонек бегает по даче и топчет свежие грядки. Или же где старается помогать Лизе по хозяйству. Где она будет подавать мне ключи, а я буду кран чинить…

Опять завело в сторону волшебства. Рассосется. Ага, как синяк на спине – рас и растаял через два дня. Нет, с этими людьми ничего просто так не рассасывается. Тут надо действовать. Действовать жестко. Действовать уверенно. И если бить, то бить наверняка.

Несколько дней Виктор Федорович только и делал, что думал. А тем временем, все было спокойно. В подъезде не появилось новых надписей. Зашитая на скорую руку дверь – держалась. Не было звонков и ночных гостей. И эти пару спокойных дней вселили в Виктора Федоровича полную уверенность в успешном исходе проблемы. Точнее в ее исчезновении.

Несколько дней он еще вспоминал о прошлом, особенно когда смотрел в зеркало. Заметные побои прошлого. Не беда. Все изъяны давно скрылись в глубоких морщинах.

И Лиза как назло тоже не говорит об этом. Может, боится. Как бы беду не накликать. Как бы не получилось, что вспомни они про них, ну, этих самых, то они тут же и появятся. Будут ночью стучать в двери, расписывать подъезд и еще как-то их выкуривать. Вот и живем. Вот и молчим. И знаем ведь, что ничего не решилось, а все же искренне надеемся, что рассосется.

Больше недели не было никаких вестей. Жизнь стала непривычно спокойной. Это-то и пугало. Это и настораживало. Любопытство подмывало Виктора Федоровича, собраться и сходить на квартиру. Любопытство подталкивало, а страх останавливал. И Виктор Федорович был искренне рад тому, что страх оказался сильнее. Что он еще не совсем сошел с ума, чтобы идти к чудовищу в пасть.

Сиди спокойно, пока сидится. Лучшей позиции и не придумать.

И Виктор Федорович сидел. Сидел тихо. И надеялся, что рассосалось.

Спустя неделю, когда Лиза уложила дочку спать, она зашла к Виктору Федоровичу и присела рядом.

- Вы ведь были у них? – спросила она настырно, - неделю назад, когда гулять ходили. Вы ведь встречались с ними еще раз?

Виктор Федорович медленно отложил книгу. Нерасторопно снял очки, отложил в сторону. Он нарочно все делал размерено и лениво, дабы отвоевать себе немного времени для ответа. Рассказать правду или наплести? Эх…

- Был. – Сознался он. – Я с этим Митей встречался в парке.

Лиза отвела взгляд.

- Зачем? Зачем вы это делаете? О чем с ними можно разговаривать?

Дабы она себе не выдумала чего страшного, Виктор Федорович решил рассказать правду. Он передал разговор почти слово в слово. И когда закончил, Лиза смотрела на него как на героя.

- Думаете, он врал, что пойдет до конца? Он испугался?

- Я ничего не думаю, - уклончиво ответил Виктор Федорович. – Есть как есть. Надеюсь что это так.

- Спасибо вам. – Сказала Лиза и зажмурила глаза, пытаясь сдержать слезы. Не вышло. – Спасибо вам большое. Я не знаю, что бы мы без вас делали. Словно кто-то выше, как господь бог, забрал у нас Сережу и взамен послал вас. Спасибо вам, спасибо. – Лиза окончательно заплакала и обняла Виктора Федоровича, который не сразу сообразил что произошло. Он растерялся и машинально обнял в ответ.

Несколько секунд Лиза плакала в плечо, затем отодвинулась, взглянула в непонимающие глаза Виктора Федоровича и резко прильнула к нему. Поцелуй был настолько неожиданным и настолько крепким, что Виктор Федорович не сразу сообразил, а что собственно происходит. Когда мозг включился, он все еще целовал Лизу и машинально отвечал на ее ласки.

Опомнившись, он схватил ее за плечи, отодвинул от себя и сильно встряхнул.

- Сдурела что ли!? – сказал он довольно громко, забыв, что Огонек спит. Вспомнив, продолжил тише. – Сдурела что ли? Как?... Зачем?... Уйди…

Виктор Федорович отпустил Лизу и скорчил лицо, словно только что прикасался к чему-то противному и мерзкому.

- Извините меня, - спокойно ответила Лиза и так же спокойно ушла.

- Чего удумала, дуреха… - шептал Виктор Федорович, тыльной стороной ладони вытирая губы. И каждый раз его передергивало, когда он вспоминал вкус ее влажных и слегка соленых губ. – Фу… - в очередной раз вырвалось. – Фу… как будто дочку свою поцеловал. Фу…

Долго еще Виктор Федорович негодовал и плевался. И стыдно ему было и противно.

Спустя несколько часов, он нашел в себе силы, вызвал на кухню Лизу и высказал ей всё.

- Никогда. Никогда больше так не делай. Если я говорю, что мне от вас и от тебя лично ничего не надо, то так и есть. Твоего «спасибо» мне за глаза хватает. А от радостной улыбки Огонька у меня жизнь продлевается. Так что никогда, запомни – никогда так не делай. А теперь, давай не будем вспоминать этот инцидент и постараемся дальше жить так, как жили. Тебе есть что сказать? – по-отцовски спросил он.

Лиза помотала головой.

- Если есть что сказать – говори. Это хуже, если будет в тебе вариться.

- Я сглупила, - тихонечко сказала Лиза, не поднимая взгляд. – Я не знала, как вас отблагодарить. За все, за это… за квартиру. За разговоры с этим бандитами. За ваш риск ради нас, незнакомых и чужих людей…

- …вы мне не чужие. Роднее вас у меня нет никого. – Перебил Виктор Федорович. Не сдержался на слове «чужие». А после подошел и обнял Лизу. Обнял, как обнимают детей – нежно, аккуратно и крепко. Прижал к груди и на секунду почувствовал себя счастливым.

Счастье длилось недолго. Митя-Пришибленный дал о себе знать спустя две недели после их последней встречи в парке.

- Думал мы забыли о тебе? Неа!.. – весело и громко орал он в трубку. – С другой квартирой дела были кое-какие. Но ты не переживай, мы о тебе помним. Готовь свой чай с бутербродами, скоро к тебе наведаемся.

Виктор Федорович и слова не успел вставить, как в трубке стало тихо. А вот голова мгновенно начала гудеть. Будто этот самый Митя, вылез из телефона и своим огромным кулаком шандарахнул Виктора Федоровича по черепушке. И мысли забегали. И руки задрожали. И сердце опять с цепи сорвалось. Даже дыхание перехватило.

Виктор Федорович прилег на диван и дышал нервно, отрывисто, как собака. Хорошо Лизы с Огоньком нет дома. Не видят его в таком низком положении. Поначалу его обрадовала эта мысль. Дескать, сейчас отлежится, придет в себя и когда они вернуться, то будет делать вид, что ничего не случилось. Все как всегда. Все в порядке.

Да вот только прошло уже минут десять, а сердце продолжает стучать отрывисто и сбито. В глазах появляются воображаемые мухи и с каждой минутой их становится все больше. Еще чуть-чуть и все пространство займут. И липкий пот выступил по всему телу.

Виктор Федорович прислонил ладонь ко лбу, на секунду закрыл глаза и в этот момент ощутил себя в падающем лифте. Как на корабле в самый страшный шторм. Его сознание кидало из стороны в сторону, а желудок незаметно подкрадывался к горлу. Открыв глаза, Виктор Федорович еще несколько секунд наблюдал, как вращаются стены, шкафы, двери, люстра. Весь мир вращался с невиданной скоростью.

Именно в этот момент он понял, что ему, собственно и стыдится-то нечего. Пусть и Лиза и Огонек видят его в таком состоянии. Были бы они здесь, так помогли бы. Вызвали скорую, принесли воды, подали таблетку. Ему казалось, что Лиза, обязательно бы чего-нибудь придумала. Все женщины разбираются в лекарствах, будто у них это на роду написано – знать, отчего какая таблетка и, не смотря в инструкцию, точно давать дозировку.

Но их рядом не было. И состояние лучше не становилось.

Телефон! – выловил Виктор Федорович мысль из вращающегося мира.

Он далеко. На кухне. Коробка с лекарствами ближе. В комоде, во втором ящике. Он скатился с дивана и, хватаясь за ворс ковра, пополз к комоду. Втыкая скрученные пальцы как гвозди, он полз и пытался не свалиться с пола. Комната кружилась и порой, ему казалось, что он легко может упасть на стенку. Или же шкаф, из-за такого наклона накренится и привалит его на полу. Но больше всего ему казалось, что он не успеет доползти. Что сердце как в старых фильмах ужасов, вырвется из груди и забрызгает всю комнату кровью.

Надо доползти. Надо…

Не такой уж я и старый, уговаривал себя Виктор Федорович и скребся к комоду. Толкался. Бился.

Трясущейся рукой он дотянулся до второго ящика и что было сил – дернул. Ящика открылся наполовину и повис. Второй рывок вовсе опрокинул его на пол. На голову посыпались мази, таблетки, бинты.

Виктор Федорович пытался найти те самые таблетки, которые кладутся под язык. Маленькие, беленькие… да тут больше половины маленькие и беленькие, злился он, судорожно перебирая лекарства, а тем временем таблетки приобретали мутноватый оттенок, начинали плавать и сливаться в одно, смазанное пятно.

Затем он почувствовал толчок в груди, будто кто-то сунул палку между ребер и провернул. Тело выгнулось дугой и Виктор Федорович потерял сознание.

***

Очнулся он с тяжелой головной болью. Сознание не желало возвращаться в измученное тело. Поэтому-то Виктор Федорович и не понимал что происходит. Откуда посторонние люди в комнате. И кто это?

Эмоциональный накала сыграл свою роль и Виктор Федорович принял врачей скорой помощи за бандитов. Именно поэтому он пытался отбиваться от них, кричал что-то несвязное и размытое. Упирался и как мог, сопротивлялся. А после укола, уснул тяжелым и безмятежным сном.

Виктор Федорович быстро оценил ситуацию, когда пришёл в себя в больнице. Он осмотрелся, вызвал медсестру, уточнил дату и время. Спокойно спросил о своем диагнозе. Узнал сколько он проведет времени в этой больнице. Все было сделано плавно и спокойно. Но стоило ему вспомнить истинную причину его приступа, как он вновь почувствовал сбитый ритм сердца.

Пришла Лиза с Огоньком. Поговорили. Виктор Федорович решил, что не стоит им знать о последнем разговоре.

- Погода какая хорошая. – Глядя в сияющее окно сказал Виктор Федорович. – Знаете что, езжайте-ка вы на дачу. Адрес я тебе напишу, ключи в ящике рядом с вешалкой. На даче сейчас хорошо. Отдохнете, позагораете. Только смотрите не простудитесь. Сейчас продуть может только так. – Виктор Федорович резко оборвал фразу, понимая, что говорит слишком много и это очень подозрительно.

- Как же мы вас здесь бросим?

- Я ведь среди врачей. Если что они мне помогут. – Отмахнулся Виктор Федорович.

- А если вам что-то понадобится. Из еды или лекарств. Или одежду принести. Да что угодно.

- Соседи мне говорили, что кормежка тут достойная. Телефон уже у меня. Мне, собственно, ничего не надо.

- Давайте вы сейчас на ноги станете и мы вместе поедем на дачу.

- Я надеялся, что вы там все подготовите к моему приезду, - сострил Виктор Федорович и сам же рассмеялся. Наигранно и очень неправдоподобно.

Не удалось ему отправить их на дачу.

Виктору Федоровичу предрекали неделю постельного режима, но уже через два дня он оказался дома.

Ему пришлось сбежать из больницы. Наскоро затолкал немногочисленные вещи в пакет. Переоделся. Взял документы и вышел. До дома пришлось идти в тапках. Благо погода была теплая.

Он еще вчера услышал нотки фальши в словах Лизы, когда звонил ей. А сегодня он вытянул из нее правду.

Новые надписи на стенах и еще больше изуродованная дверь нисколько не огорчили Виктора Федоровича. А вот то, что Митя ударил Лизу и угрожал ножом Огоньку, не могло оставить его спокойным. Он пытался сдерживать себя, понимая, что сейчас не лучшее время, чтобы нервничать. Приступ может случиться когда угодно. И это может быть последний приступ на его жизнь.

