GubastiKudryash

Комната XIV из XVI

Егор Куликов ©

Следующая комната приняла меня довольно привычно. Я погрузился в чёрную субстанцию и очнулся на кровати в одиночестве. За окном барабанил дождь, а ветви березы скребли по мокрому стеклу. Стальной тяжестью в руке покоился пистолет. Холодный и безжизненный. Я снял его с предохранителя, покрутил в руках и прицелился в пустоту. Появилось безумное желание нажать на спусковой крючок. Ощутить на деле эту мощь. Я, конечно, стрелял в армии из автомата, но это было давно. Кажется, что это и не со мной вовсе было. Всегда так кажется. Ощущаешь только себя сегодняшнего. А всё что было раньше, не что иное как иллюзия. Но у меня в руках пистолет, и он-то точно настоящий.

Палец дрожал на спусковом крючке, и я слегка надавил. Совсем чуть-чуть… Почувствовал, как он отходит. Надавил сильнее и стал ждать выстрела. Приготовился к грохоту и скорчил лицо. Словно в детстве, когда сжимал в руках воздушный шарик и ждал. Знал, что рано или поздно он обязательно лопнет, да вот только не знал, когда. Зажмуривал глаза и ждал хлопка.

Нет. Этот безумный поступок может испортить весь план. Чтобы не искушать судьбу, я положил пистолет на край стола.

До глубокой ночи я ходил по квартире, каждый раз бросая взгляд на одинокий пистолет. Патроны убрал под стол. И решил, что завтра обязательно выберусь на природу и попробую его в действии. К нему надо привыкнуть. Надо вспомнить, что там говорил Стёпа. Всегда держать на предохранителе. А если осечка? Ах да, передёрнуть затвор, и испорченный патрон вылетит и освободит место для целого. Для того, который, взорвавшись внутри, выпустит пулю вместе с огнём. Выплюнет этот маленький комочек металла, который с жадностью проглотит человеческую жизнь.

Утром я действительно отправился в дебри. Уехал далеко за город. Ушёл глубоко в лес. Влажный ковёр из опавших листьев и иголок приятно проваливался под ногами. С веток падали редкие капли. Несколько раз выглядывало солнце, но быстро скрывалось за низко ползущими тучами.

Установив бутылку из-под воды на поваленном бревне, я отошёл на двадцать шагов. Но понял, что цель слишком далека. Да и зрение уже не то. Плывет всё, растекается. Подойдя на несколько шагов, вновь вздёрнул пистолет. Тоже далеко, но уже лучше.

Зажмурив левый глаз, я прицелился и несколько раз глубоко вздохнул. Снова томительное ожидание выстрела. Палец дрожит на спусковом крючке. Около минуты я наводил мушку точно посередине бутылки, но в итоге опустил пистолет. Устал держать. Да и от концентрации цель вновь поплыла в глазах.

Ещё раз оглядевшись по сторонам, нет ли здесь случайных грибников, резко вскинул пистолет, прицелился и спустил курок. Выстрел прозвучал неестественно громко. Я не ожидал такого шума. Как-то слишком громко. Даже в ушах появился протяжный звон. Опасаясь быть замеченным, начал судорожно смотреть по сторонам. Но лес жил своей жизнью. Вдалеке кричали птицы. Редкие насекомые, которые ещё не попрятались на зимовку, жужжали над ухом.

Странно, но я только сейчас взглянул на итог выстрела. Бутылка стоит на месте. Не шелохнулась.

Подойдя к бревну, надеялся увидеть хоть отверстие от пули, но и его не оказалось.

– Холостые что ли? – вслух сказал я и не задумываясь вскинул пистолет и выстрелил в дерево. Щепки полетели в разные стороны, а в старой сосне образовалось глубокое отверстие.

Отмерив себе десять шагом, я решил, что этого вполне будет достаточно. Да и человек не бутылка, промахнуться сложнее.

С каждым новым выстрелом я всё больше роднился с оружием. Оно уже не казалось мне таким холодным и безжизненным. А шум от выстрелов оказывается не такой уж громкий. Скорее всего, на опушке леса меня уже никто не слышит.

С четвёртого раза мишень была поражена. Пластиковая бутылка подпрыгнула, несколько раз перевернулась и мягко упала на ковер из иголок и листьев.

Я установил её снова. В этот раз попал в цель с первого выстрела. Для закрепления результата я увеличил дистанцию и уверенно вскинул пистолет.

Бах… – бутылка исчезла за бревном.

Оказывается, это не так уж и сложно – стрелять. Если я с пятнадцати шагов попадаю в бутылку, то что уж говорить про человека. В него я смогу попасть и с тридцати. Но ведь тридцать мне не надо. Я планирую стрелять шагов с пяти, а может, и меньше.

Попасть-то я попаду, но вот выстрелю ли? Этот вопрос заставил сомневаться. Мне казалось, что я уже настроился. Казалось, что, появись он сейчас передо мной, незамедлительно вскину пистолет и выстрелю. В голову, в грудь, в живот – не важно. Главное выстрелю.

Постояв около минуты, подошёл к дереву примерно на пять шагов и вскинул пистолет. Напряг всё силы своего воображения, чтобы представить, что это дерево с грубой корой – он. Он сам. Стоит передо мной, мнётся. Боится слово сказать. Его губы дрожат. Его взгляд просит пощады. Он бледен как белый лист.

Но все мои игры с воображением не пошли ему на пользу, так как я выстрелил точно в голову. Как раз чуть выше моего роста. Там, где будет его голова с покрашенной в чёрный цвет шевелюрой. Выстрелил и не испугался.

Быть может, в реальности это будет выглядеть по-другому. Но я был уверен, что и тогда я не допущу промаха. Я смогу это сделать.

Смогу.

Я забрал продырявленную бутылку и вернулся в город, в свою квартиру, где меня никто не ждал. Где забытый телефон так и лежал на столике. Никто не звонил и не писал. Но этому факту я обрадовался. Сейчас мне надо побыть в одиночестве, несмотря на то, что я уже больше двух лет одинок. Но именно сейчас мне нужна эта ночь. Нужна, чтобы ещё раз, наверное, в тысячный раз прокрутить всё в голове и решить окончательно. Честно сказать, всё уже было решено, но с оружием в руках думаешь немного иначе.

До этого момента я представлял, как выстрелю в него. Просто выстрелю, и он просто упадет. Не будет крови, криков и всей этой мерзости. Но тогда, когда пуля раздробила дерево и вздыбила старую кору, выбросив приличные щепки, я понял, что кровь будет. И, возможно, её будет много. А что если я не попаду в голову, и он ещё будет жив? Выстрелю ли я второй раз, чтобы закончить дело? Смогу я его добить?

Этот нюанс я не продумал.

И почти всю ночь прокручивал в голове бесконечное количество вариантов. В моем воображении случалось всякое, но я старался каждый иллюзорный путь доводить до конца, а именно до смерти. Старался не обрывать выдуманные линии на полпути. Всё должно быть закончено. Как в моей голове, так и в реальной жизни.

Утром позвонил Свете. Она была единственным звеном в моём плане, в котором я сомневался. Я знал, что она работает в каком-то интернет- издании. И должна будет устроить мне встречу с ним, хотя сама этого не знает. И, конечно же, она не узнает, по какой причине я хочу с ним встретиться. Вдруг система не успела её сломить? Вдруг она ещё молится на справедливость и надеется, что мир изменится? Если она узнает о моей истинной причине, то откажется. Я в этом уверен.

На встрече она меня приятно удивила. Тогда она была девчушкой, больше похожей на старшеклассницу. Стоило ей взять портфель с учебниками, и её бы пропустили в кино по детскому билету, не спрашивая документов. Но сейчас… Сейчас на меня смотрела сформировавшаяся и вполне состоявшаяся девушка. Он постриглась, и теперь волосы не касались спины, а едва дотягивались до плеч. Зачесаны на левый бок, как сейчас модно. Она сменила большие очки на стильные квадратные, с едва заметной оправой. Да и макияж был лёгкий, как летний ветерок. Но стоило ей заговорить, как все мои впечатления от взрослении этого неокрепшего ума развеялись:

– Здравствуйте, Кирилл Владимирович! – мило произнесла она и улыбнулась, едва не прыгая от радости. Не знаю, что именно дарило ей счастье в моём потрепанном, обросшем и весьма унылом виде, но она, как собачонка, смотрела на меня глазами, полными благодарности и преданности. Да, именно как собачонка, которая будет радоваться тебе даже после минутного отсутствия. Будет прыгать от счастья, даже после того как ты отругаешь её.

– Привет, Света, – довольно грустно ответил я. – У меня к тебе дело есть, – тут же добавил, решив не тянуть резину.

– Что угодно, – улыбка и всё тот же преданный взгляд.

Может, её не впутывать в это дело? Не хочется губить такого яркого и светлого человека. Но ведь ей это ничем не грозит.

– Мне надо, чтобы ты устроила мне встречу с нашим мэром. Ты ведь можешь?

– Вам?! С мэром?! – её и без того большие глаза стали ещё больше.

– Да, а что здесь такого? – сказал я, пытаясь держать себя в руках.

– После того, что он с вами сделал?

– Дело в том, что он скрывается от меня, а мне очень надо выговориться. Я хочу увидеть его глаза, когда скажу ему всё, что думаю, – нагло врал я. Точнее, частично врал. Его глаза я действительно хотел увидеть.

– Но…

– Просто скажи, поможешь или нет? Большего я не прошу.

Света задумалась.

Неужели догадывается? Неужели в её светлой голове созрела идея, что я могу пойти против закона.

– Помогу.

– Спасибо тебе.

– Но вы должны мне кое-что пообещать.

Опять обещания? От Стёпы две недели ствол ждал, теперь она ещё что-то придумала.

– Говори.

– Пообещайте мне, что, когда я стану большим журналистом, я смогу взять у вас интервью и в подробностях описать всё, что с вами было. В самых-самых подробностях. Без фальши и лицемерия. Так сказать, без купюр.

– Обещаю и клянусь, – сказал я и для верности поднял левую руку вверх, а правую положил на сердце.

– А теперь можно я вас обниму.

– Можно.

Я просто не мог не улыбнуться. Как можно сдерживать эмоции, когда перед тобой стоит она. Ох, как давно я не улыбался. Но, наверное, ещё дольше меня никто не обнимал. Разве что Его охранники и Стёпа.

С какой нежностью я прижал её хрупкое тельце. С каким наслаждением вдыхал приятный аромат волос, чувствуя, как они путаются в моей грубой щетине. Мне не хотелось отпускать её. Не хотелось ничего делать, и, что самое поразительное, мне не хотелось никому причинять зло. Даже Ему. Если бы сейчас Он оказался передо мной во всей красе, подтянутый и выкрашенный, выбритый и в пиджаке, в галстуке и при барсетке, я бы простил его. Простил бы, не держа ни капли зла. Я бы не смог и слова сказать Ему плохого. Но, к счастью, Его рядом не оказалось. И моя внутренняя уверенность в правильности поступка вернулась сразу, как только мы престали обниматься.

Но всё-таки это было нечто. В этот короткий момент объятий во мне словно всплыло добро. Поднялись самые хорошие чувства и качества. Определенно Света хороший человек. Хотел бы я иметь такую дочь.

Перед тем как попрощаться, Света рассказала, как будет устроена встреча.

– Ты уже всё знаешь? – искренне удивился я.

– Чего тут знать. Местная власть весьма падкая до столичных газет, особенно если мы скажем, что хотим поговорить о его достижениях в области управления городом. Какие у нас тут недавно события были? Дорогу на Южном открыли, разве не достижение? Ещё какое достижение! Отреставрировали старый вокзал. Расселили трущобы на Уральской. Короче говоря, главное, что вы пришли писать о том, что они сделали. Стоит лишь немного рассказать, что столичная газета заинтересовалась хорошими делами мэра, как они вам и стол накроют, и примут вас, как президента. Они всё сделают, лишь бы там, в Москве, о них услышали. Ведь мы огромная часть их карьеры. Не будет журналистов, и о них никто не узнает. Они так и помрут тут. А ведь им хочется, ох, как им хочется покрасоваться в столице. А ещё лучше, занять там какую-нибудь должность. Так что поверьте мне, устроить встречу с нашим мэром – это не проблема.

– Как всё просто.

– Просто, потому что мы знаем их желания. А желания у них у всех одни. Так что будет у вас встреча, можете не переживать.

– А с именем?

– С вашим-то? – Света махнула рукой, и я полностью доверился ей. Поверил в её простой жест, что мне можно не переживать. – Придумаем вам новое имя. Как насчет Алексея. Или Виктора, или Романа. Лучше, конечно, выбрать какое-то более экзотическое, например Герман. Герман Цёртхе. Как вам, а?

– Неплохой псевдоним.

– Отлично, тогда его и возьмём. Я вам скоро наберу, как договорюсь с администрацией. Вам кстати, когда нужна встреча? Через дня три смогу, раньше вряд ли получится.

–Через три?! – переспросил я, не веря её словам. Так быстро! Я ещё не уладил свои дела. Неделя. Да, наверное, неделя лучше всего. – А давай через неделю, можешь?

Она снова махнула рукой. Как же приятно видеть её счастливой.

– Будет вам через неделю.

Мы попрощались и напоследок вновь сцепились в крепкие объятия.

Итак, у меня есть ровно неделя, чтобы уладить дела и привести всё в порядок. А какие у меня дела? Переписать квартиру и оставшееся имущество на детей. Попрощаться со всеми, и в общем-то всё. Да, определённо лучше попрощаться. Неизвестно, как там сложится. Может, тюрьма, а может, и тот свет. Как повезёт. Правильно сказал Стёпа, обратного пути оттуда не будет. Но я знаю на что иду.

На следующий день я встретился с Ваней. Он всё так же опрятен и выглажен. Точно модель перед показом. Раздобрел немного, даже брюшко появилось, но и повзрослел. На нежном и теперь слегка пухлом лице появилась твердая щетина. Волосы аккуратным пробором на левую сторону, а раньше вроде на правую были. Тонкие очки. Платочек в кармане пиджака. Молодец всё-таки Ваня, рад что он так долго был со мной. И с семьей у него всё хорошо, и дочка подрастает. Как же я рад за него. Безумно счастлив, что знаю близко такого человека, как Ваня. Всем бы таких друзей, и мир стал бы чуточку лучше. Он теперь управляет какой-то логистической компанией с немного банальным названием «Крылья». Говорит, что дела идут в гору. Это хорошо. Ещё бы у него дела не шли в гору. Он со мной такого повидал и из таких дебрей выбирался, что способен решить любую проблему. Вместе с горем он наелся в моём бизнесе и опыта. А опыт, как известно, дело наживное. Никакая теория не заменит обычного и простого опыта.

Ваня предлагал мне посидеть в более спокойной обстановке. Приглашал в гости, но я вежливо отказался. Не думаю, что его жена будет рада меня видеть. Она, конечно женщина хорошая и всё понимает, но все жены одинаковы. Как ни крути, а в первую очередь они пекутся о своей семье и о муже. А она знает, что и с законом у меня не всё в порядке. Да и Ваня большую часть времени проводил на работе, которая в итоге не принесла ему хороших результатов. Так что я в их доме лишний гость. Хотелось бы увидеть его маленькую дочурку. Чёрт возьми, очень бы хотелось! Почему-то она представляется мне маленьким Ваней. Такая же аккуратная, с двумя ровными косичками, где ни один волосок не выбивается. Так и представляю её пухленькое личико, на которое стоит надеть очки, и она тут же превращается в Ваню. Всё-таки хорошо, что у него родилась дочь. Я уверен, что она вырастет достойной девушкой с твёрдыми убеждениями и хорошим воспитанием.

Ну вот, подумал о хорошей девушке, и моментально всплыл образ Светы. Пусть его дочь будет, как отец или Света. Пусть будет так.

Прощание с родными я оттягивал до самого последнего дня. Не знаю, что со мной случилось, но я боялся этого момента. Подсознательно догадывался, что это будет в последний раз, когда они будут стоять передо мной. Наверное, я просто не был готов принять это, даже представить себе, что больше никогда их не увижу. С Леной я уже больше года не виделся. И сейчас не увижусь.

Звонила Света, сказала, что всё готово. В четверг, к четырём часам меня, Германа Цёртхе, ждут в администрации. То есть осталось всего два дня. Этот и завтрашний.

Дальше тянуть некуда. Этим же днем я позвонил Ленке. Говорили скупо и отрывисто. Как чужие люди. Я по голосу слышал, что она хочет побыстрее закончить беседу и уйти к своим друзьям и подругам. Не хотел ей навязываться, просто сказал, что люблю её. Как же мы отдалились друг от друга. Возникло ощущение, что она и не дочь мне вовсе. Нет, я чувствую себя её отцом, но уже не так.

С Максом встретился лично. Он тоже возмужал. На меня стал похож. Такое же квадратное лицо с ёжиком щетины. Волосы стоят торчком. Посмотрел на него и молодость вспомнил. Ради этого стоит иметь детей, чтобы знать, что после твоей смерти твоя часть, пусть и не такая большая часть, будет продолжать жизнь на земле. Будет жить, в отличие от тебя самого.

Макс теперь с девушкой живёт. Сказал, что всё серьезно, и он задумывается о свадьбе. По нему и не скажешь, что он был при смерти. Улыбчив, разговорчив и ходит нормально. Если только присмотреться, то можно заметить, что слегка прихрамывает на левую ногу. Но это если присмотреться. А я и не присматривался. Я глядел на него в общем и целом. Как моего сына. Как же я был счастлив в эти короткие минуты.

Я даже незаметно прослезился, когда мы прощались.

– Передавай привет матери. Скажи ей, что я всё равно её люблю. И тебя люблю. И Лене тоже передавай, что люблю.

– Передам. Обязательно передам, – сказал он. Мне показалось, что он заметил некоторый подвох в моём поведении, но смолчал.

Мы крепко пожали руки и обнялись. Обнялись, как настоящие мужчины. Всё-таки отличный возраст, когда к своему сыну ты перестаешь относиться как к ребёнку, а считаешь его своим самым близким другом. Это непередаваемо.

– Не забудь передать, – сказал я уходя.

А в ответ услышал самые приятные слова.

– Не забуду, батя.

Батя! Какое жесткое и в то же время нежное слово. Папой становятся все, у кого есть дети, а вот батю надо заработать. И я был счастлив, что услышал.

Я постарался сохранить их образы в голове и запечатлеть их в сердце. Навсегда.

Вечером съездил к нотариусу и подписал завещание.

Теперь дела улажены. Осталось лишь одно.

Завтра всё закончится.

Завтра, в четверг, в четыре часа дня я буду у Него.

Перед сном, достал пистолет из металлического ящика, который кочует со мной всю жизнь. Прочистив и зарядив обойму, положил его под подушку, как в детстве клал под подушку учебник.

Долго не мог уснуть. Ну это и неудивительно.

Возможно, я и не спал вовсе. А быть может, проваливался в сон, но совсем ненадолго. На какие-то минуты или секунды, после чего вновь оказывался в реальности. И словно не терял мысль. Словно не впадал в беспамятство. Словно мысль ниткой тянулась за мной, и выйдя из сна я вновь хватал конец этой нитки, продолжая распутывать клубок, который напрочь запутался в голове.

Страшно было ждать отмеченного часа.

Время порой тянулось, как слюна после сладкого леденца, а порой летело быстрее ветра. Я вспоминал всю свою жизнь, пытаясь уберечь себя от плохих воспоминаний. Отгонял весь негатив, понимая, что скоро я невольно вспомню его. Пусть хоть сейчас, в эту осеннюю дождливую ночь, в этой квартирке будет маленький уголок счастья и спокойствия. И я старался уберечь этот огонёк счастья и доброты.

Лежал, закинув руки за голову, смотрел в потолок и улыбался. Мне было приятно вспоминать свою жизнь. Так ведь всегда бывает, что самые тяжёлые времена, когда стоишь на краю пропасти и думаешь, что всё пропало, вспоминаются с ноткой удовольствия. И даже самые жуткие моменты, которые я так усердно пытался выгнать из своей памяти, сейчас вспоминал с наслаждением.

Деревенское детство. Мать и отец. Мои увлечения. Мои желания и разочарования. Мой полёт в утреннюю воду с того кривого дерева, где была привязана тарзанка. Школа. Армия. Бесконечная и непосильная работа. Первый ларёк. Безмерное счастья от чувства независимости. Даже моё ножевое ранение я вспоминал улыбаясь. Как сидел тогда в ванной. Как переживал, что разбужу Катю. Как сжимал полотенце, пропитанное кровью и уже прощался с жизнью.

И, конечно же, я вспоминал Катю. Нашу скромную свадьбу. Рождение Макса, а затем и Лены. Всё для меня было в новинку. Единственное, что стирало улыбку с моего лица, это воспоминание о Нём. Ничто так не тревожило и не трогало душу, как Его образ. Образ чистого зла. Очищенного от добра и нежности.

Я вновь загнал мысли о Нём в самый дальний уголок памяти, пытаясь улыбаться. Да, я хотел в эту последнюю ночь, чтобы улыбка не сходила с лица. В какой-то момент, ближе к утру, я ощутил нестерпимую боль, что всего этого больше не будет. Память, которой я так дорожу, исчезнет вместе со мной. И мне безумно жалко стало даже представлять, что я потеряю. Исчезну, и со мной исчезнет всё, что было. Все мои страхи, невзгоды, желания, радости. Исчезнет так, словно ничего и не было.

Будет лишь пустота и бесконечность.

Оказывается, жизнь не такая уж и длинная. Но именно такие моменты растягивают её. Увеличивают. А в моей жизни хватало отличных моментов.

Когда на улице рассвело, я приготовил скромный завтрак, пожарив яичницу и заварив кофе.

После этого принял ванну и подровнял щетину. Света посоветовала не бриться начисто, так как меня именно таким и знали в администрации. Пусть будет легкая бородка и очки.

Я ещё раз осмотрел наряд: коричневый костюм с бежевым плащом. На столике ждёт кожаный портфель в цвет костюму, где хранится липовое удостоверение журналиста, напечатанное на цветном бланке, диктофон и камера. А на дне шкафа, в железной коробке у меня пистолет, который я снова проверил и смазал.

В последнюю встречу всё должно быть идеально.

Лишь после того как проверил всё в десятый раз, вновь лёг на кровать и уснул. Уснул крепким сном.

Проснулся днём и тут же вскочил с кровати с одной лишь мыслью – проспал.

Заметался по комнате, не зная за что хвататься. Надел брюки, отметив про себя, что на улице уже темно. Натянул белую рубашку и только потом посмотрел на время. В запасе чуть больше часа. Вполне достаточно.

Немного успокоился, хотя внутри всё кипело и бурлило, как в жерле вулкана. Судорожно застегивая пуговицы рубашки, едва не вырвал одну из них с корнем. И только после того, как оделся, уложил на дно портфеля пистолет, камеру, диктофон и забросал это дело бумагами, нацепил не очень удобные очки, добавил нотку парфюма и, посмотрев в зеркало, успокоился.

Я словно стал другим человеком. Я сам себя не узнаю, что уж говорить про секретаршу или Его Самого. Да и секретарша, скорее всего, уже новая. Та, которая готова была дать больше за эту работу, чем предыдущая.

Во мне словно что-то включилось, а точнее, выключилось. Движения стали плавными и медленными, будто бы я наглотался успокоительного. Мысли потекли вяло и размеренно. Я вызвал такси и, подъехав к администрации, долго не выходил из машины.

Света советовала опоздать, чтобы меня впустили, не проверяя и не вчитываясь в документы. Я послушал её.

Вот она дверь. На входе сидит усатый мужик в очках и с книжкой.

– Добрый день!

А ведь недавно и я так же охранял чужой магазин.

– Я по записи. Герман Цёртхе, столичное издание. Я к нему, – сказал я так, словно шёл на встречу к самому богу. Кстати, может, сегодня я его тоже увижу.

– Заждались уже вас, – засуетился охранник и встал. Он мялся и не знал, как подобраться ко мне, чтобы выполнить регламент своей работы.

– Хотите осмотреть мои вещи? – довольно непринужденно спросил я.

– Да, – скромно ответил мужик.

Я вывалил на стол тяжелый чемодан, напичканный бумагами и…

Охранник нехотя заглянул в него, словно из портфеля доносился жуткий запах.

– Я вас проведу.

– Я знаю куда идти.

– Бывали уже у нас?

Как бы не проколоться на такой оплошности.

– Все администрации похожи, – уклончиво ответил я. – А я бывал во многих.

– Всё-таки пойдёмте.

