GubastiKudryash

Последние пару недель перед родами выдались напряженными. На работе завал. Ну куда же без него... Плюс предродовые проблемы. А тут еще переезд на новую квартиру.

В теории перевезти основную часть вещей, без мебели, разумеется, ничего сложного. Но это только в теории. На практике все оказалось куда хуже.

Две проклятые недели я каждый вечер загружал машину битком, что самому сидеть было негде. Мчал на квартиру, разгружал и возвращался. Иногда ухитрялся сделать пару ходок за вечер. И, не стоит забывать, что все эти махинации были после работы.

Четвертый этаж кажется не таким высоким. Плюс рабочий лифт.

И да... опять эта проклятая теория.

Когда ты не можешь открыть двери, потому что в руках коробки, на плечах сумки, на шее портфель, а по карманам всякая мелочь распихана, то понимаешь, что просчитался. Но отступать уже некуда.

Сейчас я понимаю, что надо было заказывать перевозчика. Но задним умом мы все сильны. Хотя... я подозреваю, что нарочно решился на эту авантюру, чтобы хоть как-то быть занятым. Монотонные действия. Как говорится, воду из пустого в порожнее переливал. Зато при деле.

В таком темпе прошли две недели.

И в последний день перевозок...

В последнюю ходку...

Да. Мне не забыть, чем тогда было увешано мое тело.

В руках я тащил огромную коробку книг. По тяжести равносильна такого же размера куску дерева. Сумки с вещами, длинные ручки которых скрестились на груди, болтались в районе бедер. Помимо коробки в каждой руке было по пакету. Сумка с длинными ручкам болталась на шее. И вишенка на торте...

На коробке с книгами. По центру.

Странная, скользкая, слезливая субстанция в трехлитровой банке.

Так называемый, чайный гриб.

Незнающий человек непременно бы подумал, что я идиот. Кому в голову придет тащить в банке что-то явно несъедобное, явно невкусное, уродливое и вообще... какое-то уже разложившееся.

Как будто я достал из холодильника банку огурцов, которые отсиживались в дальнем углу не меньше полугода, аккуратно снял пленку плесени и, перевалив к себе в бутыль, несу и дорожу этим.

По сути, так оно и есть. И незнающий человек прав. И плесень с этим грибом одного поля ягоды. Что в огурцах образуется грибок, что у меня в банке гриб.

Правда, от одного избавляются, а второй, по заверению некоторых, почему-то оказывается нужным и важным. При этих мыслях я немножко недовольно вспомнил жену.

Ну, тут, как говорится, на вкус и цвет...

Кстати о вкусах.

Я был наслышан, что у беременных иногда происходят крайне странные всплески. То они штукатурку едят, чуть ли не чаем запивая. То какую-то селедку с вишневым вареньем. В общем, экспериментируют, как могут.

Месяце на седьмом моя благоверная начала ныть. Она, дескать, чего-то хочет, но сама не знает, чего. Все шкафы на кухне перебрала. Запах стоял отвратительный, когда она там алхимией занималась, пытаясь достучаться до вкуса.

Но это далеко не худшее, что было. Странные ароматы я переживаю без особого дискомфорта.

Но то, что она каждый вечер спрашивала меня, чего она хочет, добивало окончательно. И, представьте себе, это продолжалось на протяжении целого месяца. Каждый вечер по нескольку раз я слышал этот вопрос.

Естественно, я пытался вместе с ней найти ответ. Вначале предлагал вполне логичные варианты типа: еда, отдых, прогулка и так далее. Когда разумные варианты закончились, в ход пошли сумасшедшие идеи. Прыжок с парашютом, пролет над жерлом извергающегося вулкана, какой-то там джампинг. Разумеется, подобные варианты я предлагал из-за отчаяния. И чтобы коротким смешком подбодрить себя и окончательно не свихнуться.

В какой-то из вечеров, когда я уже засыпал, моя благоверная созрела. Вскочила на кровати и сказала:

— Я поняла!

Архимед «Эврика» произносил с меньшим пафосом и воодушевлением.

— Чайный гриб! — произнесла она и посмотрела на меня.

Я этого не видел, так как был уже на полпути в чудесное состояние сна. Но то, что она на меня смотрела, в этом я уверен.

— Я хочу чайный гриб.

Пришлось проснуться, понять, о чем вообще идет речь. При чем тут грибы и чай.

Когда смог подключиться к реальности и понял суть проблемы, то едва удалось уговорить, что сейчас, в столь поздний час, найти чайный гриб не представляется возможным. Это даже больше, чем сложно... время полночь. Вряд ли существует такой сервис, где можно круглосуточно заказать себе стаканчик прохладного чайного гриба. С доставкой на дом. Бред же.

Кое-как, с надутыми губами, и обиженным выражением, но мне удалось остаться невредимым в постели.

А уже на следующий день, как положено, начал поиски. Нашел. Поехал и купил.

После того, как моя беременная супруга осушила стакан этой странной жидкости, вкуса которой я никогда не понимал. Она выдохнула, как делают после самогонки, вытерла рукой мокрые губы и улыбнулась. Вопрос «хочу чего-то, не знаю чего» исчез. Чему я был несказанно рад.

Правда, больше она не употребляла этот странный напиток.

Но вместо этого она начала относиться к нему, как к цветку. Вначале как к цветку... позже их отношения вышли на новый уровень. Она его подкармливала. Подливала чаек. Сыпала сахар. Прятала от солнца или же, наоборот, ставила на подоконник.

Наградила его именем и довольно сильно привязалась. То есть пусть он живет с нами. Пить его, конечно же, никто не будет, но жить он будет с нами.

Ладно... я все понимаю. Цветы и все такое... но они хоть красивые. Они вырабатывают кислород. Своим видом успокаивают нервную систему. Когда цветут — пахнут. А вот аморфный кусок половой тряпки в банке ничего не вырабатывает. Кроме, разве что, отвращения.

Каждый раз смотрел на него и думал: Он же мертв и разлагается. Ан нет. Оказывается, он так живет. Этот гриб...

Не зря им выделили отдельное царство. Жрать-жрет, а вырабатывать кислород не хочет. Еще и живучие заразы. Где они только не растут. Говорят, даже в Чернобыле умерло все, а грибам ничего. Еще больше им радиации подавай.

Но вернемся к моей последней ходке.

Коротко напомню. Сумки с вещами, внахлест. Пакет на шее. В руках еще пакеты и коробка с книгами. А на коробке Он.

Несу я эту пирамиду. Подбородком дверь открываю. Носом на кнопки в лифте жму.

