Семь пакетов с детскими вещами, собранными родителями детского садика «Морячок», были погружены в кузов нашего небольшого грузовичка. Далее наш путь лежал на «Птицефабрику Уссурийскую», где нас ждали 100 кур-несушек и 5 мешков с кормом для них. Погрузив живой груз в кузов, мы двинулись дальше, уже до самого Дерсу, точнее до переправы, где в назначенное время нас должны были ждать Иван Мурачев с сыновьями и подмогой.

Небольшой грузовичок уносил нас все дальше и дальше от родного дома. Тесная кабина еле вмещала в себя водителя и двух пассажиров. Мои многострадальные коленки упирались в решетки дуйки, в бок впивалась ручка переключения скоростей, но все эти тяготы поездки отходили на второй план, т.к. голова была забита одной мыслью: «Хоть бы все куры дожили до конца поездки». А ехать нам пришлось добрых 14 часов.

На протяжении всего пути я не мог оторвать взгляд от сменяющихся пейзажей. Золотая осень разукрасила флору Приморья во все возможные цвета: отдающие золотом кукурузные, пшеничные поля уходили далеко за горизонт, деревья, сбрасывая свою радужную листву, укрывали проезжающие мимо автомобили мягкими тенями, воздух был прозрачным и свежим. Чем дальше мы пробивались к северу, там более мрачными становились окружающие виды. Но малая надежда на то, что деревня Дерсу будет окружена цветным буйством красок природы, все же оставалась. К середине пути природа как будто перевернулась вверх тормашками: деревья практически лысые, зато дорога устлана цветным ковром из опавших листьев, шуршащих под колесами нашего грузовичка, везущего ценный, изредка кудахтающий, груз.

День медленно сменился вечером, а мы все еще ехали и ехали. Казалось, что наша дорога не имеет своего конца, что мы так и будем вечно везти этот живой груз до староверов. Уже далеко затемно мы приехали в поселок Рощино, где нас заждался Федор Владимирович — геолог, общественник и краевед. Многие его знают как бывшего директора нацпарка «Удэгейская легенда». В эту поездку он решил отправиться с нами по просьбе главного научного сотрудника Института истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока ДВО РАН Юлии Викторовны Аргудяевой, которая пишет книгу о быте и истории заселения староверов в Приморье, но по состоянию здоровья она так и не смогла сама выехать на место. Федор Владимирович, вооруженный блокнотом с вопросами от Юлии Викторовны ждал нас у магазина «с двумя львами». Среднего роста, крепкого телосложения, одет в песочного цвета куртку, на голове черная кепка с налобным фонариком, через плечо перекинут старый брезентовый походный рюкзак, где, как позже оказалось, лежала только тетрадка с вопросами к староверам, которую передала Федору Владимировичу Юлия Викторовна.

— Здравствуйте! Что же вы так долго ехали? — открыв дверь грузовика сходу выпалил Федор Викторович — А я куда здесь сяду?

— Так у нас и места нет. Мы думали вы на своей машине поедете.

— Ну что ж вы не сказали сразу? — захлопнув дверь Федор Викторович поспешил куда-то к частным домам — Ладно, езжайте, я вас догоню.

С Рощино мы выехали на грунтовую дорогу, по обе стороны которой стояли безжизненные скелеты некогда зеленых деревьев. Эта дорога связывает Рощино с Пластуном. Десятки лесовозных фур разбивают и так плохую дорогу изо дня в день. Из-за этого скорость нашего грузовичка не превышала 30 км/ч. Нас шкивало из стороны в сторону. «Бедные куры! Каково им там?», — не выходило из головы. Темная дорога уходила далеко вперед, свет от фар терялся где-то в темноте. Изредка, нам навстречу выезжали те самые грузовики, до отказа набитые спиленным лесом. Кажется, еще чуть-чуть и пилить будет нечего, останется одна безжизненная пустыня с множеством пеньков. Ближе к середине пути до переправы нас догнал и Федор Владимирович. Рычащий «Субару Форестер» обогнал нас и уже дальше показывал дорогу (впереди было много развилок, был шанс свернуть не туда). До переправы, где нас уже ждали Иван Мурачев со своими сыновьями, мы добрались только к 22.00 вечера. Завидев приближающиеся они автомобилей, далекие огоньки от фонариков, светившие на той стороне реки, засуетились, замелькали, забегали. Будто светлячки, подхваченные потоком воздуха, расправили крылья и планировали. Два светлячка по подвесному мостику приближались к нам. Это Савелий и Никон спешили в нашу сторону, чтобы помочь разгрузить кузов нашего грузовичка. Горячо поприветствовав друг друга, обменявшись несколькими словами, мы в спешке стали разгружать автомобиль. Водитель грузовичка нервничал и все время причитал: «Если бы я знал, что так далеко надо будет ехать, не поехал бы!», «Зачем я согласился?!», «Завтра в городе нужно уже быть, а поздно!». Это действовало на нервы. Пожилой мужчина, ждавший паром на своем микроавтобусе, очень громко ругался, то на нас, то на Савелия с Никоном.