Я последовал за мужиком по длинному коридору. Слева двери, справа двери. Пара лавок и стульев у стен.

– Что-то у вас немноголюдно. Всегда так?

– Освободили для вас время.

– Ценю, – бросил я в спину охраннику.

– Вот за этой дверью приёмная, а там уже и кабинет.

– Спасибо.

– Будьте здоровы.

Запах канцелярии и госучреждения сменился сразу, как только я перешагнул порог приёмной. Словно попал в другой мир. Выцветший и вытоптанный линолеум сменился мягким ковром. Напротив, за длинным столом с бумагами и двумя телефонами, сидела девушка.

Как я и думал, секретарша новая.

– Добрый день Герман Ц… – запнулась она и решила не произносить фамилию, дабы не попасть в неудобную ситуацию.

– Извиняюсь за опоздание. Не думал, что и в вашем городе бывают пробки.

– Бывают. Ещё какие пробки бывают, – сказала она так, словно гордится этим. – Давайте ваш плащ.

– Благодарю.

Я отдал плащ.

– Проходите, он вас ждёт.

Юная, пугливая, совсем ещё девочка, провела меня до двустворчатой двери и, слегка поклонившись, уступила дорогу. Я схватился за позолоченную ручку и дёрнул дверь.

Но, к сожалению, вышел я в коридор. В свой единственный и уже ставший ненавистный дом. Напротив, была дверь, которая по всей логике этого мира должна была быть открытой. Не думая и не мешкая, я схватился за ручку и шагнул в пропасть. В это время я мечтал лишь об одном: только бы мне удалось увидеть результат нашей встречи. Только бы этот дом позволил увидеть продолжение, потому что не только тот Я хотел увидеть Его глаза и Его страх. Но и Я здешний, безумно желал узнать, что будет дальше. Точнее, не просто узнать. Я хотел, чтобы всё это закончилось и, естественно в мою пользу. Но последняя дверь в доме не вселяла надежду.

Тьма поглотила меня.

Комната XIII из XVI

Егор Куликов ©

Я шагнул в густую тьму забвения.

Я очнулся в прокуренном гараже. Густой папиросный дым облаком повис под потолком. Передо мной сидел Стёпа и пыхтел сигаретой. Его густая борода спускалась до груди, а возле рта приобрела желтоватый оттенок, наверное, от табачного дыма. Он смотрел на меня так, как смотрят на близких людей, которые намеренно совершают ошибку, но ты не можешь ни отговорить их, ни как-то убедить в обратном. В его глазах читалась жалость. Искренняя жалость, как у отца перед сыном.

– Знаешь, я скажу тебе то, что когда-то говорил своей жене, – собственный голос показался мне незнакомым и грубым. – Я в любом случае поступлю так, как считаю нужным. Проблема лишь в том, что ты либо поможешь мне, либо нет…

– Кирилл…

– Дай закончить, – сказал я и вздёрнул ладонь. – Ты либо со мной, либо нет. Но я в любом случае сделаю это. Если не поможешь ты, то я всё равно найду людей, готовых мне помочь. Так что, решай. – Закончил я и махнул рукой, мол, говори чего хотел.

– Я тебя знаю очень давно, – сказал Стёпа в бороду. – И мы с тобой прошли через многое. Но эта идея, мягко сказать, никуда не годится. Ты понимаешь, что это путь в один конец…

– Стёпа…

– Дай теперь мне выговориться, – сказал он. – Даже если у тебя всё пройдет гладко и по плану, ты не сможешь вылезти из той передряги. Ты погрязнешь там. Либо тебя пришьют на месте, либо отправят в тюрьму и уже на зоне тебя всё равно пришьют. У тебя не будет другого выхода.

– В этом вся соль. У меня нет выхода.

– Не придумывай, – отмахнулся Стёпа, бросил окурок на пол и растоптал его своим здоровым резиновым сапогом. – Есть у тебя выход. Просто ты действуешь как-то импульсивно. На тебя это совсем не похоже. Раньше ты был не таким.

Я упёрся затылком в холодную кирпичную стену и посмотрел на тусклую лампочку под потолком, возле которой летало несколько мошек и один большой мотылек.

– Ты не сможешь меня переубедить. Я уже всё решил.

– Тебе когда-нибудь говорили, что ты очень упрямый?

– Я постоянно это слышу, – спокойно, и совершенно не глядя на собеседника, ответил я. – Дай-ка и мне, что ли, сигаретку.

– Ты ведь не куришь.

– Ты же сам сказал, что раньше я был другим.

Толстыми пальцами Стёпа выудил сигарету, которая в его лапах казалась игрушечной.

– И зажигалку.

Через секунду я поймал коробок спичек.

Закурив, я несколько раз прокашлялся, но сигарету не бросил. Да, курить всё-таки не моё. После пары затяжек горечь обволокла рот, а потом спустилась к горлу. Я упорно пытался курить, чувствуя, как пьянеет сознание и голова идет кругом.

– Если не нравится, выброси, – жалостливо посоветовал Стёпа, заметив моё состояние.

В ответ я покачал головой.

– Может, мне больше не представится случай покурить. Раньше я только кубинские сигары смолил да французским вином запивал, а теперь вон курю какой-то… – я попытался разглядеть марку, но тусклая лампочка не давала достаточно света.

– Винстон, – подсказал Степа.

– А теперь вот винстоном доволен.

– Ну раньше… Раньше и я катался на дорогой машине и жил на широкую ногу, а теперь работаю в конторке и доживаю свой век. На то молодость и дана, чтобы погулять да покутить. Чтобы в старости не хотелось срываться и догуливать невыгулянное. А помнишь, как мы тогда на стрелку ходили? – усмехнулся Степа.

– Помню, – с некоторой ностальгией ответил я.

– Ты тогда такой зелёный был. Предприниматель чёртов… У тебя вроде тогда ещё четвёрка была. Помню, ты пришёл ко мне весь такой нервный – стрелу ему забили, а что и как не знаешь. Эх, хорошее было времечко.

– А мне тогда и идти не к кому было. Плюс ты обладал неплохим опытом разговоров с бандитами, а я что. Когда ты на стрелки ходил, я ещё, наверное, в школе учился. Но, давай вернёмся к нашему прежнему разговору, – быстро сменил я тему, заметив, как Стёпа уводит меня в даль воспоминаний, лишь бы не помогать в этом деле. – Ты мне поможешь?

– Не передумал?

– Нет.

Стёпа задумался. Уткнул кулак в морщинистый лоб и замолчал. Я наблюдал за ним, и мне казалось, я смог увидеть, как работает его мозг. Как просчитывает сотни или даже тысячи вариантов, пытаясь найти лучший. Я смотрел на него до тех пор, пока не почувствовал, как сигарета начала жечь пальцы. Осмотревшись, не заметил пепельницы, поэтому поступил подобно Степе – бросил окурок на бетонный пол и растоптал.

– Помогу, – после долгого молчания ответил он. – Но при одном условии.

– Каком? – насторожился я.

– Кирилл, я тебя знаю давно. И ты мне нравишься как человек. Скажу больше, ты для меня родным и близким стал. И я не могу тебя вот так отпустить совершать эту глупость. Не могу… Честное слово. Хотел бы тебе помочь и сделать всё по-твоему, но не могу. Совесть не позволяет или что там у людей внутри. Чтобы поступить по-хорошему для нас обоих, давай условимся на том, что если твоё решение крепкое и твердое, то я помогу тебе, предположим, недели через две или три.

Я возмущённо посмотрел на Степу, всем своим видом, спрашивая, что за цирк он устраивает. Если хочет помогать, то пусть помогает. А нет – я другого найду.

– Пойми меня правильно. Я хочу быть уверенным в том, что ты действительно всё хорошо обдумал и действительно всё решил. Я не хочу, чтобы этот глупый поступок, а я продолжаю считать его таковым, не был для тебя слишком горячим. Я же сам такой. Я понимаю, каково это… Вроде бы всё решил на сто процентов. Сгоряча делаешь, а после жалеешь об этом. Так вот, я не хочу, чтобы бы ты жалел. Давай сделаем, как я предлагаю. Давай? – словно маленького ребенка упрашивал Степан.

– Ты думаешь, я не обдумал? Или ты считаешь меня мальчиком, который захотел конфетку и упрашивает мамку? Стёпа, я думал об этом с того дня, как эта мысль посетила мою голову. А посетила она её очень давно. Я сто раз всё прокрутил в голове. Сто раз представлял себе этот момент. И сто раз итог был один и тот же. Так что не надо… Не отговаривай.

– А я и не думаю тебя отговаривать. Ты же сам сказал, что поступишь именно так. А две недели… Что такое две недели? Это тьфу, и даже не растирать. Подожди эти жалкие четырнадцать дней, и если твои намерения останутся, то я тебе помогу. Помогу без вопросов и упрёков. Ну что тебе от этого будет? Зато мне будет спокойно. Ну потерпи.

В этот раз я призадумался. Действительно, что мне от этого. Да, в какой-то мере я сейчас похож на маленького мальчика. Да, я сто раз или даже больше всё обдумал и обмозговал. Но ведь и Стёпа не хочет мне зла в отличие от того, другого человека.

– Ладно. Пусть будет по-твоему. Но ровно через две недели я к тебе приду.

Стёпа выдохнул и на радостях достал сигарету.

– Будешь?

– Нет, мне одной хватило.

– Ну смотри.

Спички в его руках смотрелись как иголки. И как он умудряется управляться этими медвежьими лапами? Даже ни одной спички не выронил.

– Со своими-то созванивался? – спросил Степа.

Я кивнул. Не хотелось говорить о своих. Вообще не хотелось говорить о личных делах, в особенности, когда дела эти никакие. И всё-таки сказал:

– У них всё хорошо. Они теперь живут как у Христа за пазухой.

– А у Кати как? – осторожно спросил Стёпа и посмотрел исподлобья.

– А про неё не знаю. Надеюсь, что всё хорошо. Должно же быть в этом мире хоть кому-то хорошо. Так пусть лучше ей будет хорошо. Я и с плохим привык нормально жить.

Стёпа снова втер сигарету в бетонный пол.

– Сколько тебя помню, ты всё время по закону жил. А тут на тебе… Приходишь ко мне и говоришь: достань! Эко тебя передёрнуло за последнее время.

– Ты же знаешь мои обстоятельства. Пережив такое, можно и не так вздёрнуться. Можно реально вздёрнуться где-нибудь под крышей.

– Этого не надо, – тут же добавил Стёпа. – Это последнее, на что может пойти человек.

– Да-да, я знаю. Вот у меня сейчас как раз предпоследнее. Если не сделаю, то следующий шаг будет таким.

Стёпа с испугом посмотрел на меня и, почесывая густую бороду, пытался понять, говорю я правду или шучу.

Я улыбнулся, и Стёпа тут же расслабился, махнув на меня рукой, как на сумасшедшего.

– Ну что, увидимся через две недели, – закончил я и встал, чувствуя лёгкий гул в ногах.

– Если не передумаешь.

– Это не про меня.

Мы пожали друг другу руки, и я увидел на своей руке огромный шрам, пролегающий от указательного до большого пальца.

Стёпе этого показалось мало, и он сжал меня в объятиях, как медведь сжимает жертву перед тем, как слопать.

Я покинул гараж уже затемно. Мокрый щебень шуршал под ногами. На небе среди туч проскальзывал серебристый диск луны. Мутный, как сквозь запотевшее окно.

Пешком дошёл до остановки, сел в автобус и поехал в свою квартирку с видом на застывший двор.

Две недели прошли как один день. Я только и делал, что ел, спал и читал. Никому не звонил, ни с кем не общался. Только ел, спал и читал. В основном это была художественная бульварная литература. Та, где бравые ребята одним пистолетом расстреливают целое войско. Та, где они обязательно встречают любовь всей своей жизни. Точнее, не встречают, а отвоёвывают у плохих парней. Та, где они получают тяжёлое ранение и ходят буквально по краю, но сила воли и сила случая вытаскивает их из передряги, и всё у них складывается хорошо.

Иногда я пил. Не так чтобы сильно, но порой проваливался в беспамятство и, очнувшись с тяжелой головой, тянулся за книгой.

Когда прошли эти проклятые две недели я встретился со Стёпой. Он вновь жалобно смотрел на меня, боясь задать тот самый вопрос. Мне не надо было слов. Я всё понял по его взгляду и наперёд ответил.

– Я не передумал.

Стёпа тяжело вздохнул. Мы вновь сидели в гараже. На улице шумел ливень. Тусклая лампочка по-прежнему освещала пыльное помещение. Правда, в этот раз возле неё не крутились насекомые. И мне даже жаль стало, что их нет. Хоть немного развлекали меня в прошлый раз.

– Пользоваться хоть умеешь?

– Обижаешь, я же в армии служил.

– И когда это было?

– Давно. Очень давно.

– Смотри сюда, – сказал Стёпа и огляделся по сторонам, словно за это время в закрытый гараж мог кто-то пробраться. Он вытащил из внутреннего кармана пистолет и протянул мне. – Так ставить на предохранитель. Чтобы снять, надо дёрнуть затвор. Всегда держи его на предохранителе. Так вылезает магазин, – Степа приподнял пистолет и магическим движением обойма выпала из пистолета. – Здесь восемь патронов. Я тебе ещё дам штук тридцать. Не знаю, зачем тебе они нужны, но на всякий случай. А ещё, на всякий случай, выйди куда-то в поле или в лес и постреляй по банкам. Выпусти хотя бы десяток, чтобы привыкнуть. Чтобы не бояться шума и чувствовать оружие. Ты меня понял?

Давно я не видел Стёпу таким серьезным. Скорее я никогда его таким не видел. Его глаза стреляли, как у тигра на охоте. Голос был грубым и отрывистым. Если в прошлую встречу я чувствовал свое превосходство над ним, то в этот раз я ощущал себя ребёнком. Он покрутил пистолет в руках, и показал, как заряжать, как стрелять, как ставить на предохранитель и что делать, если будет осечка.

– Надеюсь, ты понимаешь, что если какая-то заваруха, то от него надо избавляться первым делом. И ещё... Если что, ты его взял не у меня.

– Обижаешь.

Стёпа в последний раз оценил меня суровым взглядом и протянул пистолет.

– Держи.

Я взял оружие, и оно показалось мне неестественно холодным и тяжёлым. Словно предмет таких размеров не может весить столько.

– Подожди, я с тобой рассчитаюсь, – полез я в карман за приготовленной пачкой денег.

Стёпа остановил.

– Рассчитался уже. Не стоит.

– Точно?

– Да.

– А если там пойдёт не всё так гладко, то у меня всё равно заберут все деньги. Короче, возьми. Я чуть позже тебе ещё принесу. Если кончится хорошо, я заберу обратно. А если нет, оставь себе. Купи что-то жене да детям.

Стёпа нехотя взял пачку и сунул в карман.

– Ты словно и недоволен? – сказал он, закуривая.

– Недовольный?! – резко и громко спросил я. Стёпа даже вздрогнул от громкого голоса. – Да, недовольный. Пойми, недовольство вырастило и воспитало меня. Я всю жизнь был недоволен и только благодаря ему добился того, чего имею, – хотелось добавить, чего имел, но не стал. – Я был недоволен своим положением, когда только шагнул во взрослую жизнь. Был недоволен тем, что у меня нет квартиры, нет машины. Нет хорошего заработка. Нет влияния на людей. Я был недоволен этим. И только благодаря недовольству я заполучил всё это. А будь я доволен тем что имею, сидел бы сейчас где-нибудь в офисе, протирал штаны, работая на дядю, злился из-за несправедливости и был таким же недовольным мужиком только без всего. Но теперь я доволен, – сощурился я злой улыбкой.

Ближе к ночи Стёпа пожелал удачи, сунул пачку, и мы попрощались. В этот раз он не обнимал меня. Прощание наше было каким-то сухим. Он будто боялся прижаться ко мне. Словно его тревожила мысль, что, если он так попрощается со мной, это будет расценено как прощание навсегда. И когда он уже почти ушёл, я всё-таки окликнул его, поблагодарил и, насколько мог, крепко обнял.

– Спасибо тебе. Спасибо. Этим ты дал мне шанс исправить всю свою жизнь. Спасибо.

Я едва не расплакался. А вот Стёпа вроде бы прослезился, хотя и скрыл это, подставив лицо дождю.

Я вернулся в квартиру, заперся и, не включая свет, сел на кровать. Дождь за окном усилился. Ветер трепал растущую под окном берёзу, которая ветвями царапала жестяной подоконник и стучалась в окно.

Я вытащил пистолет и взвесил в руке. Видимо, уже привык. В этот раз он не показался мне неестественно тяжелым. Весит ровно столько, сколько должен весить кусок металла. И этот кусок поможет мне.

Держа в руках пистолет, я почувствовал невообразимую силу. Стань передо мной сейчас гора, и я смогу её сдвинуть. Смогу исправить все ошибки, которые совершал когда-то. С этим я могу всё…

Но думал я о системе. Думал об огромной машине, под колёсами которой гибнут люди. И имя этой машины была власть.

Я закрыл глаза, ощущая холодный металл.

Забавно было наблюдать за собой тем, который в жизни, и за собой здесь, в этом доме. Я прослеживал мысли того меня и видел причины, по которым я так рьяно хотел достать пистолет. Там, в жизни, я хотел лишь одного. Хотел мести. Отмстить ему. Сделать так, чтобы он тоже испытал все сложности жизни. Чтобы он на себе почувствовал, что такое горе.

Но тот я отличается от меня здесь. Тот я, каким бы он ни был, всё равно кажется мне немного чужим. Да, это моя жизнь. Да, я сижу в своей голове и переживаю так же, как переживал когда-то в жизни. Но это ведь в прошлом. Сейчас здесь, в непонятном месте, в странном мире со своими законами, у меня уже не было такой злости. На прошлое вообще лучше не злиться. Оно случилось…Оно прошло. И лучшее, что можно делать с прошлым, так это делать из него выводы. Но крохотная часть той злости и ярости присутствовала и здесь.

Сейчас мне рассуждать легче. Я стою, окружённый дверьми, и поступки Вовы кажутся плохими и недостойными нормального человека. Но всё же убивать его я бы не решился. Я не знаю, как я поступил в своей реальной жизни, так как в трёх комнатах я ещё не был. Но это чувство сохраняется лишь здесь. Как только я погружаюсь в комнаты, влезаю в свою голову и вижу всё, что видел я, чувствую всё, что чувствовал я, и, самое главное, слышу мысли, которые думал я, мое отношение меняется. В том мире, за дверьми, я готов растерзать Вову. Готов разорвать на куски за всю боль, которую он доставил не только мне, но и людям. Многим людям этого несчастного города. Но, увы, моя участь лишь наблюдать. Быть кем-то вроде постороннего человека в своей собственной жизни.

Комната XII из XVI

Егор Куликов ©

Мое пробуждение в собственной жизни было в тот момент, когда я закрывал магазин после дежурства и ставил пломбы на замки. Естественно, магазин был не мой. С моего последнего визита в жизнь прошло чуть меньше двух лет. Я продолжал жить в своей крохотной однушке на краю города. Устроившись охранником, получал скромную зарплату и работал два через два.

Примерно спустя два месяца после нашего разговора с Катей мой бизнес окончательно развалился. Нет, не потому что я не принимал никаких решений в управлении. И не потому, что Ваня его забросил. Нет. Ваня никогда бы так не поступил. Он старался выжать максимум. Старался спасти не только моё, но уже и своё детище. Я уверен, что он старался и искренне болел за судьбу моего, точнее, нашего бизнеса. Но судьба, в виде некоего человека, решила, что этому бизнесу не быть в городе.

Не знаю точно, как он узнал, что у меня ещё есть активы, пусть и не на меня оформленные, но к нам зачастили проверки. Много проверок. Все государственные инстанции выстроились в очередь и ходили ежедневно. Что там говорить, если меньше чем за год у нас было около шестидесяти проверок, и все требовали что-то исправить, кому-то заплатить, иначе будут штрафы. Нам ставили невыполнимые сроки, и в итоге мы обязаны были платить штрафы.

Я до сих пор не знаю, как он узнал, но очень надеюсь, что это была не Катя. Она, конечно, мало что знала о моих делах, но и её ограниченных знаний хватило бы, чтобы он понял, что бизнес-то есть. Дело живёт. И даже растёт помаленьку.

Я в последний раз выплатил всем зарплату и объявил о банкротстве. Естественно, всё проходило через Стёпу, но в этот раз я понимал, что нам не справиться с натиском. Слишком сильным было давление. И слишком уставшие были мы.

Ваня ушёл работать в другую компанию управляющим. Ему надо. Он моложе меня да и проворнее, если честно. Где-то и прогнуться может, где-то и прогнуть. У него родилась дочь, так что ему теперь деньги нужны как воздух. Кого меньше всего коснулся развал бизнеса, так это Стёпы. Он, как работал в своей охранной фирме, так и продолжает работать. И, если бы не пачка документов, где нужна была его подпись и ежемесячная зарплата от моего бизнеса, он бы ничего и не заметил.

С его помощью у меня и получилось устроиться охранником в этот магазин. Нет, деньги у меня ещё были. Не так много, как раньше, но были.

Я мог бы попытаться выстроить новый бизнес и постараться вновь разрастись до предпринимателя средней руки. Но я устал.

Устал и знал, что ничего не выйдет. Стоит мне хоть немного поднять голову и появиться на его горизонте, как меня тут же сметёт государственный аппарат. Мне просто не дадут нормально работать.

Всё это время я каждый день думал лишь о том, как бы закончить моё дело. Забавно, но это превратилось в привычку. Я думал об этом, но в итоге ничего не делал. Сложилось такое впечатление, что это дело стало моей последней мотивацией, чтобы жить. Стоит мне его выполнить, и я исчезну. Исчезну как человек. Видимо, я боялся и только поэтому ничего не предпринимал. Только лишь думал и планировал. Наверное, это стало некой традицией, которая говорила мне: ты ещё не сдался, если ты об этом думаешь, значит, не всё потеряно.

Хотя, откровенно сказать, я уже и сам не верил, что закончу.

И вновь, с помощью Степы я устроился на эту работу. Больше, конечно. от скуки, нежели от безденежья. Мне надо было куда-то девать свободное время. Так пусть я хоть какую-то пользу буду приносить обществу. Хоть что-то буду делать, чем лежать бревном в своей квартире или того хуже спиваться.

Вот уже на протяжении двух месяцев я надевал чёрную форму с рысью на эмблеме на левом плече, брал резиновую дубинку и шёл на работу в продуктовый магазин. Я познакомился с хозяйкой, которая оказалась приятной женщиной. Она любила проводить со мной время. А когда узнала, что и в моей жизни было много торговли, то часто спрашивала советы. Я с удовольствием делился опытом, но чувствовал, что потерял время. Потерял, в смысле перестал быть в ритме. Хватка предпринимателя исчезла. Скорее всего, даже если бы мне сейчас никто не мешал, я бы всё равно не смог построить новый бизнес. Я выпал из общего потока времени. И эти годы так вымотали меня, что я уже был мало на что пригоден. Получается, исполнять роль охранника в магазине, и на том спасибо.

Что касается детей, то у них всё хорошо. Мы редко видимся, но я стараюсь звонить им чаще, чем они звонят мне. Максим встал с инвалидного кресла и мало-помалу возвращается к нормальной жизни. Он восстановился в университете и продолжает обучение. Лена уехала в столицу, куда Он смог её пристроить. Ей я тоже звонил, но она как-то слишком отдалилась. При каждом разговоре я чувствовал, что навязываюсь. Чувствовал, что она ждёт лишь того, чтобы я сказал: ну ладно, пока. Чувствовал это, и мне было жутко неприятно от осознания того, что собственная дочь стала чужой.

С Катей я больше не виделся. Несколько раз созванивались друг с другом. Да и то это были деловые звонки, когда оформляли развод.

Вот я и остался возле разбитого корыта с большим прошлым, ничтожным настоящим и слишком туманным будущим.

Я пытался придумать варианты мести и справедливости. Но, какие бы изворотливые мысли ни приходили в голову, они обрывались одной лишь фразой: он имеет власть. Да, в нашем городе он имеет безграничную власть. И никто уже не возьмется за это пыльное дело прошлого, что якобы сам мэр сбил какого-то паренька. Никто не будет расследовать и пачкать руки. Ведь любой прокурор, прежде чем браться за дело, посмотрит против кого оно. А ведь каждый прокурор хочет дорасти до генерала. Но, если он испачкает свои нежные ручонки этим делом, не видать ему новых звёзд никогда.

