Первые фотографии подбитых немецких танков
В 1941 году возле деревни Буйничи проходила линия обороны Могилёва. Сражаясь против немецких войск, воины Красной армии перекрывали дорогу Могилёв-Бобруйск. В обороне были задействованы ополченцы, 172 стрелковая дивизия, которой командовал генерал-майор Романов, среди частей которой особо отличился 388 стрелковый полк (командир - полковник Кутепов). С немецкой стороны — пехотные части, танковая дивизия, поддержка авиации и артиллерии. Передний край обороны советской армии проходил у деревни Буйничи. 10 июля немцы подвергали 388 полк массовым обстрелам, а 2 дня спустя советская артиллерия открыла огонь по противнику и нанесла ощутимые потери.
Немцы, перейдя в наступление, направили на позиции противников десятки танков. В результате продолжительного боя удалось сжечь и подбить 39 танков. До 22 июля Красная Армия стойко удерживала свои позиции.
Из мемуаров Константина Симонова
« Трошкин, узнавший, что в полку Кутепова подбито и захвачено много немецких танков, торопил меня. Он еще с самого начала поездки сказал, что не вернется, пока не снимет разбитых немецких танков. По газетным сообщениям, число их давно перешло за тысячу, а снимков пока не было ни одного. Жгли и подбивали их много, но при отступлении они неизменно оставались на территории, занятой немцами.»
Подбитые немецкие танки. Фото П. Трошкина
События, которые разворачивались на Буйничском поле, в своём военном дневнике и романе «Живые и мёртвые» увековечил Константин Симонов. В то время он был корреспондентом «Известий» и вместе с фотокорреспондентом Павлом Трошкиным находился на поле битвы 13 и 14 июля. Для Симонова эта командировка на фронт стала первой.
20 июля снимки подбитых танков и очерк очерк «Горячий день» были напечатаны в газете «Известия». Рассказывая читателям о 14-часовой битве, Симонов отметил то, насколько храбро и умело воюют защитники Могилёва.
На фотографии, с биноклем на груди, изображён командир 3-го батальона 388-го стрелкового полка капитан Гаврюшин.
« Командир батальона капитан Гаврюшин был человек лет тридцати, уже два или три дня не бритый, с усталыми глазами и свалявшимися под фуражкой волосами. На лице его было странное выражение одинаковой готовности еще сутки вести бой, говорить и действовать и в то же время готовность уснуть в любую секунду.
Перед тем как заснять Гаврюшина, Трошкин заставил его перепоясаться портупеей, надеть через плечо автомат, а вместо фуражки каску. Вся эта амуниция удивительно не шла капитану, как она обычно не идет людям, сидящим на передовой и каждый день глядящим в глаза смерти»
Красноармейцы и капитан Гаврюшин сфотографированы на фоне немецкого танка T-III.
«Ход сообщения кончился у окопчиков боевого охранения, танки теперь были невдалеке — метрах в двухстах. Их было семь, и они стояли очень близко один от другого.
Мы вылезли из хода сообщения и пошли по полю. Сначала все низко пригибались, и когда подошли к танкам, то Трошкин их тоже сначала снимал, сидя на корточках. Но потом он вытащил из одного из танков немецкий флаг и, заставив красноармейцев залезть на танк, снимал их на танке, рядом с танком, с флагом и без флага, вообще окончательно обнаглел.
Немцы не стреляли. Я не жалел, что пошел. У меня было мстительное чувство. Я был рад видеть наконец эти разбитые, развороченные немецкие машины, чувствовать, что вот здесь в них попадали наши снаряды…
Чтобы немцы не утащили ночью танки, они были подорваны толом, и часть их содержимого была разбросана кругом по полю. В числе прочего барахла во ржи валялась целая штука коричневого сукна. А рядом с ним — дамские лакирашки и белье.
Трошкин снял это, а я потом описал. Кажется, это был один из первых документов о мародерстве немцев.