— Вот куда вы этих кур везете? Небось староверам? – разорялся он – А чем они это заслужили? Почему вот мне или бабушке какой с Дальнего Кута ничего не привезли? Почему все им? Все им!

Таких людей полно по всей России. Обычно возмущаются те, кто ничего не хочет делать, а только ждет от кого-либо помощи: от государства, от местной власти, от незнакомых людей, от всех, только не от самого себя.

Погрузив все вещи на паром, попрощавшись с Вадимом, (ему пришлось ехать обратно во Владивосток) мы стали переправляться на противоположный берег. Мужчина, заехавший на баржу на своем микроавтобусе, высунувшись из окна все причитал о несправедливости жизни, о том, как всем в селе плохо живется, что работать негде, а помогают только староверам.

— Эти староверы – они же цыгане настоящие! – все не унимался он – Вы посмотрите сколько земли они себе отхапали и еще хотят. Все им мало! Вон трактора понакупали себе, даже комбайн есть! А почему бы им не приехать на своей техники и у нас в селе не вспахать огороды? Нет, только себе. Все себе! Цыгане.

Я, паромщик и его помощник вступили с разгневанным мужчиной в долгую полемику, Савелий и Никон смиренно молчали. Переправа заняла чуть больше 10-ти минут. Этого времени хватило недовольному человеку, глаза которого источали только черную зависть и злобу, чтобы высказать все, что он думает о старообрядцах, о действующей власти и всей той несправедливости, что преследует его, как мне показалось, всю его жизнь.

К староверам в этих местах неоднозначное отношение: кто-то их хвалит за трудолюбие, за подъем деревни и земель, где живут, за их любовь к Родине, предкам, истории и культуре; но есть и те, кстати, их большинство, кто ругает работяг, называя их, как вы уже читали, цыганами, захватившими эти земли. Я думаю, что этими людьми, кто недоволен, движет простая русская озлобленность и зависть, простая зависть к их трудолюбию. Вместо того, что бы взять себя в руки, они берут в руки стакан и спиваются, спиваются из-за своего желчности и озлобленности, виня всех в своих бедах, только не самих себя, святых и праведных.

— Мы привыкли к такому отношению — позже скажет мне Иван Мурачев – Те, кто хочет жить хорошо, кормить свою семью, возделывать землю, да скот держать, тот будет работать. Будет просыпаться в 6 и даже 5 утра, если понадобится, а не валяться пьяным до обеда, а потом, просыпаясь, снова браться за стакан. Это все бес, это он их подкосил и направил на путь этот. Они просто лентяи, лодыри. Все бы у них было, если сами этого сильно захотели. Правда одного желания тут будет мало, нужно брать и делать.

На противоположном берегу, куда прибыл наш, так называемый, «паром» нас уже ждали. Иван Мурачев на своем на своем стареньком Датсуне, да мужчина, тоже из староверов, на нанятом грузовике. После долгих и горячих приветствий все, даже тот самый ворчащий мужик с микроавтобуса, помогли выгрузить коробки с курами, мешки с кормом и пакеты с детскими вещами с парома. В процессе Иван быстро и громко, жестикулируя руками, рассказывал последние новости с деревни: кто куда собирается переехать, кто наоборот, приехал, кто жениться собирается, кого в гости ждать будут. Очень тепло благодарил и за привезенных кур, за корм и, особенно, за детские вещи, купить которые они бы никак не смогли бы.