Но как тут не нервничать. Как не прокручивать в голове эту сцену. Как не представлять, что кто-то, держал нож рядом с Катюшей. С этой милой рыжеволосой девчушкой. От одной такой мысли, Виктор Федорович впадал в ярость. Эта мысль перечеркивала весь его страх. И в этот раз он был уверен в каждом слове сказанном тогда Мите.

«Я готов хоть завтра отправиться на тот свет, лишь бы у них было все хорошо».

Не обращая внимания на измазанные стены, Виктор Федорович вошел в квартиру.

Лиза не задала ни одного вопроса. Она молча заварила чай и села рядом, повернувшись правой стороной, так как левый глаз и скула опухли.

- Покажись. Хватит скрывать! – Виктор Федорович схватил Лизу за подбородок, грубо развернул лицо левой стороной и осмотрел так, словно выбирал себе рабыню. – Что с Огоньком? - спросил он и уселся за стол.

- Испугалась сильно. Долго плакала. Сейчас спит.

- Что он говорил?

- С вами хочет поговорить. Я ему уже не нужна. Он думает, что мы какие-то родственники или что-то в этом роде.

- Со мной значит, поговорить хочет… - сам себе сказал Виктор Федорович. – Что ж, поговорим. Как проснется Огонёк, ты берешь ключи, берешь деньги и уезжаете на дачу. Про дачу они еще не разузнали, так что там будет безопасно.

- Мы не можем вас бросить…

- Рот закрой, - неожиданно для самого себя сказал он. - Шутки кончились. По сути, они давно кончились, но я все надеялся как-то мирным путем решить это дело. Не выходит. Слушай меня внимательно. Я сейчас говорю серьезно и никаких возражений не принимаю. Сегодня вечером, что бы вас здесь не было. Тебе понятно!?

- Да. – Испуганно ответила Лиза.

Она никогда не видела Виктора Федоровича таким… таким страшным. Голос его был спокойным и ровным, отчего не хотелось возражать или говорить что-то наперекор. Взгляд его изменился. Все время, что она знала Виктора Федоровича, она видела добрые глаза. Даже когда он был пьян и ничего не понимал. Даже когда пришел побитый. В его глазах искрилась доброта. Сейчас же там горит пламя ненависти.

Лиза понимала, что ей не стоит возражать. В любом случае, она не сможет переубедить Виктора Федоровича. Но она не могла не попробовать:

- А как же вы? Может нам вместе уехать на дачу?

- За меня не переживай. Есть у меня одно дельце, не сделав которое, я не помру, если ты на это намекаешь. Вот как только выполню, так можно будет думать о покое.

Виктор Федорович дождался пока Лиза с Огоньком уехали и, только оставшись один, набрал Мите.

- Встретимся в общаге. В квартире должны быть только ты и я. Сегодня в восемь вечера. Возьми с собой все документы. – Сказав это, он бросил трубку.

Митя не перезванивал.

Имея в запасе несколько часов, Виктор Федорович решил собрать рюкзак. Он сделал себе два бутерброда, плотно завернул в фольгу и положил на дно рюкзака. Затем взял термос и долго рассматривал его, словно видел впервые. Сходил в кладовку, вернулся. Наполнил термос до краев, аккуратно закрутил крышку и отправил к бутербродам.

Оставшееся время он сидел на диване и смотрел в потолок, стараясь ни о чем не думать. И, как это чаще всего бывает, «ничегонедуманье», дало противоположный результат. Мысли так и лезли в голову. Забирались под корку как черви в сгнивший фрукт. И все об одном. Об Огоньке. Об ее испуганных глазах, наполненных слезами. Снова захотелось разделаться с Митей раз и навсегда. И в этот раз цена не играла никакой роли. Его это будет здоровье или даже его жизнь. Не имеет значения.

Тяжелые мысли потянули за собой тяжелое самочувствие. Давление подскочило, сердце зачастило. И вдыхал Виктор Федорович полной грудью, пытаясь успокоиться и не накручивать себя. И думать старался о хорошем. Все о той же летней даче, где Огонек будет скакать по лужайке. Будет время, он сделает ей детскую площадку. Точнее они вместе ее сделают. Она будет подносить инструменты…

…и все в этих представлениях было хорошо. Светило солнце, был слышен смех Огонька, которая бежит, чтобы подать Виктору Федоровичу инструмент. Да вот только испуганное лицо Катюши и в эту его фантазию прорывалось.

И когда я успел так почерстветь?

Виктор Федорович не успел додумать эту мысль. Может оно и к лучшему.

Встал, осмотрелся, схватил рюкзак. Сорвал с вешалки плащ и замер на месте. Спустя пару секунд, не разуваясь, открыл кладовку, долго рылся и не успокоился пока не достал старую джинсовую куртку. Пыльную и потертую. Не обращая внимания на внешний вид, он натянул ее, чуть-чуть подвигался, дабы привыкнуть. Открыл дверь и с грустью в глазах взглянул на квартиру. Больше сорока лет топтал этот пол. Больше сорока…

Пока шел, мыслей совсем не было. Хотелось быстрее увидеть наглое лицо Мити. Хотелось быстрее завершить дело. Не ждать пока рассосется.

Привычные грязные ступени. Привычные, неприятные голоса на лестничной площадке. Противные мужики на перекуре. Громкие, полупьяные.

Виктор Федорович поднялся на четвертый этаж. Почувствовал, как вздрагивает сердце. Понадеялся, что это из-за ступенек, а не из-за того, с кем скоро встретится.

Он прикоснулся к двери и кто-то тут же открыл ее.

- Заждались мы тебя дедушка! – сказал Вова. Или Слава, Виктор Федорович так и не запомнил их.

завтра последняя глава

Огонёк

Глава 10

Егор Куликов ©

На следующий день Виктор Федорович наметил себе пару обязательных заданий. Первое – сделать вид, что он ничего не будет предпринимать, чтобы Лиза не волновалась. Второе – предпринять то, что задумал.

В обед, после прогулки, Виктор Федорович все-таки натянул простынь на стену, задернул шторы и прочитал Огоньку сказку о волшебном горшочке с кашей. Где-то на середине она уснула.

Виктор Федорович блуждал по квартире не зная чем себя занять. Смотрел телевизор, читал книгу и листал старую газету. Спал. Лежал с открытыми глазами, прокручивая в голове тягучие мысли. В таком темпе он пробыл почти до вечера, а после, когда Лиза была рядом, вскочил с дивана:

- Пойду, прогуляюсь. Достало уже дома сидеть. Вы не пойдете? – ради приличия предложил Виктор Федорович, искренне надеясь на отрицательный ответ.

- Нет, на сегодня хватит. Лучше позанимаемся чем-то.

- Если что надо купить, звони.

Он оделся. Думал взять рюкзак, но вовремя сообразил, что это выдаст его истинные намерения. Он бы и бутерброды с термосом прихватил, но это было уже слишком. Слишком заметно.

Виктор Федорович направился к злополучному дому. Он вошел в уже привычный подъезд. В этот раз его не удивили надписи на стенах и мусор по углам. Курящие на пролетах люди снова не заметили старика, который протиснулся меж тел и поднялся на третий этаж.

Прикинув где находится комната Лизы, Виктор Федорович постучал в дверь. Послышался детский топот и звонкий голосок, что звал маму.

Дверь со скрипом отворилась.

На Виктора Федоровича взглянула женщина годов тридцати или тридцати пяти. Волосы собраны в пучок, лицо широкое и плоское. Она недовольно посмотрела на гостя, вытерла руки о серые спортивные штаны, оттолкнула сынишку и нагло так кивнула:

- Чего надо?

- Номерок у тебя дорогуша выцыганить хочу. – Спокойно ответил Виктор Федорович.

- Номерок?

- Агась… Твоего знакомого Митьки. – Если бы Виктор Федорович не ждал подвоха, то дверь захлопнулась бы перед самым носом. Но он ждал. И он знал, что так будет. Поэтому успел вставить ногу, а после схватился за ручку и вытянул дверь вместе с этой барышней.

- Я милицию… милицию вызову!

- Вызывай! Давай! Вызывай! – кричал Виктор Федорович в ответ. Последнее время он убедился в людской честности, доброте и благородстве. Поэтому-то он и не ждал гостей, которые придут и помогут своей соседке. Курящие внизу люди так и будут обсуждать свои проблемы, пока сверху будет разноситься ругань.

- Я не знаю никакого Митю.

- Знаешь. Еще как знаешь!

Виктор Федорович вошел в коридор, понимая, что это не совсем коммуналка. Тут так же как и наверху. Квадратный коридор и двери. Разве что все они принадлежат одной семье. Двери открыты и теперь это не пять комнат, а одна большая квартира.

- Хм… вам они так же квартирку расширили?

- Выйдите! Выйдите! Выйдите! – повторяла женщина, безумными глазами сверля Виктора Федоровича. – Я сейчас мужа позову. Он тут рядом работает. Он приедет. Я сейчас…

- Зови хоть самого Митю сюда. Дай мне номер, и я уйду…

- Алеша, иди в комнату…

- Мама!

- Быстро в комнату, кому сказала.

Алешка послушно затопал босыми ногами и закрыл за собой дверь.

- Мне нужен номер.

- Убирайся отсюда старикашка… - она выхватила телефон, но Виктор Федорович тут же оказался возле нее.

Он прижал ее к стене, локтем придавил шею и слегка нажал. Лицо ее начало багроветь. Вместо слов из горла вырывались хрипы. Она колотила руками, но удары были слишком слабы.

- Слушай сюда! Или ты мне сейчас даешь телефон Мити. Или твой сынишка останется без матери, а если придет твой муженек, то сынишка станет круглым сиротой. И когда его отправят в детский дом, я позабочусь, чтобы у него так же отжали квартиру, когда наше государство выдаст ему уголок. И сдохнет он где-то на улице или выбросят его в окошко, как выбросили Серегу. За меня можешь не переживать. Терять мне нечего. Либо ты даешь мне номер Мити, либо… - Виктор Федорович навалился сильнее.

- Пусти… - прохрипела она. – Дам.

Он ослабил нажим и женщина рухнула на пол, заглатывая свежий воздух. Несколько секунд она приходила в себя, затем села на пол и привалилась спиной к стене:

- Он же тебя порвет.

- Не порвет. Есть уже опыт разговора с ним.

- Ага, по роже твоей вижу, что есть. После того как он тебя порвет, он и нас порвет.

- Не тяни резину. Мне нужен номер.

- На, подавись своим номером.

- Хех, - ухмыльнулся Виктор Федорович, увидев, как он записан в телефонной книге: «Митя пришибленный». – Если это не его номер, я вернусь. – Перед уходом сказал Виктор Федорович.

Он так же спокойно спустился по лестнице, протиснувшись между курильщиками.

Моя хата с краю ничего не знаю. Куда скатывается этот мир. Или он уже скатился?

Виктор Федорович не сразу пошел домой. Он зашел в магазин, купил батон белого, дошел до парка, присел на пустующую скамейку перед прудом и начал крошить хлеб. Привыкшие утки, тут же начали притягиваться к нему, как металлическая стружка к магниту.

Ломая свежий хлеб он кидал его в воду, наблюдая с какой поспешностью птицы хватают куски, проглатывают и с голодными глазами ждут очередной порции. Крошки, что осыпаются и тонут в пруду, достаются рыбам. Виктор Федорович раскрошил весь батон, почувствовал, что успокоился мыслями и только потом набрал Митьке-Пришибленному.

- Да!

- Это Подпорогов.

- Кто?!

- Дедушка, который два раза вас вокруг пальца обводил и которому вы недавно подъезд испоганили.

- Аа… сообразил, сообразил. – Голос Митьки повеселел и сделался спокойным. – Ну как тебе наши попытки в художниках? Понравились?

- Могли бы и лучше.

- Ладно, чего звонишь? Дел много.

- Встретиться надо.

- Решил бабу выдать?

- Вот это и надо обсудить при встрече.

- Могу к тебе завтра заскочить.