Гриб смотрит на меня из банки. Покачивается на волнах. А банку я на полотенце поставил, чтоб не скользила. Не знаю, зачем я это сделал. Ведь конструкция-то крайне неустойчивая. Может, подсознательно хотел от него избавиться?

Как можно догадаться, банка разлетелась в дребезги.

Обидно, что у меня получилось без потерь загрузиться в машину, войти в подъезд, подняться на лифте и даже попасть в квартиру. По сути, я уже считал, что операция «переезд» завершена без потерь.

Не включая свет, я ставлю коробку на пол.

Спотыкаюсь и в замедленном действии вижу, как банка наклоняется. Эта медуза сваливается вместе с жидкостью. Бьется в закрытую крышку. Момент с крышкой я предусмотрел, вовремя сменив марлю на плотную пластиковую заглушку.

Банка падает на бок. Переворачивается вверх дном. Выписывает одинарное сальто и...

Дзинькнуло знатно. Вода полилась по полу. Я тогда еще отметил, что хорошо, ковер не успел расстелить.

Быстро, как какой-то десантник, я отстегнул сумки, сбросил пакет, включил свет и склонился перед грибом. А он... хоть он и не двигался, но напоминал выброшенную на берег рыбу. Одним словом, полуживой организм в совершенно некомфортной для него среде.

И да... именно в этот момент позвонила жена и сказала, что рожает.

Я узнаю, что буду отцом, глядя на этого распластавшегося зародыша на плитке.

Несколько секунд паники, страха, счастья, непонимания и вот я уже совладал с собой.

Жена на сохранении в больнице, значит, там все под контролем. Пара минут моего опоздания ничего не изменят. А ей приятно будет, что я спасу гриб к ее возвращению.

Приоритеты расставлены.

Закончить с большой соплей на полу и после мчаться в больницу.

Тащу из ванны таз, его я привез едва ли не в первую ходку. Испытывая некоторое отвращение, сгребаю ладонями жидкого товарища, кидаю в таз и заливаю водой. Не было времени разбираться, что там ему надо и в каких пропорциях.

Роды прошли планово. И, когда я прикоснулся к пухленьким ножкам моего ребенка, то осознал, что всё не зря. И переезд. И мучавшая вопросом супруга. И расшатанные нервы. И даже этот чертов гриб. Даже он был не зря.

Естественно, в тот момент, я ни о каком грибе не думал.

О нем я вспомнил позже. Жена осталась на несколько дней в больнице, а я поехал домой благоустраивать семейное гнездышко.

Там-то я и наткнулся на гриб.

Вот теперь всё! — подумал я, рассматривая его.

Мне показалось, он даже побледнел. И раскис, как бы странно это сравнение для него ни звучало.

Интернет помог поставить диагноз и подарил маленький шанс, что не все еще потеряно. Нашего сожителя можно спасти.

Я сделал раствор из кипяченой отфильтрованной воды, заварки, сахара и положил туда больного. Оставалось только ждать.

Жена вернулась, узнала и немного расстроилась. Но у нее хватало забот, чтобы не вспоминать о каком-то грибе.

Так что с тех пор он плавно перешел под мою ответственность. Я его выхаживал. Подкармливал. Подпаивал. Можно сказать, поливал сухую ветку, надеясь, что она даст ростки. Однако, некоторую привязанность он, будучи окончательно мертвым, мне все-таки привил.

Одним из вечером, я заметил потемнение на его теле. Понадеясь, что это не трупные пятна, я выждал пару дней и, окончательно убедившись, что он ожил, решил порадовать жену.

Ребенок уснул.

Я позвал ее на кухню.

Шторы я повесить не успел, поэтому одинокая банка на белом подоконнике в лучах заходящего солнца, была отлично видна.

Закат придал жиже симпатичный оранжевый оттенок.

— Смотри, гриб растет! — ткнул я пальцем на банку, неотрывно смотря на супругу и ожидая реакцию.

Вместо улыбки лицо ее замерло. Побелело. И, чем больше отвисал подбородок, тем больше глаза ее наполнялись страхом.

Я посмотрел в окно.

Рядом с заходящим солнцем, вырастало солнце новое.

Эпилог

Жизнь на камне на пустынной земле, такое себе занятие.

Но для гриба, в самый раз.

Группа в ВК

Телеграм

АвторТудэй

ЯндексДзен

Егор Куликов ©

— Опять завис! — выругался Сергей, глядя в монитор! По старой привычке он несколько раз пнул веб-камеру. — Ты меня слышишь? Ты ме-ня слы-шишь! — по слогам и особенно громко прокричал он замершему изображению своего друга. — Да что у вас там с интернетом?

— ...а мне потом еще в магазин надо. На обратном пути. — Вырвалось из динамиков. И изображение Валеры, в толстых роговых очках и с пышными усами, начало кадрами скакать на мониторе.

— Наконец-то! Ты завис. Я половину не слышал. — Сергей поправил веб камеру.

— Теперь видно?

— Видно.

— Слышно?

— И слышно, — немного раздраженно сказал Сергей.

— А с ка... ...ого момента пропало?

Сергей решил не говорить, что связь опять сбоит, потому что вместо беседы, они полчаса будут аллокать друг другу.

— С момента, как ты начал жаловаться.

— Ого... минуты две впустую. Так вот, — без тени смущения Валера начал заново. — Это у вас там всё хорошо. А у нас... в нашем захолустье. — Он зло посмотрел в окно. — Ничего нет. Знал бы ты, как сложно тут чего-то добиться и куда-то добраться. Это почти невозможно. К примеру, понадобился мне подшипник для машинки. Загудела, гадина. Я, естественно, в интернет полез. Полдня разглядывал эти сайты, в итоге нашел. Ну все, думаю, отлично! Посмотрел на адрес и чуть не рухнул. Черт знает где... в какой-то промзоне, далеко за городом. И вот как мне его достать? А чтоб в аптеку...

— Да ладно тебе скулить! — перебил Сергей. — Только оправдания ищешь, лишь бы не делать ничего. Ты же сильный мужик. С головой. И руки у тебя, как положено, из плеч растут. А ну, покажи... Давай-давай, не стесняйся.

Валера несколько секунд помялся, но все же покрутил ладонями перед камерой.

— Ну, вот... здоровые, как деревья. На одних только руках ты до той промзоны за пять минут доберешься. Быстрее, чем на такси... хе-хе

Валера стеснительно улыбнулся.

— Скажешь тоже... за пять минут.

— Ладно, за десять. Накинем еще пять из-за зимы. Сугробы там, заторы и все такое...

