Михаил Иннокентьевич Скороговоркин по своей человеческой и гражданской природе был борцом. Не греко-римским или каким-нибудь классическим. Михаил Иннокентьевич боролся за справедливость. По крайней мере, за то, что считал справедливостью он сам. А на взгляд Скороговоркина многое в этом мире ещё было несправедливым. Не считал он справедливым тарифы ЖКХ, громкую музыку от соседей по вечерам, запрет продажи алкоголя в ночное время и лужу во дворе.
     В настоящее время Михаил Иннокентьевич боролся с лужей. Она растянулась на всю ширину дороги прямо перед скороговоркинским подъездом и упорно не хотела высыхать. Иными словами, принимая во внимание дождливое лето, лужа была всегда. Соседи давно привыкли к ней и обходили лужу по стенке дома. 
     Михаил Иннокентьевич тоже обходил, но мириться с лужей не хотел и не собирался. Он методично писал письма во все инстанции, которые знал, и даже в три организации, название которых было ему неизвестно, но звучало красиво. Бюрократическая машина работала неповоротливо. В Управляющей компании письма просто игнорировали, кто-то ограничивался отписками типа "рассмотрели, разберёмся, примем меры", участковый угрюмо здоровался и понимающе кивал.  Только из Комиссии по ценным бумагам написали вежливый развёрнутый ответ, который сводился к тому, что мелиоративные работы в городе не относятся к компетенции комиссии. Михаил Иннокентьевич рук не опускал, он искал новые решения.
     И удача улыбнулась Скороговоркину. Она явилась ему в виде инженера Серёги из шестьдесят шестой квартиры. Серёга был продвинутым пользователем интернета и по совместительству в свободное время играл в домино с мужиками скророговоркинского двора. Вот за очередным сеансом "забивания козла" Серёга и открыл идейному борцу новую сторону жизни.
     - Ну что, Иннокентич, всё с лужей бьешься? – спросил Серёга, выложив на стол очередную доминошную кость?
     - Я не с лужей борюсь, а с Системой. Системой халатного отношения чиновников к нуждам избирателей, граждан и лиц без гражданства – Скороговоркин выпрямился над столом.
     - И что, всё письма пишешь?
     - Пишу. И квитанции почтовые сохраняю. Это чтобы когда время придёт никто не сказал, что Скороговоркин молчал и позицию гражданскую не высказывал. 
     - А ты через интернет не пробовал заявление подать?
     - Как это?
     - Да есть у них сайт для обращений граждан.
     - Да результат тот же будет! "Рассмотрели, разберёмся, примем меры". Проходили уже.
     - А ты им напиши, что усматриваешь в игнорировании своих сообщений признак коррупции. У них там робот специальный, если слово "коррупция" в обращении выловит, заявление рассматривается в первоочередном порядке и со всей серьёзностью. Поручение президента. Рыба! – крикнул Серёга, стукнув по столу последней доминошной костяшкой, и самодовольно откинулся назад, затягиваясь сигаретой.
     Михаил Иннокентьевич аккуратно записал в блокнот интернет-адрес, продиктованный Серёгой, и заторопился домой. Следующие три часа Скороговоркин не отходил от компьютера, сочиняя обращение. Слово "коррупция" было упомянуто в заявлении трижды (на тот случай, если робот не распознает его с первого раза). Кликнув на иконку "Отослать", с чувством выполненного гражданского долга Михаил Иннокентьевич лёг спать около полуночи.
     А утром лужи не было. Выйдя из дома, Скороговоркин по привычке завернул направо, чтобы обойти лужу по стенке, но боковым зрением уловил непривычное изменение пейзажа. Лужи не было! Неясно, что произошло – либо её смели дворники, либо за ночь изменили уровень дороги, что вода ушла в ливнёвую канализацию, но лужи не было!
     Воодушевившись столь ошеломляющим успехом, Скороговоркин даже забыл, зачем вышел из дома. Он торопливо вернулся в квартиру и включил компьютер. Пора было разобраться с клёном!
