Питер Уоттс. Послесловие.
Закончил вчера читать "По ту сторону Рифта" (отличный сборник рассказов, тот случай когда с сожалением отмечаешь, что всё меньше и меньше страниц, как и с рассказами Теда Чана) рекомендую к прочтению, но сейчас не про это. В конце книги, как это обычно бывает, есть послесловие, вот оно и стало причиной написания этого поста. Дальше будут отрывки из этого послесловия, поэтому на всякий случай вставлю слово СПОЙЛЕР!!!!!! Хотя ничего раскрывающего из творчества писателя не будет.
Как и положено в послесловии, автор рассказывает немного о своих рассказах, как, что придумывалось, отвечает на критику в свой адрес, почему у него всё такое мрачноватое и депрессивное. И вот объясняя это Уоттс рассказывает о событиях из своей жизни и не только, и как это всё формирует его видение далёкого будущего. Поехали!
"Судите сами: мы живем в мире, где финансовые организации планетарного масштаба выискивают в кандидатах на вакансии симптомы социопатии, – но не с целью отсеять социопатов, а чтобы взять их на работу. Даже после того как эти организации помогли глобальной экономике ухнуть с обрыва – и сознательно, как выясняется, – органы, учрежденные якобы как раз для того, чтобы контролировать их, однозначно заявляют, что в тюрьму никто не сядет, какие бы законы ни были нарушены, какой бы ни был причинен ущерб. Когда сумасшедшим домом правят деспоты, рассчитывать на большую откровенность не стоит – и это еще хорошие ребята, лидеры так называемого «свободного мира». Но в моих книгах вы никаких «Голдман Саксов» не найдете. Как и Диков Чейни с Усамами бен Ладенами. У меня никто не начинает войн под надуманными предлогами, чтобы обогатить своих дружков из нефтедобывающей отрасли; никто не оправдывает массовых убийств, ссылаясь на божественную волю.
Представьте, что ваша жизнь – дорога, идущая через время и общество. По обе стороны тянутся заборы, увешанные знаками: «Посторонним вход запрещен», «По газонам не ходить», «Не убий». Это условия, ограничивающие ваше поведение, законные пределы приемлемых действий. Между ограждениями вы можете бродить сколько душе угодно – но выйдете хотя бы за одно и рискуете испытать на себе всю тяжесть закона. Теперь представьте, что кто-то начинает эти заборы сдвигать ближе. Ваша реакция – даже то, заметите вы происходящее или нет, – целиком зависит от того, часто ли вам доводилось сходить с дороги прежде. Многие люди никогда не отклоняются от середины тропы; не будь заборов вообще, они бы и то не отклонялись. Они из тех, кому никогда не понять, с чего воют все эти радикалы и маргиналы; как ни крути, а ведь их-то жизнь ни капельки не изменилась. Им без разницы, где находятся заборы – у самых их плеч или далеко на горизонте. А вот для прочих из нас рано или поздно наступит момент, когда направишься к месту, где в прошлом можно было гулять без всяких ограничений, и внезапно наткнешься на забор. Это лишь вопрос времени. Когда случается подобное, человека может удивить, насколько близко к нему подобрались эти штуки, а он даже и не заметил. Я вот точно был удивлен. Меня не назовешь закоренелым преступником. Я оказывался в маленькой белой комнатке на таможне США несколько чаще, чем можно ожидать при «случайном» отборе на контроль, но тут, подозреваю, дело в том, что среднестатистический таможенник не вполне понимает, как быть с людьми, которые работают не по найму («Консультант по биостатистике и писатель? Что еще за хрень?»)…
Сказанное не значит, что я умом пребывал в неведении относительно ослабления гражданских прав на этом континенте. Просто для меня, образованного белого типа с довольно защищенной жизнью, это понимание было скорее теоретическим, чем интуитивным, опосредованным, а не прямым. Поэтому, возвращаясь с другом в Торонто из поездки в Небраску, я ожидал, что меня досмотрят канадские таможенники на канадской же границе. Еще я ожидал, что если они пожелают обыскать мой автомобиль, то сообщат мне об этом и попросят открыть багажник.
Когда же ничего из перечисленного не случилось – когда в двух километрах от границы с Канадой меня остановили американские пограничники, и я, оглянувшись, увидел, что они копошатся в нашем багаже, словно шайка бродячих муравьев, – я не ожидал особых проблем, выходя из машины с намерением спросить, что происходит. Так и вижу, как на этих словах многие читатели закатывают глаза. «Ну да, естественно. Никогда не выходи из машины, если не велят. Никогда не смотри им в глаза. Никогда не задавай вопросов. Иначе пеняй на себя». Этим людям мне сказать нечего. Всем остальным скажу: смотрите, до чего мы дошли. Теперь у нас вне закона ожидать нормального общения с теми, кто в общем-то должен нас защищать. И люди это одобряют…
Если вас подмывает напомнить, что Северная Америка – невзирая на все эти авторитарные безобразия – остается образцом свободы в сравнении с Ираном, коммунистическим Китаем, Северной Кореей и иже с ними, я не стану спорить. Более того, охотно это акцентирую. Начиная с тотального видеонаблюдения в центре Лондона и заканчивая полицией Торонто, что арестовывает людей за неповиновение законодательству об обысках и выемках, которого вообще-то и не существует, систематическое нарушение гражданских прав является характерной чертой всех свободолюбивых демократий. Видимо, это лучшее, на что мы способны…
В последующие месяцы я узнал о законодательстве штата Мичиган больше, чем хотелось бы
(Любопытный факт: согласно законодательству США, «граница» – это на самом деле область, простирающаяся на сто миль от пресловутой линии на карте. Атмосфера бесправия, которую встречаешь на таможне – обыски безо всяких ордеров, безосновательные задержания и тому подобные удовольствия, – распространяется на всю эту зону. Разумеется, в конце концов меня признали виновным. Но не в нападении, что бы вы там ни слышали. Суд установил, что агрессия с моей стороны отсутствовала, не было даже брани или разговора на повышенных тонах, несмотря на заявления прокурора, будто я «оказывал сопротивление» и «душил сотрудника пограничной службы».