Закончив съемку, Трошкин пошел в лощинку к другой группе танков. Он хотел заснять еще и их.»
Подбитый немецкий танк T III. На заднем плане немецкий бронетранспортер.
«Было по-прежнему тихо. Вдруг раздалось несколько пулеметных очередей. Впереди над полем крутился «мессершмитт». Когда вернулся Трошкин, то оказалось, что эта стрельба имела к нему прямое отношение. Он начал снимать вторую группу танков, и над ними появился этот «мессершмитт» и начал пулеметный обстрел с бреющего полета. Трошкин залез под немецкий танк и отсиживался там, пока немецкому летчику не надоело и он не улетел.»
Подбитый на Буйничском поле немецкий бронетранспортёр.
Павел Артемьевич Трошкин - фронтовой фотокорреспондент газеты «Известия». Талантливый фотограф участвовал в боях на Халхин-голе, Финской войне, Великой Отечественной, снимал под Москвой и в Сталинграде, на Курской дуге и в Севастополе. Был награждён медалями «За отвагу» и «За боевые заслуги», орденом Отечественной войны I степени.
19 октября 1944 года в районе Ивано-Франковска на машину корреспондентов напали бандеровцы. Во время перестрелки Павел Трошкин был убит.
Командир 3-го батальона 388-го стрелкового полка Гаврюшин Д. С. (в 1941 году капитан)
Из мемуаров Константина Симонова
«Только одного из этих людей, чьи лица я вижу сейчас на старых фотографиях, я встретил еще раз потом, после войны.
В июне 1945 года, вернувшись из армии в Москву, я нашел пришедшее без меня еще зимой, во время войны, письмо:
«…Ответ хочу получить для того, чтобы после, если останусь в живых, увидеться с вами и дать материал как писателю и вспомнить тех героев тяжелых июльских дней, которые всю тяжесть первых ударов выносили на своих плечах. Это ваши слова. А их надо вспомнить, они это перед родиной заслужили. Пишет вам тот командир батальона, у которого вы с Трошкиным были в гостях на поле боя у Могилева — июль 1941 года. Я за это время участников этих боев не встречал никого. Да и я случайно остался в живых. Пришлось много пережить. Когда встретимся, то расскажу. Все же я не теряю надежды с вами увидеться. В настоящее время я на фронте, но состояние здоровья не дает возможности быть здесь. Хотят откомандировать, так что ответ на это письмо пришлите домой, и при первой возможности я вас проведаю. Привет Трошкину, если он в живых.
17.1.45.
С комприветом капитан Гаврюшин».
Передавать привет Трошкину было поздно — он погиб в 1944 году; я написал об этом Гаврюшину, приглашая его приехать. Но увидеться нам удалось не сразу: вернувшись с войны, он долго лежал по госпиталям, и я встретил его только в 1947 году тяжело больным, с трудом державшим себя в руках человеком.
Гаврюшин горько переживал свою безнадежную инвалидность, думая при этом не столько о себе, сколько о тех, кому приходилось о нем заботиться. Именно об этом он писал мне в своем последнем письме:
«…Жалею, почему меня не убило. Лежал бы спокойно, не заставлял бы людей думать обо мне. А лежал бы под словами:
Не плачьте над трупами павших бойцов,
Не скверните их доблесть слезами,
А встаньте и произнесите:
„Тише, листья, не шумите,
Наших товарищей не будите.
Спите спокойным сном —
Мы за вас отомстим…“
Больше писем не было. Не было ответа и на мои письма…
Готовясь к публикации записок, я после долгого перерыва еще раз написал по сохранившемуся у меня старому адресу, но письмо снова осталось без ответа. Пришлось обратиться к розыскам в архиве и там, найдя личное дело Гаврюшина, я увидел в нем последнюю запись: „Умер 7 мая 1953 года“.