— Кстати о сугробах, — подхватил Валера. — Это же жуть. Живем, как на северном полюсе. Дороги не чистят (про тротуары я вообще молчу). Да и нет у нас толком тротуаров. Как людям-то передвигаться? Не понимаю. Вот понадобится куда-то и все... замурован, что в пещере. Дальше подъезда и не получится.

— Опять жалуешься... — строго сказал Сергей и придвинулся к камере. — Ты думаешь, мне тут легко? Да, Москва, и что? Все, кто тут не живет, считает, что нам все на блюдечке подносят. Скушай, Сергей Иванович, мармеладку. Вот вам ваши продукты, Сергей Иванович. Давайте мы вам поможем, Сергей Иванович. Вот ваши денежки, Сергей Иванович. На самом деле — тут не так. Далеко не так!

— Я по телеку видел...

— Ты телеку больше веришь или мне?

— Тебе, — робко ответил Валера и поправил очки.

— Вот-вот... больше верь своему телеку. Там, наверное, говорят, что и у вас не город, а прямо настоящий рай. Все хорошо и прекрасно. Ведь так?

— Ну...

— Баранку гну! У нас тоже, знаешь ли, не все легко достается. Иногда из-за мелочи так намучаешься, что думаешь, на кой черт она мне нужна была. А потом отойдешь немного и понимаешь, что хорошее и, главное, полезное дело сделал. А ты все на жалость давишь. Да, жизнь не сахар, — сказал Сергей и, смягчив тон, продолжил, — Ты ведь знаешь, что я тебя понимаю, как никто другой. И условия у нас плюс-минус одинаковые. Только я не жалуюсь, а делаю. Да, тяжело. Да, не хочется. Иногда жить не хочется, но я все равно делаю. Потому что надо! — снова разгорячился Сергей. — Потому что без дела — ты труп. А ты не труп, Валерка. Не труп, — Сергей покачал пальцем в камеру, — Я тебя давно знаю. Ты ж здоровый бугай. И физически и морально. И еще упертый, как баран. Извини за сравнение, но так оно и есть. Ты ведь, если захочешь, весь город переворотить сможешь. Так что давай...

Валера выслушал. Покивал. И тихо так сказал:

— Заканчиваются уже силы. Видимо, у всего есть предел.

— Так! отставить дурной тон! — заорал Сергей. — Ты зачем мне позвонил сейчас? А? Пожаловаться? Если так, то я сейчас отключусь.

— И пожаловаться тоже, — сознался Валера.

— А я вот думаю, что позвонил ты мне, чтобы я тебя поддержал. Так вот я в таком же положении. И я тебя поддерживаю! — Сергей начал эмоционально махать руками. Случайно сбил камеру. — Ох, ты ж блин... Ща починю. Видно?

— Видно. — Сказал улыбающийся Валера.

— Раз видно, значит, слушай сюда. Тебе чего сделать-то надо? В пару мест добраться? Плёвое дело, Валерка. Ты и не такое в своей жизни проворачивал. Ты, если захочешь, до самой мэрии сможешь добраться. Заберешься туда на пятый этаж или где они там заседают, и надаешь им всем по шее. Чтоб о горожанах думали. Давай так... ты прямо сейчас отправишься, а как вернёшься, наберешь мне и расскажешь, что и как. Договорились?

Валера взглянул на часы.

— Не успею. Они через полтора часа закрываются.

— Ну, так чего ты ждешь? Со мной только треплешься! Собрался. Вздохнул пару раз и на выход. Ать-два... Я буду ждать отчета, Валера. Понял!? Буду ждать отчета! А теперь, давай. Ты справишься.

Валера сжал губы. Взгляд насупил. Закатал рукава и как даст по столу.

— А ты прав, Серега! Прав! Пошли они к черту, все эти условия. Я справлюсь!

— Молодец! Так держать. Я жду отчета. Все, давай! Конец связи.

Валера на прощание сжал огроменный кулак и несколько раз ткнул им в камеру.

— Вот им всем! Вот!

— Правильно! Молодец. Жду отчета! До связи!

Сергей проверил, что связь действительно отключена. На всякий случай выдернул шнур камеры. Поставил локти на стол. Уронил голову и тихо произнес.

— Извини, Валера, больше я тебе ничем не могу помочь.

Несколько минут он сидел с закрытыми глазами. Оттолкнулся от стола и, ловко управляя инвалидным креслом, покатил на кухню.

Группа в ВК

Телеграм

АвторТудэй

ЯндексДзен

Егор Куликов ©

Что происходит после смерти — не знает никто. Кроме тех, кто уже умер...

Я, как бы это странно ни звучало, являюсь этим «счастливчиком».

Не буду вдаваться в причины своей смерти. Они совершенно банальны. Мне как-никак было уже за семьдесят лет. А какие могут быть причины в таком возрасте? Инфаркт. Инсульт. Изношенность организма. И самое простое — время пришло.

Вот примерно так и случилось.

Моё время пришло!

В этом новом мире собираются лишь те, о ком помнят люди на земле. Оказывается, это не миф.

Смотрели мультик? Как он называется бишь..? Там еще мальчик со скелетами гулял. Красочный такой, карнавальный. «Тайна Коко», точно!

Теперь я могу со всей смелостью заявить, что этот мультик (почти) правда.

Когда я оказался в этом мире, то меня, естественно, посетила мысль.

Кто?

Кто тот человек, который меня до сих пор помнит?

Я прожил довольно одинокую жизнь. У нас с женой не было детей. Умерла она рано. Мне тогда было сорок два года. Вот с тех самых пор я жил один. Работал на железной дороге. Затем, по возрасту, меня отправили на пенсию.

Ну а на пенсии, сами понимаете, большими социальными связями уже никто не обзаводится. Я не стал исключением. Водился иногда с другими стариками во дворе. Сидели... в карты, домино, шахматы играли.

Большинство ушло раньше меня. Оставшиеся в ближайшие десять лет тоже должны богу душу отдать. Вот и получается, что помнить меня некому.

К сожалению, я не могу похвастаться тем, что мое фото аккуратно стоит у потомков в рамке. Либо же болтается на доске почета в каком-нибудь общественном сквере или учебном заведении.

Повторюсь. Моя жизнь была скромна и сера. Нет, она не была несчастлива. Об этом грех мне жаловаться.