Честно сказать, я и сам уже не верил, что у меня что-то получится. Но мне нравилось об этом думать. Нравилось прокручивать в голове момент моего триумфа. Я представлял, как будут смотреть, когда его, в наручниках и под руки, будут сажать за решётку. Ох, сколько раз я представлял это. Но дальше не заходило.

Несколько раз видел его по телевизору. Всё та же чёрная шапка волос. Причём абсолютно чёрная и довольно пышная, что не вяжется с нашим возрастом. Красится, наверное, и волосы наращивает. А ещё он похудел. Похудел слишком быстро. Тоже, скорее всего, не обошлось без вмешательства современной медицины. Но как бы там ни было, а бесчисленные подбородки исчезли. Остался только его родной – тупой, квадратный, гладковыбритый. Густые брови нависали над глазами. Он был немного выше меня, но по комплекции таким же. Маленькое пузо всё равно выпирало из-под пиджака. Ему надо выглядеть хорошо, он личность известная. Но для своих пятидесяти он слишком хорошо выглядит. Как-то искусственно что ли. Он что-то говорил за трибуной. Что-то обещал жителям. Все они одинаковые: говорят и обещают. На большее не способны.

Да, моя жизнь превратилась в сплошную рутину. Дом и работа единственные места, где я бываю. Думал завести себе домашнее животное, но опять же мысль о моём деле не дала этого сделать. Что станет с этим животным, если вдруг со мной что-то случится. Кто позаботится о нём? Не хочу, чтобы из-за меня сломалась ещё одна жизнь. Пусть даже и не человеческая. Хватит. Моя месть и так уже сломала много судеб. Интересно, как там Света? Всё ещё пытается добиться справедливости или же смирилась с тем, что этот мир не изменить. Легче подстроиться, чем идти напролом. Да, так, безусловно, легче.

Быть может, я бы так и ходил на работу. Так бы и выполнял свои немногочисленные обязанности по охране магазина. Каждый вечер приходил бы домой, ложился на широкую кровать и думал о мести. Думал бы о том, как бы посадить этого гада за решетку. Как бы сделать так, чтобы насолить ему. Чтобы он на себе прочувствовал то, что чувствовал я. Естественно, я знал, что у него есть сын Алексей, который учится где-то в Москве. Но я ведь не он. Я не буду опускаться до его уровня и мстить ему тем же. А ведь мог бы… Мог бы поехать в Москву, найти этого юношу и отделать его так, чтобы и он повалялся в коме хотя бы пару месяцев. Но я этого не сделаю.

Дети не должны страдать за грехи своих отцов. Каждый человек лично отвечает за свои деяния.

Я влачил свое существование до тех пор, пока случайно не встретил его. Быть может, это была и не случайность. Быть может, всё было подстроено, но для меня это оказалось полной неожиданностью.

Тёплым осенним вечером я возвращался после работы. Тело парилось под чёрной формой охранника. Я шёл, погруженный в мысли, когда передо мной возник он. Да-да, именно возник. Словно появился из тумана. Как фокусник.

Я замер. Нащупал на боку резиновую дубинку, и он заметил это:

– Не стоит этого делать! – сказал Вова. – Вон там и там стоят охранники. Поэтому тебе же будет хуже.

– Если я долбану этой палкой по голове, хуже будет только тебе.

Вова улыбнулся. Его широкий рот стал похож на лягушачий.

– Не устраивай тут сцену. В отличие от тебя мне ещё жить в этом городе и людей воспитывать. Мне хватило твоего прошлого посещения, – Вова покачал головой, видимо, вспоминая бардак, который я оставил после себя.

– Чего тебе надо? – спросил я, продолжая держать руку на дубинке.

Пока он медлил с ответом, я прошёлся глазами по кругу. Да, действительно, слева, среди торговых ларьков, стоит какой-то лысый в чёрном пиджаке и пристально смотрит на нас. Справа ещё один, такой же громадный, как и первый, но не лысый.

– Я просто хочу с тобой поговорить, – сказал Вова, сделал пару шагов и выставил руки вперед, показывая, что не имеет скрытого туза в рукаве.

– Лучше не подходи, – остановил я. – Могу ведь и не сдержаться.

– Кирилл, мы давно друг друга знаем…

– Поэтому могу не сдержаться.

– Ладно, как хочешь. Давай поговорим как чужие люди, на расстоянии. Такой вариант тебя устроит?

– Я не пойму, чего тебе от меня надо?

– Разговора. Простого человеческого разговора.

– С каких пор ты стал человеком?

– А ты всё за старое. Ну были у меня грешки, так что теперь, всю жизнь о них помнить. Никто не без греха, смирись с этим.

– Ты сплошной грех. И ты сам об этом знаешь.

– Какой же ты всё-таки упёртый. Правду говорит Катя…

И как только он это сказало, душа целиком ухнула в пятки. Не знаю почему, но я не обращал внимания, что Катя теперь с ним. Я понимал это головой, но скорее не чувствовал душой. Она… Она ему говорит. Они… Они ужинают вечерами. Ведут беседы, смеются, улыбаются. Хорошо проводят время. Они живут, а я существую в какой-то отдельной от всех реальности. И то существую только в их памяти, которую они так старательно стараются стереть. Выжать меня оттуда. Забыть, как ненужный случай из жизни. Случай, который занял более двадцати лет.

Правильно Он сделал, что не подошёл ближе, иначе бы я точно не сдержался.

–…почему ты такой? – закончил Вова и выпучил на меня глаза.

Всю его речь я пробыл в своих мыслях и теперь мне надо было лишь догадываться, о чём он так долго распинался, корча передо мной рожи и размахивая руками.

– Почему я такой твердолобый? – на всякий случай спросил я.

– Да. Почему?

– Природа. А вот ты почему такой трусливый и подлый? А?

– Это лишь твое видение, – уклончиво ответил он. Настоящий политик, ничего конкретного ответить не может. Всё виляет вокруг да около и ничего по делу.

– В моем видении ты намного хуже, чем просто трусливый и подлый.

– Давай спокойно поговорим, – заискивающе попросил он и вновь улыбнулся своим лягушачьим ртом.

– Ты хочешь передо мной извиниться?

– Извиниться?! – воскликнул он и посмотрел по сторонам в надежде, что редкие прохожие поймут его и одобрят. – Извиниться за что? За то, что ты увёл у меня Катю из подноса? Или за то, что всю жизнь мне спокойствия не давал. Вот кто тебя просил лезть в этот бизнес? Нет, чтобы работать как все нормальные люди в девяностые, платить за крышу, ты полез на рожон. За это извиниться?

– Извиниться за всё. Мне не о чем с тобой говорить.

Я сделал несколько шагов в его сторону и два здоровенных лба, тут же пришли в движение и чуть ли не побежали. Я не хотел его бить. Я даже пальцем не хотел к нему прикасаться, но охрана расценила мою ходьбу как начало атаки. Он и сам округлил глаза и отступил назад.

– Я хочу тебе помочь, – сказал Вова, отступая шаг за шагом.

– Не нужна мне твоя помощь. Помог уже однажды, хватит, – проходя мимо, сказал я.

– Ну что ты за человек?! – почти прокричал он. – Я тебе помощь предлагаю. Знаю, что жизнь твоя сейчас не сахар, а ты как баран упёрся рогом и гнёшь свою линию. Ты всю жизнь такой был. Таким и помрёшь.

– Не раньше тебя.

Двое охранников стали передо мной стеной, Вова остался сзади.

– Пропустите, – как можно суровее сказал я, гляда на этих лбов снизу вверх.

Лысый посмотрел на Вову, мол, что делать с этим типом дальше и, получив отрицательный ответ, продолжил стоять.

– Извини, дядя, но дальше дороги нет, – сказал лысый.

Я положил руку на дубинку, но второй охранник тут же схватил меня за плечо.

– Дядя, не шути с этим.

Я и сам понимал, что с ними лучше не шутить. Не убьют, так отделают меня так, что потом ещё месяц буду в больнице кровью писать и кости собирать. Нет, я не испугался. Скорее, продумал последствия и решил, что сопротивляться бесполезно. Я послушно убрал руку с дубинки, и лысый тут же вытащил резиновое оружие из чехла.

– Мы тебе попозже вернём твою игрушку.

– Давайте его в машину, – скомандовал Вова.

– Я сам! – отдёрнул я руки.

Вова сел в другую машину, и мы, включив мигалки, помчались по городу с бешеной скоростью.

Да, подумал я, вот так он нёсся и в тот раз, когда не заметил, как машина Макса выезжала с поворота. Вот так он и сломал мою судьбу. Как бы таким темпом ещё пару судеб не сломили, пока едем неизвестно куда.

Мы приехали в загородный дом. Меня под руки вывели уже во дворе, ещё раз прощупали на наличие оружия и указали место в летней беседке, где был накрыт стол. Водка, икра, салаты, мясная нарезка и горячий шашлык.

К еде не прикоснусь, дал я себе зарок, усаживаясь на плетеный стул.

– Угощайся. Поди, давно уже икорки не ел, – с лёгкой издёвкой и гордостью заявил Вова.

– Я не голоден.

– А я, пожалуй, поем.

Он откупорил водку, налил две рюмки, одну из которых поставил передо мной, а вторую тут же выпил. Сморщившись и горько выдохнув, он подцепил вилкой тонко срезанный кусочек буженины и закинул в рот. Туда же отправилась порция майонезного салата, пара кусков мяса и большой ломоть хлеба с толстым слоем красной икры.

– Зря не ешь. Ничего не отравлено, всё свежее и готово к употреблению.

– Зачем ты выделываешься тут передо мной? На кой чёрт устроил этот цирк на улице? Сюда приволок и теперь жрёшь тут как боров.

– Ты выпей, полегчает.

Он налил себе ещё одну рюмку и тут же выпил. Затем снова налил, но пить не стал, оставил рядом. Лицо его покрылось румянцем. Видимо, водка разогрела его быстро схуднувшее тело, и он ослабил галстук, а затем и вовсе снял, положив рядом.

– Ох, и денёк хороший выдался, – приговаривал он, расстёгивая верхние пуговицы рубашки. – Не стесняйся, ешь.

– Я вопрос задал.

– Ну что ты докопался до меня со своим зачем да почему? Если ты здесь, значит, так надо. Скажи спасибо, что именно здесь, а не где-нибудь в овраге.

– Сказать спасибо кому? – продолжал я допрос.

– Ох, ты господи… Жене своей бывшей скажи спасибо. Теперь доволен?

– Нет.

– Что ещё?! – выходя из себя, прокричал он. Лысый сделал пару шагов в нашу сторону и замер с рукой на кобуре.

Я осмотрелся. Беседка стоит на газоне. Здесь вообще газон повсюду, как на поле для гольфа. Пара декоративных клумб, выполненных в итальянском стиле, где доживают последние деньки вялые цветочки. Роскошный дом из красного кирпича высится в два этажа. Острая крыша уходит в чистое небо. Золотой петух на вершине замер в безветренную погоду. Весь участок огорожен высоким каменным забором, на который и со стремянкой не сразу получится залезть. Положение мое явно невыигрышное. И не мне сейчас качать права. Но ведь и не сдаваться.

Я снова окинул взглядом высокий забор, охранников и раскрасневшееся лицо моего старого, давно забытого друга. Взяв рюмку полную до краев, я опрокинул в рот, наблюдая, как загораются глаза Вовы. Видимо, он считает, что выпитая рюмка – явный знак того, что я иду на попятную. Тяжело пошла водка. Горько было только на душе, а теперь ещё и по телу горечь растеклась.

– После первой не закусываешь? – улыбнулся Вова и, подсуетившись, быстро наполнил вторую.

– Ответь мне на один вопрос. Всего на один, – сдерживая горечь, сказал я. – Меня этот вопрос мучает давно. Только прошу тебя, ответь правдиво, не кривя душой. Я догадываюсь, какой будет ответ, но хочу услышать это именно от тебя. Ты сбил Макса?

– Нет, – ответил он, не думая ни секунды.

– Я так и думал.

– Давай ещё выпьем.

– Нет. Дай мне уйти.

– Ты отсюда не уйдешь, пока не примешь деньги.

Вова щелкнул пальцами, и лысый тут же оказался рядом. Он выложил на стол плотно сбитый конверт.

– Возьми. Тебе сейчас они нужны, – немного заискивающе сказал он, словно упрашивал. Словно давал взятку.

Я пренебрежительно посмотрел на конверт, протянул к нему руку и медленно отодвинул на край стола.

– Мне они нужны были, когда Макс был в больнице. Но не сейчас. Не сейчас.

Вова поджал губу и шумно выдохнул через нос.

– Больше я тебе предлагать не буду.

– Больше и не надо. Я не возьму от тебя деньги. Я буду подыхать от голоду, гнить буду, но не возьму. Так что ты зря тратишь свое время.

– Знаешь, что, а пошло оно всё… Надоело мне с тобой возиться, как с маленьким ребенком. Если бы не Катя, я бы и не встретился с тобой. И знать бы тебя не знал. И сгнил бы ты в своей этой форме в магазинчике. И плевал бы я на тебя. Моя жизнь устроена. Мне теперь хорошо. Наконец-то я доволен всем, что у меня происходит. А ты… Продолжай дальше быть таким твердолобым деревенщиной. Будь и дальше этим правильным мужиком, у которого ни черта нет. Будь им… Будь кем угодно, мне плевать. Скажи спасибо Кате, что она ещё помнит о тебе. Хочет тебе добра. Переживает за тебя, а ты… – он не закончил фразу. Не закончил потому, что я схватил рюмку водки и с размаху плеснул в его раскрасневшуюся морду.

Вова замер. Глаза его стали круглыми и огромными. Он никак не ожидал от меня такого. От человека, который находится за высоким забором, окруженный его собственной охраной с пистолетами. От человека, который уже ничего не решает. И этот самый человек пошёл на такую дерзость.

Он медленно провёл ладонью по лицу, обтирая капли водки. Затем взял салфетку и тщательно вытер лицо. Губы его дрожали. Глаза начали наливаться яростью. Он выдвинул подбородок и, вывалив руки на стол начал говорить. Говорил он так же медленно, как только что стирал водку с лица:

– Я прощу тебе этот поступок. Но прощу опять же, только ради Кати. Не хочу, чтобы она переживала из-за тебя, гниды. Но я выскажу тебе, что давно копится на душе. Я тут стелился перед тобой, деньги предлагал. Забудь. Больше ты от меня ничего не получишь. Ничего. Но это не всё. Хочешь правду? Хочешь? Получай. Да, это я сбил твоего сыночка. Я тогда хорошенько погулял в баньке с высокими людьми и мчался домой. Скажу честно, я не хотел его сбивать. Но, так уж вышло. Обычная случайность, и ничего более. А хочешь ещё правды? Это я отжал у тебя бизнес. И в первый раз, и во второй. Хотя со сменой хозяина и банкротством ты здраво придумал. Честно скажу, хороший ход. Но я оказался умнее и проворнее. А хочешь ещё правды? Я всю жизнь завидовал тебе. Завидовал твоей самостоятельности. Твоему умению добиваться целей. Всю жизнь завидовал, а потом подумал, а что я не смогу так же… И ведь смог. Как видишь, я достиг даже большего. Достиг того, чего ты не достиг бы за пять своих никчёмных жизней. А вот тебе ещё правда. С этого дня, даже если меня попросит Катя, твоя бывшая, если ты помнишь, даже если она меня попросит, даже если на коленях будет умолять, я тебе не помогу. А тебе помощь понадобится. Поверь мне, она тебе, ой как, понадобится. Потому что с этого дня ты больше не работаешь в своём магазине. С этого дня ты больше нигде не работаешь. Я тебе устрою райскую жизнь. И семью свою ты больше никогда не увидишь. В лучшем случае ты будешь гнить в своей квартирке, если у тебя будет ещё эта квартира. В худшем ты будешь гнить за решёткой где-нибудь в Сибири. И ничто…ничто и никто тебе не поможет. Ни твоя Катя, которая уже не твоя, ни твои старые связи, – Вова замолчал. Его тяжёлое дыхание, как у загнанной лошади, было прерывистым и сбивчивым. Во время разговора он схватил со стола нож и вертел им в руке. – Говорю тебе в первый и последний раз. Не попадайся мне на пути. Размажу. Как муху размажу, – и всадил нож в стол. – Раздавлю, как таракана, и не замечу. Кто ты такой? Кто ты? Ты – никто. Я за свою жизнь стольких раздавил всмятку, что тебе и не снилось. Я воротил такими делами. У меня крутятся огромные деньги. Каждый мой час стоит дороже, чем вся твоя никчёмная жизнь. А теперь убирайся отсюда. Уйди, пока хуже не стало.

Я не двинулся.

Мы смотрели друг на друга, и в его глазах я видел решимость. Я знал, что, если сейчас не встану, не уйду, не подожму хвост, то, возможно, больше никогда отсюда не уйду. Но ведь я… ведь я услышал то, что не давало мне спокойно жить. Вот он. Передо мной сидит тот, из-за которого моя жизнь пошла кувырком. Рухнула, как трухлявое дерево, и превратилось в это. Но для меня это только плюс. Он сам сделал так, что мне теперь нечего терять. Всё уже потеряно, и меня ничто не держит. А как известно, человек которому нечего терять, готов на всё.

Наша дуэль продолжалась. Я тоже вывалил руки на стол, откинулся на спинку и сказал спокойно, как никогда прежде:

– Мало того, что ты похоронил меня, так ты ещё и на могилке моей топчешься. Мало того, что ты уничтожил, меня ты ещё и радуешься этому? Ты самый отвратительный, самый мерзкий человек, которого я когда-либо встречал. Ты зло. Зло в чистом виде. В тебе нет ни капли добра и сострадания. Тебе самое место в аду, среди таких же мерзких душонок как ты сам. И я тебе сейчас говорю открыто. Я с тебя не слезу. Я буду землю жрать, но ты ответишь. Ответишь за всё. За все мои страдания ответишь. Если не удастся мне, то ты перед богом ответишь. Но я всё же постараюсь, что бы ты ответил передо мной, – я бросил взгляд на нож, воткнутый на пару сантиметров в столешницу. Вова заметил это и спесь его поубавилась. Во взгляде одновременно с решимостью и ненавистью появился огонёк страха.

А ведь я смогу, промелькнула мысль. Мне хватит пары секунд, чтобы выдернуть нож и вонзить ему в грудь. Не на пару сантиметров, как сделал он, а по самую рукоять. Почувствовать его горячую кровь на своих пальцах. Ощутить, как его мерзкое сердце бьётся на последнем издыхании и сотрясает рукоять ножа. Мне хватит времени, но хватит ли смелости?

Он словно прочитал мои мысли. Его глазки бегали между мной и коричневой рукояткой ножа. Длилось это не больше нескольких секунд, затем он резко вскочил и отпрыгнул в сторону. Испуганный, жалкий и трусливый. Он повалился на газон, неуклюже перевернулся через голову и заорал во всё горло.

– Убрать его! Выкинуть за забор. Вышвырните его! – кричал охранникам.

А я так и продолжал неподвижно сидеть, облокотившись руками о стол. Охранники с двух сторон направились ко мне, осторожно присматриваясь к каждому движению. У меня хватил времени, чтобы налить ещё одну рюмку и выпить. Мне даже хватило времени подцепить немного красной икры, прежде чем лысый заломил руку и повалил на газон.

– Вышвырнуть его.

– Отвезти где взяли? – тихо спросил лысый, боясь разгневанного босса.

– Плевать! Можете увезти его в лес и там же прихлопнуть. Мне всё равно!

Охранники с испугом переглянулись, пытаясь понять, был ли это приказ или случайное выражение.

Я же лежал на животе, чувствуя нежное прикосновение газона к лицу, и улыбался. Эта странная улыбка разрослась, как лишай. Я сверкал пожёлтевшими зубами, лежа с закрученными за спину руками. Странная лёгкость появилась во мне. Я словно совершил то, о чём мечтал всю жизнь. Словно достиг самой своей заветной цели. Страха не было. Был безумный смех и странная воодушевлённость.

Спустя несколько секунд, пока охранники продолжали переглядываться между собой, я наблюдал за бледным лицом Вовы и понял, отчего во мне, как вулкан, взорвалась радость. Его лицо, его бледное, испуганное лицо – вот что доставляет мне счастье. Его губы дрожат. Он сидит на газоне, раскинув ноги в стороны, и не спускает с меня глаз. Я же, в свою очередь, смотрю на него и улыбаюсь.

Вот оно счастье.

Я, человек, которого он только что называл червяком и тараканом, смог вселить в него страх. Животный страх. Смог расшатать эту кажущуюся несокрушимую стену власти. Я, тот, кто остался без связи, без помощи, без денег и без прошлого, сделал это. Я заставил его бояться. Но самое приятное было тогда, когда я понял, что и он понял это. До него дошли эти мысли секундой позже.

Вова тут же отвернулся, неуклюже, поднялся на ноги, одёрнул пиджак и совершенно другим голосом приказал:

– За забор его, – и, махнув рукой, поплёлся к дому.

Охранники выволокли меня за ворота и бросили в дорожную пыль, как беспородного пса.

– Дубинку хоть верните. Мне за нее отчитываться, – сказал я им, продолжая улыбаться.

Лысый удивился невиданной наглости и, посмотрев на напарника, ударил меня ногой в живот.

Воздух вылетел из легких, и я скрутился в позу эмбриона, продолжая улыбаться.

– Ему смешно, – сказал второй и своим блестящим ботинком попал по руке.

Я бы и сам был рад перестать улыбаться, но не мог. Это напомнило мне ситуацию времён школы. Когда сидишь с одноклассником за партой и смеёшься. Пытаешься прекратить, понимая, что поступаешь неправильно, что учитель уже заметил вас и, не ровён час, выгонит из класса. И вот ты давишь внутри себя смех, полностью осознавая, что он тебе не подчиняется. А запрет смеяться ещё больше усиливает порывы.

Оба охранника вернулись во двор и закрыли ворота. Я продолжал лежать на пыльной дороге, чувствуя боль в животе и какое-то странное удовлетворение в душе. Спустя некоторое время перекатился на спину и распластал руки в стороны. Небо было кристально чистым. Да, день сегодня действительно не по-осеннему хороший. Ни облачка. Ни тучки. Только высокая синева и медленно ползущая по небу точка самолета.

– Как же хорошо, – сказал я, и сам же удивился словам.

В это время из-за забора вылетела резиновая дубинка и едва не угодила мне в голову. Несколько раз отпружинив, она легла рядом, словно и ей захотелось увидеть это ясной небо.

Но какой бы замечательной ни была погода, а холод земли я всё равно почувствовал сквозь чёрную робу охранника. Я встал, вставил дубинку в чехол, отряхнулся и побрёл домой.

Уже затемно пришёл в город.

Ближе к ночи, сидя в квартире, я не один раз прокручивал в голове сегодняшний день. Правда, в этот раз у меня не было улыбки. Зато у меня была ясная картина испугавшегося Вовиного лица и того, как он перекатывается через голову по газону. Это того стоило.

Я не спал всю ночь. Лежал на кровати и думал. Сидел на кухне, попивая чай, и думал. Я ходил по квартире кругами и думал.

И всё чаще в этих думах всплывал один единственный момент.

Я тогда был в прокуратуре и пытался достучаться до закона, чтобы наказали подлого мэра. Мэра-бандита. Это было пару лет назад… или больше? Я тогда познакомился со Светой. И в этих бесконечных очередях, просящих о помощи… в душных коридорах с несколькими скамейками, я услышал типичный диалог просителей.

– Надо брать дело в свои руки, – говорила женщина. – От этих чертей никакой справедливости не дождёшься. Пока соберёшь все документы, пока подашь, пока не вытреплешь себе все нервы, они его не примут. После такой процедуры и никакой справедливости уже не хочется. Надо брать дело в свои руки.

– Один знакомый взял однажды дело в свои руки. Так теперь сидит. И сидеть ему ещё лет семь, если не больше.

Я отчётливо видел этого испуганного мужчину с моржовыми усами и бегающими глазками. Видел, как капли пота собираются на морщинистом лбу и медленно стекают до бровей. Или же до тех пор, пока он не смахнёт их с лица.

Я видел страх в глазах. Точнее, не страх, а беспомощность. Его притесняют, и он идёт к государству, чтобы решить этот вопрос. Но закон смотрит на него, как человек смотрит на муравья. Ему совершенно нет до него дела. И, если закону дело не выгодно, то никто бедолаге не поможет. И вот он мечется, от кабинета к кабинету. От двери к окошку. Ему помощь нужна, но везде отшивают. Он бы и рад взять дело в свои руки и самому решить этот вопрос, но боится всё того же закона, перед которым чуть ли не на коленях стоит.