В личном деле есть много подробностей, рисующих и облик и судьбу этого человека. Москвич, сын рабочего, Гаврюшин рос без отца, убитого в 1905 году во время стачки. Тринадцатилетним мальчиком, оказавшись вместе с матерью в Бессарабии, он вступил в отряд Котовского и был контужен во время боев под Бендерами. В 1924 году вступил в комсомол, в 1930-м — в партию. В 1928 году пошел в армию. Кончил Киевскую пехотную школу и с октября 1939 года находился в той должности, в какой я его застал на фронте — командиром батальона 388-го стрелкового полка. „В обстановке разбирается быстро и верно. Волевой, требовательный командир“, — писал в своей аттестации о нем в октябре 1940 года командир полка Кутепов и добавлял: „Физически здоров, но нуждается в лечении по поводу невроза“. Очевидно» невроз был последствием той давней контузии в детстве, она напоминала о себе.
В деле подшита записка Гаврюшина, рассказывающая о том, как он воевал и выходил из окружения. Приведу некоторые места из нее: «Участвовал… в обороне города Могилева. Ведя 14 суток беспрерывного боя, я был контужен, но остался в строю, после чего был ранен в руку и ногу. 24 июля положен в госпиталь в Могилев. 26 июля город был взят фашистами и госпиталь не эвакуирован, потому что были в окружении. 28 июля я с бойцами своего батальона из госпиталя бежал. Переодевшись у одной из жительниц города, мы тронулись в путь к нашим войскам. Шли мы под видом заключенных — якобы работали на аэродроме и при бомбежке нас поранило. На пятые сутки на линии фронта… фашисты нас задержали. Продержав трое суток, отправили в Смоленск в один из госпиталей, также не эвакуированный… Пробыв там трое суток, сделав соответствующую разведку, бежали из этого госпиталя и дней через 15 опять достигли линии фронта в районе Шмаково, где нас опять задержали. Продержав 5 суток голодными, посадили на машины и повезли в направлении Смоленска. Догнав группу наших пленных, сбросили нас с машины, присоединили к колонне и погнали. Голод и боли в ранах не давали мне возможности идти наравне со здоровыми, и я отставал, фашистский патруль все время подгонял меня прикладами в спину… Переночевав, собравшись с силами, под утро мы бежали. Прошло несколько суток. Пришли в поселок Стодолище и наткнулись на нашего врача. Попросили его сделать перевязки. Он вскрыл наши раны — раны уже загноились и черви завелись…» Дальше Гаврюшин рассказывает о том, как он лечился, скрываясь в этом поселке Стодолище, и как один из жителей, «некто Жуков», подал на него заявление в фашистскую комендатуру, что он коммунист и командир. Но Гаврюшина предупредили, и ему пришлось срочно уходить. «При помощи местных жителей я оделся, потому что был наг, а на дворе — октябрь, и решил попытаться еще раз пройти к своим, что мне и удалось. 6 ноября 41 г. я пришел в город Ефремов Тульской области на фронт 3-й армии, которой командовал Герой Советского Союза генерал-лейтенант Крейзер, мой бывший командир дивизии. Из Ефремова меня направили на лечение…»
Дальше в деле в заполненном рукой Гаврюшина личном листке значится:
«1941 год, 6 ноября — по 1942 г. февраль. В госпитале на излечении от ранений.
1942 г., февраль — 1942, октябрь. Проходил спецпроверку (сидел в тюрьме).
1942 г., октябрь — ноябрь 1942 — в резерве Московского военного округа».
К этому личному листку, заполненному Гаврюшиным в 1942 году, надо добавить, что, получив вторую степень годности, он все же добился отправки на фронт и служил там офицером связи в 63-м стрелковом корпусе. Но довоевать до конца войны ему не удалось. В декабре 1944 года сказались ранения и контузии, он тяжело нервно заболел и был отправлен в резерв по состоянию здоровья.
Так сложилась судьба капитана Гаврюшина».