Было счастье. Другое дело, что счастье это было тихим и личным. Примерно, как у человека, который увлекается коллекционированием монет. Знаете, такие люди иногда похожи на сумасшедших. Удалось им достать редкий экземпляр, о котором они долго мечтали. И вот они уже запираются в комнате, раскладывают вокруг себя свои альбомы и любуются ими. Со стороны это выглядит глупо и даже странно. Но им плевать на мнения других. Всё их счастье заключается в обладании этими монетками. Они могут часами смотреть на них. Перекладывать из альбома в альбом. Протирать тряпочкой и быть безмерно счастливыми.

Пожалуй, мое счастье, можно сравнить с их счастьем.

Оно такое же одинокое.

Но!

Повторюсь. Оно нисколько не меньше, чем то счастье, о котором мечтает большинство. Признание, известность, богатство, семья... этот список можно продолжать вечно.

А я все здесь... в этом мире.

Вот и сидит во мне сомнение, что попал я в этот мир по какой-то ошибке. Да, может показаться глупо... здесь, в канцелярии бога, и вдруг на тебе — ошибка! Но, если в мире людей совершаются ошибки, то почему они не могут быть допущены и здесь?

Честно сказать, я уже не знаю, что думать. Существую здесь и помалкиваю в тряпочку. Как бы ни проверили, не обнаружили и не отправили меня еще дальше.

Ах да, забыл упомянуть, что мой нынешний мир не является конечной точкой. Это как ступень перед чем-то дальним.

То есть, если вас забывают в мире людей, то вы исчезаете здесь и отправляетесь дальше.

Собственно, здесь так же боятся отправляться в неизвестность, как и мир людей боится смерти.

И вот я снова и снова задаюсь вопросом.

Кто?

Кто тот человек?

Неужели это соседи по лестничной клетке? Или продавщица в магазине на цокольном этаже?

Я бы не посмел назвать себя ее другом, но иногда мы перекидывались фразами чуть длиннее, чем при обычной покупке и продаже. Плюс она знала, как меня зовут. Чего я не могу сказать о своих других претендентах на роль «помнителя».

Вот и живу. Вот и ломаю голову.

В итоге пришел к выводу, что это она. Ну нет больше других.

Однажды, встретил я здесь одного очень известного в мире людей человека. Имени я называть не буду. Могу лишь сказать, что его знала вся страна.

Так вот он собрал вокруг себя остальных и так пренебрежительно и даже слегка надменно рассказывал о том, как много людей его помнят. Сколько миллионов фотографий красуется в разных семьях.

Выглядел он весьма заносчиво, но против правды не попрешь. Его помнят, действительно, миллионы.

А я не могу вспомнить ни одного человека.

— Вот тебя, кто помнит? — задал он вопрос кому-то.

Тот слегка замялся.

— Семья помнит, — тихо произнес он. — У нас традиция есть составлять генеалогическое древо. Я еще при жизни себя в это древо внес.

— Умно. Умно, — сказала знаменитость. — А тебя? — тут же переключился он.

— Вообще-то я почетный житель города, — ответил тот. — Мое фото в городском парке висит.

В общем, дальше пошло хвастовство и соперничество.

— Любящий муж меня помнит...

— Меня помнят мои пациенты...

— Дети в школе...

— Семья...

Что поделаешь, люди остаются людьми хоть в живом мире, хоть в этом.

Я же стоял в сторонке и боялся подойти. Боялся влиться в толпу.

Вдруг, эта заносчивая знаменитость ткнула в меня пальцем и спросила: «А тебя кто помнит?».

А я не найду, что ответить.

Честно говоря, я бы и сам очень хотел посмотреть на того человека. Уж больно мне любопытно.

И я начал представлять свое фото в рамке. Как оно стоит в мире людей на журнальном столике. А темные силуэты без лиц ходят вокруг, глядят на фото и умилительно вздыхают.

И так хорошо мне стало от своих фантазий. Так глубоко я в них ушел, что не сразу заметил, что вся толпа открыто на меня пялится.

— Ну... кто тебя помнит? — спросила знаменитость.

Судя по толпе, меня уже спрашивали несколько раз.

— Я? — на всякий случай переспросил я, хотя все было понятно.

— Ты. Ты.

— Кто-то, да помнит, — уклончиво ответил я.

— Семья?

— Не было у меня семьи.

— Пациенты, ученики, коллеги? — продолжала наседать знаменитость.

Я покачал головой.

Мне жутко не хотелось здесь находиться. Наверное, я бы готов был пойти на то, чтобы в мире людей меня забыли и я прямо сейчас, на глазах у всех, исчез бы. Лучше уж так, чем стоять и краснеть перед толпой.

— Хех... и кто же это? Наверное, какой-то один человечек. И все! Не переживай, скоро он тебя забудет.

Я не нашелся, что ответить.

— А пойдемте, посмотрим, — обратилась знаменитость к толпе. — А то, может, он тут вообще по ошибке находится.

— Нам не надо никуда ходить. Вот же...

Кто-то из толпы обратился к человеку со свечением на голове.

— Будь добр, скажи, кто помнит этого человека?

Ангел, я назову его так, осмотрел меня с ног до головы. Как будто задумался и произнес:

— Этого человека помнят много людей. Больше ста, если вам интересно. И, хочу отметить, что у большинства это весьма яркое воспоминание для своего периода жизни.

«Сто человек! — воскликнул я про себя — Кто все эти люди? Нет, это точно ошибка. Не могут меня помнить так много. Не могут! Меня явно с кем-то перепутали».

Не я один удивился такой цифре. Толпа одобрительно закивала и еще плотнее сомкнула вокруг нас кольцо.

— Вот те раз, — послышались крики. — У меня, дай бог, человек пять наберется, а у него больше сотни. Ты кем был при жизни?

Знаменитость тоже заинтересовалась.

— И кто все эти люди? — спросила знаменитость у ангела.

— Разные. — Смазано ответил тот.

— А что же он такого сделал?

Ангел вновь призадумался.

— Могу показать парочку воспоминай о нем, — легко сказал ангел.

Когда из ничего соткался экран, я с большим интересом прильнул.

На экране показалась серенькая картина осени. Низкое небо. Жидкий туман. Железная дорога ниткой тянется вдаль и растворяется в дымке.

Рядом с путями стоят двое — взрослый и ребенок.

Скорее всего, отец с сыном.

Они чего-то жду. Смотрят вдаль и даже не шевелятся.

Туман начинает светиться. И медленно, почти бесшумно, как огромный корабль, выплывает локомотив. Следом ползут вагоны. Кажется, что они бесконечны.

Ребенок вздрагивает. Поднимает руку и начинает энергично махать.

Локомотив натужено скребет рельсы. Приближается. И на подъезде раздается оглушительный гудок.