— У нас девять детей. Вот зайдешь в магазин, а цены там! – разводит руками Иван – Очень тяжело приходится, но мы стараемся справляться!

Пока мы грузили подарки в грузовик паром успел перевезти и Федора Владимировича с его резвым транспортом. С ним я уже и доехал до Дерсу. По дороге он долго рассказывал о староверах, об Иване, о его проблемах с переездом, о том, как ему и его семье пришлось жить чуть ли не в сарае, пока нашлись люди, которые помогли ему со строительством дома. Я же рассказал ему и о своих планах тоже. Для проекта мне нужны были портреты этих людей, которые отказались фотографироваться в прошлый раз. Ну, как вы поняли, из заглавной фотографии – Федор Владимирович все же смог мне помочь с этим вопросом. За что ему огромное и человеческое спасибо!

В этот раз дорога заняла чуть меньше получаса – мостики были отремонтированы, нам не приходилось каждый раз останавливаться перед ними, да поправлять доски. Как позже рассказывал Иван, новый глава Дальнекутского поселения выбил технику, и теперь будут делать дорогу. Точнее, пройдутся по ней грейдером, что уже хорошо.

— В скором времени все должно наладится – говорил Иван – Дай Бог! Дай Бог! Да и как же иначе?!

А на самом деле, как же иначе?! У хороших людей все должно быть хорошо. Все оно как в русских сказках – добро всегда побеждает зло. Да и побеждено оно уже давно, ибо главное зло для староверов – лень. Но, что не говори, лениться им попросту некогда. Слишком большое хозяйство держат, да семью такую большую одной ленью не прокормишь. Нет, лень – это не про них.

В деревню мы въехали уже ближе к полуночи. Кругом темнота, тишина. Даже собаки не лают. Лишь редкие огни окон указывают на то, что в деревне есть жизнь, что здесь живут люди. Мурачевы в это время уже разгружали машины. Кур выгрузили в бывший сарай, теперь уже курятник. Некогда подсобное помещение, где Мурачевы хранили весь свои сельхозинвентарь, быстро переоборудовали в просторный курятник со светом и помостом. Осталось только утеплить его к зиме. Чтобы курица неслась в холодное время года, температура в помещении должна быть не ниже +15. Детские вещи и мешки с кормом отнесли в дом, куда пригласили и нас. После длительной беседы и ужина мы легли спать. За весь следующий день нужно было сделать очень много работы.

За время нашего пути Владивосток – Дерсу, курицы снесли 9 яиц.

Утро в доме староверов начинается еще ночью (по-нашему ночью). Первыми всегда встают взрослые, отец будет детей, мать хлопочет по кухне. Плотный завтрак необходим для поддержания силы в течении всего дня. Трудиться всем приходится очень много. Для каждого найдется работа, даже для тех, кто по нашим меркам должен еще ходить в садик или начальные классы. Постепенно дом начинает оживать: кто-то одевается, кто-то гремит посудой на кухне, Оля, младший ребенок в семье, хныкает у себя в комнате, видимо ей не нравится вставать так рано. Кошки мечутся из стороны в сторону в надежде найти укромный уголок, что бы дальше, свернувшись калачиком, лечь досматривать свои полосато-усатые сны.

В соответствии с установленными канонами женщина должна иметь столько детей, «сколько Бог даст», и предохраняться от беременности считается грехом.

После непродолжительной фотосессии дети стали собираться в церковь. Чужаку, точнее не староверу, туда вход закрыт. Я остался в доме, где Иван принялся отвечать на вопросы Федора Владимировича, Александра взялась за рисование узоров для новой косоворотки, а маленькая Ольга с головой погрузилась в изучение новой игрушки.

— Каждая девочка должна уметь шить, вышивать — рассказывает Александра, продолжая аккуратно выводить цветы-колокольчике на лоскутке ткани — С 10ти лет учим. Выйдет замуж, а она должна уметь уже все делать: вышивать сарафаны, косоворотки, корову доить, есть готовить, да вообще все уметь должна. А ежели не умеет, то на кой такая жена нужна?