- Эээ… нет. Встречаемся в парке рядом с моим домом. Знаешь такой?

- Ага.

- Там есть скамейка возле пруда, рядом с самым большим деревом. Вот на ней, в три часа.

- А если она занята будет? – резонно спросил Митя.

Виктор Федорович не продумал эту ситуацию, отчего заикнулся и чуть-было не растерялся.

- …тогда на соседней.

- А если и они будут заняты?

- Хватит издеваться. – Сказал Виктор Федорович и бросил трубку, услышав там смех Митьки-Пришибленного.

***

Лиза не заподозрила истинных мотивов отсутствия Виктора Федоровича. Она встретила его как обычно – предложила поесть, налить чая, или же хоть как-то услужить. А когда он отказался от всего, то вместе с дочкой закрылась в комнате.

Вечером, Виктору Федоровичу удалось немного расшатать домашнюю атмосферу. Он вытащил из комнаты Огонька и начал с ней играть. Играли в прятки и салки. Бегали по квартире, пока Виктор Федорович не свалился на диван усталый, красный, взмокший:

- Все, больше не могу. Ты победила.

- Я победила! – зашлась от счастья Огонек. – Победила! Мама, я победил! Победила дядю Витю!

- Молодец Катюша, - тихонечко говорила Лиза и всем видом показывала, что не стоит ей так кричать. Квартира чужая, время близится к девяти. Радуйся дочка, радуйся. Но тише и скромнее.

Что касалось Кати, то она не понимала намеков и кричала во всю глотку. И прыгала, как и все дети, приземляясь на пятки. И кружилась как юла.

Для нее вообще нет никаких забот. А если они и появляются, то исчезают быстро и исчезают бесследно. Вот в чем прелесть детской души. Обиды не тянут на дно. Они просто забываются. Исчезают навсегда и белый лист снова белый. Для новых эмоций. Для новых обид.

- Пусть побалуется вдоволь. Пуст покричит, да побегает, - пытаясь поймать дыхание, говорил Виктор Федорович. – А потом, когда я отдышусь, мы пойдем смотреть диафильмы. Там у нас еще пара сказок не просмотренных есть. Ведь так Огонек?

- Так! Так! – не унимаясь, прыгала Катя. И рыжий хвост как у белочки скакал вместе с ней.

***

Не смотря на «опасения» Мити-пришибленного, скамья под самым высоким деревом была пуста. Солнце играло в свежих листьях, путалось в ветках и стекало на зеркальную гладь пруда, где сытые и упитанные утки, лениво перебирали лапками. Они скопились посередине водоема и, скорее из-за инстинктов, нежели из-за голода, ныряли под воду, щипали зелень и пытались поймать проворных рыб.

Погода стояла весенняя. Небо было голубое, чистое и высокое. Солнце было еще выше. Дорожки парка были засыпаны людьми. Дети дурачились на площадках. Матери обсуждали последние новости и искоса посматривали за своими чадами окликая их, чтоб не лезли, куда не следует. Старики в большей степени заняли лавки со скамейками и кочевали с места на месте, вместе с теплом, убегая от холодной тени. Видимо поэтому лавка возле пруда и возле самого большого дерева оказалась свободной – там была густая тень.

В этот раз Виктор Федорович не брал с собой никакого оружия. Он пришел на эту встречу с открытой душой. Только для разговора. Никаких драк и ругани – спокойная беседа взрослых людей.

Присев на скамейку, Виктор Федорович по привычке положил рядом с собой рюкзак, где хранились его верные спутники – термос чая и пара бутербродов. Он не смотрел назад. Не пытался охватить взглядом все пространство вокруг себя, чтобы не дай бог не пропустить Митю-пришибленного. Он был спокоен, словно пришел на встречу с ныне покойным другом Женькой. Или просто вышел погулять с Огоньком, покормить уток и проветриться после длительного заточения в квартире.

Одним словом, Виктор Федорович был спокоен. Сидел, наблюдал за утками. Смело закрывал глаза и совсем не оглядывался. А сердце… сердце стучало как и у всех людей его возраста – может быть не так ровно как у молодых, но перебои были точно не из-за страха. Перебои были только из-за возраста, а тут, как говорится, ничего не поделаешь.

- Подъем! – раздался голос Мити за спиной, и тяжелая рука легла на плечо.

Виктор Федорович не вздрогнул. Он даже не сразу открыл глаза, хотя по голосу догадался, кто стоит перед ним.

- Чего это ты светишься как новенький пятак?

- Дело одно выгорело. И неплохая прибыль скоро прилипнет мне на карман.

Митя по-свойски присел рядом, закинул ногу на ногу и повернулся к Виктору Федоровичу.

- Еще кого-то на улицу выбросил?

- Ну, зачем так сразу?..

- …или в окно отправил.

- Опять за свое. По-твоему я только и занимаюсь, что людей в окна выбрасываю? Был случай однажды и чего теперь. Люди в большей массе разумные. Они не дожидаются пока дело дойдет до окна. Они сразу делают как надо. Все остаются живы и все остаются довольны.

- Ага, рассказывай – живы, довольны… может они тебе еще спасибо говорят? – Виктор Федорович взглянул на счастливого Митю.

- Какой-то ты пессимистичный, - ответил Митя.

- А чего мне радоваться. Подъезд мой исписан. Друг мой мертв.

- А не ты ли приволок друга? Не думал ли ты, что и на тебе есть его кровь? А? не думал? – раздраженно сказал Митя.

Видимо он и сам не любит, когда ему напоминают о темных делишках.

- Может быть, и на мне есть капля его крови. Может быть…

- Может быть!? Может быть!? – повторял Митя, словно не верил в то, что услышал. – Да на тебе вся его кровь. Если бы ты его не приволок, ничего бы не случилось. Он бы жил себе где-нибудь в своей коморке сейчас. Жил бы!

- Если бы не он, тогда я бы не жил! – обрезал Виктор Федорович тоже слегка повысив тон.

- Дед, слушай сюда, - раздраженно начал Митя. Его неизвестное счастье и хорошее настроение улетучилось с первым порывом ветра. Голос стал жесткий как резина. Челюсть выехала на несколько сантиметров вперед. Глаза сузились, спрятавшись глубоко в черепе. – Дед, не раздражай меня. Не смотри, что я тут радуюсь. Я и счастливый могу легко тебе голову проломить. Легко. Что ты думаешь, насмотрелся фильмов и теперь можешь тут условия качать? Назначил мне встречу в людном месте, днем. Наверное, посчитал, что вот эти вот людишки защитят тебя? Дурак ты. Никому ты не нужен. Ни один из них не вступится за незнакомого старика. Вот сейчас стукну тебя по башке, ты закричишь, позовешь на помощь, и вся эта толпа рассосется с такой скоростью, что ты и моргнуть не успеешь. Убегут и никто слова мне не скажет. А если и найдется какой-то смельчак, чтобы вызвать ментов, то тебе от этого легче не станет. Твоя башка уже будет катиться по мостовой как у Берлиоза. Не зли меня дед. Не надо. Не испытывай судьбу. Лучше скажи, чего позвал?

Митя отвернулся.

Виктор Федорович понимал всю серьезность ситуации. Он не хотел в это верить, но чувствовал, что каждое слово Мити – это чистая правда. Кто будет вступаться за старика и выходить в противостояние с этим громилой? Да и старик этот, вряд ли успеет пикнуть, если Митя вложится в удар. Будет как на бойне где-нибудь на ферме. Удар и труп. Как кувалдой по голове – хрясь!

Помимо правдивых слов о непричастности толпы, Виктора Федоровича изрядно задело сравнение его катящейся головы с головой товарища Берлиоза из «Мастера и Маргариты». И почему-то из всего монолога только это осталось в памяти.

- Я гляжу, ты знаешь нашу классику. – Сказал Виктор Федорович пытаясь удержать взбесившийся голос в узде.

- А то. Я вообще-то в школе учился. – С некой гордостью ответил Митя.

- Молодец. Может, ты еще и киноклассику нашу знаешь?

- Есть немного. – Митя повернулся к Виктору Федоровичу, в надежде хоть так понять сути разговора.

- А российскую киноклассику знаешь?

- Ну.

- «Ворошиловский Стрелок», довелось посмотреть?

- Хех… я же говорю дурак ты. Насмотрелся своих фильмов. Никто не продаст тебе плётку. И щелкать у тебя не получится. Может быть в девяностых чего бы и вышло, но не сейчас дед… не сейчас.

- А мне не нужна плетка. Мне бы самопал какой-нибудь на два выстрела, чтоб тебя прищелкнуть, и может быть еще кого-то тебе по следу отправить. Твоих этих идиотов Славу-Вову. Пойми Митя, - Виктор Федорович сел вполоборота, уставился в свиные глазки и продолжил. – Услышь меня и постарайся понять. Мне терять нечего. Я отжил свое. Я и без вашего участия скоро пойду богу ноги целовать. Я как зверь загнанный в угол, а такой зверь, если ты знаешь, опасней других. Я готов хоть завтра отправиться на тот свет, лишь бы у них было все хорошо. Да, уходить мне будет жалко. Всем жалко помирать, но не думаю, что мне будет жальче, чем тебе. Ох, не думаю. – Виктор Федорович замолчал на секунду, полез в рюкзак и Митя, с проворностью кошки вскочил со скамейки. Напрягся весь, руку сунул за пазуху, ощетинился. – Спокойно, я всего лишь хочу попить чая, - продолжил Виктор Федорович. – Могу и тебе налить, если хочешь. – Убедившись, что Виктор Федорович не замышляет ничего злого и действительно налил в крышку от термоса чая, Митя вернулся на скамью. – Отстаньте вы от нее. Отпустите. Или купите комнату по правильной цене. Она с детдома, нет у нее никого.

- Дед, не дави на жалость. Я тоже детдомовский и мне тоже надо как-то на хлеб зарабатывать.

- Ну, так устройся на работу. Я вон, на заводе почти пятьдесят лет отпахал и ничего – не умер.

- Нет, такая лямка не по мне. Мне быстро надо. Быстро и много.

- Я не отступлю.

- Я тоже. – Улыбнулся Митя. – Помни, мы знаем, где ты живешь.

- Приходите, я вас чаем с ядом угощу.

Митя хмыкнул, встал, осмотрелся.

- Остроумия тебе не занимать. Я думал, ты будешь разумнее, учитывая странные смерти Сереженьки и Женьки…

- Скоро туда добавится странная смерть Митеньки, - злобно парировал Виктор Федорович.

- Жди в гости.

- Милости прошу.

Митя помахал головой, скорчил гримасу, мол, безнадежный случай. Затем хмыкнул, усмехнулся и вразвалочку побрел вдоль пруда.

Виктор Федорович не торопился уходить. У него все еще оставались два бутерброда, термоса чая и много свободного времени, чтобы посидеть, подумать, решить.

Продолжение следует

Огонёк

Глава 8

ссылка на Первую главу

Егор Куликов ©

Последующие дни, туман не покидал головы Виктора Федоровича. Правая сторона лица опухла, словно он чего-то набрал в рот, а проглотить так и не решился. Хромал. По телу расползлись синяки как чернильные кляксы. Глаз заплыл. Но все это было не больно. Единственное от чего было больно, так это от потери Женьки. И еще от того, что сам его затащил в эту авантюру. Сам придумал идеальный план, который не сработал. Все сделал сам, да вот только сам и жив остался. А Женька уже все – отчалил на тот свет.

Пришлось встретиться с его сыном. Рассказать, как было. Ничего перед ним не утаивал. Все выложил.

А после, выслушивал упреки. Проклятия и обвинения. Выслушивал стойко. Понимал, что сам виноват. Понимал, что хоть какое-то наказание должно быть. Пусть даже такое безобидное как не самые приятные слова от Женькиного сына.

Виктор Федорович ничего не говорил в свое оправдание. Он только слушал и смотрел. И видел, как сын сдерживает себя, чтобы не наброситься на него. Не поколотить и без того побитого деда. Смотрел и думал: «Пусть бьет. Я заслужил это. Пусть лупит. И чем сильнее лупит, тем будет лучше для меня. Пусть будет так. Пусть…»

- Можно мне хоть с ним попрощаться? – спросил Виктор Федорович.