Рассказывает мужик о своём знакомом, который сейчас сидит, а сам трясётся от страха. Видно, что одно лишь представление о том, что и его могут упрятать за решётку, добавляет ему пару десятков капель на лбу.

Да… Эта картина всё чаще всплывала у меня в голове.

Но у меня ситуация иная.

Наверное, Вова не понял, что, лишив меня семьи, он развязал мне руки. Он дал мне возможность сделать то, на что я никогда бы не решился, будь я с семьей. Я бы терпел. Я бы позорился. Я бы молча глотал все обиды и прятал гордость на дно души. Но сейчас другое дело. Мне нечего терять, кроме своей жизни. А моя жизнь уже давно потеряна. Не буду дожидаться, пока ему выпадет случай отвечать за свои поступки перед богом. Он мне навредил, пусть передо мной и отвечает.

И как только я закончил мысль, то тут же вылетел из комнаты. Вылетел так быстро, что не сразу сообразил, где я нахожусь, хотя за это время дом стал для меня привычным и даже немного родным.

продолжение в комментариях

Комната XI из XVI

Егор Куликов ©

Схватившись за дверную ручку, я в какой раз уже оказался перед тёмной пропастью. Привычные ощущения невесомости, прикосновения бесчувственной субстанции и любопытства. Всё-таки человек самый что ни на есть паразит. Мало того что он выживает в любых условиях, так он и привыкает к ним довольно быстро. Если недавно меня это страшило, то теперь я боюсь не этого, а того, что будет внутри этой комнаты. Как быстро сменяются чувства. Как смогу тот Я выкрутиться из ситуации? И смогу ли?..

Я очнулся в двухкомнатной квартире. Было мрачно. Только лёгкий свет жёлтой лампы освещал спальню. Если бы здесь горела пара свечей, то вполне можно было бы предположить, что это свидание или романтический вечер. На журнальном столике два бокала вина и полупустая бутылка. Шторы задёрнуты, и только желтоватый свет ночника отвоевывает пространство у тьмы.

Я развалился на кресле, разбросав ноги в стороны. Было ощущение, что сейчас должно произойти что-то важное. Что именно, я не знал. Только чувствовал, как сердце с перебоями стучит в груди. Как мысли резвятся в голове, устроив там какой-то шабаш у костра, как нервное напряжение растет.

Я схватил бокал и осушил до дна. Показалось мало. Долил из бутылки и вновь выпил. Вроде бы полегчало. Но нет… Всего лишь показалось.

Дверь отворилась и в комнату вошла Катя. Она выглядела просто великолепно. Длинные чёрные волосы бликовали от ночника и словно горели на свету. На ней было чёрное обтягивающее платье и маленький чёрный клатч с золотой цепочкой в руке. И эта цепочка была не случайно золотой, так как отлично сочеталась с длинными золотыми серьгами, золотым колье, золотым браслетом и золотыми застёжками на чёрных высоких туфлях. Лицо её отражало некую скорбь и горечь.

Неужели мы собираемся на похороны Макса?..

Красная помада, густым слоем нанесена на губы. Узкие глаза обведены чёрным, угольным карандашом. Мне казалось, что сейчас она выглядит даже лучше, чем двадцать лет назад.

Катя посмотрела на меня сверху вниз и присела на кресло боком. Видимо, обтягивающее платье сковывало движения.

– Я хочу с тобой очень серьёзно поговорить, – сказала Катя с твёрдым лицом.

Я махнул рукой.

– Я от тебя ухожу

– К нему? – спросил я, понимая, что она догадывается, о ком речь.

– Да.

Тонкими пальцами Катя взяла бокал и сделала глоток вина, оставив на стекле след помады.

– Ты хорошо всё обдумала?

– Да.

Она вернула бокал на стол.

– А как же его жена?

– Он с ней уже развёлся и ждёт меня в своём загородном доме.

– А наши дети?

– Они уже взрослые и всё поймут. Максу мы оплатим лечение, а Лену скоро отправим в университет. Не в здешний. В столичный вуз, – с ноткой гордости заявила она.

– Ты точно этого хочешь?

– Да, – ответила она и, чуть помедлив, продолжила: – Я иду на это не только ради своей прихоти. Я пошла на этот шаг, чтобы у наших детей было будущее. Хорошее будущее. Максу нужно будет очень много денег, которых у тебя нет. А тут и Ленка уже готова во взрослую жизнь выходить. Так что да, я всё хорошо обдумала.

Почему я настолько спокоен? Почему не пытаюсь остановить её? Отчего во мне эта апатия?..

– Ты ведь понимаешь, что ты уходишь к человеку, который причинил вред всей нашей семье. Это его машина врезалась в Макса на том повороте.

– Опять ты за старое. Сколько можно повторять это? Ты похож на попугая, который выучил одну-единственную фразу и без конца талдычит её. Без конца.

– Но он зло. Он самое настоящее зло. Зло в чистом виде, без капли сочувствия и добра. Как ты не можешь этого понять? – голос мой начал усиливаться. – Он сбил Макса. Я встречался с ним через пару дней после аварии, и он был травмирован. Он хромал на одну ногу и не мог нормально двигать рукой. Естественно, он сказал, что упал с лестницы на даче, но я не поверил. Его машины не было. А те пацаны на остановке… Зачем им врать? Смысл им врать?

Без единой эмоции Катя в очередной раз выслушала этот рассказ, затем взяла бокал, посмотрела через него на свет и сделала крошечный глоток, как делают дегустаторы.

– Почему ты такой твердолобый? Почему в тебе так крепко сидит этот деревенский Иван, которого все эти годы, прожитые в городе, так и не смогли вытравить? Ты не хочешь меняться, и в этом твоя проблема. Ты привык, что всё должно быть именно по-твоему, и никак иначе. А ведь стоит посмотреть на проблему с другой стороны, и она уже не кажется таковой. Я в это, конечно, не верю, но давай предположим, что именно он сбил Макса. Просто предположим, – Катя говорила спокойно. Высоко держала голову, смотрела строго на меня, изредка трогая золотые кольца на пальцах. – Даже если он сбил его и в итоге сядет за это в тюрьму, кому от этого будет легче? Тебе? Да, конечно, тебе от этого полегчает, и ты будешь доволен, что посадил такого наглого злодея. Но он… Да-да, именно он может полностью оплатить лечение Макса, чтобы сын вернулся к нормальной жизни. Чтобы не таскался на инвалидном кресле. Чтобы его молодость прошла так, как должна пройти у любого молодого человека. А если ты его посадишь, в чём я сильно сомневаюсь, то всего этого у него не будет. Он будет жить с нами в этой тесной квартирке с отсутствием пандуса и других условий для жизни. Но главное, что ты будешь доволен. Посадил злодея и удовлетворил своё эго. Попахивает эгоизмом, тебе не кажется? А то, что у семьи проблемы, это ничего. Это же семья, она свыкнется, она примирится. Так вот я не хочу и не буду с этим мириться.

Я хотел ответить Кате, что он от безнаказанности может перейти все рамки и испортить ещё не одну человеческую жизнь. Хотел сказать, что за каждый поступок, а точнее, проступок необходимо платить. Платить ту цену, за которую ты совершил этот самый проступок. Я хотел сказать многое, но не сказал. Зачем? Я не единожды повторял это. Она не единожды слышала мои доводы, которые её нисколько не убедили.

Да и в её словах есть доля правды. Он, конечно, чистое зло, но помогает моей семье. Помогает моим детям. И с его связями им будет обеспечено лучшее будущее, чем оно было бы у них со мной. Да, отцовской любви им будет не хватать, но чего уж греха таить. Я ведь тоже не лучший отец и семьянин. Всё их раннее детство я пропадал на работе, погружённый в расширение своего бизнеса. А теперь? Теперь они выросли, и им моя ласка ни к чему. Теперь им нужны деньги, связи, знакомства. Они будут строить свои собственные жизни, и я очень надеюсь, что в их жизнях будет хоть капля места и для меня. Для того, кто так старался обеспечить их, а теперь и сам влачит жалкое существование. Да, наверное, так будет лучше.

– И когда? – тихо спросил я, словно боялся нарушить эту гробовую тишину.

– Сегодня, – подражая мне, тихо ответила Катя.

– Мне жаль тебя. Безумно жаль, что ты не хочешь прислушаться ко мне. Жаль, что ты такая же упёртая, как и я. Жаль, что ты не знаешь правды. Хотя боюсь, что, даже если бы ты знала её, всё равно пошла к нему. Ведь так?

– Да.

– Тогда скажи мне, зачем было это начинать? Зачем ты согласилась тогда ехать со мной. Ведь ты знала, что он от тебя без ума. Ты знала, что мы оба в тебя были влюблены. Зачем? – договорив, я заметил слово, которое выскочило у меня и которое заставило задуматься. Были влюблены. Были.

Катя присела на край кресла с другой стороны, и лицо её заиграло новыми красками. Мне показалось, что я увидел прежнюю Катю. Ту самую, которую когда-то увёз в город. Ту, немного сумбурную, но очень расчётливую девушку.

– Да, ты прав. Я знала это. Но ты представь мое положение. Я была симпатичная... Я и сейчас ничего, – не теряя момента, напомнила она о своей красоте. – Но тогда я была намного симпатичнее. Нет! Тогда я была чертовски красива. И я вынуждена была каждый день смотреться в зеркало и замечать изменения. Я каждое утро вставала с одной единственной мыслью – уехать оттуда. Скрыться из этого деревенского кошмара. Наверное, в прошлой жизни я была городским жителем, потому что для меня всё сельское отвратительно. Отвратителен запаха животных. Отвратителен быт людей. Эта деревенская открытость перед соседями и перед всеми жителями. Отвратительны люди, которые там живут. В них нет ни капли культуры. Но больше всего меня бесило то, что там нельзя было быть самой собой. Ты всегда под прицелом соседей. Всегда под чётким надзором жителей. Стоит один раз оступиться, и слух об этом разойдётся быстрее, чем ты поймёшь, что произошло. Думаете, вы одни такие, кто приметил аленький цветочек среди полевых цветов? Нет… До вас у меня было много ухажёров. Всё хотели получить моё внимание. Ко мне очереди выстраивались. Эти молодые, безмозглые ребята готовы были на всё ради одного моего взгляда. Но я ждала. Я верила, что у меня получится уехать. Не оставаться там. Не держать вонючую скотину и не следить за хозяйством. Не рожать пятерых детей и подтирать им сопли. Я верила и ждала. Я знала о том, что вы в городе. Знала о ваших успехах и неудачах. И, когда я уже совсем отчаялась, приехал ты. В то время у меня просто не было выбора. Ты приехал в самый сложный момент в моей жизни, когда я готова была выйти замуж за первого встречного. Но появился ты. Тогда ты очаровал меня своим напором, планами на будущее и решимостью, с которой ты подошёл ко мне. Я помню, что почувствовала настоящего мужчину рядом с собой. Не размазню и тряпку, а мужчину. Который умеет принимать решения. Который не боится сделать то, что хочется именно ему. Глупенькая, наверное, я тогда была. Но именно это и привлекло меня в тебе. Твое твёрдое слово…

– То есть мне просто повезло? Я оказался в нужном месте в нужное время?

Катя встала и начала ходить по комнате, словно в последний раз давала возможность полюбоваться её точёной фигурой, её гладкими блестящими волосами и серьёзным, но жутко пьянящим взглядом.

В этот момент, мне захотелось встать и повалить её на кровать. Так, как иногда делал по молодости. Ещё раз показать ей свой напор и стремление. Удержать, даже против её воли. Схватить и не отпускать. Я испугался своих желаний, понимая, что в этот раз трюк не пройдет. Мы прожили с ней достаточно, чтобы выучить друг друга. И я точно знал, что её решимость уже ничто не потревожит. Она сделает то, что задумала.

– В какой-то степени так и есть, – после долгого молчания ответила она, продолжая ходить по комнате, отстукивая шпильками: цок-цок-цок.

– Разве у нас не было любви?

– В том-то и дело, что любовь была! – сказала она, делая акцент на последнем слове. – Она то была, то испарялась. Естественно, поначалу я была счастлива. Я была с тобой в горести и радости. Я скиталась с тобой по квартирам, временами думая, а правильно ли я поступила. Любовь – это такая штука, которая не поддается анализу. Никто не знает, что такое любовь. Могу лишь сказать, любовь была. Была.

– И давно у вас с ним?

– С момента аварии. Он приходил ко мне после того, как ты явился к нему в кабинет и устроил там драку. И знаешь, что, я поверила ему. Если бы он был виновен, он бы никогда не пришёл к матери изувеченного ребёнка. Никто бы не пришёл к матери ребёнка. Каждый мужчина подсознательно знает, на что готова мать ради своих детей. Но он пришёл ко мне с объяснениями. Он предложил мне помощь, зная наше положение. Нет, так бы не поступил человек, совершивший преступление.

Ладно, она спокойная, так как уже всё решила. Но почему во мне кипит странная злость, которая не ищет выхода? Зарождается где-то внутри, но совсем не рвётся на свободу, как это обычно бывает. Я словно превратился в сверхпрочную колбу, в которой проводят химические реакции, нагревают, трясут. Внутри всё бурлит и колышется, но не выходит наружу. Странное ощущение. Дико странное. Никогда раньше не испытывал.

– Ты ведь понимаешь, что я всё равно это дело так не оставлю, –спокойно сказал я и опрокинул бокал вина. В бутылке оставалось чуть меньше четверти. – Тебе подлить?

Катя махнула, и я вылил остатки.

– Ты пойдешь на это даже против будущего наших детей? – спросила она и вновь аккуратно присела на кресло, плотно сжав ноги.

– Нет. Я пойду на это ради справедливости.

Катя помотала головой, явно недовольная моим ответом.

– На кой чёрт тебе эта справедливость? Кому от нее лучше будет.

– Мне.

– Вот он эгоизм. Вот оно деревенское упрямство.

– Пусть так. Но если у меня всё получится, то я хоть немного очищу этот мир от зла.

– Зла, которое оплачивает счета всей нашей семьи, – продолжила Катя.

Её спокойствие пошатнулось. В этот раз тонкие пальцы слегка подрагивали, когда она брала бокал.

– Оплачивает через взятки от других людей. Это зло не производит деньги. Не зарабатывает их. Оно просто забирает у одних, причём забирает противозаконно и тратит на других, то есть на вас. Всё эти кольца на тебе. Всё украшения. Всё богатство, что он нажил, нажил подлостью, предательством и хитростью. Я тебе рассказывал, как он принимает женщин на работу?

– Да. Не стоит повторяться.

– И это тебя нисколько не останавливает?

– Это меня подстёгивает. Это стимул, чтобы заставить его быть со мной. Только со мной. Да и года у нас уже не те, чтобы шататься по малолеткам.

– Года здесь не имеют никакого значения. Всё дело в человеке.

– Значит, я изменю его

Я хмыкнул.

– Думаешь, у меня не выйдет?

– Уверен, что не выйдет. Люди редко меняются, а уж в нашем возрасте и подавно. Так что, увы, но у тебя ничего не выйдет. Я боюсь, что ты окажешься очередной игрушкой в его коллекции. Он посмотрит на тебя, проиграет. А когда ему надоест, вышвырнет на улицу. Поверь мне, он способен на это.

– Не пытайся меня отговорить. Благодаря тебе я тоже научилась быть неприступной в своих решениях.

– Поверь мне, он не тот человек, каким кажется. Я знаю его с детства. Я был с ним во многих не очень приятных ситуациях. Мы выросли вместе, и я точно знаю, кто он. Быть может, мне надо было оборвать с ним связь намного раньше, чем я это сделал. Но, видимо, молодость та ещё штука. Быстро забывает все предательства и легко их прощает. Сейчас я понимаю это, но тогда…тогда я был наивен. Тогда я верил, что человек может исправиться. Верил, что взрослая жизнь что-то принесёт в его голову. Но, кроме очередных ухищрений и подлостей, она ничего не принесла. А жаль. Очень жаль.

– Спасибо за вечер, – неожиданно сказала Катя и встала. Её руки продолжали дрожать, отчего вино в бокале шло мелкой рябью. – Спасибо, что спокойно выслушал меня и сам спокойно выговорился. Последнее время нам этого очень не хватало – спокойных и душевных разговоров. Спасибо тебе и извини, если чем-то обидела.

Обидела? Она сказала – обидела? Да она разрушила мою жизнь. Она сломала всё то, что я когда-то возводил своими деревенскими, по её выражению, мозолистыми руками. Своей упрямой головой и своим сельским напором. Конечно же, она меня обидела. Мало того, что уходит, так ещё и к кому! К нему!.. К человеку, из-за которого всё и пошло под откос. Которого я знал всю жизнь и который словно нарочно норовил сунуть мне бревно в колеса. Как так вышло? Мы жили вместе, гуляли вместе, ели из одной миски, а в итоге получились такие разные.

И снова я кипел, как чайник на плите, у которого запаяна крышка. Внутри был вулкан, но тело… тело выражало полное спокойствие и, быть может, даже безразличие.

Но ещё более странным было то, что на Катю я не злился. Ни капли. Я верил, что она уходит не по своей воле. Это он. Он смог убедить её. Не знаю, каким образом, но у него это получилось. Не знаю, что стало причиной – деньги, забота о детях, власть, хорошая жизнь, умение убеждать… Я этого не знаю и вряд ли когда-то узнаю. Но я знаю одно. Виноват он. Если бы не он, Катя бы никогда не пошла на такой шаг. В моих глазах она была такой же жертвой, как и я. И только он был хищником. Самым настоящим хищником, для которого человеческая жизнь и судьба перестали значить даже самую малость. Сколько он уже погубил жизней за время своей карьеры? Десятки, сотни. Или пора исчислять тысячами. А сколько он ещё погубит? Ровно столько, пока чувствует безнаказанность за свои действия. Он как маленький ребёнок, который таскает конфеты из закрытого чулана, пока родители не видят. И он будет таскать до тех пор, пока не будет пойман. Пока мать не накажет его. Пока отец не отвесит смачного подзатыльника и не объяснит, что запрещено брать конфеты. Пока его кто-то не остановит. Но кто?

Кто готов пойти на открытый конфликт с мэром города? С человеком, у которого под боком есть всё. Который одним росчерком пера может причинить людям горе. Тысячам людей. Человек, который держит в своих руках неограниченную власть этого города – полицию, прокуратуру, суды, бизнес.

Его карьера – это лестница из людских судеб. Он карабкался к этому креслу по головам. И даже те, кто когда-то помогал ему взобраться на вершину пирамиды, ожидая, что и он отплатит им тем же, когда достигнет Олимпа, давно покоятся у подножия горы. Серёга Сквозняк, который лично занимался его выдвижением, теряет позиции. Он убирает всех со своего пути. Он будет и дальше вершить свои дела, пока его не остановят. Но, видимо, уже слишком поздно. Он набрал критическую массу, чтобы сносить любые преграды. И ничто его не остановит. Ничто и никто. Даже я…

Я поднял взгляд и увидел, как Катя смотрит на меня. Обычно так смотрят на обречённых людей. На тех, кто находится при смерти. Те, кому уже ничего не поможет. Её взгляд был полон жалости. Глаза слегка увлажнились. Она хотела это скрыть и снова прошла вдоль стены. Дошла до окна, раздвинула шторы и выглянула на улицу.

За окном начался дождь. Я слышал, как капли редко и неритмично постукивают по жестяному подоконнику. Катя открыла окно, впустив сладкий осенний воздух. Вместе со свежестью в комнату ворвался и шум дождя.

Я закрыл глаза и с наслаждением вдохнул эту свежесть. Воздух был настолько сладким, что мне не хотелось выдыхать. Я почувствовал, как тело наполняется бодростью. Словно с каждой молекулой кислорода во мне вспыхивает химическая реакция. И я всё ещё та самая запаянная колба, но уже не такая дикая. Злость, ненависть, негодование и отчаяние исчезают. Словно влажный воздух втекает в меня и, как дождь, гасит пожар. Давно мне не было так приятно и так спокойно. Я будто бы принял решение Кати. Будто бы решил все свои проблемы. Я будто бы стал счастливым на доли секунды, пока не выдохнул. Пока не отправил отравленный мной воздух обратно в комнату.

Я вновь поймал жалостливый взгляд Кати. В этот раз она не успела отвернуться, и одинокая слезинка скатилась по щеке, проложив едва заметную дорожку из чёрной, как уголь, туши. Я представил себя в её глазах. И как только я это сделал, мне так же стало жалко самого себя, как и ей. Я и сам едва сдерживал нелюбимые мной сентиментальные чувства. Но вдруг понял, что мне жалко не себя. Мне безумно жалко Катю. Я понимаю, что не смогу убедить её в обратном. В этот раз я посмотрел на нее, как на муху, которая идет прямиком к пауку. Как на мышку, которая медленно приближается к удаву, безотрывно смотря ему в глаза. Быть может, эта мышка и хотела бы свернуть с дороги. Не идти в пасть. Не смотреть в его глаза. Вырваться из гипноза, но это не в её силах. И что бы она ни делала, от неё уже ничего не зависит. Ни-че-го…

В окно вместе со свежим воздухом и редкими каплями врывался и свет фонаря. Катя стояла у окна, и я четко видел её силуэт – прекрасную фигуру: обтягивающее платье подчеркивало тонкую талию, волосы стелились чуть ниже плеч, золотые украшение блестели огнём на руках. Я словно влюбился в неё повторно. Если тогда я любил девушку, то сейчас передо мной стояла женщина. Красивая, своенравная женщина. И эта новая любовь, как тяжёлый груз, придавила меня в этом кресле. Я хотел встать, подойти к ней. Быть может, обнять. Если не задержать, если не остановить, так хотя бы обнять. Обхватить руками и почувствовать аромат её тела. Да, сейчас она пахнет дорогими духами, но я желал лишь почувствовать её истинный аромат. Сладко-горький, слегка терпкий, но такой приятный и родной. Я долго смотрел на её силуэт. Я был согласен смотреть на него вечно, но Катя повернулась.

Она дождалась пока слезы высохнут. Тонкими пальцами провела по щекам и стёрла след от туши. Прежде чем окончательно взглянуть на меня, она привела себя в порядок у зеркала и только после этого всё с той же жалостью посмотрела. На миг у меня проскочила мысль, что так смотрят на людей, которые вот-вот умрут. Так родные смотрят на смертников, которым суд уже вынес приговор. Им жалко. Они готовы помочь. Готовы отдать всё, что у них имеется, но и это не спасёт.

Катя вновь отвернулась. Я догадывался, отчего она не может долго смотреть. Только оттого, что снова заплачет. Она поставила на стол пустой бокал, наклонилась ко мне, провела рукой по моей жёсткой щетине и поцеловала в лоб. И это был не поцелуй, а скорее прикосновение. Лёгкое прикосновение, словно целуют покойника.

Я не ответил взаимностью. Не выставил руки. Не схватил её. Меня словно и не было в теле. Я был в своих мыслях, а точнее, в своих чувствах. Сбитых, сломанных и разбросанных чувствах. Мой взгляд был пустым. Тело расслабленным, будто я под гипнозом. Наверное, я и был под гипнозом того, что происходит.

Невольно мне вспомнилась молодость. Я вспомнил радость, когда у меня появился первый ларёк. Вспомнил момент, когда забрал Катю из деревни. Мы мчались по заснеженному полю под стук колес, в обычном плацкарте. У нас были две нижние полки, но большую часть времени мы провели на одной. Мы обнимались и шептали друг другу нежные слова. Мечтали о счастливом будущем. О детях. О хорошем доме. О крепкой семье. Я помню, как испытывал некое стеснение. Пусть мы и признались друг другу в любви, но нельзя же вот так сразу не стесняться чужого человека. А тогда Катя была мне чужой. Мы только притирались. Точнее, мы мирились с любыми недостатками своей второй половинки. Проглатывали всё обиды и прятали гордость глубоко в себе. Притирались мы чуть позже. Когда освоились. Когда присмотрелись друг к другу. Когда возвышенное чувство любви покинуло нас. Вот тогда мы начали высказывать свои недовольства. Но и эти воспоминания были приятны мне.