— Тренируются сначала на куклах — продолжает Александра, обмакивая кисточку в баночку с зеленой краской — Это будут листики. Зеленые. Так вот. Пока мальчишки, а потом уже парни, женихи помогают по хозяйству, девочки должны залатать износившуюся одёжу, пол подмести, кушать приготовить, с детьми позаниматься, да вообще очень много работы. Всем хватает. Очень редко можем себе позволить просто посидеть без дела. Вот вы приехали сейчас, так Иван хоть дома отдохнуть может, — улыбаясь косится на мужа (тот в это время рассказывал об истории семейных странствий Федору Владимировичу).- А не приехали бы, так и возился где-нибудь с чем-нибудь. Да, работы хватает всем.

— Умение вышивать, украшать одежду вы передаете своим детям, так сказать, из поколения в поколение?

— Кто может это делать, тот и передает. А есть и те, кто не умеет шить, рисовать не умеет,— сетует Александра, отложив кисточку — Нас никто не учил рисовать, как-то сами все. Вот я могу рисовать. Могу деток своих научить. А те, кто не умеет, те нам носят. Бывает приносят, скажем, штаны, суют, мол, соседка, выручи, зашей дырку. А как же так? Не умеют! Как так? Вот вместе с этим неумением все наши традиции и теряются. Жалко. Очень жалко.

Тем временем Иван рассказывал Федору Владимировичу о жизни в Боливии:

— В Боливии нам позволяли покупать земли! Здесь же нельзя. Все очень сложно в России с этим. Хочешь заняться сельским хозяйством, хочешь землю возделывать, а не дают, — возмущается Иван. — Там же, хочешь работать — пожалуйста. Покупай и работай себе на здоровье. В те времена, как мы там жили гектар земли с лесом можно было купить за 30 долларов, без леса за 300. Сейчас цены подняли сильно — с лесом 600 долларов, а без леса до 2000 доходит. От места зависит.

— Много земли у людей было в собственности? — Федор Владимирович все записывал в свою тетрадку.

— Были семьи, что по 1000 гектар земли имели,— с гордостью отвечает Иван — Они могли и техники много себе купить. Кстати, многие зарабатывали тем, что эту технику в аренду сдавали.

Дверь дома распахнулась и в комнату влетел запыхавшийся Никон: «Саша, пошли! Мы корову сейчас будем доить. Сфотографируешь! Ты же хотел.»

Пришлось в спешке собираться и пропустить интересное интервью с Иваном. О чем беседовал дальше Федор Владимирович со старообрядцем так и останется для меня загадкой, а значит и для моих читателей. После надоя первого ведра к нам подошли Александра с Саломанией.

— Так, быстро в курятник! Нужно помост доделать. Здесь мы сами управимся, — в приказном порядке «отлучили» нас от коровы.

Сделав один кадр в курятнике я отправился гулять по деревне. Савелий, младший сын Мурачевых, вызвался добровольцем чтобы провести мне небольшую экскурсию по окрестностям, а также попробовать помочь с налаживанием контакта с местными. Фотосъемки одной семьи мне было мало. Портретов нужно было куда больше.

В Дерсу я пробыл еще один день. За это время мне удалось договориться о съемке с еще одной семьей, остальные были категорически против.

Вторая семья, согласившаяся на фотосъемку. Это Яков Мурачев. Он со своей семьей в скором будущем переезжает в Самаргу. Он поменялся домами с одним из тамошних староверов.

Всего в их семье двое детей. Семья молодая. Второй ребенок — девочка. Она в это время спала.

Справка: Часть старообрядцев Боливии и Уругвая (практически все – потомки приморских старообрядцев) прибыла в Приморье по краевой целевой программе «Об оказании содействия добровольному переселению в Российскую Федерацию соотечественников, проживающих за рубежом». Рассчитанная на 6 лет, она реализуется в Приморском крае с 2007 года. Основная цель программы – стабилизация демографической ситуации в крае, которая характеризуется снижением общей численности населения за счет естественной убыли и миграционного оттока.