- Нет. – Коротко бросил сын. - Советую вам отвязаться от этих… иначе закончите так же как мой отец. После похорон я займусь этим вопросом.

На похороны, как в лучших традициях кинематографа – лил дождь. Поначалу был ливень, а после, небо иссохло и словно выжимало из себя последние капли. Народу было не так много и от этого Виктору Федоровичу стало как-то обидно. Неужели за столь долгую жизнь Женька не накопил себе достаточно друзей и родственников, чтобы они пришли прощаться с ним. Неужели только вот эта небольшая горстка в десять-пятнадцать человек выкроила время, чтобы прийти. Чтобы отдать дань. Чтобы проститься.

Виктор Федорович наблюдал за процессией издалека. Скрывался за толстой кроной векового тополя. Смотрел за похоронами и ждал пока все разойдутся. И как только разошлись, он вышел из укрытия. Подошел к свежей могиле. Прикоснулся к черной земле. Поправил венки, расправил яркие цветки. Присел на корточки, приложил ладони к земле и закрыл глаза.

- Ну что Женька, насытился эмоциями? Утолил свой голод? Или уже жалеешь, что ввязался в эту авантюру? Извини меня… я не хотел, чтобы все так вышло. Наверное, я сам запутался. Помочь хотел. А в итоге вон оно как вышло.

Долго он так сидел. До тех пор, пока ноги окончательно не задеревенели. До тех пор, пока могильный холод не добрался до локтей. До тех пор, пока тьма не спустилась на кладбище.

Домой вернулся поздно. Дрожал как дворовый пес. Ладони грязные.

Вошел, стянул башмаки и бросил на пороге. Снял куртку и, промахнувшись мимо крючка, обронил под вешалкой; поднимать не стал. Увидел свет, включенный в комнате и тихие, приглушенные голоса Лизы и Кати. Думал зайти – не решился.

Вошел на кухню, вытащил из дальней тумбочки бутылку. Давненько он к алкоголю не прикасался. Но сегодня именно тот день.

Из холодильника вытащил колбасу, покромсал грубыми кусками, высыпал в тарелку. Закрыл дверь. Откупорил бутылку, налил стакан, поставил на стол и накрыл хлебом. Налил второй, схватил, встал. Помянул и выпил.

Обожгло горло и огненной лавой ворвалось в нутро. И там все обожгло к чертовой матери. Пусть жжет. Пусть там всю жалость выжжет. Пусть выжжет там все чувства. Чтобы наверняка закончить с этим делом. Пусть и как Женька закончу, пусть. Главное, чтобы Лиза с Огоньком жили спокойно. Поэтому пусть жжет. Огнем жжет.

За временем не следил. Следил лишь за тем, как быстро исчезает водка в бутылке. И когда последние капли упали в стакан, Виктор Федорович уронил бутылку на стол. Схватился за стакан, опрокинул и не осилил. Повалился на пол вместе со стулом и остался там лежать, дергая руками и ногами, как черепаха на панцире. Улыбался, истерически смеялся. Говорил что-то. Бубнил. Плакал и молился. А после уснул.

Уснул тяжелым, блудным сном. А туман в голове стал плотнее и гуще.

Виктор Федорович уже не помнил, как Лиза вошла на кухню. Как тащила его к кровати. Как снимала с него рубаху и укладывала спать. Как сидела рядом с ним.

Он продолжал говорить. Жаловался. Сознание оторванными клочьями выбрасывало мысли. И Виктор Федорович хватал их. Говорил несвязно. Едва двигался. А после уснул. Беспокойно и удивительно крепко.

***

Давно Виктор Федорович не испытывал такого стыда. Какая там к черту пенсия!? Оказывается тогда и стыдно вовсе не было. Было непривычно и может быть немного грустно. А вот сейчас стыдно. По-настоящему стыдно!

Он до вечера не покидал комнату. Да, ему было плохо. Плохо вдвойне. Помимо того что тело болело от ссадин и ушибов, так теперь и голова раскалывалась от вчерашнего алкогольного угара. Лиза пыталась наладить контакт, заглядывала, спрашивала все ли хорошо. Интересовалась.

- Мне надо побыть одному, - отговаривался Виктор Федорович и отворачивался к стенке.

Наверное, он бы и не встал с кровати, если бы Лиза не собрала Катю и они не ушли на прогулку. Только убедившись, что в квартире никого нет, Виктор Федорович оторвал тяжелую голову от подушки и схватился за виски. Кое-как доковылял до ванной, включил холодную воду и сунул голову под струю. На мгновение полегчало. Но лишь на мгновение. Стоило привыкнуть к ледяной воде, как в голове снова начало пульсировать.

Понимая, что дальнейшее пребывание под водой не принесет облегчения, Виктор Федорович закрутил кран, выпрямился. Уперся руками о раковину и посмотрел в зеркало.

- Как молодо выглядит моя правая часть, - сострил он, разглядывая опухшую сторону. – Морщин совсем нет. Может мне и левой стоит врезаться где-то об косяк. Сразу лет двадцать скину.

Мокрые седые волосы липли ко лбу и как водоросли заползали в глаза. Виктор Федорович не убирал их, хоть и испытывал из-за этого легкий дискомфорт. Он знал, что стоит ему пошевелиться, напрячься. Закашлять или начать дышать не так равномерно, то боль тут же вернется. Не душевная боль, а физическая. В таком состоянии душевная отходит на второй план. Хм… может из-за этого люди и напиваются до потери памяти, чтобы обмануть свой организм, подменив одну боль, болью другой. Той, что легче переносится.

С такими мыслями он оторвался от раковины, накинул на голову полотенце и в потемках пошел на кухню. Кое-как заварил себе чай. Кое-как затолкал в себя чуть-чуть супа, который Лиза предлагала еще утром. Кое-как вернулся в комнату и повалился на кровать.

Как все-таки хорошо, - думал Виктор Федорович. Как все-таки прекрасно, что он встретил эти две заблудшие души. Так бы сидел сейчас в одиночестве на даче или здесь же, в квартире. И тихо было бы. Тоскливо. Как в склепе. А с ними все иначе.

Сейчас вернутся с прогулки, создадут какой-то шум. Оживят квартиру. Наполнят ее уютом и радостью. Огонёк будет звонко тараторить, а Лиза, как обычно будет шикать на нее и постоянно напоминать, что они в гостях и им не следует вести себя слишком вольготно.

Ведите! – дал мысленное добро Виктор Федорович. – Ведите себя так, как будто меня тут вовсе нет. Ведите и не думайте ни о чем. Может быть, их у себя оставить. Плевать на ту комнатку. Продать ее за копейки, которые они готовы дать и забрать их к себе. Пусть живут. Благо площадь позволяет. А когда наступит лето, все вместе отправимся на дачу. Там я построю бассейн для Катьки. Лиза будет крутиться на грядках. Я буду колоть дрова. Хорошая ведь будет жизнь. Настоящая. Не такая скучная. И не будет казаться, что я доживаю. Нет. Я буду жить по-настоящему. Будем выкапывать картошку, собирать овощи и ягоды. Будем делать варенье. Будем выковыривать косточки из вишни. Испачкаемся ей с ног до головы. А когда устанем ковырять, что сил больше не будет, я возьму одну косточку и запущу в Огонька. Она взвизгнет, улыбнется и пульнет обратно в меня. А после и Лиза подключится. И будем мы перестреливаться скользкими косточками. И смеяться будем. Как в детстве. Как в далеком и как будто не моем детстве.

Эти мысли подействовали как обезболивающее. Перестало болеть не только тело, но и душа. Забылся Женька. Ссадины с синяками и опухолями забылись. Осталось только тепло от мечтаний. По телу разливалась нежность от воображаемой жизни. Счастье озарило огрубевшую душу. Даже дышать стало легче.

Примерно в таком состоянии Виктор Федорович уснул. Почти с улыбкой на устах. Почти спокойный и умиротворенный. Почти счастливый…

***

- …гммм. – Промычал он и открыл глаза, не понимая, что происходит. Сколько прошло времени: час, два, пять или сутки. Вместе с сознание, которое отказывало возвращаться, начали просачиваться и голоса. Тревожные, завывающие, грустные.

Он не сразу узнал голос Лизы. В голове еще был сонный туман и сознание как бы фильтровало любую информацию, поступающую из реального мира. Но когда Виктор Федорович услышал, как плачет Катя. Услышал всхлипывающий голосок его рыженького Огонька, то мгновенно включил сознание и выдворил туман из головы.

Не чувствуя боли он встал… нет, он вскочил с кровати и твердым шагом, несмотря на хромоту, направился в коридор.

- Что стряслось? Вы целы? – спросил Виктор Федорович, осматривая Катю, которая плакала и жалась матери. Затем он осмотрелся в квартире, думая, что чего-то не увидел. Чего-то не заметил. Должна же быть какая-то веская причина для их слез.

- Они нашли нас, - сжимая скулы, чтобы не сорваться в плач, сказала Лиза. – Когда мы возвращались, они как раз выходили из подъезда.

- Они вас трогали? Били?

Лиза помотала головой.

- Лишь сказали пару не очень приятных слов, - Лиза посмотрела на Катю. – Сказали, что у нас не получится от них скрыться. Виктор Федорович, я думаю, нам стоит уйти от вас.

- Стоп, стоп, стоп… - замотал руками Виктор Федорович. Для надежности он подошел к двери и, закрыв на защелку, остался стоять на пороге. – Никуда вам уходить не надо. Как нашли, так и забудут. Ничего страшного не случилось. Они вас не трогали и тронуть не посмеют. А теперь успокойтесь и идите попейте чаю. Хотите, я вам сейчас что-нибудь приготовлю. Хотите?

- Спасибо, не надо.

- Огонек, ты чего-нибудь хочешь?

Поджимая нижнюю губу, Катя помотала головой.

- Тогда… тогда раздевайтесь и идите мультики смотреть. Или… придумал. Давай включим наше волшебство. Давай я тебе диафильмы почитаю. Помнишь, мы с тобой смотрели. Ты крутила штучку и картинка менялась. Помнишь?

Это отвлекло Катю и слезы теперь не скатывались по щекам, а лишь скапливались в глазах.

- Вот и хорошо. Раздевайся и иди в комнату, а я сейчас принесу аппаратуру и простынь натяну на стенке. Иди, иди…

- Это еще не все. – Сказала Лиза, когда Катя убежала в комнату. – Выйдите в подъезд.

- Они там? – вздрогнул Виктор Федорович и сразу подумал о ножах на кухне.

- Нет. Но они оставили там свои следы.

- Какие следы? Грязь что ли?

- Почти.

- Говоришь какими-то загадками.

Виктор Федорович открыл дверь и с беглого взгляда, понял, о чем твердила Лиза.

Жирная краска каплями стекала с зеленых стен подъезда. Красные буквы неприличных слов в адрес Виктора Федоровича красовались со всех сторон. Надписи уходили ниже, вдоль лестницы. Надписи были на дверях соседей. А собственная дверь была изрезана и исполосована. Пожелтевшая набивка как куски мяса выползла из-под надрезов дерматина. Металлическая проволока порванными струнами скрутилась в спираль.

Несколько минут Виктор Федорович осматривал подъезд. Читал не самые приятные высказывания в свой адрес, где говорилось, что он очень и очень плохой человек. А девушка, которую он приютил на свою голову, как бы это выразиться – является девушкой не самого достойного поведения. Да и сам Виктор Федорович человек довольно-таки нехороший и гнусный. Если оглядываться на надписи, то и ориентация у Виктора Федоровича не совсем традиционная. В общем и целом, художники постарались отлично.

Виктор Федорович закрыл дверь, понимая, что надо будет идти писать заявление об акте вандализма. Вряд ли конечно, это как-то повлияет на ситуацию, но написать надо.

Он стоял на пороге, ощущая возвращение утренней боли. Возвращается сама и тянет за собой злобу, гнев и ненависть. Ладони сжались в кулаки. Хотелось прямо сейчас, позвонить этому Мите, назначить встречу, прийти туда с ножом и располосовать его на тряпки. Воткнуть нож ему в сердце и чувствовать, как дергается рукоятка вместе с умирающим органом. Почувствовать горячую кровь на руках. Почувствовать и насладиться местью.