А ведь у нас всё было. Если взять тот факт, что в жизнь мы входили с пустыми карманами, без образования, без денег, без связей и богатых родственников… В итоге мы многого добились. У нас была крепкая семья. Да, именно крепкая. Мы ссорились. А с кем не бывает? Мы орали друг на друга. Мы ненавидели друг друга в эти моменты, но злость, как зажжённая спичка: вначале яркая, а чуть позже уже едва горит, спустя время и вовсе гаснет. У нас были деньги. Я давал работу многим людям. Я и сам работал как проклятый, но у меня был стимул. Я знал, что дома меня ждут мои родные, ради кого я и хожу в этот офис. Ради кого и отказываюсь платить бандитам. Конечно, я работал не только ради них. Это стоит признать. Я ведь насмотрелся на жизнь обычных людей, на жизнь бедных людей. И я был недоволен своим положением в обществе, тем, что у меня нет хорошей материальной базы. Я многим был недоволен, и это ещё одна очень сильная мотивация для моих достижений.

У нас было всё. Как жаль, что теперь приходится говорить: было…

Как жаль, что нельзя сказать – у нас есть всё!

И всего этого можно было бы избежать, оборви я связи с ним ещё тогда, в детстве. После первого предательства, когда он забрал мою славу себе. Когда его награждали грамотой и золотой медалькой. Когда все считали меня трусом и вруном только потому, что я сдержал слово, а он нет. Только потому, что он был старше и рассказал обо всём взрослым.

Мне надо было ещё тогда порвать с ним. Но молодость быстро всё забывает. А уж детство и подавно.

Я представил себе жизнь без него. Как бы сложилась моя судьба. В какую бы степь увела меня жизнь, если бы всё было иначе. Быть может, сейчас у меня был бы хороший бизнес. Рядом была бы Катя и Макс с Леной. Мы бы жили в просторной квартире. Мы бы жили счастливо и здоровы.

Но он…

Да-да. Именно в нём и кроется причина всех моих невзгод. Я, конечно, и сам во многом виноват, но если бы не он…

Я почувствовал, как некий стержень внутри начинает нагреваться, и ненависть всплывает со дна души. При одной только мысли о нём я вновь начал злиться.

Я очнулся от мыслей и оглядел комнату. Шторы от ветра ходили волнами. В открытое окно врывались мелкие капли. Комната пуста. На столе пустая бутылка и два бокала. Ночник по-прежнему освещает стены жёлтым светом. Я в том же кресле. В той же самой позе, развалившись как на отдыхе.

И только в этот момент я понял, что жизнь рухнула. Я словно не верил в происходящее. Этот разговор с Катей казался для меня каким-то дальним. Словно он был далеко в прошлом. Не сейчас. Не десять минут назад, а десять лет. Так бывает, что переосмысливаешь прожитое давным-давно и только спустя время понимаешь, что же именно произошло в тот момент, какие последствия будут и как это событие повлияло на жизнь. Примерно то же я испытывал сейчас. Понимание, что жизнь рухнула в этом возрасте, воспринимается куда тяжелее. Если бы это случилось двадцать лет назад, я бы несколько дней горевал, а потом взялся за дело и выстроил новую жизнь. Учёл бы старые ошибки и исправился. Но не сейчас, когда сил уже не осталось. Когда времени не осталось. С возрастом обрастаешь некой чешуей безразличия, понимая, что большинство вещей в жизни можно исправить. Редко случаются такие моменты, ради которых стоит переживать и нервничать. Но этот случай не подходит под эти критерии. Потому как я понимаю, что теперь самое время нервничать и пытаться что-то переосмыслить. Сейчас у меня тот возраст, в котором уже нельзя перечеркнуть прошлое и забыть его. Нельзя выстроить новую жизнь с новыми людьми на новом месте жительства. Я уже прирос корнями к этому городу. Пусть он мной и нелюбим. Пусть в нем отвратительное управление и не самые лучшие люди, но ведь я здесь вырос. Я знаю этот город. И город знает меня. Нет, время для строительства ушло. Сейчас мне остаётся либо завершить начатое, либо разрушить. Катя сделала свой выбор. Теперь выбор за мной…

Решал я недолго, так как точно знал, что теперь я просто обязан завершить. Теперь меня не держит семья. Я свободен и должен это сделать. Ради справедливости. Ради Макса. Пусть ради своего собственного эго, но я должен. И я сделаю.

И как только я принял внутреннее решение, комната исчезла.

Я стоял в коридоре моего пустынного дома, и в запасе у меня оставалось пять комнат. И только эти пять закрытых дверей вселяли в меня надежду, что ещё не всё потеряно. Что я ещё поживу. Я искренне надеялся, что за этими дверьми всё будет хорошо. Надеялся, но не верил. Также я безумно хотел, чтобы следующие комнаты были длинными и долгими. Чтобы там я жил месяцы, а быть может и годы. Я жаждал жизни, и поэтому, не ожидая ни секунды, схватился за ручку следующей двери.

Комната X из XVI

Егор Куликов ©

Я замер перед следующей комнатой. Признаться, честно, было страшно. И этот страх был другим. Впервые за всё время, проведённое в этом жутком доме, я испытывал именно такой страх. Страх не перед тем, что будет со мной здесь, а перед тем, что будет со мной там. За этой дверью, которая отделяет меня от чёрной пропасти.

Пожалуй, в этот раз страх преобладал над любопытством. Входя в первую комнату, я окунулся в подобное чувство, но тогда страх не был настолько сильным, чтобы сковывать движения. В последующем меня распирало любопытство. Хотел быстрее узнать, что же произойдет с моей жизнью. Какой ещё сюрприз подкинет судьба и окружение. Но не в этот раз. И не сейчас.

Я схватился за ручку двери. Знал, что если потяну, то чёрная бездна вновь откроет свою пасть. Вновь будет тянуть в мрачную пропасть под названием жизнь. Но я боялся, но надеялся, что дверь не откроется и я не столкнусь лицом к лицу с мраком.

Постояв несколько минут и покопавшись в собственных ощущениях, я понял, что боюсь смерти. Боюсь умереть второй раз, так как, видимо, однажды, в своей реальной жизни, я уже умер. Единственное что успокаивало, так это то, что в запасе оставались не отпёртые двери. Ещё были комнаты. Но больший страх во мне просыпался, когда я думал, что за этой дверью не будет Макса. Я не успел его узнать так хорошо, как знал его тот Я. Я в жизни. Я часто пропадал на работе, пытался обеспечить ему хорошую жизнь. Не такую, какая была у меня. Толком и не видел его за время, проведённое в этих комнатах. Но тогда, в палате, почувствовал, насколько он родной человек. Проникся к нему настоящей любовью. Когда Ваня сообщил мне о трагедии, я пережил бурю эмоций: отчаяние, злость, бессилие и тревога. Бесконечная тревога. Но только в последней комнате, в тот момент, когда пальцы сына едва уловимым движением сжали мою руку, понял, что готов на всё ради него. Готов на всё ради семьи. Абсолютно на всё.

Вдруг я снова появлюсь в своей жизни, словно пришёл на середину фильма, и там, в этой середине, не будет Макса?

Дверь оказалась не заперта. Она открылась так же легко и так же бесшумно, как и все предыдущие. И чёрная пропасть вновь взглянула на меня своим безжалостным взглядом.

В очередной раз я шагнул в бездну.

Включился я в свою жизнь, стоя в очереди. Потными пальцами сжимал паспорт и ждал, когда меня вызовут. В коридоре было много народу. Все куда-то хотели попасть. Такие же, как я. Обиженные, беззащитные. Ищущие помощи у государства. А именно у прокуратуры.

И это учреждение очень напоминает мой странный дом. Коридор да двери.

– Чтоб они тут провалились все к чёртовой матери, – судачила рядом полная и вспотевшая женщина. – К чёрту их справедливость. Надо брать дело в свои руки.

– Возьмешь дело в свои руки, так тебя ещё и посадят за самосуд, – ответил мужик и разгладил усы. – Недавно Попов взял дело в свои руки. На него наезжали какие-то странные типы и вымогали деньги. Но Васька решил проблему иначе. Одного отправил в нокаут, а второй чуть на тот свет не улетел. Вот тебе и взял дело в свои руки. Теперь сидит и ждёт суда. Да и суд ничего хорошего не принесёт. Так что тут палка о двух конца.

– О, мой номерок, – вскочила женщина и убежала, оставив усатого мужика в одиночестве. Он тут же переключился на меня и продолжил рассказ. Я его не слушал, плавал в собственных размышлениях.

Мимо ходили люди в погонах. Много людей. К ним, как бедные паломники к святым, припадали плачущие и стонущие люди. Просили помощи. Умоляли решить проблемы. Просили советов и просто хватали за руки. Но служителей правопорядка не трогали их слёзы. Они тут каждый день такое видят. И с годами сердце просто перестаёт принимать во внимание горе людей.

– Я не могу так сразу взять и отправить арестовывать вашего Сафронова, – объяснял полковник какой-то женщине. – Нам надо разобраться. Выяснить, действительно ли он виноват. Может, вы на него клевещете?

Женщина изумилась, прижала ладони к груди и, глубоко вздохнув, продолжила объяснять ситуацию. Ведь надо успеть всё рассказать до того, как этот полковник скроется за дверью. А коридор здесь не такой длинный, да и дверей навалом.

– Он… Он вчера насильно забрал у меня магазин и выдворил оттуда всех моих продавцов. Он даже товар мой оставил. Вы представляете, товар?

– Я всё представляю и всё понимаю, но нам надо разобраться. А теперь отпустите меня.

Женщина, наверное, и сама не заметила, что держит полковника за рукав.

Слыша о проблемах предпринимателей, я невольно вспомнил о своих. Хотя последнее время мало о них думал. Были дела серьезнее, чем думать о том, какой товар закупить и кого нанять в продавцы. По-прежнему вся эта ноша лежала на плечах Вани. Стёпа продолжал работать охранником, не влезая и совсем не интересуясь тем, что же происходит в «его компании». Ему каждый месяц приходила зарплата, чему он был бесконечно рад.

Я же всю свою энергию направил в два русла. Мне нужно было отправить Макса в лечебницу и наладить отношения с Катей, которая в последнее время стала вести себя крайне жестоко не только по отношению ко мне, но и к Лене. И было необходимо достучаться до властей. Я всё ещё тешил себя надеждой добиться справедливости через суд. Я ждал и верил… Точнее, очень хотел верить, что прокуратура примет заявление и начнёт следствие.

Это был уже далеко не первое посещение этого заведения. В последнее время я тут появлялся часто. Ждал, когда меня вызовут, сдавал заявление, требовал обязательного письменного удостоверения о принятии его и старался лично повлиять на людей. Быть может, сухой текст на бумаге им недостаточен, и тяжёлое положение отца пробудит в них человечность. Но этого не происходило. У меня принимали заявления, обещали во всём разобраться и отправляли на улицу.

Стоит отметить, что такие сволочные и противные люди здесь были не все. В некоторых глазах я видел сочувствие. Я видел желание помочь и в то же время дикое бессилие. На меня смотрели глаза девушки, которая принимает заявление. так, как смотрят на ребёнка, который со своими мелкими проблемами пытается достучаться до взрослых.

Забавно, но в ответ я с таким же сожалением смотрел на эту девушку. Я понимал, что она хочет мне помочь. Быть может, она бы с радостью изменила эту бюрократическую машину и помогла бы всем нуждающимся. Но это не в её силах. Она скованна формой. Скованна погонами и обязательствами. Но больше всего она скованна людьми, которые сидят выше. Вот именно до них я и хотел достучаться.

Но кто в здравом уме будет заводить дело на мэра города. На человека, который жонглирует судьбами людей, как клоун мячиками. Слава богу, я уже был не в здравом уме, чтобы до сих пор пытаться это сделать.

Я поступился своими принципами и пытался сунуть денег, лишь бы дело сдвинулось с мёртвой точки. Один раз меня самого едва не упекли за решётку – за попытку дать взятку. Обошлось. Тот майор пожалел меня. Спасибо ему…

Вышестоящие инстанции не хотели меня слушать. Недаром говорят, что человек обрастает связями как камни мхом. Вова… Тот самый Вова уже успел заручиться поддержкой у самого губернатора области. Все они плывут в одной лодке и, если не будут друг другу помогать и покрывать, дружно пойдут ко дну. Одним словом, порука. Жестокая и крепкая, как стальная цепь, порука.

А я, кто я? Человек, который когда-то имел влияние в этом городишке, но давно его потерял. Я даже на свою семью не могу повлиять, не то чтобы на мэра или на всю эту прогнившую систему.

Вот и сегодня у меня приняли заявление и пообещали, что разберутся. Но я им не верю. До сих пор хожу сюда и подаю заявления, которые складируются в архив и не двигаются дальше. Я похож на человека, который каждый день приходит в церковь и молится. Молится о том, чтобы Бог обратил внимание на этот мир. На судьбу этого человека. На всю жестокость. Но жизнь идёт своим чередом и ставит всё новые козни. И этот человек, впрочем, как и я, скоро совсем потеряет веру в Бога.

Сразу после прокуратуры поехал в офис. Я уже не пытался прятаться от лишних глаз и скрывать то, что у меня всё ещё есть компания. Плевать… Будь что будет. Мне надо отправить Макса в клинику. Он выходил из комы, но совсем ненадолго. Тогда в палате он проснулся, посмотрел на меня и едва заметно улыбнулся. Я видел, с каким трудом ему даётся эта улыбку. Будто он все свои оставшиеся силы отдаёт только ей. Он не сказал тогда:

– Привет, папа.

А я не ответил ему:

– Здравствуй, сын.

Он лишь улыбнулся и закрыл глаза.

Ваня сидел в кабинете и корпел над бумагами. Я молча подошёл и положил на стол записку с суммой.

– Это что?

– Мне нужны эти деньги, чтобы отправить Макса в Израиль.

– Но у нас нет столько свободной наличности, – ответил Ваня и испуганно посмотрел на меня.

– Мне нужны эти деньги, – стоял я на своём. – И именно столько, сколько здесь написано.

– Но, Кирилл…

– Ваня! Достань их. Продай что хочешь, возьми кредит на компанию и потом выведи их. Мне плевать.

Ваня не стал пререкаться, но по его взгляду стало понятно, что он не согласен со мной.

Вечером того же дня перед подъездом ко мне подошла довольно милая и симпатичная девчушка. На вид ей не больше двадцати пяти, хотя скорее и того меньше. В легком платьице, так как осень выдалась теплой. С рюкзачком за спиной и в очках она напоминала школьницу. Вначале я подумал, что это какая-то из многочисленных подруг Ленки, но это оказалось не так.

– Кирилл Владимирович? – осторожно и с некой долей испуга спросила она.

– Да.

– Здравствуйте, меня зовут Светлана. Я из нашей районной газеты «Колокол». Я услышала о вашей проблеме и хотела бы вам помочь.

Неужели я достучался? Не до верхушки прокуратуры, так хоть до Бога, который послал мне этого ангела во плоти.

– У вас есть деньги?

– Нет, – ответила Света и нахмурила ровные бровки.

– У вас есть связи в прокуратуре?

– Нет.

– Тогда вы мне не поможете.

Я развернулся, чтобы уйти, но девушка остановила. Схватила за рукав, как недавно женщина хватала полковника.

– Мы можем использовать общественный резонанс. Можем привлечь общественность и, может, даже областные или столичные газеты. Да, вы правы, у меня нет связей и нет денег. Но у меня есть огромное желание добиться справедливости. И поверьте мне, я на вашей стороне.

Как мило это слышать. И как хочется в это верить. В резонанс. В общественность. И в далекую столицу, где другая жизнь – не наша.

– Вы думаете я не обращался в газеты? Или не пытался достучаться до столичных чиновников? Все этапы пройдены. После того как мне в тысячный раз отказали в возбуждении уголовного дела, я возлагал большие надежды на резонанс. Я думал люди прочитают о моей ситуации в газете или в интернете и взорвутся негодованием. Я наивно полагал, что они захотят справедливости, точно так же, как хочу её я. Но этого не произошло. Знаешь, что люди писали в интернете под моей ситуацией? Знаешь?

Видимо, я спросил слишком грубо, потому что девчушка отстранилась и испуганно спросила:

– Что?

– Они писали слова ненависти не только к власти, но и ко мне. Писали, что я так завопил и начал жаловаться, не потому что мэр отправил моего сына в кому, а потому что я потерял свой бизнес. Они писали, что все мы… бизнесмены и администрация гребём в одной лодке, и, если бы у меня остался мой бизнес, я бы ничего не писал. А так я просто хочу привлечь внимание общественности. Вы не представляете, как тяжело было это читать. Они сравнили меня с ним. С этим подлым человеком. С этим абсолютным злом. Теперь я не верю в общественность, извините.

– Но в меня! В меня вы верите?

– В вас?

Света кивнула. Сильный порыв ветра начал раскачивать её лёгкое платьице вместе с длинными ровными волосами. Она прижала руки к бедрам и застенчиво так произнесла:

– Извините.

– Я всю жизнь верил только в себя.

– Давайте хотя бы попробуем?

Зачем ей это? И я спросил её:

– А вам это зачем? Или он и вам тоже насолил?

– Я хочу справедливости. Хочу, чтобы люди знали, что на их стороне те, кто будет бороться с этим, – не понятно, кого она имела в виду: Вову или же всё государство. – Хочу, чтобы законы были одни для всех. Чтобы там, наверху, те, что крепко сидят в своих креслах, чувствовали не только ответственность, но и страх. Ведь они творят что хотят. Они чувствуют безнаказанность, и от этого их аппетит только растёт. Я хочу вам помочь. Хочу показать на вашем примере, что выход есть. Вот чего я хочу.

Она говорила уверенно и твёрдо. Если бы она ещё не выглядела как школьница, я бы, наверное, тоже загорелся её уверенностью, решимостью перевернуть этот проклятый мир с ног на голову. Изменить систему и помочь людям.

Ее слова заставили меня вспомнить себя в юности. Интересно, насколько её хватит, чтобы махнуть на свои принципы рукой? Я вот протянул чуть больше сорока. И когда она успокоится и поймёт, что на одном юношеском максимализме далеко не попрёшь? Либо тебя обломают, либо ты сам поймешь, что, пытаясь помочь людям выбраться из этой трясины, ты сам в нее же и погружаешься.

– Ну? – после минутного молчания спросила Света.

– Пробуйте. – Только и ответил я.

– Спасибо вам. Спасибо! – если бы меня не было рядом, Света бы обязательно завизжала от радости и начала прыгать. Но так как перед ней стоял низкорослый, но крепкий мужик с суровым квадратным лицом, то есть я, она лишь улыбнулась и тут же сделала лицо серьезным.

– Я верила, что вы согласитесь, поэтому набросала некоторый план. Нам бы надо скоординировать наши действия, чтобы мы могли вместе выступать против зла.

«Против зла…» – как красиво и как пафосно сказано.

– Мы можем это где-то обсудить?

– Можем, – безразлично сказал я. – В моей квартире. Пойдёмте, я хоть чаем вас напою.

Кати дома не было. Как и Лены. Но странным было не это. Странным было то, что меня это нисколько не заботило. Странно и одновременно страшно.

– Вы хоть понимаете во что вы вмешиваетесь? – на всякий случай спросил я Свету.

– Догадываюсь.

– Нет, не догадываетесь. Вам сколько лет, двадцать два, двадцать три?..

– Двадцать пять.

– Ого, четверть века на этой земле. А мне вот полтинник скоро стукнет, и, поверьте, я повидал многое. Повидал людей. Разных людей. Я вёл бизнес в девяностые и при этом никому не платил за крышу, а это многого стоит. Поверьте мне.

– Я знаю.

– Да нет же, – ухмыльнулся я, наливая чай. Вот откуда в молодых эта уверенность? Хотя, быть может, и я был таким. Таким же наивным. Во мне бурлила энергия, и я верил, что смогу изменить систему. Если уж не изменить, то сломать её к чёртовой матери. Знает она… Хм! Я тоже читал про войны, и мне кажется, что знаю, что это такое. Знаю из книг, из телевизора. Но эти знания ничто в сравнении с тем, что там происходило на самом деле. На войне умирали люди. Смерть витала рядом. Она была над каждым и каждому пела колыбельную. Вот так и Света. Знает, что в девяностые бандиты разгуливали по улицам и творили что хотели. Полиция, тогда ещё милиция, бездействовала. Люди боялись сказать лишнее слово местным авторитетам. Боялись взглянуть на них косо. Люди боялись всего. И она, девушка, которая в тот момент пребывала в своем самом счастливом времени – детстве, говорит мне, что знает, как нам жилось. Ни черта она не знает. В песочнице она играла, когда я со вспоротым животом загибался в ванной. Но откуда во мне эта злость? Я взглянул на Свету. Она тихо сидела на стуле, оглядывая просторную кухню. Со страхом и уважением смотрела на меня, а я думал такое. Каким же человеком я стал, если не хочу даже попытаться помочь этой юной особе. Я не верю в то, что можно что-то исправить, но ведь она верит. Она даже уверена в этом. А я, со своим старческим скептицизмом, пытаюсь отговорить. Или же я просто боюсь за её жизнь?

За чашкой чая я коротко рассказал о своей жизни. Совсем коротко, опуская многие моменты. Больше всего её интересовала жизнь в девяностых и проблемы, с которыми сталкивались предприниматели. В довесок и, наверное, чтобы шокировать её, показал свой шрам от удара ножом.

За второй чашкой чая Света взяла ситуацию в свои руки. Поначалу она казалось мне такой нежной и невинной, что я даже побаивался за неё. Как бы не растревожить детскую психику своими рассказами про взятки, откаты, убийства и вымогательство. Но она стойко выслушала рассказ, а после и сама начала говорить.

– Я читала вашу биографию.

– У меня есть биография? – искренне удивился я.

– Точнее, читала всё, что смогла найти в интернете. Естественно, там многого не говорилось, но я узнала это от вас. Спасибо. А теперь перейдём к делу. А оно состоит в том, что нам не пробиться через прокуратуру ни при каких обстоятельствах. Единственная наша возможность повлиять на это – донести информацию до народа.

– Пробовал уже…

– Мы пойдём другим путём. Местные газеты, в общем-то как и наш «Колокол», находятся под колпаком всё той же администрации. Нам нужны независимые источники. А ещё лучше обычные сайты, где люди проводят много времени. Соцсети и прочие ресурсы. Нам надо сделать так, чтобы люди не только поверили вам, но и возмутились вашей ситуацией. Извиняюсь за грубость, но ваша ситуация отлично подходит для того, чтобы поднять волну негодования.

Я слушал Свету, замечая, как она меняется. Пять минут назад передо мной сидела школьница, а теперь уже серьёзная девушка. Глядишь, ещё через пять минут она покажется мне деловой женщиной.

– Можно я вас перебью? Не хочу вам мешать и выражаю вам огромную благодарность за помощь, но вы должны знать, что вы впутываетесь в очень серьёзную игру. Это не банальная ссора между соседями. Это обвинения мэра города. Большого города, по нашим меркам. И вдобавок ко всему этот мэр умеет вертеться. Он пойдёт на всё, лишь бы эта история никогда не всплыла. На всё ради того, чтобы удержаться за свое кресло. Так что это дело крайне серьёзное. Быть может, оно опаснее даже, чем предпринимательство в девяностых.

– Я полностью осознаю это, и я готова, – как-то даже весело ответила Света. Да, энтузиазма ей не занимать. Надеюсь он в ней сохранится дольше, чем у меня.

По нашему плану Света должна была написать статью и выпустить её в местной газете. Дальше шли интернет и возможный выход на известных журналистов, хотя Света сразу сказала, что у неё нет достаточных связей с этими самыми маститыми журналистами.

Поначалу я относился к её плану, да и к ней самой, с огромной долей скептицизма. Мне хотелось верить, что всё у нас получится, но как-то не получалось.

Она собрала достаточное количество материала и ушла, оставив меня в одиночестве в этой огромной квартире.

На следующий день позвонил Ваня и сказал, что выкроил для меня некую сумму.

– Но там не всё.

– Мне нужны все деньги. Продай что-нибудь, мне плевать. Ты понимаешь, что мой сын сейчас в больнице. И не дай бог…

– Мне негде их взять. Я не могу вот так сразу продать весь твой бизнес. Не могу, не потому что не хочу, хотя и это тоже, но и потому что так не делается. Ты ведь сам это знаешь.

Я знал.

– Значит, надо продавать свою холостяцкую квартирку.

– Ладно, – выдохнул Ваня. – Оставь пока, я найду.

Уже через неделю я перевёл Макса в Израиль. Его транспортировали без сознания. Напоследок я крепко сжал его холодную руку в надежде, что, когда он вернётся, мы сможем обменяться уже настоящим рукопожатием.

– Я буду каждый день молиться за тебя, – сказала Катя и со слезами отпустила Макса.

Лена вела себя сдержанно. Моего характера черты. Эмоции и клещами не вытащишь.

Спустя три дня у Кати вновь случилась истерика. Извергая на меня тонны проклятий, она заявила: затеял своё дело, так ещё и девчушку впутал.