Первоначально программой были определены шесть территорий вселения: четыре городских округа (Артемовский, Дальнегорский, Находкинский, Уссурийский), Пограничный муниципальный район и поселок Восток Красноармейского района, но в дальнейшем была разработана новая редакция программы переселения сроком действия до конца 2012 года, в которой предусматривалось увеличение (с шести до 16) территорий вселения, скорректированы численность участников и объем финансирования, предусмотрена возможность компактного поселения религиозных общин для ведения сельскохозяйственной деятельности.

Дары технического прогресса давно вошли в обиход у староверов. Современная техника широко используется в хозяйственном и семейном быту. Практически в каждом доме есть холодильники, стиральные машины и другие электроприборы.

Под строгим запретом только «бесовская техника» — телевизоры и компьютеры, которые, по мнению староверов, развращают человека. Старообрядцы не читают светскую литературу, не пользуются интернетом. Сотовый телефон есть практически в каждой семье, но используется только далеко за пределами села (мобильной связи в Дерсу нет), да и то — в случае крайней необходимости.

В пищу употребляют в основном продуты натурального хозяйства. Но что-то – соль, сахар, растительное масло – приходится покупать в магазинах, самый ближний из которых находится в Дальнем Куте.

Устои духовной жизни староверы охраняют от внешнего влияния очень строго. Старообрядцы Дерсу принадлежат к одному из наиболее консервативных течений в старообрядчестве — так называемым «часовенным» (переходным между «поповцами» и «беспоповцами»). У «часовенных» функции духовных лидеров исполняют выбранные из числа мирян грамотные наставники.

Огромное место в жизни староверов занимает молитва — с ней просыпаются и засыпают, ей начинается и заканчивается прием пищи, начало и окончание работ.

У староверов много своих традиционных праздников, уходящих корнями в глубокое прошлое. Каждый праздник отмечается в строгом соответствии с устоявшимися канонами. Несмотря на то, что староверы не поют светских песен, стремясь сохранять благочестие, праздники они справляют очень торжественно, с песнями и танцами, которые не противоречат их религиозным установкам.

Курение табака — под строгим запретом, а вот употребление алкоголя запрещено только с понедельника по субботу. В воскресение, которое является обязательным днем, освобожденным от работы, старообрядцы могут немного выпить, но и здесь оригинальны — пьют только брагу собственного приготовления.

Утро следующего дня встретило меня морозным, золотым рассветом. Недолго думая, даже не позавтракав, на удивление Ивана, я выбежал на улицу и фотографировал. Фотографировал дымку, пасущихся коров, покрытые инеем дома и растения. Это было чудесное утро. В обед я уехал в Рощино. Переночевав в гостинице мой путь лежал дальше — на этот раз я решил далеко не ехать и посетил село Крутой Яр (материал на стадии подготовки). Меня очень радушно приняли в школе, в детском саду (даже покормили там), в местном клубе и слесарной мастерской, где ребятишки со школы на станках вытачивают из дерева различную кухонную утварь. А вот местные жители оказались не такими гостеприимными, практически все отказались давать мне интервью. Лишь одна женщина кратко и сухо ответила на несколько вопросов. Жаль. Очень жаль.

Справка: Молёный Мыс (также Молельный Мыс) — деревня в Шкотовском районе Приморского края, входит в Романовское сельское поселение. Расположена на речке Галанта, в месте ее впадения в реку Петровку, в 4 км ниже по течению на которой находится Петровское водохранилище. Расстояние до Владивостока — около 102 км, ближайшая железнодорожная станция — Петровка, расположена в 13 км от деревни.

Дорога-направление

Съездить в деревню Молёный Мыс мне предложил мой хороший друг-тезка Александр, работающий дизайнером в редакции газеты в Большом Камне. На этот раз мне пришлось взять с собой коврик и спальник, ибо там меня — в отличие от уже знакомой нам Боголюбовки — никто не ждал. Была вероятность, что спать придется на улице. До большекаменского перекрестка я доехал на междугороднем автобусе. На остановке меня уже ждал Александр. Поприветствовав друг друга, мы прошли к его небольшому автомобилю — Daihatsu Terios.

— Пусть не джип, зато проходимая. Туда, куда мы собираемся ехать, дорог практически нет. Да и дожди не так давно прошли, может хорошенько застрять.

— Грунтовая дорога?