Что-то лопнуло внутри Виктора Федоровича. Оборвалось и исчезло в пустоте. Он никогда не замечал за собой столь огромную ненависть. Не представлял такие жуткие страсти, которые сейчас лезли в голову. Не ожидал от себя такого. И даже обидно стало, что смерть Женьки. Смерть его лучшего друга не всколыхнула в нем эти чувства, а разукрашенный подъезд и изрезанная дверь вдруг вселили в него безграничную месть. Наверное, это стало последней каплей. Наверное, лимит терпения и лимит надежды, что все образуется, исчерпались. Наверное, пора приниматься за работу и делать ее качественно. Наверное…

Виктор Федорович закрылся в своей комнате, достал из шкафа старый пиджак, где хранил свои сбережения. Пересчитал, хотя прекрасно помнил, сколько там денег. А денег было достаточно. Последние годы он только и делал, что работал и никуда не тратился. Отпуск проводил на даче. Жил от дома до работы. Жил и собирал себе на похороны. Ему было стыдно признаться в этом даже себе, но так оно и было. Виктор Федорович не планировал отправляться на тот свет, но в силу возраста допускал такой вариант, что однажды может не проснуться. Или его может помутить в квартире, он упадет, раскроит себе голову об угол и поминай как звали. Найдут его и даже похоронить не на что будет. А с денежками будет легче.

Виктор Федорович сидел на кровати и держал в руках банкноты. Лиза и Огонек, закрылись в комнате и не показывали носа. Скорее всего, Лиза опять думает, как бы уйти от него, чтобы его не трогали. Чтобы оставили в покое. Она не понимает, что этого не произойдет, даже если они навсегда уйдут из его жизни.

Как говорится, машина уже запущена и ничто ее не остановит. Вместо обычной выгоды – вступило дело принципа.

Принципы…

В дверь позвонили. Не успел Виктор Федорович встать, как кто-то настойчивый нажал на кнопку еще раз. И еще раз… и еще… звонили не переставая.

Виктор Федорович, злой и негодующий, вскочил с кровати, глянул в глазок и лишь, после открыл:

- Слушаю! – довольно грубо сказал он.

- Вы это видели? – сосед, мужчина лет за сорок только вернулся с работы и еще не успел побывать дома. Поэтому стоял официально, в пиджаке, брюках при галстуке и с папкой. – Что все это значит?

- Вандализм, вот что это значит. Сегодня или завтра, пойду писать заявление.

- А… а кто будет оплачивать ущерб. У нас вся дверь исписана. И стены… да тут все красить по новой надо.

- Смею предположить, что оплачивать будут вандалы, если их, конечно, найдут по горячим следам. – Виктор Федорович нарочно говорил таким спокойным и провокационным тоном. Его подмывало на ссору. Хотелось выплеснуть то, что накопилось.

Сосед никак не поддавался. Он хлопал глазами, разводил руками, показывая масштабы ущерба, но голос не повышал. И даже намека не было на ссору.

Виктор Федорович уже было подумал, что все на этом и закончится, но тут открылась вторая дверь и показалась голова соседки. Было видно, что ее глаза расширяются пропорционально тому, чем больше она смотрит на разукрашенные стены. До сих пор не веря в происходящее, она протиснула грузное тело в подъезд, осмотрела дверь, охнула, прикрыла рот дрожащей рукой, и в мгновение, сменив удивление на гнев, посмотрела на Виктора Федоровича.

«Эта точно не будет молчать», - успел подумать Виктор Федорович, прежде чем услышать пронзительный вопль своей давней соседки Люды; женщины тучной, одинокой, ворчливой и очень шумной. Она даже мусор не могла спокойно выбросить. Обязательно увидит что-то неприемлемое на улице и начнет горланить. Она мало кому нравилась, а если быть правдивым, то не нравилась она ни кому. Но в этот момент, ее крик был усладой для Виктора Федоровича.

Он едва сдерживал улыбку, пока слушал не самые приятные замечания в свой адрес. Спустя пару минут, повылезали и другие соседи. Своим неугомонным криком Люда заразила всех остальных. Даже сосед с портфелем и в пиджаке, повадками сильно напоминающий Буншу из «Иван Васильевич меняет профессию», начал тыкать на стены и недовольно ворчать.

- Я не буду за это платить…

- Он виноват, пусть он и покупает краску. Пусть красит…

- И морда у него побитая. Недавно, приличный человек был, а сейчас скатился до алкаша.

- Надо что-то делать, а то мы милицию вызовем.

Виктор Федорович с легкостью сносил все оскорбления. Он облокотился спиной о дверь, скрестил на груди руки и молча слушал, периодически посматривая на своих соседей одним нормальным и одним заплывшим глазом.

- Ну, чего молчишь…

- Давай, скажи, как это вышло? У кого деньги занял!? Кому квартиру заложил?

- Что это за баба у тебя поселилась. На молодух потянуло?

До этой фразы, сборище соседей и крики были весьма приятны Виктору Федоровичу. Но после того как несчастную и бедную Лизу назвали бабой и оскорбили, Виктор Федорович не сдержался.

- Чего вы все разорались тут! – в ответ прокричал он и, тем самым, заглушил их вопли. – Понапридумывали себе историй про меня и жуете их как беззубая бабка хлебный мякиш. Хоть кто-то из вас, знает правду! Знает!? – Виктор Федорович презрительно осмотрел всех. – Эта баба сама с ребенком на руках отбивалась от стаи бандитов. – Сказал он немного тише и закрыл дверь. – Они у нее мужа недавно убили, оставив одну. Одну в этом свете…

Виктор Федорович рассказал всю историю про Лизу. Рассказал и о том, как ее выдворяют из квартиры. Как они встретились, познакомились. Как он ходил к этому Мите и отчего у него сейчас рожа вся в буграх.

Поначалу соседи смотрели на него с жалостью. Ему казалось, он смог достучаться до их сердец. Даже громогласная Люда молчала в тряпочку, опустив взгляд. Всем как будто стало стыдно за их слова. Как будто они готовы были помочь Виктору Федоровичу. Как будто они стали на его сторону.

Как будто…

- Это все хорошо. У нас у всех проблем хватает. Отмывать в итоге кто это будет? – спросил кто-то. И волна безумия вновь захлестнула соседей.

- Идите вы все к черту! – напоследок крикнул Виктор Федорович и хлопнул дверью. За спиной слышалось бурное обсуждение, но его это уже не заботило.

Он зажмурился от резкого приступа боли, постоял минуту и пошёл в комнату.

- Виктор Федорович! – окликнула его Лиза. – Я правда не хотела смотреть, но когда зазвонил звонок, я вышла и… и увидела деньги у вас на кровати. Зачем они вам?

- Фильм, «Ворошиловский стрелок» видела?

- Не смейте этого делать, - быстро сообразила Лиза.

- Я шучу, - улыбнулся он. – Дай мне в эти тяжелые дни, хоть немного посмеяться. И да, пока не забыл. Не вздумай уходить и убегать вместе с Огоньком. Это могло бы помочь в самом начале нашего пути, но не сейчас. Сейчас за дело взялись принципы и даже если вы уйдете, от меня они не отстанут. Так что оставайтесь. Вместе мы сильнее. А теперь, давай покушаем что ли?

Покушали.

В тишине и молчании. А после, разошлись по комнатам. И не было в этот вечер диафильмов и волшебства для Огонька. Не было и душевных разговоров и воспоминаний. Была лишь бессонная ночь, которая принесла Виктору Федорович несколько, по его мнению, очень здравых идей.

Продолжение следует

Огонёк

Глава 8

ссылка на Первую главу

Егор Куликов ©

- Откуда знаешь? – насторожился Виктор Федорович, забыв про злость.

- Оттуда, что пока я ошивался тут по этажам и ходил по коридорам, услышал как на третьем этаже, кто-то говорит о тебе. Мол, тут этот старикан опять приехал, надо бы Митьке позвонить. Сложив одно с другим я и подумал, что Митька это и есть тот, кто тебя прошлый раз по линолеуму таскал.

- Хм… интересно. Этого у нас в плане не было, но от этого только лучше. – Виктор Федорович начал прокручивать в голове разные варианты развития событий.

- Чего мне делать? Как и прежде? Витя, чего молчишь? Витя!

- Да, придерживаемся старого плана. Только смотри не попадись. Так и оставайся кем-то. Как только они поднимутся, ты пулей дуй ко мне. Понял?

- Да. До связи. – Женька положил трубку.

- Интересно, весьма интересно… - бубнил Виктор Федорович. – В деле появляются новые участники. Да тут, если копнуть, целый конгломерат вылезет наружу. Что ж… посмотрим.

Зная, что времени не так много, Виктор Федорович решил подготовиться к приходу гостей. Проверил нож в кармане и пощупал перцовый баллончик. Еще один баллончик достал из рюкзака и засунул в складку дивана. Туда же запихал и нож. Порылся в столе и нашел еще пару кухонных ножей, один из которых положил на вешалку в коридоре, а второй засунул под складку линолеума у выхода.

После всех приготовление он сел на диван, взглянул на рюкзак, на термос. Аппетита совсем не было. Отпихнул ногой упавший бутерброд, посидел пару секунд, затем поднял его и выкинул в пустое ведро.

Встал, посмотрел в окно. Затем еще раз напомнил себе, куда спрятал ножи и баллончики. Прошелся по пустым комнатам. Зашел на кухню. Вернулся. Время шло слишком медленно.

Виктор Федорович чувствовал, что с каждой секундой ему под кожу, забирается страх. Покалывает. Щиплет. Прощупывает и как игла, углубляется в тело. Он понимал, что стоит ему присесть, расслабиться и мозг начнет наворачивать такое, что не захочется тут сидеть. Выбежит из квартиры и, забыв про Женьку, исчезнет из этого проклятого дома.

Только поэтому он не присел, а продолжил наворачивать круги. Сердце задавало ритм. Быстрее, быстрее, быстрее…

И вдруг пришла шальная мысль. А что если Женька обманул его. Ведь этот тот еще прохвост. Вечно всех разыгрывает, подкалывает, подначивает, оболванивает. А то, что ему уже за семьдесят нисколько не отменяет его мальчишеского характера. Он только телом стар и дряхл. А душа его полна задора и там еще столько пороха, что на пару жизней хватит.

Да, этот прохвост определенно обманул. Определенно.

И легче сразу стало на душе. И страх, выбравшись из-под кожи, трусливо убежал. И сердце приняло свой обычный ритм тук-тук… тук-тук… тук-тук…

Виктор Федорович осмотрелся, присел на диван. Почувствовал, что наконец-то готов прикончить бутерброд и залить все это дело горячим чаем.

Термос пшикнул паром. Бутерброд зашуршал фольгой. Виктор Федорович улыбнулся, крепко сжал еду, раззявил рот и вот уже прикоснулся к свежему хлебу языком. Уже почувствовал вкус колбасы во рту, когда дверь в квартиру открылась.

- Встречайте гостей! – знакомый голос. До боли знакомый. До боли в коленях и в затылке.

Виктор Федорович вздрогнул, выронил второй бутерброд и тут же затолкал его под диван.

Нельзя подавать виду. Нельзя подавать виду. Я спокоен. Спокоен. Спокоен.

Кого я обманываю? Руки вон, как у алкаша со стажем. А скажу слово, так сразу ясно станет, что колотит меня внутри. Ой, как колотит. Терпение. Спокойствие. Женька со мной. Он рядом. Пока что все идет по плану. Нервничать незачем.

Виктор Федорович выхватил из рюкзака какую-то книгу, раскрыл и сделал вид что читает. В это время дверь в комнату отворилась и протиснулась круглая голова.

- Тут наш голубчик. Заходите ребята.

Вошли трое. Одного Виктор Федорович знал, двух других видел впервые. Митя, кто таскал его прошлый раз по линолеуму все так же в обтягивающей джинсовой куртке, которая вот-вот порвется от любого неаккуратного движение. Двое других в куртках кожаных. Лица непримечательные, впрочем, как и одежда. Короткостриженые, угрюмые. Руки в карманах.