Ребенок подпрыгивает от радости. Машет уже двумя руками.

Локомотив гудит в ответ и, поравнявшись с людьми, мужчина в кабине машет ребенку рукой. Он улыбается. Мимикой спрашивает ребенка. Еще?

Ребенок снова подпрыгивает. Кивает. И слышит гудок.

Локомотив прокатывается мимо.

Отец держит сына за руку. А ребенок еще долго вспыхнувшими глазами смотрит за уплывающими вагонами и тщетно пытается их сосчитать, тыкая в каждый пальцем.

Группа в ВК

Телеграм

АвторТудэй

ЯндексДзен

Егор Куликов ©

— Ах, я умираю... — с чувством сказала Анна и прислонила ладонь ко лбу. Она уставилась на зажженный софит, чтобы легче было выдавить слезу. И ведь получилось. Влага наполнила глаза и несколько капель скатились по щекам.

— Нет! Я этого не допущу. Я вызову его на дуэль! — размахивая руками, ходил по сцене Батлашев. — Я буду с ним драться. За наше счастье. За твое счастье! — во всю глотку прокричал он.

Анна нарочно не вытерла слез. Устало посмотрела на Батлашева, перевела взгляд на пустой зал с единственным зрителем — режиссером Вильямом Александровичем и надолго закрыв глаза, начала говорить:

— Я буду счастлива только тогда, когда счастлив будешь ты, мой милый. Глаза мои всегда будут светиться жизнью, если я буду знать, что ты живешь на этой земле. — Анна пошатнулась и с некоторой опаской упала на диван. Опасения ее были не напрасны. На прошлой репетиции подломилась ножка. В этот раз все обошлось. Батлашев тут же оказался рядом. Стал на колено. Схватил своими холодными руками ее ладонь и прильнул губами, очередной раз, сделав вид, что поцеловал.

— Нет! Я этому не позволю.

— Не стоит из-за меня лить слезы. — Анна склонилась. — Я всегда буду любить только тебя одного. И весь свет мне не мил... кроме тебя одного. Кроме твоих прекрасных глаз. Дуэль ничего не решит. Я не поеду с ним, потому что я больна. Твердо больна. И мне безумно жаль, что мы встретились так поздно. Лишь один месяц отвел нам господь. Я поняла, что по-настоящему жила всего лишь месяц. Только рядом с тобой я жила. И только рядом с тобой, мой милый, я хочу провести остаток дней. А ты живи! Люби и будь любим. Лишь об одном прошу... если хватит у тебя духу, не забывай меня. Помни обо мне.

Анна снова скосилась на софиты. Выдавила слезу. И в этот самый момент, когда слезинка скатилась на щеку, тяжелая кулиса опустилась на сцену.

Батлашев встал. Отряхнул колено.

В это время кулиса со скрипом начала подниматься.

Анна по лицу Вильяма Александровича догадалась, что сейчас все завертится по кругу.

— Дорогая моя Аннушка, — произнес Вильям. Он встал, спустил очки на нос, смахнул длинные волосы со лба и начал идти между кресел. — У вас отлично получается. Добиваться слезы. И вы знаете, я верю. Верю! — замотал он руками. — Но как только. Только вы касаетесь последнего диалога, то все! Магия пропадает. Испаряется. То, что искрилось в воздухе, улетучивается. Мне кажется. Вы не до конца чувствуете героиню.

Вильям Александрович поднялся на сцену.

— Поймите, моя дорогая Анна. Ваша героиня. Она в трудном... в ужасном положении. Вся ее жизнь несчастна. Ее растили как корову. На продажу! Она, эта несчастная девушка. Единственное, что осталось в их семье ценное. И ею же и пожертвовали. И самое главное. Самое... — Вильям вздернул руки вверх, — она сама решилась на эту жертву. Думала, что вынесет это бремя. Ради матушки. Ради отца. Ради малых братьев. Сама отдалась в жены купцу. И всю свою жизнь страдала. И тут, на сцене появляется он! — Анна презрительно взглянула на Батлашева, что стоял в сторонке и курил с уборщиком. — И она влюбляется в него. — Продолжал Вильям. — Исчезает в нем. Она обнаруживает себя больной. Доктор подтверждает это. Она и заболела только от того. Что несчастна. Истосковалась! И в этот месяц она расцветает. Тут ведь в тексте. Все сказано. — Вильям слюнявит палец и наспех листает пьесу. — Вот! Вот! «Лишь один месяц. Отвел нам господь. Я поняла. Что по-настоящему жила. Всего лишь месяц. Только рядом с тобой. Я жила». Чувствуете насколько близко она подошла к отчаянию. И к счастью одновременно! А из ваших уст, Аннушка. Это кажется каким-то романтичным. Понимаете меня?

Анна кивнула. Она действительно понимала Вильяма. И героиню свою чувствовала. По крайней мере, ей так казалось. Иногда на репетиции до того войдет в образ, что ненароком отвешивает самую настоящую пощечину своему «мужу». И даже противный Батлашев нравится ей в такие моменты. Будто бы и она сама умрет через месяц.

— Давайте еще раз! — кричит Вильям Александрович. — С этого... с последнего момента.

Он не спеша уходит в зрительный зал. Усаживается. Поднимает очки на нос и по обыкновению закусывает уголком рта жидкую прядь седых волос.

Батлашев отходит к краю сцены.

Анна, напротив, удаляется вглубь.

— Ах, я умираю... — говорит Анна и оборачивается к зрительному залу не забывая прислонить ладонь ко лбу.

Сцена проигрывается повторно.

Вильям Александрович некоторое время сидит молча. Мусолит прядь волос. Вскакивает и уже в некотором раздражении выпаливает:

— Это! Никуда! Не годится! Она. Она несчастна! А вы! Вы! Делаете из этого романтику! Заново!

Сцена проигрывается в третий раз.

Волосы на голове безумного Вильяма Александровича свисают мокрыми сосульками. Он резво вскакивает. Едва ли не бежит на сцену. Спотыкается. Роняет листы. Встает и подходит к Анне.

Громко и четко. Снова и снова описывает несчастную жизнь героини. Кричит. Монотонно бубнит, словно хочет погрузить Анну в гипноз. Заставляет ее дрожать от страха. Угрожает, что сместит с главной роли за бездарность. И тут же, восхищается ее талантом. Умением вживаться в роли с листа. С первого прочтения.

— Я не для того. Взял вас в труппу. Чтобы по сто раз. Гонять один монолог! Не для того!

Анна дрожит. Она бы с радостью сделала все, что требуется, если бы понимала что именно.