— Да. Правда она бывает сильно затоплена после дождей, ну, и лесовозы разбивают ее хорошенько.

Кинув назад свой небольшой багаж, я расположился на переднем сидении, приготовив фотоаппарат. Проехав несколько сотен метров, мы свернули с асфальтированной дороги на грунтовку, уходящую далеко под зеленые кроны деревьев.

Дорога и в правду была ужасной. Впрочем, как и во всем Приморье — стоит только свернуть с гострассы. Бесконечные ямы, большие лужи и просто непроходимые топи. Наш автомобиль не ехал, а, можно сказать, то скакал по ухабам, а то плыл — увязая в грязи. Бывали, конечно, места сухие и с относительно ровным покрытием. Например, на подъезде к так называемой видовой площадке, с которой открывается панорамный вид на Петровское водохранилище.

— Как-то раз мы здесь медведя видели. Прямо перед машиной пробежал, так испугался, что аж…, — уже на подъезде к деревне рассказывал Саша. — Вообще их здесь раньше много было, сейчас не очень, но встречаются. Так что, если будешь спать в лесу, я тебе палатку из дома взял.

— Быть может, все-таки местные пустят переночевать. Ну или в брошенном домике расположусь, думаю, такие там имеются.

— Да, думаю есть. Постоянных жителей практически не осталось. В основном приезжают как на дачу.

— Из Большого Камня все?

— Да, наверное. Может, еще откуда…

Пока мы ехали до деревни, дорога снова стала похожа на какое-то минное поле.

Так, лавируя между бесчисленными ямками, мы выехали из тени деревьев на огромное плато, где и расположилась деревня Моленый Мыс. Какие-то 16 км у нас отняли час с лишним езды. А ведь при хорошей дороге — пусть даже не асфальтированной, просто ровной — этот путь можно проделать минут за 20. Но — таковы наши дороги, таковы наши направления.

Тупик

Александр провез меня от одного конца деревни до другого. Пешком это расстояние можно пройти минут за 10, не больше. Одна единственная улица, вдоль которой и растянулись деревянные постройки, уходила куда-то дальше, в лес. По словам Александра, там она просто заканчивалась тупиком. Да и сама деревня стоит в так называемом «тупике».

По обе стороны улицы — деревянные дома, повидавшие на своем веку не одно поколение людей. Встречаются, конечно, и хорошие, обшитые сайдингом, или вовсе кирпичные. Позже я узнал, что один из таких домов якобы принадлежит начальнику гаража администрации Владивостока, в деревню хозяин приезжает как на дачу — отдохнуть да «в земельке поковыряться». Но не только он имеет дачу в столь красивом месте, многие дома принадлежат большекаменцам, которые либо уехали когда-то из Молёного Мыса в поисках лучшей жизни, либо за гроши приобрели старенький деревянный дом.

Заметив брошенные дома, я немного успокоился относительно места для ночлега — палатку можно было уже не брать. Главное — крыша над головой. Высадив меня у самого первого дома, Александр двинулся обратно, в Большой Камень. Предварительно мы договорились о времени и месте завтрашней встречи. Созвониться никак не получилось бы — в деревне абсолютно отсутствовала сотовая связь.

Но, как оказалось позже, только у отдельных операторов. «Билайн» и «Мегафон», в частности, здесь ловили. Не очень хорошо, но «на позвонить» антенн хватало. Во всяком случае, конкретно я остался без связи. Может, оно и к лучшему — незачем отвлекаться на всевозможные раздражители.

Молёный Мыс — неправильно

Медленно шагая по дороге, я старался увидеть хотя бы одного человека, хотя бы одну машину или даже собаку. Но было пусто и тихо. Складывалось впечатление, что деревню давно уже оставили, здесь больше никто не живет.

Впрочем, впечатление несколько обмануло, но лишь поначалу.

Где-то работал генератор, где-то тускло мерцала свеча — свет был, а значит, и жизнь была. Справа от меня, спрятавшись в густых кустах, виднеются развалины какого-то здания. Спереди послышался лай собаки. Я поспешил на звук и вскоре оказался у белого дома, с выкрашенными в желто-зеленые цвета веранду и ставни. Большой рыжий пес, высунув свою морду из под забора, звонко оповещал хозяев о появившемся на горизонте чужаке.