В итоге сторона обвинения сделала упор на тот факт, что я – уже словив несколько ударов в лицо, но еще до того, как получил дозу слезоточивого газа, – не подчинился в ту же секунду, а спросил: «Да в чем дело-то?» И никого не волновало, что меня действительно били по лицу или что сами пограничники лгали под присягой. (Присяжные забраковали их показания всей пачкой, потому что – как официально объявил один из заседателей – те «не согласовывались между собой».) Никого не волновало и то, что представители самого МВБ (министерство внутренней безопасности), которых вызвали из Детройта в надежде добавить пунктов к обвинению (изначально в документе об аресте значилось «Нападение на государственного служащего»), отказались от участия в деле после беседы с причастными лицами. Никого не волновало даже и мнение, открыто высказанное присяжными, – что судить надо не меня, а пограничников. Акт 750.81(d) вынудил их вынести обвинительный вердикт вопреки всему.
Важно отметить, что случившееся со мной нарушением закона не было. Закон сработал именно так, как и предполагалось: предоставил карт-бланш властям, при этом приравняв к преступлению все прочие действия – даже заданный вопрос, – кроме немедленного и бездумного подчинения. Мы живем в обществе, где законы призваны защищать не население, а право третировать население практически в любых ситуациях. Я делаю акцент на США, потому что именно там наткнулся на свой конкретный забор; там же живет и большинство из вас. Но, пока вы не приняли меня за очередного напыщенного канадишку, который, как это сейчас модно, поливает дерьмом Мерзких Американцев, позвольте подчеркнуть, что к собственной стране я питаю не больше уважения. Канадское правительство в повседневном порядке затыкает ученым рты и в данный момент трудится над уничтожением какой-никакой природоохранной системы, которая у нас хоть и в рудиментарном виде, но была. Во время саммита «Большой двадцатки» в 2010 году мой родной Торонто стал местом наиболее вопиющего нарушения гражданских прав в Канаде: были арестованы и удерживались под стражей свыше тысячи человек, причем большинству не предъявили обвинений. Сотни людей часами мариновали под ледяным дождем: им приказывали разойтись, не давали этого сделать, затем задерживали за неподчинение. Проходили предупредительные аресты – иных под дулом пистолета заметали в собственных спальнях в четыре часа утра, дабы какой-нибудь активист не совершил потом преступлений в течение дня. Ну и что это была бы за вечеринка без традиционного избиения безоружных, не оказывающих сопротивления протестантов сотрудниками полиции с прикрытыми нагрудными знаками, причем затем они же и обвиняли своих жертв в «нападении на полицейских». Хвала богам за камеры в мобильных телефонах. Хвала богам за YouTube.
Я выбрался из передряги почти невредимым: да, меня признали виновным, но в тюрьму не засадили, несмотря на все усилия обвинения. В США мне путь закрыт – в обозримом будущем, а может, и навсегда, – но с некоторых пор это для меня скорее уже знак почета, а не помеха профессиональным делам. Я в полном смысле слова победил. А большинство бы проиграло. Большинство тех, кто бросил бы вызов враждебной бюрократии с ее толстой мошной и чисто символической ответственностью, проглотили бы, не прожевывая. Им пришлось бы сдаться вне зависимости от степени вины; совершать сделки с правосудием, лишь бы избежать непосильных судебных издержек. Если обвиняемый чудом набрался бы дерзости, чтобы дать отпор, его ждали бы неравный бой, заточения и годы долговой кабалы. Штат Мичиган выставляет вам счет за время, проведенное за решеткой: тридцать баксов в день, как будто вы остановились в долбаном «Мотеле 6», как будто вы сами решили поселиться в тюряге, соблазнившись обслуживанием номеров и бесплатным кабельным ТВ. Чем дольше вы просидите в заточении, тем больший счет вам сунут под нос, когда выйдете на свободу.
Мне перестали приходить по почте эти маленькие желтые квитанции. Может, в Мичигане махнули рукой, а может, потеряли мой след, когда я переехал, или же то обстоятельство, что я живу по другую сторону международной границы, делает попытки стрясти с меня стоимость одной жалкой ночи в каталажке неоправданными. А вот те бедолаги, с которыми я делил фасоль и «Кул-Эйд»… Им не светит ни спасительных границ, ни убежищ, ни побегов. Год в тюрьме – и они выходят с долгом в десять тысяч на шее. И они даже еще чертовски легко отделались по сравнению с подругой нашей семьи: ее мужа-активиста «исчезнули» в Латинской Америке, а сама она подверглась групповому изнасилованию и родила в тюрьме…"