Спустя десять минут импульсивного монолога, Вильям Александрович усаживается на кресло и охрипшим голосом кричит:

— Снова!

Сцена проигрывается еще раз.

Вильям Александрович в отчаянии хватает себя за волосы, но, словно опомнившись, что жидкая шевелюра не выдержит столь отчаянного жеста, отпускает.

В этот раз не решается лезть на сцену. Импульсивно размахивает руками и кричит издали. Проорет фразу и тихо про себя матерится. Затем снова во всю глотку кричит.

— ...а ты там что забыл!? — срывается он на уборщика.

— Протираю, Вильям Александрович, — говорит мужик и продолжает орудовать шваброй. — Истоптали уже тут все. Я только минутку.

Уборщик ловко возит тряпку по сцене. Доходит до дивана, где сидит Анна.

— Чего ты? — шепчет он.

Анна в ответ только коротко машет головой. В этот раз ей не пришлось прибегать к помощи софитов. Слезы сами навернулись на глаза.

— А ты попробуй... — он замолкает, осторожно оборачивается на зрительный зал. — Обрывком.

— Евгений Петрович. Хватит там намывать! — не выдерживает Вильям Александрович и прогоняет уборщика. — Так. Внимание! Сначала!

Анна украдкой стирает слезы. Прячется в тени сцены.

— Ах, я умираю...

...

— Не стоит из-за меня. Лить слезы. — Анна наклоняется к Батлашеву. — Я всегда. Буду любить только тебя. Одного. И весь свет мне не мил... кроме тебя одного. Кроме твоих. Прекрасных глаз. Дуэль ничего не решит. Я не поеду с ним. Потому что я больна. Твердо больна. И мне. Безумно жаль, что мы встретились. Так поздно. Лишь один месяц. Отвел нам господь. Я поняла. Что по-настоящему жила. Всего лишь месяц. Только рядом с тобой. Я жила. И только рядом с тобой. Мой милый. Я хочу провести остаток дней. А ты живи! Люби и будь любим. Лишь об одном прошу... если хватит у тебя духу. Не забывай меня. Помни обо мне.

Несколько секунд в зале стоит тишина.

Затем раздаются одинокие аплодисменты и единственное слово:

— Гениально!

Дом Сергея Петровича Драгомысова тот, что слева, (если стоять лицом к концу улицы) высился на два полноценных этажа и острую мансарду, которую сам Сергей Петрович, в любом разговоре именовал третьим этажом. Под крышей блестящие водостоки заканчиваются острыми треугольниками, напоминающими зубы огромного зверя. Дом окружает кирпичный забор выше человеческого роста. Добротный. С толстыми столбами из того же кирпича. А на столбах сидят орлы с медным красноватым отливом. И хищные клювы их устремлены в дом напротив.

Валерий Иванович Абрамов не уступал соседу в изобретательности и на свои столбы, обложенные природным камнем, водрузил стальные фигурки артиллерийских пушек. И, конечно же, все они были направлены в сторону дома напротив. Некоторое время Валерий Иванович стеснялся того, что дом его был чуточку ниже соседского. Но вскоре нашел решение и построил высокий дымоход. Так что отныне он утверждал, и был, несомненно, прав, что его дом выше.

Между Сергеем Петровичем и Валерием Ивановичем шла давняя вражда. Истоки которой, вряд ли кто уже припомнит.

Спроси Валерия Ивановича:

- А чего вы собачитесь-то с соседом?

Валерий Иванович, услышав слово сосед, насупится. Сдвинет брови, подумает пару секунд, а затем изольет такую тираду недовольства:

- В прошлом году я себе, значит, решил ворота раздвижные поставить. Увидел по телевизору. Подумал, хорошее дельце. Вот так, подъезжаешь на машине. Клац на кнопку и они пошли в разные стороны. Ведь хорошо. Хорошо? – спросит он и тут же ответит. – И я считаю что хорошо. Нашел человека, договорился. Обсудили цену. А этот… - Валерий Иванович махнет на дом соседа и даже имени не произнесет. – Возьми да перебей мой заказ. Вот и выходит, что у него ворота появились быстрее. А идея-то моя. Моя идея! – забрызжет он слюной. - И это еще не все. Я себе только отлил отмостку перед двором, чтоб вода не собиралась. И чтоб заезжать удобно было. Этот же… - снова махнет рукой. – Стройку начал. КАМАЗы взяли да и разбили все мои труд. И так всегда. Всю жизнь только и придумывает как бы побольше палок в колеса мне насовать. - Выругается тихонечко Валерий Иванович.

Спроси Сергея Петровича:

- А чем вам сосед-то насолил?

Сергей Петрович только улыбнется. И так нехотя переспросит:

- Этот что ли? – кивнет на соседний дом. – Да, собственно ничем не солил. Больно крикливый просто. Нервный слишком. И все ему хочется первым быть. Знаете, вот не может человек принять, что он ничем не лучше остальных. Везде ему надо вылезти. Везде надо сунуться. Ну, поставил я себе ворота быстрее него и что? Нет же, ему надо, чтоб эти ворота вначале у него появились. Ну, надстроил я себе третий этаж. Я ведь это для себя делаю. Совсем не напоказ. Я тут живу. И делаю только для себя. Я вообще на него стараюсь внимания не обращать. Пусть кипит. Мне до него нет никакого дела. – Неумело слукавит Сергей Петрович.

Об этой вражде знала не только улица, но и все село. По молодости они совсем кровавые расправы учиняли. Бранились и пару раз даже мордобой устраивали. Это с годами они сместили свое недовольство в финансовые показатели. У кого выше, да у кого роскошней.

А ведь когда-то они были друзьями. В один класс ходили. За одной партой сидели. Одну девушку любили. Всю школу с первого по одиннадцатый дружили на зависть остальным. Потом что-то надломилось в их отношениях. И ведь оба уже не упомнят что именно. Где была та первопричина, после которой все закрутилось, завертелось и вылилось в эти два несуразных дома.

Женились они, примерно в одно время. И свадьбы сыграли так, что до сих пор никто не переплюнул. Ресторан. Лимузин. Приглашенные с города артисты.

Поначалу жены не понимали вражды. А после и сами начали косо посматривать друг на друга. Как говорится, муж и жена – одна сатана. Появились дети. Подросли. У Сергея Петровича дочка и сын. У Валерия Ивановича с точностью наоборот, то есть вначале сын, затем дочка.

Дети пошли по стопам родителей и так же разделились на лагеря. Очертили себе границы и не пускали соседских играть на своей территории. Но и сами побаивались показываться на чужой.

