Кот Беляшик с пережору занедужил и решил лечиться глубоким, вдумчивым сном. Он свернулся косматым клубком, уткнул нос в могучее основание своего хвоста и мощно, ритмично засопел, изгоняя недуг целебными запахами своего организма.

Если эта процедура и носила оздоровительный характер, то явно обладала какими-то побочными эффектами. Потому как, проспав три часа, кот с грацией бухого терминатора доковылял до ведра с водой, навалился на него, обхватил лапами и долго пил воду. Ведро жалобно поскрипывало.

Утолив жажду, Беляшик тут же у ведра уселся сомнамбулой, залип, уставившись в стену и покачивался как раввин над Торой. Кошка Чернуха, озабоченная расстройством напарника, подошла и участливо хохотнула:

- Отрок, да с тебя бы сейчас икону писать - самое оно, выглядишь законченным мучеником. Канонично! Хуже тебя только хозяин с перепою. - Потом подумала и набожно уточнила:

- Вот, только нельзя зверье на иконах малевать - грех это. Разве что в ебипетской манере нацарапать твой профиль на стене в виде хмурного кота с головой, например, кота. - Кошка еще раз хмыкнула, но озабоченная глухой необщительностью друга замолчала.

Беляшик зашевелился, потоптался, трепеща кончиками ушей потянулся всем телом и с непередаваемым наслаждением зевнул. Продолжительность и амплитуда зевка в его апогее были велики и ужасны, казалось котяра еще чуть-чуть и вывернется наизнанку. Но, сладко мяукнув, кот с глухим щелчком захлопнул пасть и немедленно направился в туалет. Потому, что по закону Архимеда - сколько в кота воды налито, столько и вытечь должно.

Кошка Чернуха отдыхает на полу, на входе в комнату. Лежит уверенно, спокойно и даже нагло. На подходящего со стороны задней полусферы меня даже не смотрит - знает, что я на нее не наступлю ни при каких обстоятельствах. Меня это немного дразнит и я решаю уточнить в чем же основа такой убежденности?

В блеске ее холодных, как застежки у чемодана крокодиловой кожи глаз, я прочел простое и логичное обоснование:

- Наступать на кошек - моветон;

- Наступивший стразу приобретает статус тупого, невежественного быдла;

- Быдло можно беспощадно кусать и рвать на флаги любых, признанных ООН государств;

- Рваные раны от кошачьих зубов и когтей обычно заживают долго и болезненно. Даже у высших приматов. Даже если они мазохисты.

Молчанка с переглядыванием мне надоела и я спросил: - А если наступлю тихонько, в шутку?

С дивана спрыгнул кот Беляшик и закатывая глаза, красиво и грозно, нараспев, словно батюшка в церкви изрек:

- И да восплачешь ты во грехах своих. Горько восплачешь! Ибо грядет день. И взнуздан уже конь бледный, и вложил ногу в стремя всадник его! И тщетны молитвы грешников, котеек попирающих.

- Ну, коняга бледная понятно - это ты Беляшик, а всадник-то где? - Смеясь вопрошаю я, оглядываюсь и вновь сталкиваюсь с немигающим взглядом крокодилового чемодана.

Улавливаю на кухне подозрительный движняк. Иду. По пути, в потьмах коридора натыкаюсь на кошку Чернуху. Оба испуганно чертыхаемся, я останавливаюсь и осторожно (не придавил ли) провожаю взглядом убегающую и недовольно трясущую черными боками кошару.

Запоздало подкрадываюсь, резко включаю свет. Оба кота сидят рядом с батареей. Позы непринужденны, но сидят как бы загораживая нечто от меня. Смотрят прямо в глаза, пронзительно и нежно. Я покупаюсь на эту ложную преданность, поправляю на плите неаккуратно закрытую крышку кастрюли с остывающими пельменями и строго зыркнув на котов ухожу.

- Таки чуть не спалились, - буркнула Чернуха и развернувшись мордой к батарее, достала из-под нее пельмешку: - О-о-о, тепленькая!