– Лучше бы ты так работал, как хочешь Вову посадить. Нам нужны будут деньги, а у тебя всё одно на уме. Тебе Вова ещё не снится?

– Помолчи, – сказал я, сдерживаясь и пытаясь уйти от конфликта.

– Вова там, Вова здесь… А Вова себе зашибает деньги и горя не знает.

– Закрой рот.

Но рот она не закрыла, продолжая всякий раз упоминать о моей твердолобости и упёртости, которую нужно пустить в другое русло. А именно в работу. Я и сам знал, что помимо этих денег нужны будут ещё. Нужно будет много денег. Лечение в Израиле обходится не дешево, а я уже лишился доброй части бизнеса. Теперь у меня в собственности однушка да гараж, так как эта квартира записана на Катю.

Я и так это знал, но Света… Эта милая девчушка своей уверенностью заразила и меня. С каждым днём я всё больше верил, что у нас получится. Мы справимся. Мы добьёмся справедливости, и этот гад сядет за решётку. Он ответит за всю боль, что причинил мне. Мы сделаем это.

– Главред отклонил мою статью, – принесла новость на следующий день Света. Она явно была расстроена. Вот и первый барьер на нашем длинном пути.

– Я так и думал.

– Я тоже этого ожидала, но я всё же верила, что она согласится напечатать. Ведь с этой статьей, – Света помахала несколькими листами, – рейтинги нашей захудалой газетёнки взлетели бы вверх. Возможно, нами бы заинтересовались телевидение и столичная пресса. Но она даже слушать об этом не хочет. Говорит, что после такого материала наша газета никуда не взлетит – её просто закроют. Перестанут выделять деньги, а ведь их нам даёт бюджет. Вот такой порочный круг.

– Твой главред уже повидал многое.

– Но как она не может понять, что тут явное нарушение закона. И не кем-нибудь, а человеком, кто эти законы устанавливает. Тем, кто должен соблюдать их.

– Привыкай к взрослой жизни, – снова скептически заметил я и улыбнулся.

– Нет, я это так не оставлю. Я добьюсь, чтобы эту статься напечатали. Не здесь, так в другой газете. Может, там сидят главреды, которые ещё помнят главный принцип журналистики.

– А интернет?

– Там я тоже напечатаю. Просто нам было бы выгоднее, если эту статью выпустят в одно время на всех ресурсах. Тогда будет большая волна, которая затронет все СМИ. Только тогда народ увидит это и возмутится. А иначе ничего не выйдет. Прочитают газету, хмыкнут и скажут: ох, какая несправедливость. И тут же забудут. Нам нужен шум. Шум народа.

– Наш народ не любит шуметь.

– Мы его заставим.

Ух, какой напор! Какая вера в свое дело! Как я ей завидую, потому что свою веру давно потерял.

Большую часть времени я проводил со Светой. Мы редактировали статью, пытались найти выходы на столичные СМИ. Я продолжал писать жалобы и заявления, которые уже стопками хранились в архивах прокуратуры. Я так увлёкся этим процессом, что совсем не заметил или же не хотел замечать, что мне снова нужны деньги. Точнее, не мне, а Максу.

– Что будем делать? – мрачно спросила Катя.

– Искать.

– Где лучше искать, на улице или на вокзале? – не совсем удачно пошутила она.

– Если нам нужны деньги, я найду их.

– Ты же занят у нас. Ну что, обратил внимание мировых СМИ на свою проблему?

– Давай не будем об этом…

– Кирилл, я устала так жить. Я тебя совсем не вижу. Ты живёшь в каком-то своем мире. Выдумал себе проблему и борешься с ней. Пойми, что. даже если тебе удастся посадить Вову, в чём я очень сомневаюсь, легче нам от этого не станет. После этого клиника не получит денег на дальнейшее лечение. У нас не улучшатся дела. Ты этим ничего не изменишь.

– И что? Ты предлагаешь оставить всё как есть?

– У нас нет выбора.

– Если спустить на тормозах, то он, почувствовав свою безнаказанность, может совершить ещё что-то. Ты понимаешь, что люди могут пострадать. Много людей.

– А нам какое дело до этих людей?

Я и до этого момента знал об этой Катиной черте, но почему-то именно сейчас меня это задело до глубины души.

– Как? Как можно быть такой отстранённой от мира? Ты ведь не одна живёшь? Вокруг тебя люди…

– …которые так и думают, как бы нажиться на мне, – продолжила она по своему обыкновению.

– Разговор окончен.

Я закрылся в кабинете и напустил там клубы табачного дыма. Мне казалось, что так мне лучше думается. А думать мне придется долго и много. Ваня вряд ли сможет выкроить для меня ещё деньжат. Для пущей уверенности я позвонил Ивану и убедился, что с бизнесом дела обстоят не так хорошо, как раньше. Кредит мне также не дадут. Продать машину? Но этого не хватит. Гараж? Всё равно мало. А надо больше. Намного больше. Даже однокомнатной квартиры не хватит.

Всю ночь просидел за столом, думая лишь о том, где достать эти проклятые деньги. Какую такую махинацию провернуть, чтобы в ближайшее время у меня на руках была кругленькая сумма. И лишь под утро, когда солнце закралось в окна, я решил, что иного пути у нас нет.

– Нам надо продать квартиру, – вместо доброго утра сказал я Кате.

– А где мы будем жить?

– Разменяем на меньшую. Купим где-нибудь на окраине, а эти хоромы продадим. Денег должно хватить.

– А дальше?

–А дальше будет видно. Может, и всё остальное продам.

– Может, ты с этого и начнешь?

Непричёсанная и слегка опухшая, Катя замерла на месте, буравя меня своими узкими глазками.

– Бизнес приносит нам хоть какой-то доход. А эта квартира, кроме счетов, ничего не даёт.

– Но это моя квартира.

– Да, и сын тоже твой. Что ж, выбирай.

Я нарочно не продолжил разговор и уехал в офис, чтобы Катя на досуге подумала о том, что же ей важнее.

Долго ждать не пришлось. Уже в обед она сообщила, что согласна продать.

Всю следующую неделю я занимался куплей-продажей. Нашёл хорошенькую и аккуратную квартирку на окраине. Двухкомнатная, в приличном районе, по меркам окраины. Но опять же время поджимало и выбор был невелик.

Ещё через неделю мы въехали в новую квартиру, а со старой попрощались. Я надеялся, что это сблизит нас. Сблизит как семью, которой уже давно не было. Но Лена сразу надулась и скрылась в своей новой маленькой комнатке. На старом месте у нее остались друзья и подруги. Там был центр и происходило всё самое интересное. А здесь… а что здесь может произойти? Разве что драка в ночных дворах да ссора соседей. Катя, в свою очередь, поступила так же.

Одна неделя в этой квартире показалась мне адом. Никто со мной не разговаривал. Смотрели на меня как на человека, виновного во всех наших бедах. Я же пытался развеселить их и расшатать комки злости.

Скрываясь от тяжёлой домашней атмосферы, я вновь начал встречаться со Светой. Дела на этом фронте двигались вяло. Точнее, совсем почти не двигались. Страна у нас большая, и в ней каждый день происходит столько всего, что моя проблема теряется на этом фоне. Вот если бы вас ранил этот самый мэр и это было бы на видео, тогда мы бы взялись за ваш материал, отвечали столичные газеты. А так это никому неинтересно. Я вам сам могу тысячу таких историй и примеров привести.

И от этой фразы мне стало больно на душе.

Когда для нас стало это дело обычным? В какой момент люди так свыклись с беззаконием, что уже не обращают внимания. Это нормально. Ведь так всегда было, и сейчас так есть. Но ведь если это происходит сплошь и рядом, это не означает норму, думал я про себя, чувствуя волны гнева. А если убивать начнут на каждом шагу? Что если в каждом городке будет происходить по пять или десять убийств в сутки? Люди тоже будут это считать нормальным и со временем перестанут обращать внимание? Видимо, так и будет.

Но не для меня.

Я должен довести это дело до конца. Плевать, каким будет этот самый конец. Но я хотя бы попробую.

Так я думал до тех пор, пока Катя не заявила об очередной нужде в деньгах.

– Сейчас они мне не нужны. Но что мы будем делать, когда они понадобятся?

– Будем искать.

– Продавать нам больше нечего, – её тон повышался. Следующую фразу она обязательно прокричит. Так и вышло: – А ты всё ходишь к своей девочке! Вы там случаем не изменяете мне?! А то, может, ты под видом справедливости затащил её в постель.

Я ничего не ответил. Медленно подошёл к Кате, крепко взял её за руку и прошептал:

– Если когда-то в жизни я тебе изменю, ты узнаешь об этом первой. Так что можешь быть спокойна.

– Как мне быть спокойной, когда наш сын в больнице.

– Он ведь идёт на поправку, – Максу действительно становилось лучше. Его вывели из комы, и мы даже несколько раз связывались с ним по интернету. Говорил он слабо. Взгляд плавал словно в тумане, но я был счастлив. Главное, что он очнулся. При первом же разговоре я спросил, видел ли он что-то. Машину, водителя, кто сбил? Макс ответил, что, кроме ярких фар и последующего удара, ничего не помнит.

– Его поправка требует очень много денег. И, если ты не можешь достать, то этим займусь я, – фыркнула Катя.

Я хмыкнул и едва заметно улыбнулся. Катя заметила улыбку, которая привела её в бешенство. Она выдернула руку из моей ладони и, выдвинув нижнюю челюсть, начала говорить так, словно кидалась в меня этими словами:

– А что? Ты считаешь, если я всю жизнь нигде не работала, значит, я и денег не смогу достать. Это мы ещё посмотрим. Тоже мне, нашёлся кормилец семьи. Где мы сейчас живём, кормилец ты наш? На паршивой окраине, где на улицу страшно выходить, как бы не прирезали. Ну что же ты молчишь?

Я едва сдерживал молчание. Хотел сказать многое, но понимал, что к добру это не приведет. В такие моменты лучше перетерпеть и потом, на свежую голову, спокойно поговорить о наших проблемах.

Ровно через три дня Катя заявилась в квартиру слегка подвыпившая:

– Можешь больше не переживать, я достала деньги.

– Где?

– Это не важно. Важно лишь то, что лечение Макса будет оплачено.

– Нет, это важно.

– Кирилл, я устала.

– Может, там у тебя есть ещё деньги. Мы квартиру старую обратно выкупим.

– Думаю, на квартиру там не будет. Но, если тебе вдруг понадобится, можешь ко мне обратиться, – лихо заявила она.

– Катя, где ты их взяла? – серьезно спросил я и остановил её в дверном проёме.

– Не думаю, что тебе будет лучше, если ты узнаешь об этом.

– Где?

– У Вовы.

продолжение в комментариях

Комната VIII из XVI

Егор Куликов ©

Надеюсь, что я окончательно вернулся домой, подумал я, погружаясь в следующую комнату.

Передо мной сидел Ваня. В своем привычно отглаженном пиджаке. В накрахмаленной рубашке и с ровным, как по линейке, пробором в волосах.

– Сложно сказать точно, но вот прошло уже два месяца, а он, по-моему, не догадывается. Ты случайно не знаешь его мысли?

– Был бы я телепатом, ты бы мне всё это не рассказывал, – небрежно ответил я, бессовестно ковыряясь в носу.

– Короче говоря, всё складывается отлично. Не сказать, что у нас дела в шоколаде, но и совсем плохими их не назвать.

– То есть что-то не клеится?

– Конечно, не клеится. Твой Вова давно поджимал нас в этом бизнесе. А теперь, когда его задница в кресле мэра, ему стало намного легче вытеснять нас с рынка.

– Не нас, – подметил я.

– Не нас, а Стёпу. Ему какая разница. Конкурент есть конкурент, и он с радостью от него избавится. Конечно, если бы этим конкурентом был ты, он бы прилагал больше усилий, но всё же…

Я вновь посмотрел на прибранный Ванин стол и оглянул свой. Мой не хуже. Колбасная ручка лежит на самом видном месте, как знак удачи.

– А где сам Стёпа?

– На работе, где же ему ещё быть. Нам надо пару вопросов уладить с поставщиками. Как думаешь, стоит его подтягивать или пусть будет главой компании без голоса.

– Я бы с радостью его подтянул, но ведь он не захочет.

– Тогда надо самим.

Отчего-то мне стало жутко лень что-нибудь делать. Да и погода хорошая выдалась.

– Ты справишься?

– Да, – отрапортовал Ваня.

– Тогда действуй.

Мы ещё пару часов находились в офисе. Пытались уладить вечно возникающие проблемы, но работал я спустя рукава. Точнее, даже не работал, а создавал видимость бурной деятельности. Такое ощущение, будто мне кто-то может слово сказать, если я не буду работать. Скорее всё делалось не для кого-то, а именно для меня. Дабы успокоиться самому, мол, я работаю. Прилагаю усилия, а после такого тяжёлого и насыщенного дня заслуживаю самый настоящий отдых.

Закончив с делами, пошёл к выходу.

– Кирилл.

– Чего?

– Выйди через чёрный ход. Не стоит светиться.

– Да кто тут увидит?

– Кирилл, – сказал, как пригрозил, мне Иван.

Я кинул на него гневный взгляд, но противиться не стал. Молча спустился по запасной лестнице и вышел на задний двор. Сел в свою потрепанную «тойоту» и поехал домой. Когда-то я кичился машинами и дорогими вещами, но те времена прошли. Теперь я отношусь к этому намного проще. Не потому что мне лучше не показывать, что я имею доход. Скорее это пришло с возрастом. Вот я на этой «тойоте» проездил уже добрых три года. Ставил её в гараж, брал себе другие машины, а она ждала меня. И в итоге дождалась. Всё мои машины канули в Лету, а этот агрегат до сих пор ездит. Главное, чтоб работал исправно и был достаточно комфортным, а всё остальное это понты. А понты вяжутся только по молодости. Вот подарил я Максу «форд», он и катается на нём везде. В институт гоняет. Чуть ли не до магазина на нём лихачит. Ему важны понты и то, как на него посмотрят сверстники. В особенности девушки… А мне, старому человеку, которому перевалило за сорок, плевать, как на меня будут смотреть посторонние.

Помнится, когда только пришёл к этому ощущению ненужности дорогих вещей, когда отдал кому-то свой самый навороченный смартфон и купил привычный для меня кнопочный телефон, на меня смотрели, как на идиота, как на жадного идиота: у него столько денег, а он не может купить нормальную машину. Да что там машину, у него телефон до сих пор кнопочный, который без резинки для денег не заряжается. Но к этому времени я уже не обращал внимания ни на взгляды людей, ни на их слова. Мне удобно, а остальное неважно.

Я включил кондиционер и, нежась под прохладными потоками воздуха, ехал по старому городу. Улица Ленина плавно перетекла в Лермонтовскую, затем пару километров по переулку Зябликова (немаленький такой переулок), вылетаешь на проспект Победы и мчишься до самых высоких и самых дорогих домов в городе. Туда, где асфальт как стекло. Туда, где есть тротуары. А вдоль тротуаров клумбы с цветами. Туда, где живёт высший свет этого городишки. Где каждый день крутится администрация. Видимо, из-за того, что они не покидают центр города, им кажется, что и на окраинах всем хорошо живётся. Интересно, когда они в последний раз были в пятьдесят третьей школе, куда я недавно отвозил списанные мной компьютеры? Когда они в последний раз вообще пересекали черту высшего города? Видимо, никогда.

Дома ждала Катя. Почему-то года не властны над ней. Точнее, она изменилась с нашей молодости, но осталась всё так же прекрасна. Даже легкие морщины возле узких глаз нисколько не портят красоты. А длинные ровные волосы по-прежнему черны, как южная ночь. Да и фигура её до сих пор притягивает мой взгляд.

Вместе с сегодняшней усталостью и ленью я почувствовал неожиданный всплеск любви к жене. А после сразу вспомнил сына с дочерью и жутко захотелось их увидеть.

– Кать, а когда мы в последний раз были в отпуске.

– Ты был два месяца назад, а мы все не были уже давно.

Я проглотил Катин укол по поводу моего загула.

– А давай смотаемся куда-то. Думаю, это всем нам пойдет на пользу.

– Я всегда это говорила.

– Куда хочешь?

– На куда хочешь у нас денег не хватит.

– Ты просто скажи, – уверенно сказал я, надеясь, что деньги достану. Достану любой ценой.

– Хочу в тур по Европе. В настоящий длительный тур с заездом во все столицы: Париж, Берлин, Вену, Лондон, Рим. А закончить хочу недельным отдыхом на берегах Испании. Как тебе идея? – засветилась она счастьем.

– Мне нравится. Особенно последняя часть с отдыхом на море. Пакуй чемоданы, а я поеду путёвку выбирать.

– Ты серьезно? – глаза её заискрились.

– Безусловно. Иди примеряй купальники и на ближайшие даты ничего не планируй.

– А как же Макс, у него университет, а у Ленки школа, – на этом предложении Катя поняла, что не так-то просто улететь в отпуск.

– Я думаю, двухнедельное отсутствие не сильно скажется на их успеваемости.

– Нет, так нельзя. Давай лучше перенесём на каникулы.

– Это ведь почти год, – недовольно возразил я. Мне не хотелось ждать и упускать такой замечательный шанс. Я чувствовал это время и желал лишь одного – принести своей семье счастье. Простое семейное счастье.

– Да, ты прав. А что если…

– Если что?

– Что. если мы отправимся в отпуск одни? – как бы стыдясь своих слов, сказала Катя и опустила взгляд.

– Какая ты после этого мать? – смеясь, пристыдил я жену. – Шучу. Можно и такой вариант провернуть. Только ты сама будешь им говорить о том, что мы едем в отпуск, а они остаются тут.

– Согласна, – ответила Катя, не думая ни секунды.

В тот же день я поехал в турагентство и выбрал путёвку. В глубине души я был рад, что мы едем в отпуск без детей. Радовался по двум причинам: так дешевле и мы будем одни. Совершенно одни. Абсолютно одни в чужих странах. Давно я о таком мечтал.

Вечером Катя сообщила детям неутешительную новость. Но они отреагировали нормально. Я бы даже сказал, никак не отреагировали. Возможно, им от этого будет только лучше. Попробуют самостоятельную жизнь. Будут возвращаться домой поздно. Макс будет брать пиво в свою комнату и бесконечно водить девушек. Лена, я думаю, тоже не останется в стороне, и наш дом заполнится её подружками, которые разнесут тут всё к чёртовой матери. Но мне было плевать. Я ждал отпуска, как не ждал выходного в молодости, работая в двух или даже трёх местах.

На следующий день поехали за новыми вещами. Катя нарядила меня по последнему писку моды. Да и сама набрала гору тряпок. Я был рад оплачивать покупки.

Бизнес снова оставался на Ваниных плечах. Но я доверял ему. Я просто не мог поверить, чтобы Ваня что-то мутил на стороне. Он такой же, как я, – до глупости честный и по-собачьи преданный. Надо будет по возвращении дать и ему отпуск. Пусть отдохнёт человек. Также свозит жену на курорт, и, быть может, именно на курорте они подумают о детях.

День икс настал. Мы стояли на вокзале – в нашем городе нет аэропорта, и приходится ехать в областной центр. Попрощались с детьми и отправились в отпуск. Такой долгожданный и внезапный.

К сожалению, посетили мы лишь две столицы – Берлин и Париж, так как именно в Париже я получил самую плохую новость в своей жизни: Макс попал в аварию и находится в коме.

Незамедлительно вылетели обратно. Ваня часто звонил. Я старался держаться стойко, хотя на душе было тяжело. Тяжело как никогда. Но мне приходилось делать вид, что ситуация под контролем и с Максом всё хорошо, потому что Катя смотрела на меня, и от этого зависело её настроение. Моя уверенность передавалась и ей. Приходилось натягивать маску спокойствия и делать вид, что всё образуется. Но тем же вечером я закрылся в туалете самолета и разревелся. Я пробыл там больше двадцати минут и все эти двадцать минут плакал. Нет, рыдал как ребенок. Слёзы сползали по щекам, путаясь в щетине. Меня трясло и лихорадило. Ещё никогда в жизни не испытывал подобных чувств. Мне и прежде приходилось бывать в сложном положении. Ходить по краю пропасти и быть на волоске от гибели. Но тогда смерть грозила лишь мне. Я сам принимал решения, и только я мог что-то изменить и на что-то повлиять. Сейчас же я был заложником ситуации. И не мог ничего сделать. Не мог помочь. Я был на высоте более десяти тысяч метров, и, быть может, в этот момент врачи борются за жизнь моего сына. Толкают ему трубки в рот, меняют капельницы и бьют его безжизненное сердце током.

Сидя в туалете, я пытался избавиться от этих мыслей. Успокаивал себя, повторяя, что всё образуется и Макс через пару месяцев сможет вновь улыбаться и жить обычной жизнью студента. Но эти мысли… Эти проклятые кадры, которые я сам выдумывал, вкрадывались в голову, отчего слёзы не переставали течь. Я был словно заперт в тесной комнате с тучей насекомых, которыми и были эти самые мысли. И как ты ни отмахивайся от них, как ни старайся их не замечать, они всё равно настигнут тебя. Пытался успокоить Катю, хотя сам думали лишь о самом плохом.

О смерти…

Да, я думал о смерти. Ваня сказал коротко: он попал в аварию и сейчас находится в коме. Врачи ничего не говорят, но состояние его вызывает тревогу.

Кто виноват в аварии? Что именно вызывает тревогу? И какие прогнозы у докторов? На все эти вопросы мне приходилось самому искать ответы. И чаще всего ответы эти были неутешительными.

Когда мы были в Париже и Катя заметила, что я бледнею, она тут же спросила, что с Максом. Может, я бы и соврал ей, но не смог. Я знал, что она не поверит. Не поверит ни мне, никому бы то ни было. Она бы поверила только в том случае, если б Макс сам позвонил и сказал ей, что всё в порядке.

Я держал телефон возле уха, совершенно не слушая, что говорит Ваня. Был бледен как полотно. Едва не упал. Посмотрев на Катю, по взгляду понял, что говорить ничего не надо. Она знает. Каким-то образом почувствовала, что случилось за много тысяч километров от нее.

– Он попал в аварию. Он в коме, – едва выговорил я.

Несколько секунд она молчала. Я видел, как румянец сходит с её лица. Потом улыбнулась истерично и спросила:

– Это шутка?

Я покачал головой.

Узкие глаза заполнились слезами, и две мокрые дорожки пролегли по бледным щекам. Нижняя губа затряслась мелкой дрожью, и лицо искривилось в плаче. Глядела на меня не отворачиваясь. Слезы бесконечным потоком лились из глаз. Подбородок дрожал. Но она молчала.

Лишь через несколько минут она посмотрела на меня иначе, замахнулась своим маленьким кулачком и ударила в грудь:

– Зачем ты подарил ему эту машину? Зачем?! Зачем?!

Ее удары остались для меня незамеченными, но вот слова. В какой-то момент мне хотелось сказать, что я не виноват. В его возрасте все хотят машину, катаются и желают выпендриться перед девчонками. Да и покупку машины мы обсуждали вместе и сошлись на том, что при поступлении подарим. Мне хотелось это сказать, но я промолчал. Пусть лучше обвинит меня. Пусть во мне найдёт причину этой беды, чем пустит всё через себя. Пусть её истерика пройдет в этом беспочвенном обвинении. Пусть она выплеснет злость и обиду. Возможно, ей станет лучше.

Она хлестала меня посреди Парижа. Била кулачками по груди, а после переключилась на лицо. Я чувствовал обжигающие пощёчины, но я и глазом не моргнул. Терпел. Точнее, даже не терпел – не мог защищаться. Сам находился в каком-то трансе. Смотрел на Катю пустым взглядом, а в голове, как метроном, отстукивала одна эмоция: горе, горе, горе…

По прилету нас встретил Ваня. Мы расспрашивали его, но он скупо отвечал и отмалчивался.

В больнице нас пустили к Максу, но лучше бы не пускали. Он лежал на кровати. Мой мальчик… Мой сын лежал на кровати с закрытыми глазами. В палате было прохладно. Он лежал на спине, подключенный к аппаратам. Я держал тёплую руку Кати, и мы вместе подошли к нему. Я прикоснулся к его руке, и она оказалась холодной. Жутко холодной. Снова проскочила проклятая мысль, что он уже мёртв. Испугавшись я отдернул руку, чувствуя в другой руке тепло жены. Катя не обратила на это внимания. Она как заколдованная смотрела на Макса. Нежно и даже с какой-то опаской прикасалась к его руке, гладила лоб.