Казалось, сгони соседских кур в одну клетку, так даже и они там передерутся. Повыдергивают перья и глаза выклюют.

Что Валерий Иванович, что Сергей Петрович не желали ссориться. Лишний раз нервничать, кричать. Потом весь вечер только и крутить в голове «Надо было вот так сказать… надо было вот так сделать». Однако иногда ссоры все же вспыхивали.

Перекрикивались из-за заборов. Выходили на улицу и кричали уже в лицо своему оппоненту, однако чужих границ не нарушали.

А соседи в это время набивали карманы семечками и рассаживались на лавочках смотреть очередную серию конфликта. Вживую оно ведь всегда лучше, чем по телевизору. Там все наигранно. Все запланировано. По сценарию. А тут, нет-нет, да вдогонку за крепким словом может и камень полететь. Или тряпка половая. Нарочно вывалянная в грязи.

Так и жили Валерий Иванович с Сергеем Петровичем.

Годы шли.

Дети выросли. Разъехались.

Огорченные односельчане так и не дождались, чтоб они переженились друг на друге и конфликт длинною в жизнь закончился бы счастьем и свадьбой. Точно как в телевизоре.

Валерий Иванович схоронил жену. И на похоронной процессии больше смотрел, не плетется ли в хвосте Сергей Петрович, чем на гроб со своей благоверной.

Несколькими годами позже умерла жена Сергея Петровича.

Валерий Иванович вышел за ворота. И с неприкрытым удовольствием наблюдал.

- Я тебя переживу, друг мой. Переживу, - шептал он самому себе. – Дом у тебя может и выше, с этим я соглашусь. Хотя и совсем чуть-чуть. Но дом это ладно. А вот жизнь. В жизни-то я тебя сделаю.

Зажили после этого старики в своих огромных домах одиночками.

Три этажа у Сергея Петровича. Три у Валерия Ивановича. А ходят они только от кухни до комнаты. Выше уже и не подняться. Лифта нет. А если пешком, то можно и кувыркнуться с лестницы. Потом костей не соберешь.

Дома старели вместе со своими хозяевами.

Поломались да поржавели острые зубы водостока. Поредели и орлы на столбах. Какого ветром повалило. Кого на металл уволокли. Да и сам забор утратил былой кирпичный цвет; мхом покрылся, пылью.

Второй дом так же переживал запустение. Дымоход накренился, и дома сравнялись по высоте.

Они уже не так злобно смотрели тусклыми окнами на соседа напротив. Не было той молодости и силы в их уставших взглядах. Той дерзости «напоказ». Вот он, какой я! Лучший! Тебе не чета!

В один из теплых летних вечеров, Валерию Ивановичу не спалось. По правде сказать, он уже давно забыл, что такое крепкий сон. Оттого-то и выходил во двор с чашкой чая. Ковылял по тротуарной плитке, швы которой давно распухли от молодой травы. Садился на лавочку. Клал рядом с собой трость и задирал голову к небу. На звезды смотрел. На месяц. Мог так всю ночь просидеть. До того ароматная ночь кружила голову, что и про чай забывал.

Вот и сейчас, дойдя до лавки, обнаружил чашку. Несколько секунд глупо оглядывал. Примостил рядом вторую и сел. И голову к небу задрал.

Нравилось ему ночное спокойствие. Сверчки трещат над ухом. Собака какая-то начнет брехать на всю округу. Или корова в чужом сажу, увидит дурной сон, да как затянет во все горло, свое му-у-у-у! И снова тишина. Снова сверчки.

Но больше всего Валерию Ивановичу нравились ночные запахи. Недаром говорят – когда зрения садится, то нос чуточку приподнимается.

Дневная пыль успела осесть, прибитая росой. Подует легкий ветерок, колыхнет листву и обдаст одинокого старика смесью пряностей.

Валерий Иванович подергал кончиком носа, склонил голову. Принюхался. Вдохнул полной грудью терпкий запах мяты. Насладился и выдохнул. Отвернулся в другую сторону и снова во все легкие. Глаза закрыл и наслаждается. Так бы и не выпускал этого сладкого воздуха.

Кто это печь затопил? – подумал Валерий Иванович, уловив нотки гари. – Вот людям дрова девать некуда. Лето на дворе, а они топить решили.

Нос его сморщился. Вместо отдаленного запаха костра, почувствовал дым. Настоящий дым.

Валерий Иванович открыл глаза, осмотрелся. Темно. Спокойно. Тихо.

Откуда же так гарью сквозит?

Еще раз огляделся. Посмотрел на небо и увидел, как белесый дым стелется над двором.

Забыв про старость и боль в пояснице, вскочил. Зашел в дом. Ничего не горит.

И лишь на крыльце заметил, что дым идет с улицы.

Рванул туда. Открыл калитку.

Дом напротив сочился дымом как дырявая сумка. Окна. Крыша.

Показалось даже, что на втором этаже бликует пламя.

- Черт! – встрепенулся Валерий Иванович, и пошел было к воротам на чужую территорию. Но тут же замер. Было непривычно стучать по этим воротам. Звонить в звонок. Даже находится рядом с этим кирпичным забором и видеть свой дом с такого странного ракурса, и то в новинку. Нажал кнопку звонка, подержал пару секунд и засеменил к своим воротам.

– Ну чего же ты там телишься? – бурчал он, наблюдая за дымом.

Вернулся к воротам и постучал ногой. Металлический звон разразился громом в ночной тишине. Опять никого. Дом, словно мертвый. Даже свет не загорается.

Несколько минут Валерий Иванович бегал в разные стороны, пытаясь заглянуть за высокий забор. Смотрел в щелку у калитки. Ни черта не видать.

- Выстроил ты себе баррикады! – ругался Валерий Иванович, пытаясь взобраться на забор.

Но куда ему. Года уже не те, чтобы по заборам лазать.

- Пожар! – завопил он во все горло. – Горим! Пожар!

В соседних домах вспыхнули окна.

Валерий Иванович доковылял до сарая, вытащил стремянку и поволок за собой.

Приткнул лестницу к столбу, где когда-то был орел. Забрался и с ужасом посмотрел вниз.

- Да я тут себе хребет сломаю, - озвучил он мысли.

Однако не остановился. Ухватился за край. Свесил ноги и долго болтал ими, пытаясь нащупать хоть какую-то опору. А руки-то уже не те, что были раньше. Не держат. Начал было обратно карабкаться. Скреб ногами камень. Кряхтел. Кряхтел и чувствовал, как пальцы соскальзывают

Так и начал сползать по забору, как кусок масла на жаре.