Вскоре на крыльце веранды появилась женщина, одетая в розовый халат и синие шаровары, на голову была натянута камуфляжного цвета кепка.

Представившись и рассказав о цели своего визита, я получил предложение сесть на скамейку, стоящую перед калиткой. Вскоре к нам подсел и муж хозяйки Василий. Семья, как оказалось, живет в деревне с 1979 года.

После небольшого интервью мне провели экскурсию по участку и даже показали внутреннее убранство дома.

— Нашему дому уже 115 лет! — с гордостью произносит Людмила, кивая в сторону одноэтажного, аккуратно выбеленного дома — А видите ель, что растет рядом?! Так вот ей столько же лет, как и дому.

— А как жила деревня раньше? Что здесь было, когда вы приехали?

— Как и любая другая деревня, эта жила с совхоза. А какой он был…, — вспоминает Людмила. — Все поля были засеяны. Вот когда вы проехали несколько первых домов, видели огромную пустошь? Так вот, это было лишь одно из многих, многих полей. Вообще этот совхоз был военным, и для военных все здесь и выращивали. Он — совхоз — обеспечивал мясом и продуктами весь наш Тихоокеанский флот! А в позднее советское время все разрушили, закрыли, увезли. Увезли и генератор единственный. Живем уже около 20 лет без электричества, но практически в каждом доме есть свой небольшой генератор. Мы свой включаем, чтобы телевизор посмотреть, топливо экономим. Дорогое оно. А еще у нас был свой аэродром, он располагался в районе водохранилища. Сейчас его тоже нет, закрыли, а территорию затопили. Сейчас там все то же водохранилище. Расширили его.

— Ну а как вам вообще без электричества живется? Все на костре готовите?

— Нормально живем. Привыкли уже, — вступил в разговор Василий. — Раньше, когда военные заведовали электричеством, нам его давали тогда, когда начальнику было угодно. В определенное время. И это время очень часто не совпадало с нашим. А сейчас даже удобнее стало. Когда нам нужен свет — мы заводим генератор. А готовим на газовой печке.

— Не пытались писать властям, что бы помогли со светом?

— Как-то в администрацию края пришло из деревни анонимное письмо, мол, нет электричества, да и дорогу было бы неплохо сделать. Так вот, после этого письма приехали к нам заместитель вице-губернатора и власти местного самоуправления. Приехали, посмотрели, да и сказали: «Свет до вас вести очень дорого и далеко. Поэтому будете без света сидеть. А дорогу мы не сделаем из-за водохранилища. Нельзя рядом с ним проводить какие-либо работы». Вот и все. Так и живем бы без света и дороги.

— Почему назвали деревню Молёным Мысом?

— Молельный Мыс! Правильно будет — Молельный, — поправила меня Людмила. — А те, кто говорит Молёный — неправильно говорят. А назвали так потому, что здесь церковь была когда-то. Молиться ходили в нее со всех близлежащих деревень: Новонежино, Анисимова, Лукьянова, Романовка, Камышевка, даже с Душкино ездили на конях сюда. Молиться ездили.

— Покажите церковь? Она еще сохранилась?

— Конечно, покажу. Точнее то место, где она стояла. В советские времена ее разрушили. А на кладбище нашем, немного в стороне от основных могилок, похоронены семь попов, которые служили в разрушенной церкви. К сожалению, проводить тебя не смогу до этого места — слишком уж сильно там все затоплено, ну и травой поросло. А так — было бы интересно посмотреть.

Дом и история

Одноэтажный деревянный дом, некогда принадлежавший двум семьям, теперь объединен в один. Вторую дверь замуровали, а из первой сделали большую веранду, которая служит не только обеденной зоной в непогоду или холода, но и небольшим чуланом, где хранится всякая домашняя утварь.

Над входом висит подкова — так, на удачу. Видимо, хозяева этого дома счастливы и удачливы безо всякого там электричества, да и дороги им, видимо, не нужны. Вот и верят в удачу от подковы.