- Ну, здравствуй дед. – Сказал Митя. – Помнишь меня?

Виктор Федорович медленно закрыл книгу. Отложил в сторону. Снял очки и положил рядом. Спокойно поднял взгляд, прищурился.

- Помню. Помню, как ты рыдал тут за дверью. – Сказал он. Сказал и тут же возгордился собой. Голос не дрогнул. Наоборот, был груб и тверд.

- Ага, было дело… он мне в рожу перца нахреначил, - улыбнулся Митя, рассказывая историю своим коллегам. – Я потом целый день как будто с пакетом на башке ходил. В этот раз такого не повторится. На чем мы там закончили? Ах да, ты мне что-то рассказывал про комнату и про то, что будешь тут жить. Помню, помню… - Митька кивнул несколько раз, осмотрелся и присел на стол. – Предлагаю начать все с начала. Давай забудем про наш прошлый опыт и начнем с чистого листа. Итак, мне надо чтобы ты дал номер Елизаветы Владимировны, либо же…. хотя нет никакого либо. Давай мне ее номер и можешь жить тут месяца два бесплатно. Может быть три. Как пойдет. Разве не выгодное предложение для тебя. Халява дед! Ха-ля-ва…

Виктор Федорович выслушал. Затем сунул руку в складку дивана, где был припрятан баллончик и только потом начал говорить.

- Мне твоя ха-ля-ва абсолютно не нуж-на! Я никогда не был падок к халяве. Я за справедливость. Оставьте девушку в покое и тогда в покое останетесь вы.

- Он нам угрожает? – спросил у Мити тот, что справа. – Я чот не пойму. Нам этот дед условия ставит?

Митя взглядом заставил замолчать подчиненного. В этот раз на Виктора Федоровича смотрело совсем другое лицо.

«Как доцент, ей богу, - промелькнуло у Виктора Петровича. – Только что со мной разговаривало милое и приятное лицо, а сейчас… сейчас волчий оскал».

- Дед, тебя как звать?

- Виктор Федорович.

- Меня Митя. Слева Слава, справа Вова. Виктор Федорович, я не хочу тебе зла. Не хочу, чтобы пострадал еще один человек. Поверь, я не садист какой-то. Я просто делаю свою работу. И я причиняю боль только тем, кто стоит на моем пути. Хочу я этого или не хочу, но так устроена жизнь. Моя жизнь – наша жизнь. Если ты стоишь между мной и моей целью, будь готов либо пострадать, либо подвинуться. Как видишь, выбор у тебя не богатый. Я не буду с тобой возиться как в прошлый раз, так что давай, решайся. Времени у тебя одна минута.

- Как-то совсем мало, - немного дерзко ответил Виктор Федорович.

- Этого вполне хватит, чтобы решить, что тебе дороже. Жизнь или та баба.

Виктор Федорович тоже постарался сделать лицо суровей и жестче. Кустистые брови встретились на переносице, челюсть как ящик в комоде подалась вперед. Всю минуту он сверлил взглядом Митю и в голове была пустота. Приятная и пугающая пустота.

- Время вышло, - сказал Митя. – Хватайте и выкидывайте его.

- В окно? – спокойно спросил Слава.

- Можно подъездом ограничиться, но что-то мне подсказывает, что он опять сюда вернется. Я уже устал с ним возиться. Давайте в окно. Хотя нет… Это ведь твоя одежка?

Виктор Федорович не ответил.

- Слава, пробей документы.

- Не смейте прикасаться к моим вещам! – подал голос Виктор Федорович.

- Спокойно дед. Я только взгляну. – Сказал Слава и сорвал плащ с гвоздя. Шарф упал на пол и, естественно никому и в голову не пришло его поднять.

Слава прощупал плащ, достал паспорт из внутреннего кармана и протянул Мите.

- Хм… Так ты уже пенсионер, - ухмыльнулся Митя. – И прописка у тебя есть. И адресок нам теперь известен. Вот это мы славно поработали. Отлично. Что за фамилия такая странная Подпорогов?

- Где нашли, такую и дали, - насупившись, ответил Виктор Федорович.

- Эм, детдомовский значит. Прям как я. Ладно, хватит трепаться. Давайте теперь его в окно.

Слава с Вовой синхронно сделали шаг и оказались перед Виктором Федоровичем. Крепкие ручища потянулись к нему.

Виктор Федорович только и успел что-то вскрикнуть, рвануть руку и нажать на кнопку баллончика.

- Опять!? – послышался раздосадованный голос Мити.

Вова зажмурился, закричал, и схватился руками за лицо.

Недолго думая, Слава ткнул старика кулаком в лицо и тоже получил порцию обжигающей жидкости.

- Аа…. Аааа! Жжет. Тварь. – Он так же схватился за лицо. Периодически отрывал руки и махал по сторонам, пытаясь приложиться Виктору Федоровичу по лицу. В итоге приложился по напарнику Славе. Угодил точно в живот. Слава охнул, согнулся и, скорчившись в позу эмбриона, повалился на пол.

Митя не сделал и шага. Он скрестил руки на груди, оглядел вначале Славу, затем Вову. Потом посмотрел на Виктора Федоровича, и во взгляде его читалось удивление и усталость. Мол, за что мне судьба выделила таких глупых подчиненных. Оставь их без присмотра, так они ведь сами себя поубивают. Недаром говорят, если хочешь чтобы работа была выполнена хорошо – сделай ее сам.

Среди оханья и аханья, среди шума возни Славы на полу и топанья Вовы, Митя снова недовольно покачал головой, вдохнул и во всю глотку прогорланил:

- Заткнулись все!

Мгновенно настала тишина. Жуткая, гнетущая тишина. Ни стонов, ни охов, ни шарканья ботинками по полу. Казалось, у Славы и Вовы даже перец перестал жечь глаза, потому как они несколько раз зажмурились, потерли глаза и встали рядом с Митей, периодически вытирая слезы.

- Идиоты! – сказал Митя. В этот раз сказал тише. – Идиоты. Я ведь вас предупреждал, что дед помешан на перце. Он и меня тогда так обрызгал. Но вы… вы были предупреждены. Вас было двое. Он один. Один старик сидит перед вами, и вы не можете справиться. – Разозлившись, Митя размахнулся и врезал Славе подзатыльник. – Закончите дело, иначе я сам вас сейчас в окно вышибу. Идиоты, честное слово.

- Да, с такими не сработаешься, - вставил словечко Виктор Федорович.

- Ничего, сейчас они исправятся. Ведь исправитесь?

- Да, да, - закивали парни.

Виктор Федорович ожидал очередной атаки. Ожидал, что они снова подойдут и у него будет хоть какой-то шанс отбиться. Но Слава сунул руку за пазуху и вытащил нож.

- Давай без фокусов дед. Быстрее разделаемся, быстрее пойдем домой.

Виктор Федорович замер. Вид блестящего лезвия парализовал его. Он сжимал в руках баллончик и не знал, что делать. Контроль над телом вернулся только тогда, когда два бравых молодца уже были возле него. Стояли вплотную. Виктор Федорович дернулся и тут же получил удар. Вначале по руке – баллончик вылетел. Затем щеку резко обожгло, как будто рядом вспыхнуло пламя. Еще один удар почти отключил сознание. Вместе с ударом, в голову как будто тумана напустили. Все стало медленным, плавным и дико отстраненным. Словно не с ним все происходит. Не его бьют. Не его хотят выкинуть в окно.

Голова Виктора Федорович повалилась на грудь. Машинально он сунул руку в карман и тут же ощутил, как за руку схватились.

- Смотри, еще один баллон. – Сказал кто-то. Баллончик упал на пол, а следом Виктор Федорович получил еще один удар.

Затем последовали пощечины. Хлесткие, как удары хлыстом. Виктор Федорович плохо видел и не мог защищаться. Плотный туман все еще наполнял голову. Вместо того чтобы прикрыть лицо руками, он повалился на пол и отвернулся к дивану.

Мыслей не было совсем. Только трусливый инстинкт спастись. Спрятаться. Укрыться. Сбежать.

Ему хотелось испариться. Хотелось протиснуться под диван и остаться там до тех пор, пока эти звери не покинут квартиру.

Чувствуя чужие подошвы спиной, он все сильнее вжимался под диван. Машинально водя руками по полу, он нащупал упавший бутерброд, крепко сжал и хлеб с маслом выдавились между пальцев. Затем в руку лег холодный баллончик, который был прижат к груди как, как единственное спасение. Или же наоборот как то, что ему надо сохранить ценой собственной жизни.

Виктора Федоровича схватили за ноги и поволокли к окну. Отбиваться или просто дергаться не было ни сил, ни желания. Он понимал, что еще пару минут и его не станет. Хорошо если они еще окно будут открывать, а то могут и вот так, прямо через стекло.

Нет… Вова начал дергать закисшую щеколду чтобы открыть створки. Слава держал одну ногу Виктора Федорович и пристально следил за ним.

Виктор Федорович перевернулся на спину, за что получил удар по ногам. Охнув, он разжал руки на груди, схватил баллончик и что есть сил, кинула его в Митю. Кидать было не очень удобно. Не с руки.

Баллончик медленно, как в каком-то дешевом боевике, полетел в Митю, для которого не составило труда отклониться. Баллончик завис в высшей точке и, не встречая препятствия, полетел в дверь.

Там он напоролся точно на гвоздь и резко, как реактивная ракета, рванул в сторону. Он угодил Мите в правый висок и, отскочив, полетел дальше. Его носило по тесной комнате как воздушный шарик, правда не так долго. В отличие от безобидного шарика, баллончик и сам представлял угрозу. А после него оставался зловонный след.

- Да чтоб тебя! – согнулся Митя и, пока еще комната не успела наполниться перцовым облаком, дотянулся до Виктора Федоровича, пнул его ногой. – Быстрее открывай окно, а то сейчас все задохнемся.

Вова резвее заработал пальцами. Щелкнул, ойкнул. Схватился за палец.

- Ноготь сорвал.

- Я тебе сейчас голову сорву!

Капли крови окропили белую раму окна, которая ни в какую не хотела открываться.

- Ай, черт… - сказал Митя, чувствуя как глаза начинают слезиться и жечь.

Он зажмурился и выскочил в коридор. Его примеру последовали и Слава с Вовой.

- Вот те раз, а ты тут чего делаешь? – спросил Митя у Женьки, который в наглую снимал их на телефон.

- Теперь вы не отвертитесь. – Сказал Женька и отступил на пару шагов.

Виктор Федорович по-пластунски пополз к коридору, наблюдая, как три здоровенных тела обступили сгорбленного Женьку. Они медленно, крохотными шагами наступали, а Женька, держа перед собой телефон, отходил на лестничную площадку.

- Ты еще кто-такой?

Женька не ответил. Он продолжал отступать и снимать. То ли Слава, то ли Вова, рванулись вперед, и хотели выхватить телефон. Вместо этого они толкнули Женьку, который, не поймав равновесие, оступился и кубарем полетел по ступенькам.

На несколько секунд воцарилась тишина.

Затем все пришло в движение.

- Жив? – спросил кто-то.

- Твари! – закричал Виктор Федорович и сумел встать на ноги. Он вспомнил про свои тайники и дотянулся до ножа на вешалке. – Убью! – заорал он. В этот раз страха не было. Адреналин вспенил кровь и совсем отключил разум и боль.

С глазами зверя и ножом в руке он смело пошел к своим врагам. Туман в голове окрасился гневом.

- Уходим! – крикнул Митя.

- Стоять! Куда вы! Стоять! – размахивая лезвием и хромая на правую ногу, Виктор Федорович ринулся в погоню.

Но за молодостью не угнаться. Митя и два его прислужника, пропуская по три-пять ступенек, мгновенно оказались этажом ниже.

- Телефон. Заберите телефон идиоты!

Вова взлетел на лестничную площадку, выхватил из цепких Женькиных рук телефон и помчался к своим.

Виктор Федорович попытался нагнать их, но вовремя одумался. Осознал, что может повторить Женькину судьбу и сложиться как конструктор где-нибудь на другом этаже.