Упал на какой-то куст. Перекатился через голову и замер. Не вставая начал проверять, ничего ли не сломалось. При падении ведь что-то хрустнуло. То ли куст! То ли кость! Вроде бы цел. Только в поясницу отдает так, будто раскаленный прут вместо позвоночника вставили. Не ломит, не болит! А именно жжет.

Кое-как встал и поковылял к двери.

Несколько раз еще крикнул «Пожар!». Но уже не так громко. Сил не было.

Рванул дверь и тут же был отброшен жаром и дымом. Склонившись к полу, а после и вовсе став на колени, Валерий Иванович пополз.

А куда ползти?

Вокруг только дым. Дышать нет сил. Гарь плавит легкие.

Валерий Иванович закашлял, повалился на пол. Отлежался. Перевалился на живот и пополз не зная куда.

Так, дверной проем. А черт. Это кухня

Дальше-дальше – проговаривал он про себя.

Руки скользили по плитке. Нащупал ковер. Воткнул в него пальцы как когти, подтянулся. Еще раз. Еще.

Опять дверь! Сколько ж у тебя тут комнат? Так, здесь что? Кровать! Отлично. Кровать! Это что такое?!

Валери Иванович нащупал руку и что есть сил, потащил на себя. Тело шмякнулось рядом.

Мертвый?

Трупа спасаю! – пронеслось в голове Валерия Ивановича. – И сам сейчас трупом стану. Кой черт поволок меня сюда? - думал он, волоча безжизненно тело.

Где выход-то? - огляделся он.

Да что там видно, кроме дыма. Глаза мокнут. Слезы по щекам рекой.

Вроде бы свет. Выход? А черт, опять кухня!

- Да, помоги ты мне хоть чуть-чуть, черт лысый! – взревел Валерий Иванович, тыкаясь от стенки к стенке.

Зря крикнул. Совсем дышать не могу. А как тут не крикнешь, когда… - он услышал голоса с улицы. Приглушенные. Как сквозь подушку.

- Тута мы! – во все горло завопил он. – Здесь! Сюда!

Силы таяли. Еще раз вдохнул гарь и зашелся долгим кашлем. Тяжелым и раздирающим. Грудь выворачивало наизнанку.

Хотел еще раз крикнуть.

Не смог…

В глазах окончательно померкло. Голова закружилась так, что казалось и в лежачем положении сможет свалиться куда-то дальше. Глубже!

Так и прилег Валерий Иванович, сжимая руку своего заклятого врага.

Набежали соседи. Выволокли стариков на свежий воздух. Спасли!

Сергей Петрович и Валерий Иванович, едва не угорели. Как сказали врачи, счет шел на минуты. Минутой позже и спасать было бы уже некого. Они, врачи то есть, часто так говорят. Но все равно была какая-то гордость, что были уже почти при смерти. Можно сказать, коса была занесена над самой глоткой.

Валерий Иванович быстро пришел в себя. Оказывается, сломал он-таки пару ребер, когда с забора соскользнул. Но это ничего. Заживет.

Сергей Петрович больше месяца провел в больнице, прежде чем выписали.

И, несмотря на примиряющее спасение, примирение среди них не последовало.

Валерий Иванович, делал вид, что ничего не произошло.

Однажды Сергей Петрович, хотел отблагодарить. Даже на чужую территорию зашел. Постучал по воротам. Не открыли.

- Я это! – громко сказал он, зная, что слышат. – Спасибо хотел сказать! Вот, это… Если будет время, можешь зайти ко мне. У меня, конечно же гарью там воняет. Но… можно на улице посидеть. Думаю, нам есть о чем поговорить. Так что… это… спасибо! – сказал он и ушел.

Долго Валерий Иванович выдерживал паузу. Лишь спустя два месяца наведался к заклятому врагу. Но перед этим огляделся, чтоб никто не увидел, что он под чужими воротами стоит.

- Ночью чем занимаешься? – спросил Валерий Иванович.

Ни здрасти, ни привет!

- Сплю.

- Тогда ладно, - махнул рукой Валерий Иванович.

- А ты чего хотел? – остановил Сергей Петрович.

- Ничего. Забудь.

- Бессонница…

- Чего?

- Не сплю, говорю. Бессонница мучает.

- Ну, раз так, то приходи ко мне, как стемнеет. Только когда настоящая темень будет. Придешь?

- Приду.

Около полуночи калитка со скрипом отворилась.

Сергей Петрович настороженно заглянул во двор. Там уже ждал Валерий Иванович с двумя чашками чая.

- Хорошо тут у тебя, - сказал Сергей Петрович, прищуренным взглядом осматривая двор. – И плитка, и газон посеян. А с кольцами для деревьев, ты вообще замечательно придумал.

- Садись уже. Хватит нахваливать.

- Да, я правду говорю.

- Садись-садись!

Сергей Петрович присел рядом.

- Поговорим? – осторожно спросил он.

Валерий Иванович покачал головой.

- Давай на звезды посмотрим. И ночь понюхаем.

Так и прошла первая ночь перемирия. Все небо осмотрели. Все запахи испробовали. Не одну чашку чая вылакали.

Спустя два месяца Сергей Петрович умер. Одним днем!

Вот так штука эта жизнь. Из того пекла выкарабкался, а сейчас ни с того, ни с сего представился.

Прошлой ночью вместе на небо пялились, а сегодня уже сам на небо полетел.

Затосковал Валерий Иванович. Каждый раз, выглядывая в окно, видел перед собой этот зубоскальный дом и сердце ёкало. Замирало. И нехотя, с перебоями, возвращалось к работе.

- Пережил-таки, - говорил сам себе Валерий Иванович, выдавливая улыбку.

Недолго тоска грызла душу. Осенней ночью, когда Валерий Иванович разглядывал звезды, одна из них, как будто подмигнула. Словно кот ночью глаза зажмурил.

Погасла и вспыхнула.

- Ах, вот ты какую звездочку себе отхапал. – Сказал Валерий Иванович. – Ну, ничего, когда я к тебе доберусь, у меня лучше будет. Больше и ярче.

Отпил остывший чай и вновь голову к небу. Нашел звездочку. Прищурился.

Вот ты где! Всё подмигиваешь мне! Чего ж ты сказать-то хочешь? А? Чего? Ишь ты, как ярко-то! Ох, как ярко. Прямо все светом заливает. Пуще солнца! Всё заливает! И меня…

конец

Группа в ВК

АвторТудэй

ЯндексДзен