Макс лежал без сознания, но при этом казалось, что он просто спит. У него не было ушибов, переломов или ссадин. Он был бледен, но при этом чист. Его грубое лицо заострилось. Нос торчал вверх. Под носом и на подбородке пробивались неуверенно волоски. И почему-то от этого мне стало легче. Я пригляделся к ним, понимая, что, если растут – значит, жив. Глупо, но именно это придало спокойствия и уверенности.

Мы покинули палату. Катя жалась ко мне как ребенок, который боится потерять мать на шумном рынке.

– Пойди присядь, попей чая или кофе.

– Не хочу, – ответила она, ежесекундно вытирая слезы.

– Пойди, пойди… Я поговорю с врачами.

Неуверенно она двинулась к диванам.

– Насколько всё серьезно? – спросил я у лечащего врача.

Мужик, на вид мой ровесник, скривил лицо и поправил тонкие, едва видимые очки.

– Ситуация очень нестабильная. У него сильно повреждена затылочная часть. Самое главное, что цел позвоночник. Пока что мы поддерживаем его жизнь аппаратами…

– Деньги… Вы хотите денег? – неожиданно даже для самого себя сказал я.

Доктор промолчал. Видимо, от денег он не откажется.

– Нужны ли какие-то лекарства или, может, аппараты? У меня есть деньги, я смогу купить. Вы только скажите, какие. Нужны?

– Пока что всё необходимое у нас есть. Но для дальнейшего лечения понадобится техника, которой у нас нет.

– Я куплю. Скажите, какую.

– Говоря у нас, я имею в виду: в стране нету. Есть клиника в Израиле и Германии, в Дрездене, если не ошибаюсь.

– Давайте отправим его туда.

– Не торопите события. В связи с его состоянием транспортировка не пойдёт на пользу. Нужно дождаться какой-то стабильности и только потом думать о смене больницы.

Я оглянулся по сторонам. Персонал занят своим делом. Катя смотрит в пустоту, но ничего не видит, это заметно по её взгляду.

Сунув руку в карман, я вытащил пачку денег, уж не знаю сколько там было.

– Вы уж постарайтесь, – пожал доктору руку, тем самым отдавая деньги. – Распределите их правильно, я вам верю.

– Я сделаю… Мы сделаем всё что в наших силах. – Довольно спокойно ответил он, убирая руку в карман халата.

Значит, я не первый, кто подбадривает его финансами, если он так легко и спокойно воспринял это. Даже глазом не моргнул, словно мы просто пожали друг другу руки. Плевать! Лишь бы старались. Плевать на свои принципы и идеалы. Буду давать взятки. Буду давать каждому встречному, если этот встречный сможет хоть немного повлиять или помочь Максу. Переступлю через себя, но его спасу.

Спасу!

Я взял Катю за руку и повёл домой. Уже дома у неё случилась очередная истерика. Она вновь обвинила меня. В этот раз не била, но кричала громко и долго. Затем упала на кровать и уснула.

Я отправил дочку в комнату, а сам пошёл в кабинет, где достал сигару и вино. Мне хотелось подумать, точнее, забыться хоть на чуть-чуть. Немного пожить без этого горя и этих мыслей.

Ближе к ночи позвонил Иван:

– Ну как ты? – тихо спросил он.

– Нормально.

– У меня есть для тебя новость. Не скажу, что хорошая, но какая есть. Короче говоря, есть свидетели этой аварии.

Странно, но с момента прилёта я ни разу об этом не задумался. Мысли были лишь о Максе, о том, как бы ему помочь, что бы для него сделать.

– Кто это?

– Наш мэр, – ответил Ваня, и я почувствовал, как холодок зарождается в груди и растекается по телу.

– Это точно?

– Есть пара людей, они мне сказали, что какие-то дети видели эту аварию. Конечно, надо будет туда поехать и узнавать всё самому, но сейчас есть хотя бы что-то. Кстати, извини, что сам решил узнать…

– Нет-нет. Ты молодец. Спасибо тебе.

– Ещё один нюанс, – тем же приглушённым голосом сказал Ваня. –Если эти свидетели узнают, кто сидел в машине, то вряд ли будут давать показания. Да и, по слухам, там пацаны какие-то.

– Плевать, кто. Можешь устроить мне встречу?

– Я постараюсь.

Ваня положил трубку.

Опять этот Вова. Он мне всю жизнь подпортил своим существованием. Плетётся за мной с самого детства и с самого детства суёт палки в колеса. Тварь.

На следующий день поехал к Ване, оставив дочку присматривать за матерью.

– Но как? – был первый мой вопрос. – Ведь если кортеж несётся по городу, то впереди всегда есть машина.

– Это был не кортеж, – сказал Ваня, наливая мне чай. – Это была обычная пятница, и Хворин ехал в город. То ли с дачи, то ли ещё откуда-то. Там темно, и пригорок небольшой. Скорость была больше ста. Макс, вероятно, выезжал на дорогу, и тут в него влетел джип. Там знак ограничения стоит в шестьдесят, чтобы люди видели приближающуюся машину. Но он…

– Но он ехал по своей территории, поэтому ехал по своим законам.

– Примерно так.

– Где он сейчас?

– Не знаю. В администрации его точно нет. Машину, видимо, спрятали, и вряд ли мы её когда-то найдём. Быть может, уже уничтожили. Сожгли где-то за городом или пустили на запчасти.

– А как же гайцы?

– Про эту аварию мало что известно. В протоколе написано, что водитель скрылся с места ДТП.

– А свидетели?

– Пара пацанов тёрлись неподалеку. Оба несовершеннолетние, так что вряд ли с них будут сняты показания. Плюс все службы против возбуждения этого дела, так что тут всё против нас.

– Мне не впервой. Постарайся найти машину и устрой мне встречу с пацанами.

– Ты уверен?

– Да.

Тем же вечером я поехал на место аварии. В деревушку под названием Омуты. Не знаю, каким образом у Вани получилось организовать встречу с этими сопляками на остановке, да ещё чтоб об это не знали даже родители этих детей. Но Ваня это сделал.

– Что вы видели? – довольно грубо наехал я на детей, которые боязливо переглянулись.

Чтобы хоть немного войти к ним в доверие, я вытащил пачку денег и положил на край лавки.

– Я вам не угрожаю и не хочу зла. Мой сын попал в аварию, и вы единственные, кто хоть что-то видел. Расскажите правду, и я куплю вам по велосипеду. Идёт?

Глаза ребятишек загорелись.

– Не бойтесь, просто скажите, что вы видели, – сбавил я тон и успокоился.

– «БМВ», здоровая такая машина, въехала в «форд» вон там, – старший из ребятишек ткнул пальцем в направлении дороги.

– Откуда ты знаешь, что это «БМВ» и «форд»?

– Да он помешан на машинах, – сказал второй и улыбнулся.

– Вы видели, кто сидел за рулём машины?

Парни покачали головами.

– Нет. Видели только водителя «форда». Когда приехала «скорая» и вытащили его на асфальт.

– А водителя «БМВ»?

– Нет. Он сразу уехал. Точнее, не сразу. Несколько минут они стояли. Я, честно говоря, думал, что машина уже не сможет ехать. Капот дымился и был совсем разбит. Но она поехала. Как паровоз. Дымит и едет. И ещё проседает на правое колесо.

– Что потом?

– Всё. Потом мимо проехало несколько машин. Одна остановилась, и после этого приехали «скорая» и полиция.

– У вас что-то спрашивали?

– Нет. Полицейский подошёл к нам и сказал, чтобы мы никому об этом не рассказывали. Вы не скажете дяде полицейскому? – испуганно спросил мальчик.

– Не скажу. Может быть, вы ещё что-то видели? Номера машины или что-нибудь ещё… Хоть что-то?

Мальчики снова переглянулись.

– Цифры я не запомнил. Знаю только буквы.

– Какие?

– ХВВ.

– А как ты их запомнил? Почему? – я придвинулся к детям, чтобы не пропустить ни единого слова.

– Эти буквы складываются в мою фамилию – Хорошеев Вадим Владимирович. Наверное, поэтому и запомнил.

– Молодец. А ты ничего больше не видел? – обратился я к молчаливому парнишке. Тот покачал головой и вздернул худые плечи.

– За велосипедами поедем?

– Нам не разрешают садиться к незнакомцам в машину. Мама говорит, что так могут детей украсть и в рабство сдать.

– Нет, – улыбнулся я. – В рабство я вас не сдам и воровать тоже не собираюсь. Ладно, тогда скажите, где вы живете, и завтра вам привезут велосипеды.

Мальчики снова испуганно переглянулись, но тот, что постарше, подумал, а чем черт не шутит. Деньги у этого дядьки есть, вон сколько лежит.

– А можно мы сами себе купим? – осторожно спросил он.

– Нет, так дело не пойдёт. Боюсь, что вы не велосипеды купите, а какой-нибудь гадости.

– Честно-честно. Мы купим велосипеды.

Я уже было потянулся к деньгам, но в самый последний момент отдёрнул руку.

– Давайте адрес, а завтра вам привезут.

Я записал адреса и, попрощавшись с парнями, уехал в город.

– Ну что, узнал что-нибудь ценное? – спросил Ваня, стоя перед зеркалом в офисе и делая свой пробор идеально ровным.

– Распорядись, чтобы завтра по этим адресам отвезли два велосипеда.

– Это кому такое счастье подвалило?

– Свидетелям. Там дети совсем. И к ним уже обратились товарищи полицейские, чтобы они никому не рассказывали. Так что вряд ли их вообще будут слушать. А что там по машине?

– Ничего, – сказал Ваня и вернулся за свой идеальный стол.

– Совсем?

– Глухо как в танке. Машины нет, как я и говорил. И вряд ли мы её найдём. Скорее всего, её уже того… Порезали и переплавили от греха подальше.

– Хреново.

Я завалился на стул. Дверь тихонечко приоткрылась, и Вера Павловна протиснула голову.

– Может быть, вам чаю заварить? Или кофе? Или чего покрепче?

– Спасибо, но не сейчас.

– Что делать будешь? – спросил Ваня, глядя на меня. – В ментовку обращаться? Всё-таки какие-никакие, а слухи у нас есть.

Я посмотрел на него, как на человека, который несёт полную ахинею.

– Ваня, наши прошлые дела с доказательствами заворачивали, а с этими слухами меня пошлют куда подальше.

– Хоть попытайся. Давай, может, СМИ привлечём к этой проблеме. В Москву напишем о произволе местных властей. Давай хоть что-то делать.

Меня смутило рвение Ивана. Он упирается и старается больше, чем я. Мне даже стыдно стало. Когда это я успел растерять уверенность в честности и справедливости законов? Когда успел преклониться перед бездушным государством и отправить по течению судьбу, не пытаясь управлять собственной жизнью? Когда?

– Перед заявлением я, пожалуй, заявлюсь к нему лично.

– К Хворину? – Ваня даже поперхнулся.

– А что здесь такого? Он не виноват, и ему незачем скрываться. Отношения наши хоть и натянуты, но не до такой степени. У нас негласная война, о которой ни он, ни я не говорим. Плюс думает, что уже победил в этой войне. У меня ведь ничего нет, кроме квартиры, гаража и машины. Я среднестатистический человек. Чего ему меня бояться?

– Ну не знаю. Думаю, он не согласится с тобой встретиться. Да и скрывается он сейчас где-то.

– Ничего. Я его найду.

Вечером мы с Катей ещё раз съездили к Максу. Врачи сказали, что состояние улучшается и организм идёт на поправку. Возможно, совсем скоро можно будет транспортировать в другую клинику. Я вновь прикоснулся к руке своего сына, которая была всё так же холодна. Словно рука мертвеца.

На следующее утро помчался прямиком в администрацию.

– Мне к Владимиру Юрьевичу

– Его нет на месте, – сказала секретарша. Причём другая. Не хуже, а быть может, даже лучше предыдущей. С ангельским личиком, минимум макияжа и пышным бюстом.

– Я знаю, что он где-то здесь. Просто скажите ему что пришёл его старый друг Кирилл. Он вспомнит.

– Его нет, – как заведённая повторила девушка.

– Скажите, что пришёл Кирилл, – повторил я грубее. – Пришёл Кирилл по очень важному вопросу. Он меня примет.

– Его нет.

– Да что вы заладили как попугай! – сорвался я на крик. – Вам другой установки что ли не дали. Передайте ему, что пришёл Кирилл.

– Его… – она не закончила фразу.

Я упёр руки в стол и возвысился над испуганной девушкой.

– Если ты сейчас же не снимешь трубку и не передашь ему, что пришёл Кирилл, можешь попрощаться не только со своей работой, но и со своей жизнью.

– Я сейчас охрану вызову, – испуганно прошептала она.

– Пока придёт охрана, твое ангельское личико уже будет похоже на кровавую тушу мертвой свиньи. Быстро передала ему!

Девушка вздрогнула и сунула руку под стол.

Наверное, нажала на тревожную кнопку. Я не успел среагировать и задержать её. Я лишь с размаху ударил по столу, который подпрыгнул, на пол упали стопки бумаг и телефон.

– Руки на стол, стерва!

Секретарша послушно вытащила руки. Губы её дрожали. Лицо потеряло краску, и только щёчки из-за румян оставались розовыми.

Не прошло и минуты, как в дверь вломились два охранника в чёрных костюмах. Один схватился за кобуру, другой устремил на меня сверлящий взгляд и медленно, по слогам произнес.

– Подойдите к стенке. Руки за спину.

– Пошёл ты.

– Ру-ки за спи-ну.

Я схватил подставку под скрепки и швырнул в него. Пока он закрывался руками, ринулся на второго и твёрдым ударом угодил в челюсть. Он так и повалился на пол, держа руку на кобуре.

Секретарша завизжала, как свинья, в которую я обещал превратить её ангельское личико. Второй охранник выхватил рацию и успел что-то передать. Следующим ударом я выбил у него рацию, но тут же получил в живот. Перетерпел и левым боковым попытался вырубить его так же, как поступил с первым. Этот оказался проворней. Мы схватили друг другу за грудки и повалились на пол.

Тесное помещение приёмной наполнилось криками, бранью и шумом. Мебель падала и ломалась. Девушка забилась в угол и истерично вопила.

Пока мы катались по полу, дверь кабинета открылась и появился Вова. Я не сразу его заметил. Время было неподходящее смотреть по сторонам. Стоило мне на секунду отвлечься, как я сразу бы пропустил хорошую оплеуху по лицу от этого здоровенного мужика, который, как клещами, схватил меня за одежду.

– Олег, Кирилл, – спокойно сказал Вова, – ну чего вы тут устроили? Отпустите друг друга.

Мы не сразу послушались и даже не сразу поверили, что обращаются именно к нам. Я продолжал сжимать его шею одной рукой, а второй закрывал лицо от прилетающих ударов. Лежа на полу, мы взглянули друг другу в глаза и как-то поняли, что можно разойтись миром.

Я осторожно разжал пальцы, и Олег смог вдохнуть полной грудью. Охранник отпустил меня, и я мигом вскочил на ноги.

– А с этим что? – спросил Вова, указывая на второго охранника на полу.

– Этот его вырубил, – с легкой хрипотцой ответил Олег.

– Значит, так, успокойтесь, это первое. Второе, отвези его в «скорую», и приберите тут потом. Наташа, я тебя прошу, не надо так кричать. Всё прошло. Всё хорошо. Это действительно Кирилл. Я же тебе говорил, если ко мне приходят старые друзья, то их надо пропускать. Говорил?

Секретарша кивнула, но по её недоумевающему взгляду я понял, что такого распоряжения она не получала.

– Ну чего ты тут устроил? – улыбаясь спросил Вова и протянул мне руку. – Только не сильно жми, – сказал он, придерживая второй рукой плечо. – На даче с лестницы полетел, так что теперь инвалид на некоторое время.

Вова выглядел уверенным и рассудительным. На какие-то секунды я и сам поверил, что это был не он. Но, как только я приблизился к нему и аккуратно пожал руку, бросив взгляд на кобуру охранника, Вова изменился. Он стал настороженным и подозрительным. Нервно бегая глазами между мной и двумя охранниками, он подмигнул секретарше, и та в ответ кивнула.

– Пойдём. Наверное, у тебя серьёзное дело, если ты так рьяно ко мне пытался попасть.

Вова повернулся и прихрамывая на левую ногу вошёл в кабинет. Толстый ковёр приглушал шаги. Сквозь огромное окно справа било солнце. На стене, выкрашенной под дерево, виднелись следы недавно висевших картин или грамот. Видимо, ещё не успел полностью убрать дух своего предшественника.

– Слышал, дела у тебя не очень, – сказал он.

– Да, бизнес что-то не ладится. А ты, гляжу, спортом занялся. Схуднул немало.

– Да, есть такое, – улыбнулся он, и глаза его превратились в щёлки над пухлыми щеками. Хоть пузо он и убрал, а многочисленные подбородки всё же остались.

– Ну, что тебя ко мне привело?

Я застыл. Замер, не зная, что сказать. За час до встречи я продумывал много вариантов нашего разговора. Там были и крики, и ругань, и его чистосердечное признание. Там было всё. Но сейчас голова была пуста.

– Где ты руку повредил?

– Не только руку, но и ногу, – ухмыляясь ответил он. – На даче с лестницы упал.

– А машина твоя тоже с лестницы упала?

– О чём это ты?

– Ты знаешь, о чём. Давай оставим все эти непонимания за бортом. Потому что ты не на даче с лестницы упал. Ты врезался в машину и отправил моего сына в кому.

– Я не понимаю…

– Закрой рот и слушай. У меня есть свидетели, и я это дело так не оставлю. Можешь паковать вещи и прощаться с этим прекрасным кабинетом и с этим креслом. Собирай чемоданчик, потому что скоро ты отправишься в места не столь отдаленные.

– Кирилл, ты в своем уме? Я на даче был. Я с лестницы упал.

– И где же твоя машина? А? Где твоя «БМВ» с номером ХВВ? Где она?

– Какое это имеет значение? Машина у меня и не «БМВ» вовсе, а «форд». Вот уже два года как.

продолжение в комментариях

Комната VII из XVI

Егор Куликов ©

Дом. А ведь этот дом действительно ничем не отличается от того учреждения, где я встречался с Вовой. Тот же длинный коридор. Те же двери друг напротив друга. И опять же не хватает разве что стульев вдоль стен и табличек с графиком. Ах, да... Ещё не хватает табличек с именами, кто и где заседает. Неужели даже здесь, в этом непонятном месте, в этом раю, аду, лимбе или чистилище есть своя бесконечная бюрократия. Видимо, есть.

Я не сразу ринулся в следующую комнату. У меня есть время подумать и ещё раз прокрутить увиденное. У меня тут бесконечно много времени. Интересно, могу ли я что-то изменить в своих следующих комнатах путём переосмысления чего-либо здесь. В этом загадочном месте. Или всё-таки я буду безучастно смотреть, как проходила моя жизнь. Не знаю… Но мысли сами лезут в голову.

Естественно, я не знаю, как поступлю в своей дальнейшей жизни и куда заведёт судьба, но для себя я решил одно. Человек я в общем-то был неплохой. Да, иногда срывался на сотрудниках. Иногда грубил жене. Недавно, вот, совсем готов был её ударить. Но у кого не бывает срывов? Зато я был честен не только с собой, но и с другими (не считая последнего визита к Вове). Тут я, конечно, поддался слабости. Ещё я помогал людям. Помогал работникам. Да что уж говорить, я всего в этой, точнее, в той жизни добился сам. Я был беден. Без знатного происхождения. Родители не помогали. Но я выкрутился. Выкарабкался и жил довольно хорошо.

Что же касается отношений, то здесь я немного дал маху. Конечно, со стороны легче смотреть и оценивать ситуацию, но почему Я, тот Я, так долго дружил с Вовой? Почему сразу не заподозрил в нём предателя и плохого человека? Что двигало мной на протяжении всех этих лет. Ладно тот случай со спасением Лёхи – это можно списать на глупость детства. Но дальше. Дальше он не единожды предавал не только меня, но и моих друзей. А я как верный пес старался помочь. Видимо, вера в людей была со мной намного дольше, чем надо было бы мне с ней быть. Не знаю, что там будет дальше, но для себя, здесь, я уже всё расставил по местам. Надеюсь, и тот Я тоже придёт к такому же мнению. Очень надеюсь.

Я открыл дверь следующей комнаты, и оттуда повеяло прохладой. Это был первый случай, чтобы из комнаты донеслось хоть что-то. До этого была только тьма за дверью. Даже свет и тот не вырывался оттуда. А тут вдруг прохлада. Лёгкое дуновение. И нет, мне не показалось и не померещилось, так как моя накидка качнулась под этим ветерком. Это насторожило, и я замер перед стеной тьмы. Но замер лишь на секунду. Ведь не оставаться же мне в этом доме навечно? Один шаг, и я во тьме. В глубокой, вязкой, но такой приятной и привычной тьме.

Я открыл глаза, лежа на кровати. Осмотрев комнату, заметил, что квартира не та. Обставлена просто и даже как-то бедно, если сравнивать с прежними хоромами. Кровать у стенки, напротив, на тумбочке, – телевизор. Слева – шкаф, стол и два простых стула. Окна, и те не пластиковые, а деревянные.

Где я?

Не поднимаясь с кровати, дотянулся до пачки сигарет и тут же закурил. Пытался удержать пепел, чтобы не запачкать постель – не вышло. Пепел невесомой горошиной скатился на белые простыни. Я отчуждённо глянул на него и размазал по постели. Не видно, да и ладно.

Спустя некоторое время тяжело поднялся (голова чего-то гудела и пульсировала), прошёл на кухню и заварил крепкого чая. Там же понял, отчего же гудит голова. На столе – пустая бутылка водки и один стакан. Дожил. В одиночку пить начал.

Видимо, тот Я в доме оказался умнее, чем Я в своей жизни.

С чаем стало как-то легче. Не скажу, что обрёл молодецкую бодрость, но по крайней мере виски не сдавливало, словно голову поместили под пресс. Глянул на телефон – разряжен.

Как только подключил к сети, посыпались сообщения о том, кто и когда звонил. Сразу за сообщениями полетели и звонки. Словно в один миг, все вспомнили обо мне.

Но главного звонка не было. Главный звонок, от Кати, так и не поступил. Звонил Ваня, злился и говорил, что уволится, если я буду так относиться к работе.

– А как мне ещё относиться? – резонно ответил я, пытаясь вытянуть из новой пачки сигарету.

– Кирилл, мы не в том положении, чтобы расслабляться. Расслабиться можно будет, когда всё у нас будет хорошо. А сейчас нам надо работать. Только работать. Другого выхода нет, и быть не может.

– Ваня, – спокойно, даже с какой-то долей отстраненности, сказал я, – моя семья живёт отдельно от меня и не желает знаться. Мой бизнес разваливается. Я живу в этой дешёвой однушке, которую, видимо, скоро тоже придется продавать за долги. У меня денег осталось столько, что за пару минут их можно все пересчитать…

– Давай без этого, – оборвал Ваня. – Давай без нытья и без отчаянья. Ты ведь не из таких ситуаций выбирался. Где твое жизнелюбие? Где твои амбиции?

– Ради кого?

– Ради всех нас. Ради себя.

– Меня давят. Давят, как неугодного клопа. Как надоедливую вошь давят.

– Я сейчас буду, – он бросил трубку.

Я тут же перезвонил и сказал, чтобы он хоть пельменей захватил, а то жрать охота, а холодильник пуст. Пока ждал Ваню, выпил ещё пару чашек чая и выкурил пару сигарет.

Звонок в дверь. Открыл.

Передо мной стоит всё тот же Ваня. Немного раздобревший, но так же молод лицом, с красивой шевелюрой с пробором, в пиджаке и галстуке. Правда, выглядит он весьма уставшим. Лёгкая синева вокруг глаз и слегка осунувшееся лицо. Но даже несмотря на усталость, к внешнему виду не придраться. Не то что я.

– Я тебе тут кое-что другое привёз, – начал он выкладывать коробки из пакета. – Еда из ресторана. Газировка. Бритвенный набор и бутылочка парфюма. Давай приводи себя в порядок и мигом в офис. Мы тебя совсем потеряли. Третий день на связь не выходишь. Кирилл, что с тобой случилось?

Я посмотрел на него: мол, сколько можно объяснять, что всё в моей жизни катится в тартарары. Молча открыл коробку. Дурманящий запах карбонары ударил в нос. Слюни заполнили рот и я, не перекладывая в тарелку, начал уплетать горячие макароны с беконом.

– Выпить ничего не привёз, естественно?