Он бросил нож, припал к телу.

- Женька, ты как!? Женька! Женька!

Он не дышал. На изъеденном глубокими морщинами лице показалась едва различимая улыбка.

- Женя. Женя. – Виктор Федорович прислонил пальцы к шее – пульс не пробивался. Схватил его за запястье, но и там пульса не было. Прильнул ухом ко рту, пытаясь уловить дыхание. Тишина!

- Скорую! – во все горло заорал он. – Скорую!

Люди как забитые страхом животные, начали высовываться из своих нор.

- Чего вылупились!? Скорую вызывайте. Держись Женька, сейчас приедут. Сейчас. Сейчас. Твари! – непонятно на кого кричал Виктор Федорович. То ли на этих бандитов, то ли на бездушных людей, что боятся и слово поперек вставить. – Держись. Держись. – Продолжал говорить он, сам не веря своим словам.

Адреналин умерил свой пыл и туман в голове начал рассеиваться. А вместе с ним начали приходить здравые мысли, которые потянули за собой боль. Лицо жжет. Нога болит, точно сломана. Спина местами пульсирует. И слезы… слезы ручьем льют из глаз. От газа ли? Или от того что друг умирает, если еще не умер.

Виктор Федорович дождался скорой, уже точно зная, что она не поможет. Он так и сидел с телом друга на руках, чувствуя как оно остывает. Превращается в камень, становясь таким же холодным и таким же твердым.

Продолжение следует

Огонёк

Глава 7

ссылка на Первую главу

Егор Куликов ©

На следующий день, когда Лиза с Катей вышли на прогулку, Виктор Федорович закрылся в комнате, зачем-то задернул шторы, создав полумрак, достал потрепанную временем записную книжку и начал обзванивать старых друзей и знакомых. Но время… подлое время затирало не только номера телефонов на пожелтевших листах. Время стирало и самих людей. Многие сменили номера. Многих не оказалось в живых. Многие не сразу узнали голос Виктора Федоровича.

Из всех, только Женька Красный отозвался. Да и немного осталось этих – «всех». Трое. Три настоящих друга, один из которых прикован к постели, а второй в больнице отлеживается, воспаление легких подхватил. Вот Женька единственный и отозвался на просьбу.

- В деле есть неплохие успехи, - улыбнулся Виктор Федорович, встречая Лизу и Катю на пороге.

- В каком деле?

- Вот мы вчера разговаривали про друзей. Я вчера распинался про дружбу и про настоящие чувства, а потом думаю, дай-ка проверю и я своих. Проверю их чувства. В общем, к нам скоро Женька Красный подъедет.

- Красный? – спросила Катя, пытаясь пяткой стянуть застрявший кроссовок.

- Это у него фамилия такая странная, - успокоил ее Виктор Федорович, - Или ты подумала, что он будет красный как рак или как помидор.

Катя пожала плечами.

- Лиза, ты не переживай, с ним мы друзья еще, наверное, до твоего рождения. Вдобавок ко всему он парень башковитый и шустрый. Мы с ним враз что-нибудь придумаем. Это лишь дело техники. Ох, Женька, Женька… - Виктор Федорович сжал кулак, улыбнулся и, не зная, куда девать лишнюю энергию, ушел в комнату.

Долго ждать не пришлось. Женька Красный явился спустя час. Звонок в дверь. Виктор Федорович тут как тут, дергает защелку, отворяет дверь и видит перед собой старого друга. Действительно старого. Он видит перед собой сгорбленного и согнутого жизнью старичка. Голова склонилась к груди, в руке трость. Черная шапка натянута на лысую как шар голову. Лицо как поношенный кирзовый сапог, все в глубоких морщинах и канавках.

- Здравствуй Витя, - хрипит Женька Красный.

- Ну, привет! – улыбается Виктор Федоровичи крепко сжимает друга в объятьях, чувствуя насколько хрупким стало его тело. И в сравнении, ощущая себя неестественно сильным и молодым. Кажется, вот так легко может сгрести в охапку эти старые кости и, не покраснев, оттащить их на кухню. Легко. Как пушинку. – Эка, согнула тебя жизнь.

- Как есть, - отвечает Женька.

- Пойдем, посидим. Время есть…

- Да, время действительно еще есть, - хрипит Женька и следует за Виктором Федоровичем.

Они садятся на кухне и Виктор Федорович с жадностью изучает Женьку. Нос стал какой-то обвисший, на лице пятна появились, а уши… уши как ломтики бекона свисают с головы. И вроде бы не настолько и старше.

«Неужели и я таким через семь лет буду?» - спрашивает себя Виктор Федорович и не верит ни своим словам, ни глазам, которые с жадностью ощупывают каждую Женькину морщинку.

Пока Виктор Федорович наводил чай, Женька смирно сидел за столом, облокотившись о трость, и коротко рассказывал о жизни. Они ведь, сколько не виделись?.. лет десять или около того. На похоронах его не было, он тогда приболел.

Он теперь тоже вдовец. Сидит дома, скучает. На улице бабки на лавках греются, а ему все как-то не по нраву это. Лучше через окно наблюдать за всеми – издалека.

- Честно говоря, оголодал я, - хрипит Женька. – Еще как оголодал. Истосковался по каким-то ощущениям. Как схоронил жену, семь лет назад, так и блуждаю по квартире каждый день. И каждый день одно и тоже, прием лекарств, редкая прогулка и томительное одиночество. Семь лет уже ни черта не происходит. Иногда сын приезжает, побалует, посидит со мной и уедет на месяц. А у меня опять эти повторяющиеся дни. Какая-то пустота и тишина, тишина и пустота. Изголодался я по эмоциям, по чувствам. На что угодно готов, буквально на все. Выкладывай, чего у тебя там?

- Что ж мы даже не поболтаем на отвлеченные темы? Не вспомним молодость?

- А вот на это, совсем нет времени.

Виктор Федорович улыбнулся.

- Ладно, будут тебе эмоции. Самые настоящие и неподдельные эмоции. Какую выбираешь эмоцию, страх, гнев, ненависть, злоба. Или может ты по боли соскучился.

- Хех… боли у меня хватает. Поясницу крутит, как будто на дыбе подвесили.

- С сахаром?

- Два! – сказала Женька, и ткнул два скрюченных пальца.

Виктор Федорович поставил на стол сладости, чай, конфеты. Положил рядом с собой очки, еще раз с жалостью взглянул на Женьку и начал рассказывать суть проблемы.

Женька слушал внимательно. Сложно было понять, что он сейчас там думает, потому что его ссохшееся лицо как замерло вначале рассказа в одном положении, так он и просидел, пока Виктор Федорович не закончил.

Переваривая сказанное, Женька начал медленно кивать, увеличивая и учащая интервал. Лишняя кожа под подбородком качалась в такт. Он скривился, отложил в сторону трость, отхлебнул чай, выпрямился и даже выше стал, моложе. Положил сухие руки на стол и выдал:

- Надо решать. Это же не люди, зверье. Отродье. Мы должны их защитить. Мы просто обязаны. – Воодушевился Женька.

- Рад это слышать, - выдохнул Виктор Федорович. – То, что надо решать, это не обсуждается. Мне бы хотелось обсудить то, как мы будем это решать. Силой у нас с тобой не получится. Не те года уже. Власти звать не имеет смысла, разве что пока не нароем какую-то доказательную базу. Нам бы как-то хитростью их задавить. Умом. Опытом.

- Хм… и много у тебя опыта с этим бандюками? - хихикнул Женька.

- Есть пара мыслишек, - сказал Виктор Федорович.

- Выкладывай.

Не успел Виктор Федорович рассказать о своем плане, как на кухню вошла Катя. Несколько секунд она не замечала нового гостя и как сонная муха тыкалась в мебель. В холодильник уткнется, затем развернется и врежется в стол, затем в кухонную тумбу.

- Огонёк! – окликнул Виктор Федорович, - ты чего это с гостем не здороваешься?

Катя подняла заспанные глаза. Бессознательно посмотрела на Виктора Федоровича, затем перевела взгляд на Женьку и лишь спустя несколько секунд в ее глазах начало брезжить сознание. Она застеснялась, прильнула к Виктору Федоровичу, схватила его за руку и тихонечко, из-за его стула сказала:

- Здрасьте.

- Привет-привет, - отозвался Женька. – Меня дядя Женя зовут.

- Вы совсем не красный, - сказала Катя.

Старые друзья тихонечко засмеялись.

- Я самый настоящий Красный. Фамилия у меня – Красный. А тебя как зовут.

- Екатерина, - гордо ответил ребенок.

- Какое красивое имя.

Катя совсем засмущалась и выбежала из кухни.

- Красивая девочка. – Заключил Женька.

- И мать у нее красивая.

- Ради таких не страшно и ввязываться в эти дела.

- Честно говоря, страшно, - сознался Виктор Федорович.

- Ты прав. И мне страшно, - улыбнулся Женька. – Но мы ведь не отступим? – спросил он и даже слегка обиделся, мол, неужели сейчас заднюю дадут.

- Страх не повод отказываться. Да и чего нам бояться в наши-то года. Свое мы уже пожили, а вот они только начинают. Сейчас я пойду еще с Лизой тебя познакомлю.

Спустя пару минут, на кухню вошла Лиза, а за ней, путаясь в ногах, семенила Катя. Только рыжий хвост мелькал и выглядывал из-за матери.

Виктор Федорович привстал:

- Это Женька. Женька, это Лиза. С Огоньком вы уже знакомы.

Женька резво вскочил со стула, прислонил руку к груди.

- Елизавета, очень приятно.

- И мне Евгений… - Лиза начала бегать глазами, давая понять, что хочет услышать отчество.

- Только не надо этих официальных обращений. Я всю жизнь для всех был Женька. Для собственного сына я Женька, а вы будете меня по батюшке звать. Нет, не стоит. Просто Женька.

- Мне неудобно.

- Катя. Катерина! – сказал Женька взглядом вылавливая девочку. – Катюша, скажи, как меня зовут.

- Женька Красный. – Отрапортовала Катя.

- Вот, молодец ребенок. Уже запомнил. Не переживайте и не обращайте внимание. Я привык к этому.

- Хорошо. Я постараюсь, - скромно ответила Лиза.

- А теперь присаживайтесь, думаю, нам есть о чем поговорить.

Виктор Федорович придвинул два стула, на один из которых закинул подушку для Кати. Девушки уселись.

Разговаривать и правда, было о чем. Одни чашки чая сменялись другими, а слова все не кончались. Лиза с удовольствием делилась своими впечатлениями о новой для нее жизни. В очередной раз не упустила момента, чтобы похвалить Виктора Федоровича и назвать его случайным ангелом хранителем. Виктор Федорович застеснялся от таких слов, отвернулся, покраснел. Женька, заметив это, громко захохотал и неприлично начал тыкать в него своим скрюченным пальцем.

После, старые друзья рассказали о своем знакомстве. Вспомнили несколько историй из молодости.

Катя все это время сидела, переводя взгляд с одного старика на другого. Она не понимала сути смеха и много слов для нее были неизвестны. Но она упорно сидела и делала умный вид. Иногда кивала. Морщила лоб, выставляла вперед подбородок. Затем, когда Женька азартно рассказывал очередную историю о его похождениях на севере, Катя не выдержала и спросила:

- А вы все старики такие скучные?

Лиза мгновенно вспыхнула и хотела уже наброситься на дочь, но Женька остановил ее жестом, склонился к Кате, и совершенно не меняя тона, сказал:

- Не стоит практиковаться в остроумии, если ты сама себе шнурки не в состоянии завязать.

Вряд ли Катя поняла всех слов и тонкостей в жестком парировании от Женьки, но укол она явно почувствовала. Поджав губу, соскочила со стула и убежала в комнату.

Разговор продолжился без маленькой девочки. Разговор взрослый и серьезный. Лиза не желала в очередной раз возвращаться к нему, но Виктор Федорович настоял.

Когда и Лиза покинула кухню, Женька наконец-то услышал соображение Виктора Федоровича на счет, теперь уже общего дела.

- Весьма здраво. – Заключил Женька. – Особенно мне понравилась моя роль. Роль подсадной утки. Инкогнито. Ради такого случая, я даже плащ свой надену.