Коридора в доме нет, отворив дверь, мы оказываемся на небольшой кухне, половину которой занимает русская печь. Напротив нее стоит печь газовая, кухонный гарнитур и мойка. Вместо межкомнатных дверей в проемах натянуты бордовые шторы, на полу ковры, дорожки. Комната, выполняющая роль зала, также увешана еще советскими коврами. Стоящий на стенке телевизор накрыт салфеткой.

Попадая в деревенские дома, мы как будто перемещаемся во времени или, привычнее, оказываемся в музее. Здесь всегда чисто, убрано, все расставлено по своим местам, нет ничего лишнего, каждая вещь имеет свою неповторимую историю. Даже мелкая безделушка, найденная где-нибудь на улице, может занять почетное место в серванте, будь то красивая туфелька от куклы или же ржавый подстаканник.

На самом видном месте всегда стоят книги. Даже если человек и не любил читать, он все равно покупал множество книг. Либо для красоты, либо просто чтобы оправдать название и назначение книжной полки. Либо он на самом деле их читал. Когда находишься в подобном месте, невольно всплывают картины их детства, а именно — старая бабушкина квартира. Огромная, трехкомнатная, находящаяся в двухэтажном доме «сталинской постройки», поражала не только своими размерами и планировкой, но и тем настроением, которое создавалось именно из таких мелких вещичек, расставленных на полках стенки, трюмо и везде, везде, везде. Вот ты идешь по деревянному скрипучему полу, подходишь к деревянной стенке, открываешь стеклянную дверцу, а за ней ровными рядами стоят стаканы, стопки, бокалы, фужеры. Пусть даже они никогда и не использовались, и даже не будут использованы, их наличие раньше было просто обязательным. Так же как и те самые книги, которыми было занято все свободное место.

Молёная экономика

Выйдя из дома, мы обошли весь двор, где расположились летняя кухня, баня и курятник. В дальнем углу участка стоит трактор, за ним — дровяник с уложенными ровными рядами чурками.

— Что нас отличает от городских жителей?! Свое хозяйство, — отвечает на свой же вопрос Василий, показывая свои угодья — Городские тратят большие деньги на продукты, мы же выращиваем все свое. Пусть это и трудозатратно, зато мы знаем, что оно без каких-либо химикатов и другой отравы. Все домашнее, натуральное, а главное — полезное. Раньше мы держали и корову, и пасека была, теперь остались одни куры. Возраст уже не тот. Тяжело стало большое хозяйство держать. А молоко и творог нам поставляет Гужба — у него есть и коровы и мед. Вообще, многие здесь держат улики. Раньше мед можно было хорошо продавать, сейчас только свои покупают. Ну или в Большой Камень на продажу возим изредка. Так деревня и выживает.

Окончив экскурсию, меня проводили до скелета здания, который некогда был начальной школой деревни Молельный Мыс. Спрятанное в кущах деревянное здание, уже мало похоже на «учреждение образования». Трудно представить, что здесь когда-то велись уроки, преподаватели учили детишек могучему и великому русскому языку.

Единственное напоминание, что здесь когда-то были дети — это выцарапанное на деревянной стене имя Никита.

Некогда шумные классы опустели и поросли высокой травой, крыша обвалилась под тяжестью времени. Совсем скоро это место, известное как школа, совсем перестанет существовать, быть может, как и сама деревня.

Выйдя снова на дорогу, мы упираемся в забор, за которым и стояла та самая церковь, в которую ходили многие жители близлежащих деревень. Сейчас на этом месте растут деревья. Даже фундамента не осталось. О том, что здесь когда-то велись службы, можно узнать лишь из рассказов местных жителей.

Или сходить на кладбище, найти там семь могилок священнослужителей.

Послесловие

Деревня основана в 1900 году 17-ю семьями переселенцев. Изначально переселенцы зарабатывали тем, что сдавали свои земли в аренду китайцам и корейцам для земледелия и покосов.

Церковь в деревне построили в 1909 году. Также в деревне была церковно-приходская школа. Церковь сожгли, когда — никто не помнит. В 50-е годы XX века годы здесь был военный аэродром. В деревне был военный совхоз. Когда военные ушли из деревни, забрав с собой генератор, электричество пропало. Вот уже около 20 лет люди живут без энергоснабжения и каких-либо надежд на его появление.