- Не спалились бы, я крышку успел закрыть, это главное, - тоже жуя, ответил кот Беляшик.

- Главное то, как я технично бросилась в ноги хозяину! Он протупил и это дало тебе время не закосячить всю операцию, - оспорила важность ролей в их банде кошка.

Кот Беляшик, он же Беляшоид, он же Белешман, считал себя матерым пельменным медвежатником и даже немного сам был похож на палево-пегого карликового тундрового медведя. Поэтому, он обиженно насупился:

- Достать пельмешки из кастрюли - вот настоящее искусство! Только мужчины из рода Аль Сохат-Сутул ибн Беляшни могут делать это быстро и беззвучно.

Кот Беляшик сидит, ловит эфир и чутко греет уши голосами из кухни. Ему не нравится то, что он слышит. Не по людски это - постелить новую скатерть и запретить рвать её когтями. Как так! Каджит возмущен, но вида и своей кровной заинтересованности не показывает. Потому, что выдержка и осторожность - оружие коварного труса.

Потом, когда все ушли, он незаметно материализовался в темноте у стола, прошел вдоль свисающего края скатерти, сосредоточенно обнюхал ткань, словно определяя её состав, оглянулся и решил уже пробовать на зуб. Он почти куснул приятно пахнущую утюгом льняную ткань. Но, тут, пытаясь спасти ситуацию, вмешалась бдительная кошка Чернуха:

- Гражданин Белешман, вы тут что ипытываете? Свою судьбу или толерантность хозяйки в отношении вашей пухлой задницы? Что, в общем, тождественно и поэтому, лучше вам не продолжать.

- Я отчетливо слышал о запрете на когти, но про зубы разговора не было! Значит, зубами пробовать можно, - кот продолжал упорствовать в своих заблуждениях.

- Тебе объяснить кратко или развернуто?

- Кратко будет достаточно. Я - красавчик и весьма смышлен. Можешь даже называть меня Себастьян. Ударение на "а"!

- Таки уже не беси меня, СебАстьян, маму твою кошку! Ты туп и заметь, это сказано без вопросительной интонации.

Я пытаюсь приятно бороться с простудой - передо мной на столе чай с мелиссой. Кот Беляшик, он же Беляшоид, он же Белешман, а по кумулятивным качествам душевных свойств - "коварная жопа с ушами", залез на стол и сидит на одной со мной линии, проходящей через центр кружки. Привлеченный ароматом, он жаждет совмещения двух событий: когда остынет чай и когда я отвлекусь. Ему крайне важно протестировать напиток - засунуть лапу в кружку, вдумчиво её вылизать и, если понравиться, повторить.

Ложно ощущая свою шести килограммовую тушу достаточно скрытой за габаритами кружки, кот, изо всех сил непринужденно помахивая хвостом как маятником метронома, притаился, сверлит меня недовольным взглядом и даже уже чуть согнул лапу в локте. Тварь ждет момент.

Я никуда не тороплюсь, я до пятницы совершенно свободен и это не устраивает Беляшика. На его ехидной морде я уже читаю желание как-то меня промотивировать. Например, резко метнуться в коридор, уронить чего-нибудь и пока я буду выяснять степень разрушений, вернуться и исполнить замысел. Кот, колеблясь перед широчайшим выбором мер, в преступной задумчивости направляется в сторону двери.

Чтобы избежать намечающихся ненужных хлопот, я чуть поднимаюсь в кресле, показываю что собираюсь уйти и котяра тут же занимает исходную позицию. И я возвращаюсь к прежним рубежам противохвостатой обороны. Сидим дальше. Я повторяю этот маневр несколько раз, чем вкрай выбешиваю Беляшика. Он забирается ко мне на колени, встает опираясь на мою грудь и с ненавистью заглядывает мне в лицо, давая понять, что я веду себя низко, подло, по иезуитски нечеловечески и что, вообще, так дела не делаются.