- Ты лучше техникой научись пользоваться.

- За это не переживай.

Женька ловко вытащил из кармана смартфон, покрутил его в руках, затем наставил на Виктора Федоровича и сфотографировал.

- Во, глянь как вышел.

Виктор Федорович надел очки, бережно взял смартфон и уставился на свое фото.

- Да, неплохо. Ты главное не перепутай. Нам надо видео.

Женька скорчил недовольную мину, мол, если я старый, это не значит, что я не умею с техникой возиться.

- За мою часть работы, можешь не переживать. Лучше о себе подумай, у тебя миссия опасней будет.

- Справлюсь, - отмахнулся Виктор Федорович.

До позднего вечера они сидели на кухне и общались. И, если бы не время. Если бы не усталость, то просидели бы еще столько же.

Лиза с Катей уже легли спать, когда Виктор Федорович провожал Женьку за порог.

- Может, останешься?

- Смеешься что ли. – Опираясь на трость, сказал Женька. – Давай, завтра в четыре. Не опаздывай.

Старые друзья пожали друг другу руки и дверь между ними закрылась.

***

- Вы хорошо подумали? Вы точно хорошо подумали? Подумайте еще раз. Вы и нам не поможете и себя погубите. – Суетилась Лиза, наблюдая за сборами Виктора Федоровича. – Еще и Женьку позвали зачем-то. Вы меня, конечно, извините, но он на ногах едва стоит. Куда ему идти к этим бандитам. Куда вам идти? Господи, да что же происходит-то?... Виктор Федорович, опомнитесь. Опомнитесь. Очнитесь.

Виктор Федорович был спокоен. Он положил во внутренний карман пару баллончиков. В брюки закинул складной нож и внутренне радовался, что Лиза пришла уже после его основных приготовлений. Если бы она заметила в его руках оружие, костьми бы легла на пороге и не пустила. Кстати, она ведь и про его победу над тем бугаем тоже ничего не знает. Ладно, закончится вся эта канитель, можно будет и рассказать. А пока что, не стоит ее тревожить. Она вон, и без этих новостей извелась вся.

- Елизавета Владимировна, - официально обратился Виктор Федорович. – Вам нисколько не стоит переживать по поводу моего здоровья и здоровья моего друга Женьки. Поймите, мы не идем на убой и не идем, разговаривая современным языком, на стрелку с ними. Мы просто наведаемся в вашу квартирку, если они там будут, то мы спокойно поговорим…

- Они не разговаривают спокойно.

- Они нет. А мы разговариваем. Взгляните на улицу Елизавета Владимировна. Там весна, там солнце светит. Белый день. Птицы поют. Разве в такое время может свершиться что-то плохое. Да никогда в жизни. Вместо того чтобы крутиться вокруг меня, возьмите Катю под руки, сходите в парк. Купите батон хлеба и покормите уточек. Поверьте моему опыту, ребенку этот день запомнится как лучший день за последнее время. Так что давай, идите, идите…

Виктор Федорович галантно выпроводил Лизу из комнаты и продолжил собираться. Взял чая и пару бутербродов. Проверил ключи. Прильнул к двери, услышал, что Лиза послушалась совета и собирается с Огоньком на улицу. Отворил дверь, тихонечко влез в туфли, накинул легкое пальто, накрутил тонкий шарф и как воришка вышел в подъезд.

Почему-то он и сам не чувствовал ни страха, ни волнения. Наверное, утешительные слова для Лизы, подействовали и на него.

Вместо того чтобы думать о предстоящем деле и прорабатывать варианты, он шел по улице и щурился от солнца. Улыбался прохожим, обходил редкие лужи и любовался пробуждением природы. Решил пройти через парк, дабы самому убедиться в том, что уточки уже прилетели и с птичьим гомоном готовы поедать все, что прилетит им от прогуливающихся людей.

Еще издали он услышал утиное кряканье. Услышал и звонкий смех детворы. Ему жутко захотелось присесть на лавочку, открыть рюкзачок, налить себе горяченького чаю, развернуть бутерброд с колбаской и, поедая, любоваться жизнью. Настолько сильно захотелось, что он даже остановился на несколько секунд. Замер. С завистью посмотрел на пустующую лавку.

- Нет! – сам себе сказал он и, развернувшись как солдат, пошел прочь.

Страх. Определенно страх – решил Виктор Федорович. Он у меня довольно странно сейчас вылез. Вместо трясущихся коленок и спутанных мыслей, решил меня на лавку посадить. Э, нет браток. Ты еще не скоро мной будешь командовать. Может быть, через сколько-то лет и да… но пока что ты под моей властью. Пока что я управляю тобой. Я.

Я.

И еще раз Я.

Ближе к дому страх начал принимать вполне себе привычные формы. Здесь не было лавочек. И пруда не было. Да и парка как такового не было. Растут пару деревьев да облупившаяся детская площадка, вот и все развлечение. Поэтому-то страх и навалился на Виктора Федоровича всей своей мощью.

От наплыва чувств, участилось дыхание. Мысли забегали тараканами. Коленки еще не дрожали, но что-то похожее было. Даже пошатнуло слегка от скакнувшего давления.

Виктор Федорович присел на лавочку возле соседнего подъезда и не на шутку испугался.

- Надо держаться. Держаться. Держись Витя! Держись! – подбадривал он себя, оглядывая улицу и надеясь где-то увидеть сгорбленную фигуру Женьки. Из него защитник, конечно, никакой. Но любая живая душа поможет. Родная душа.

Так и сидел минут пятнадцать, утешая себя. Успокаивал. Подбадривал. Руки тянулись к рюкзаку и термосу, однако Виктор Федорович был тверд. Время еще не пришло бутерброды жевать. Пока что самое время надеть очки и наблюдать за дворами. Часы показывали почти четыре, значит, Женька должен быть где-то рядом. Он тот еще педант и если сказал в четыре, значит и появится в четыре. Не за две минуты «до» и не три минуты «после». По крайней мере, раньше он был вот таким педантом. Может время немного отшлифовало его, расслабило.

Пока Виктор Федорович предполагал, не изменился ли Женька за эти года, он проморгал самого Женьку.

- Наблюдатель из тебя так себе, - проскрипело над ухом.

Виктор Федорович вздрогнул. Он сразу узнал голос Женьки, но это не помешало ему в одно мгновение почувствовать, как все внутри проваливается в пропасть. Машинально схватился за карман, где покоился баллончик и лишь после этого снова завладел телом.

Женька кряхтел от смеха.

- Иди ты! Подкрался ко мне как кошка.

- Ну да, как кошка, - улыбнулся Женька, приподнимая трость. – Что, когда на дело?

- Сядь! – скомандовал Виктор Федорович, все еще злясь на Женьку и на самого себя.

Женька повиновался – сел. И даже сидя продолжал хихикать, отчего сворачивался калачиком.

- Хи…хи… - передразнил Виктор Федорович. – Думаешь, что в фильм попал. Как «Старики-разбойники» с Никулиным и Евстигнеевым. Женя, тут серьезные люди. Они действительно не будут шутить. Вспомни, как он один меня чуть не похоронил в этой квартирке. Вот станет перед тобой такой амбал и будет тебе не до смеха. Или ты думаешь, они увидят старика и пожалеют. Ага, как бы ни так… меня тогда только чудо спасло.

- Все будет хорошо. Если мне не изменяет память, то в нашем плане не было ни одного столкновения с этими идиотами.

- Не было. И надеюсь, не будет. Но план имеет свойство смещаться, двигаться, корректироваться. Так что…

- Хватит болтать. Время! – раздраженно сказала Женька и встал.

- Да, ты прав. Время. Итак, действуем, как договаривались. Ты околачиваешься на нижних этажах, и звонишь мне при появлении этих… затем карабкаешься на четвертый этаж. Как хочешь, но ты должен поспеть за ними следом. А дальше, технику в руки и собираешь компромат. Только смотри, чтоб незаметно и тихо, ты понял?

Женька закатил глаза как ребенок, который так устал от нравоучений, что готов помереть на месте.

Виктор Федорович сделал вид, что не заметил столь явного укола. Он встал, сжал кулак.

- Ну, с богом.

- Давай, иди уже… - бросил в спину Женька.

Виктор Федорович перед самым входом в подъезд, обернулся, приметил сгорбленную фигуру Женьки. Мысленно пожелал ей удачи и вошел.

Запрелый запах подъезда тут же ударил в нос и дошел до самого мозга, как будто ледяной воды залпом выпил. Размалеванные стены, с надписями провожали Виктора Федоровича по лестнице. Ежики из окурков в банках, дружно стояли на каждом пролете. Складывалось ощущение, что у каждого курильщика в этом доме есть своя собственная пепельница в виде банки от кофе или консервов. И каждый курильщик даже не подумывал, что пепельницы имеют свойство заполняться и периодически их надо чистить. Нет. Бычки вываливаются через края. Торчат шипами как глубоководные мины.

Виктор Федорович брезгливо взглянул на подоконник. Не выдержал. Подошел и открыл окно. Ему показалось, что свежий уличный воздух отказывается перемешиваться с этим затхлым, спертым, густым сгустком запахов гнили и сигарет.

Виктор Федорович не спеша преодолел один пролет. На втором этаже встретилась какая-то бабка с метлой. На третьем он протискивался между людьми, что вышли перекурить на лестничную клетку.

«Бездельники! - подумал он. – На дворе четыре часа дня, а тут народу не протолкнуться».

Кипя и испытывая самые противные чувства по отношению к каждому присутствующему человеку, Виктор Федорович поднялся на четвертый этаж и уперся в колени, пытаясь поймать дыхание.

Вот он коридор и вот они двери. Нужная ему дверь с нацарапанными цифрами была приоткрыта. Стоило Виктору Федоровичу слегка толкнуть ее, как зловонный запах тут же вылился на площадку. Если бы этот запах имел цвет, он определенно был бы каким-то коричнево-рыже-зеленым. И все в темных тонах. Такой, тяжелый и жирный. Который даже при порыве ветра не развеется, а слегка качнется и останется дальше лежать, как толща воды.

Знакомый и неприятный вид встретил Виктора Федоровича в квартире. Квадратная прихожая, порванный линолеум, облупленный потолок. Мрак, тяжелые запахи и заваленный холодильник. Тот самый, которым подперли дверь. И дверь сама вырвана с внутренностями. Теперь, даже если захочется, то запереться не получится. Забаррикадироваться – да. Запереться – нет.

Ну что ж, отсиживаться в планы не входило, так что все нормально. Он протиснулся между холодильником и дверным проемом. Осмотрел белые щепки двери, откуда торчала пара длинных шурупов, еще недавно вкрученных в замок.

Удивительно, но кроме самой двери, в комнате все осталось как прежде. Стол, диван, стулья. Даже плитка была на месте. Они ничего не тронули.

Интересно, по какой причине они решили сохранить имущество? Неужели властей бояться. Или у них тоже есть свой план? Что ж, поживем, увидим.

Осмотревшись, Виктор Федорович снял плащ и повесил на гвоздь, вбитый в дверь. Туда же отправил шарф и только потом присел на диван. Он с жадностью взглянул на рюкзак. Вот теперь самое время.

Только он набрал себе кружку чая и только раскрутил бутерброд, как зазвонил телефон:

- Да чтобы вас… - выругался он и, боясь положить еду на пыльную поверхность, а здесь любая поверхность была пыльной, Виктор Федорович изловчился и ответил. – Да! Чего там? – звонил Женька.

- Хочу сообщить тебе один очень интересный факт.

- Какой факт?

- Интересный.

- Женя! – серьезно сказал Виктор Федорович, понимая, что если его не остановить, он так и будет мусолить какую-то чушь без перерыва. – Я тут вообще-то занят. Говори быстрее.

- Интересно, чем это ты там занят?

- Господи дай мне сил. – От злости, Виктор Федорович даже бутерброд уронил на пол. Поднимать не стал.

- Ладно, не буду кряхтеть тебе в трубку, - сжалился Женька. – В общем, жди скоро своих гостей. Думаю, минут двадцать у тебя точно есть.

Продолжение следует