– Естественно, – ответил Иван, наблюдая, с какой жадностью я поглощаю еду.

– Плохо. Я бы сейчас не отказался.

Ваня присел напротив и дожидался пока я доем макароны. Он всё ещё смотрел на меня, когда я налил газировки, выпил полстакана, выдал громкую отрыжку и закурил.

– Чего? – не выдержал я его буравящего взгляда.

– Кирилл, я не могу тащить всё на своем горбу.

– Ну так брось.

– Бросил бы, да не могу. Жалко. Тебя жалко. Годы мои жалко, потраченные в твоей компании. Всё жалко.

– Думаешь, мне не жалко?

Ваня презрительно осмотрел бардак на кухне, задержал взгляд на пустой бутылке, которая никак не доберётся до помойки, и сказал:

– Видимо, тебе не жалко.

Пристыдил. Честно сказать, пристыдил. Стало не по себе. Я почувствовал себя каким-то брошенным на обочину дороги бродягой, у которого и руки, и ноги целы, а он всё ходит да побирается у людей. С этого момента стало тяжело смотреть ему в глаза. Да что там в глаза… На его чистое лицо и хороший костюма стало тяжело смотреть. Даже краем глаза… Даже вскользь.

– Ладно, я погорячился, – признался я. – Но и ты меня пойми. Я остался почти один.

– А я? – тут же запротестовал Иван.

– Я сказал почти… Кто мы по сравнению с этой адской машиной бюрократии? Ты новости видел? Там у людей нефтяной бизнес отжимают так просто, что мы со своими ларьками и магазинами им в подмётки не годимся.

– И что? Значит, надо поджать лапки и утонуть? Это ты хочешь сказать?

– Ничего я не хочу сказать. Просто как-то навалилось. Я думал, Катя меня любит, а она… Предала меня, как только бизнес начал рушиться.

– Никто тебя не предавал. Ты своё поведение вспомни, а потом говори о предательстве. Это у меня ещё хватило терпения выносить тебя. И, если бы Катя не отправила тебя в эту ссылку, вы бы там поубивали друг друга. Извини меня, конечно, но я считаю, что она поступила правильно.

– Я тоже так считаю, а толку-то? Бизнесу моему в любом случае осталось жить не больше полугода.

– Чего это?

– Того. Через полгода Вовчик, наш старый добрый друг с помощью ещё более старого друга Сквозняка займёт кресло мэра. А когда пройдут выборы и у них развяжутся руки, они окончательно примутся за нас и вырвут с корнем всё, что мы построили.

– Значит у нас есть полгода на то, чтобы исправить ситуацию, подготовиться и выстроить оборону. У меня есть пара мыслишек на этот счет.

– Говори.

– Приводи себя в порядок, поедем в офис, там всё и расскажу.

Вытащить меня из моей берлоги пытается. Ну и хитёр же он стал.

Нехотя я взял вторую коробку, где лежала новенькая бритва и бутылочка парфюма.

– Костюм мне не додумался привезти.

– Надевай что-нибудь чистое, и пора в путь. Тебе надо хоть в офисе показаться. Люди должны увидеть, что ты не сдался. Ты борешься и будешь стоять до конца, иначе разбегутся как крысы с корабля. Я и так им уже столько лапши про тебя навесил, что самому стыдно. То ты на деловой встрече. То за границу по делам уехал. То от властей скрываешься. Ты хоть Веру Павловну пожалей, она там как на иголках сидит.

– Меня бы кто пожалел.

– Вот покажешь старания, тогда и пожалеют тебя. А пока что иди в ванную и приводи себя в порядок.

Соскабливая недельную щетину, я смотрелся в зеркало, и отражение пугало меня. Я и раньше не был красавцем, а теперь совсем сдал. Некогда квадратная рожа заплыла от пьянки и сна. Хорошо хоть из-за этого морщины не так видно. А ведь когда опухоль сойдет, вся морда будет как мятая бумага. Волосы поредели и поседели. Особенно на висках. Глаза красные, как стопы автомобиля. И когда я успел так постареть? Видимо, правду говорят, что не года старят человека, а человек сам себя гонит к могиле. Прошло всего ничего, а я превратился в это подобие человека. Подобие того меня, кем я был пару лет назад.

Тошно. Противно. Мерзко.

Для полноты счастья почистил зубы, помазался кремом после бритья и подравнял виски. Изо рта всё равно несло помойкой, но уже не так.

Иван разговаривал по телефону, а я пытался найти подходящие вещи. Из кучи тряпья выудил более-менее чистый свитер. Примерил голубые джинсы, коричневые лакированные туфли в тон свитеру. Выгляжу я, конечно, не как бизнесмен и управляющий компанией, но лучше, чем пару часов назад.

– Поехали! – сказал я Ване, и мы спустились к машине.

По разбитым дорогам и заброшенным дворам я понял, что квартира моя находится на окраине. Центр ведь он не такой. Центр он заасфальтирован и умыт. Вычищен и наглажен, примерно, как я сейчас.

Новый офис также переехал на окраину. Видимо, дела идут совсем плохо, если просторные помещения в шесть комнат променяли на потрёпанные две комнаты в обшарпанном двухэтажном здании, которое на ладан дышит. Того и гляди, обвалится к чёртовой матери.

–Ну как вы тут?! – с порога заголосил я, дабы вдохнуть немного уверенности в эту удручающую обстановку.

– Ну наконец-то… – с улыбкой выдохнула Вера Павловна. – Кирилл Владимирович, мы уже заждались вас. Больше так не пропадайте без вести. Меня кругом спрашивают, где вы, где… А мне и ответить нечего. Приходилось людям врать. А я этого не люблю. Ну как ваша поездка? Уладили дела в столице? Стоит там наш Кремль в центре?

Я посмотрел на Ивана, который едва заметно моргнул.

– Стоит Белокаменная, – бодрым голосом продолжал я. – Дела почти уладил. Но, может быть, придётся ещё раз туда смотаться…

– Но это будет не скоро, – вмешался в разговор Ваня и повел меня в кабинет. – Вера Павловна, мы на несколько часов засядем за разговором. Ни для кого нас нет. Пусть хоть сам президент будет спрашивать. Через пару часов мы снова появимся на работе.

Вера Павловна тяжело вздохнула, покачала головой, но промолчала.

Мой кабинет теперь был и не моим вовсе. Половину офиса занимал мой стол, покрытый пылью, а на другой половине сидел Иван. Его стол был похож на музейный экспонат, где каждая бумажка знает своё место. Аккуратно сложенную стопку книг возглавлял ежедневник. Несколько жёлтых стикеров приклеены к лакированной поверхности. Да так приклеены, что края сходятся и сливаются воедино. Пара карандашей и ручек, как солдаты в строю, занимали правую сторону стола. Офисный телефон и тот выглядел аккуратно сложенным.

Я перевел взгляд на своё рабочее место и сразу вспомнил нынешнюю квартиру. Ежедневник, который раньше пух от записей, теперь теряется между других непонятных мне книжек. Увесистый пучок ручек стянут резинкой для денег. Рядом валяются степлер и дырокол.

Было противно садиться за этот стол, но я всё же сел. А как только сел, тут же начал наводить порядок.

Ваня присел за свой музейный экспонат, раскрыл ежедневник и по пунктам начал расписывать ситуацию.

– Я понимаю, что в семье у тебя не всё ладно, – издалека начал он. – Но и ты должен понять, что, если забьёшь на работу и на семью одновременно, у тебя разрушится то, что ты когда-то строил. Поэтому предлагаю тебе сейчас включиться в работу, и давай постараемся вылезти из этого дерьма. Я уже говорил, что у меня есть пара мыслишек. Первое. Сейчас у них идёт предвыборная гонка. В связи с этим у нас есть два варианта. Яростно помогать их противнику или же забить на власть и стараться выстраивать свою линию обороны. Я предлагаю забить на власть…

– Поддерживаю.

– Второе. Половина наших магазинов и ларьков закрыты. Какие-то – по решению суда, какие-то – из-за налоговиков и пожарных. Предлагаю сосредоточиться на том, что осталось. Что ещё может работать и что приносит прибыль. Лишний груз, то есть все точки, предлагаю продать, и эти деньги пустить на то, что имеем. Эти же деньги, скорее всего, пойдут и на взятки, так что нам придётся затянуть пояса. Так затянуть, что бы эти самые пояса до позвонков достали. Третье. Предлагаю вывести часть денег и замутить какой-то другой бизнес. Точнее, можно и не другой. Можно продолжать и этот, только взять третье лицо. Он ведь почему не дает нам работать? Потому что мы отказываемся отдавать долю администрации и у него к тебе личная неприязнь. Если будет человек непредвзятый, то одна часть его ненависти отпадёт. Только надо найти такого человека, которому ты полностью доверяешь и не имеешь никаких родственных связей. Понимаю, это сложно. Деньги там будут большие. И имущества там будет много, но мне кажется, это лучшее решение. Тебе стоит потихоньку отходить от дел и сдавать позиции. Естественно, как бы сдавать позиции, – Ваня сделал воздушные кавычки. – Ты будешь продолжать управлять всем, что имеется, но не на виду. Нам ни в коем случае нельзя будет раскрываться ни перед кем. Желательно, чтобы, кроме нас троих, тебя, меня и того третьего лица, об этом никто не знал, – Ваня послюнявил палец, перелистнул несколько страниц, быстро пробежался глазами. – Ну, как тебе? – уставился он на меня.

– Мне нравится. Ты, я гляжу, не сидел сложа руки.

Ваня стеснительно опустил взгляд в ежедневник.

– Единственное, что мне не очень нравится, так это третий человек.

– Я знал, что в этом будет самая большая загвоздка. Найти такого человека совсем не просто. Особенно учитывая то, что ты не должен был с ним появляться в обществе. Этот человек должен быть из твоего прошлого. Но ты ему должен доверять как самому себе.

– Я после того раза с откатом у Вовы себе не очень-то и доверяю. Кстати, а ты знал, что эта скотина себе все деньги присвоил?

– Ты говорил об этом.

– Вот же ж зараза какая, а… Надо будет дать денег, чтобы они стали посговорчивей, – передразнивал я Вову, наклонив голову к груди и показывая сколько у него подбородков. – Тварь. А в итоге и нападки остались, и деньги себе присвоил. Тварь!

– Давай сейчас займёмся тем, что наметили, или же ещё обсудим?

– Нет, мне нравится твоя идея с моим мнимым банкротством и полным устранением от дел. Обидно, конечно, что придётся уйти в подполье, но другого выхода нет. Пусть эта тварь хоть обрадуется, что победил меня. Пусть.

– Есть кто на примете?

Я помотал тяжёлой головой. Да, голова всё ещё оставалась тяжёлой. А после того, как Иван вывалил эту информацию, мозг потяжелел в несколько раз и уже не помещался в черепной коробке.

– Мне надо подумать. Так быстро никто на ум не приходит.

– Я пойду готовить слив компании, а ты посиди тут, подумай. Только я тебя прошу, подумай, как следует, потому что от этого человека зависит всё наше будущее.

Я сделал кислую мину и посмотрел на Ваню так, словно я ребенок, а он вручил мне коробку яиц, приговаривая при этом: смотри не урони. Смотри не споткнись. Не разбей. Аккуратней на поворотах, и смотри под ноги, там высокий бордюр.

– Извини, – понял Ваня мою мысль. – Просто мне до сих пор не верится, что ты так быстро включился в работу.

–Я из нее и не выключался.

– Ну да, а кто в офис дорогу забыл? – он улыбнулся напоследок и скрылся за дверью.

Я остался в кабинете. Хотел попить чая и по привычке вызвать Веру Павловну, но передумал. Передумал вызывать и отвлекать свою верную секретаршу. Вместо этого вышел в коридор, набрал воды из кулера и закинул пакетик чая в кружку с толстым налетом предыдущих напитков.

Вернувшись в кабинет, сел, пытаясь хоть что-то сообразить. Где мне найти человека из прошлого, которому я буду полностью и всецело доверять, и след которого оборвался на том моменте, когда я ещё не стал более-менее крупным бизнесменом. По идее люди с годами обрастают знакомствами, как брошенный в воду камень обрастает раковинами и водорослями. Но знакомые – это не друзья. Знакомые могут прийти на помощь, если ты их попросишь. Могут что-то посоветовать. Что-то сделать для тебя, но не больше. А мне нужен именно друг. Кстати говоря, друзья тоже нередко предают, но вероятность меньше. А тут вся игра и движется по вероятности.

Что же касается меня, то за полчаса, что просидел за столом, я не придумал ни одного варианта. У Кати много родственников, но родственники не в счёт. Да и с Катей мы сейчас не в самых хороших отношениях. У меня родственников нет, зато полно знакомых. Но я не отдам дело всей жизни знакомому. Нужен товарищ. Верный как пес и послушный как всё тот же пес.

Спустя ещё полчаса тяжёлая голова начала болеть. Я снова вышёл из кабинета, взял у Веры Павловны таблетку и выпил. Вернулся. Сел в свою помойку и с завистью посмотрел на Ванин стол.

От скуки начал прибираться. Сложил стопкой книги на правый угол. Дырокол и степлер отправил в ящик. Перебрал тонну бумаги, большая часть которой тут же полетела в сетчатое ведро. Вытащил трубку от телефона и продул контакты. Не знаю зачем это сделал, ведь телефон работал нормально. Но раз уж начал убираться, то не следует себя останавливать. На стене передвинул календарь на нужное число. Стянул с полки какую-то тряпку, сходил в туалет, намочил и протёр весь стол вдоль и поперёк. Вроде бы всё… С чувством выполненного долга завалился на стул.

Ан нет, не всё. Эта связка ручек не дает мне покоя. Вытащил первые попавшиеся три ручки, а остальные забросил в ящик. Вот теперь точно всё. До стола Ивана, конечно, далеко, но я уже приблизился. И приблизился довольно сильно.

Теперь, после того как на столе порядок, пора бы и себя привести в чувство. А то какой я директор и хозяин компании, если на мне какой-то свитер и джинсы, от которых, несмотря на вылитый парфюм, всё равно разит старостью и затхлостью.

С чего бы начать? С чего бы начать?

Машинально схватил ручку и начал крутить в руках. Перебирал пальцами, стучал колпачком о стол, пытаясь сообразить, что же делать дальше. Хорошо хоть таблетка подействовала, и мозг перестал пульсировать внутри черепа, каждый раз откликаясь болью.

Забежал Ваня, молча схватил пару папок и вышел.

Даже не посмотрел на меня. Боится отвлечь, наверное?

А от чего собственно отвлечь? Если я, вместо того чтобы искать тайного приемника, пытаюсь понять с чего начать, чтобы привести себя в порядок. В общем-то тоже неплохо. Он сам сказал, что не верит, что я так быстро включился в работу. А я собственно и не включился вовсе. Просто сделал вид, а сам думаю, как бы сбагрить все дела на кого-то, закрыться в своей маленькой квартирке и не впускать никого. Посидеть спокойно, подумать. Потосковать о хорошей жизни в прошлом. Да мало ли чем можно заняться в квартире одному. Может, развеяться? Нет, хватит! Развеялся уже. Целый месяц развеивался. Чуть не спустил в унитаз все свои старания. Правильно Ваня говорит: пока у них там руки связаны выборами, пока эта тварь не стала мэром, надо действовать. С удовольствием отдал бы бразды правлению в руки Ване, да вот только никто не поверит, что я отошёл от дел.

А может, разыграть спектакль, что он меня кинул? Быть может, Вове будет от этого даже более приятно. Не только сам Вова меня на деньги кинул, но и партнёр, с кем работаем уже больше десяти лет, тоже взял и кинул. Оставил без гроша в однокомнатной квартире на отшибе города.

Хм… Надо будет продумать и этот вариант. Быть может, он даже лучше, чем тайное лицо. А если учесть, что этого третьего лица у меня и нет вовсе, то вариант с Ваней кажется не таким уж плохим и не таким фантастическим. Мало ли лучших друзей навсегда разрывают контакты и гадят друг другу всю жизнь. А Иван мне и не друг вовсе. Хороший человек. Добросовестный работник. Но не друг. Скорее, партнёр. Отличный партнёр. Не знаю, кого благодарить, что он попался на моем жизненном пути.

Сейчас вернется, надо будет с ним обсудить…

Как только я закончил мысль, в кабинет вошёл Ваня. Словно подслушивал.

– Садись Иван, дело есть.

– Придумал кому отдашь свое богатство?

Ваня расстегнул пиджак и присел за музейный стол.

– Я тут мозгами пораскинул и подумал, что, быть может, мы сможем обойтись без третьего лица.

– Сейчас. Я сейчас, – Ваня вскочил с места. – Не могу без кофе слушать деловые разговоры. Тебе что-нибудь взять?

– Кипятка залей, по второму кругу пущу, – я отдал кружку с пакетиком.

Через минуту Ваня пил, обжигающий кофе, а я пытался растолковать идею:

– Проскочила у меня мыслишка, что мы можем всё оформить на тебя.

– На меня? Но я ведь засвечен…

– Не пыли, – прервал я его допрос. – Суть дела такова. Оформляем всё на тебя и делаем так, будто ты меня подставил. Пока я был в загуле, ты взял да провернул свои тёмные делишки и оставил меня без гроша. Пустим слух, что я пытался тебя прикончить, и всё такое. Люди должны в это поверить. А поверят люди, поверит и Вова. Ему от этого даже лучше будет. Ты – человек, с которым мы проработали много лет, взял и кинул меня. Разве не красота, а?

Ваня прилип к кружке. Видимо, прилип нарочно, чтобы не отвечать, а успеть провернуть вариант в мозгу.

– Идея неплохая. Но у меня есть подозрение, что если у нас получится скинуть фирму на меня, то Вова всё равно не слезет. Люди, может, и поверят, а вот он хитрый. Он будет копать и докопается. У него есть не только связи, скоро у него появится власть. Можно сказать, безграничная власть в нашем городе. И что тогда?..

Я отвлёкся от слов Вани, погрузившись в собственные размышления. Да, доля правды в его словах есть. Вова, скорее всёго, не слезет с Вани. Он захочет растоптать его и стереть мое имя из списка жителей города подчистую.

Ваня замолчал. Я тоже молчал, продолжая теребить в руках ручку. Стучал ею, черкал непонятные фигуры на листке и думал. Даже к чаю не притронулся, пытаясь найти выход.

Но выход сам нашёл меня. Случайно опустил взгляд на ту самую ручку, которую выдернул из стопки и которой уже минут пятнадцать балуюсь. Ручка оказалась от компании, производящей колбасу.

Колбаса!

– Ваня! – воскликнул я. – У меня есть третье лицо. Думаю, что скоро начнём переоформлять и сбрасывать хвосты.

– Ты уверен насчёт этого лица?

– Уверен. Уверен больше, чем на сто процентов. Так… Надо срочно его найти, – я судорожно схватил телефон в надежде на то, что там будет номер Стёпы. Номер там и вправду был, да вот только сам он уже давно им не пользовался.

Когда я с ним в последний раз виделся? После того случая с травматом он ещё некоторое время покрутился рядом, и как-то разошлись наши дела. Помнится, я предлагал ему возглавить ЧОП. Я тогда хотел и охранку открыть, даже название придумал – «Утес». Звучит, конечно, не совсем понятно и довольно банально. Но все «Медведи», «Звезда», «Форт», «Надежность» были заняты. А тут и логотип можно хороший подобрать.

Стёпа тогда ответил отказом. А с его отказом и я забросил эту идею. А зря. Была бы своя маленькая армия, может, всё вышло бы по-другому. Глядишь, не полыхали бы тогда ларьки. И меня бы не прессовали на улице.

– Надеюсь, он живет там же. Так, иди подготавливай документы, а я поеду к нему. Кстати, где моя машина?

– Стоит тут, за домом. Я у тебя отобрал её в твой разгульный месяц.

– Правильно сделал. А теперь возвращай.

Ваня вытащил ключи из ящика и отдал мне.

По дороге я думал, а точнее, молился лишь о том, чтобы Стёпа никуда не переехал. И о том, чтобы он согласился на моё предложение. Он ведь тогда почему отказался? Сказал мне прямо, что он не чувствует себя управляющим и начальником. Он человек исполнительный, рабочий и ответственный. Но брать на себя судьбы других людей не может. И как он с таким мировоззрением в девяностые выжил? Ещё и неплохо жил в те года.

Дверь в подъезд была открыта. Я поднялся на второй этаж и позвонил. Когда дверь открыла Стёпина жена я с облегчением выдохнул.

– Здравствуй, Валентина, – улыбнулся я. – Стёпа дома?

– На работе, – ответила она по инерции, прокручивая в голове образы и пытаясь вспомнить меня. Вдруг её глаза загорелись светом, и я понял, что вспомнила. – Проходи, Кирилл. Он должен скоро вернуться.

Все та же квартира. Немногое изменилось за столько времени. Я за этот срок успел сменить несколько квартир, стал бизнесменом, приобрёл несколько машин и вот живу отдельно от жены и детей. А тут всё по-старому. Словно время шло только за стенами квартиры. А этот милый уголок оно не трогало. Старенькая мебель. Вроде бы даже шторы висят те же самые, плотные и коричневые. А телевизор точно новый. В то время ещё не было таких тонких. Это сейчас стараются телевизор превратить в лист бумаги. Чтобы купил его в магазине, пришёл домой, приклеил на стенку, и смотри в свое удовольствие. Хм, и кухня у них новая. Сделали перепланировку, соединили с балконом и обновили. Тогда все дверцы болтались на разболтанных петлях, а сейчас с доводчиками.

Я уселся на деревянный стул с мягкой самодельной подушкой. Валентина суетилась вокруг, словно к ней сам мэр или даже президент в гости заглянул.

– Слышала я о тебе. Большим человеком ты стал. Молодец, Кирилл. Так держать. В этой жизни только те что-то получают, кто грызть умеет. Кто рвать умеет. И кто хочет этого всего добиться.

Постарела она, отметил я про себя, слушая похвалу. Волосы стали как проволока. Сбитые в пучок на затылке. Седые как паутина. Морщины усеивают лицо, как прожилки на сухом листочке. Да и взгляд потускнел, словно затуманился. Словно раньше был глянец, который светился, отражал. А теперь стали матовые. Жалко мне вдруг стало Валентину.

Пока ждали Стёпу, она накормила меня борщом. Хорошим борщом, который пошёл в самый раз. Изголодался я по домашней пище. С таким удовольствием уплетал борщ, с каким уплетал, наверное, только в детстве, когда приходил после купания.

Пока ел, Валентина рассказывала о детях. Которые поехали покорять Москву.

– Нет у нас тут жизни для молодёжи, – грустно говорила она, любуясь мной, как бабушка внуком. – Тут у нас не власть, а какие-то изверги. Народ выжимают так сильно, что скоро есть нечего будет. А ведь продолжают жать. Устроили тут свою вотчину, как в каком-то средневековье, и ничего ты им не сделаешь. Ты-то ещё ладно, у тебя есть и связи, и влияние. Ты можешь с ними тягаться, а что делать обычному человеку. Такому, как мне, или такому, как Стёпа. Они ведь, если захотят, сотрут нас в порошок, и никто не пикнет.

Я не стал расстраивать её тем, что и меня эта власть может в порошок стереть без особых хлопот. Нет, проблем со мной у них, конечно, будет больше, чем с обычным среднестатистическим жителем города, но итог будет тот же.

Наконец-то пришёл Стёпа. Я вновь ощутил это неприятное чувство, когда при рукопожатии не смог дотянуться до края его широченной ладони.

Он хлопнул меня по плечу, и я понял, что силы не покинули его. Да, он состарился, немного сгорбился. Стал сутул и угрюм. Борода поседела кусками, а вот с длинных волос уже весь цвет сошёл. Кстати говоря, длинные волосы отлично дополняли его образ сурового дяди. Встреться я с таким в подворотне, бежал бы от него далеко и долго. Даже несмотря на то, что ему уже около шестидесяти.

Валентина, как верная жена, поняла, что ей не место при мужском разговоре. Сделав вид, что ей срочно понадобилось довязать шарф, ушла в комнату.

На мое предложение Стёпа ответил скупо.

– Подумаю.

– Я не вправе тебя подгонять и торопить, но, чем раньше ты дашь ответ, тем будет лучше для меня.

– Я понял. Я подумаю.

И он думал. Два дня я ходил не свой. Ещё и Ваня постоянно доканывал, чтобы я быстрее получил ответ. Но нет. Я знал Стёпу давно. Торопить его не стоит. Расчётливости ему не занимать. Пусть лучше действительно подумает.

На третий день Стёпа дал ответ. Он согласен.

продолжение в комментариях