     Это старое наполовину высохшее дерево, в общем-то, никому не мешало, но получилось так неудачно, что в квартиру Скороговоркина именно из-за этого клёна не попадал солнечный свет. Ну не то, чтобы совсем не попадал: кухня и гостиная освещались прилично, но половину окна спальни этот клён явно перекрывал. Михаил Иннокентьевич тоже писал несколько безответных писем по инстанциям. Это было ещё до начала борьбы с лужей (которая впоследствии отняла у Скороговоркина все силы и на клён их уже не оставалось). 
     Пальцы Михаила Иннокентьевича бегло побежали по клавиатуре, слово "коррупция" Скороговоркин писал очень внимательно, чтобы не дай бог ни ошибиться ни в одной букве и робот передал его обращение по назначению.
     Следующим утром Скороговоркин проснулся от яркого солнца, безжалостно бьющего в глаза. Отсутствие клёна теперь не мешало солнцу проникать в самые затаённые уголки скороговоркинской спальни.
     Это был момент триумфа! Воодушевлённый стратегическими победами Михаил Иннокентьевич развил бурную деятельность. Он почти перестал выходить из дома, оборудовав около компьютера импровизированный столик, чтобы принимать пищу, необходимую для продолжения борьбы.
     Как-то незаметно соседи перестали включать музыку. Причём не только соседи сверху, слушавшие тяжёлый рок, но соседка справа – милая студентка Лариса, в репертуаре которой был только безобидный Вивальди. В подъезде перестали курить, даже мужики во дворе на всякий случай перестали играть в домино – никому не хотелось прослыть коррупционером. Пару раз Скроговоркину продали алкоголь в ночное время. На всякий случай.
     Слава о всесильном дворовом Робин Гуде поползла по району. К нему стали обращаться. Благодаря его письму о коррупционной составляющей в системе дошкольного образования семью Скворцовых из соседнего подъезда переместили в очереди на детский садик. Вместо восемь тысяч четыреста сорок первых они стали восемь тысяч четыреста восемнадцатыми. Видимо двадцать три коррупционера всё-таки были выявлены и исключены.
     Бабушки на лавочке у подъезда в редкие выходы Михаила Иннокентьевича на улицу уважительно здоровались с ним и в одностороннем порядке считали его за своего. Участковый скрежетал зубами – постоянные проверки фактов коррупции в его районе совершенно не давали ему работать.
     Объективности ради нужно сказать, что не все скороговоркинские проекты имели однозначный успех. Так, несмотря на жалобу о коррупции в Гидрометцентре, который был обвинён в неточных прогнозах погоды, ситуация не изменилась – лето по-прежнему оставалось дождливым, да и сам запрос остался без ответа. Может робот слово пропустил. Скороговоркин хотел было написать о коррупции в портале по приёму интернет-обращений граждан, но тут его отвлекла новая проблема.
     Выйдя на кухню между написанием жалобы на низкое качество коричневых карандашей и обращением по поводу безобразного поведения продавщицы в рыбном отделе местного рынка, Михаил Иннокентьевич обнаружил на стене над раковиной таракана. Возможно, появление непрошеного гостя было вызвано тем, что в пылу борьбы Скороговоркин совсем запустил домашнее хозяйство, может быть, кто-то из соседей организовал мор, и насекомое оказалось здесь от безысходности. Это уже не имело значения.
     Преисполненный праведного гнева Михаил Иннокентьевич рванулся обратно к компьютеру. Автоматически зайдя по электронному адресу, единственно посещаемому им в последнее время, он решительно написал: "В квартире 41 по Зелёной улице обнаружены явные признаки коррупции! Немедленно примите меры!". Нажав "Отправить" Скороговоркин зло закрыл крышку ноутбука.
     Больше Михаила Иннокентьевича Скороговоркина никто не видел. Ещё какое-то время на его адрес приходили письма из различных инстанций. Потом почтовый ящик окончательно  забился, и письма приходить перестали. С коррупцией на Зелёной улице было покончено навсегда.

© Сергей Марковский

     В контору вошёл посетитель.
     - Здравствуйте, я Петров.  У вас подпись на документе можно удостоверить?
     - Да, конечно – нотариус привычно открыл регистрационную книгу и взял со стола ручку.
     - А сколько стоит?
     - Госпошлина сто рублей.
     - Годится – посетитель облегчённо вздохнул и полез в бумажник.
     - Подождите, давайте сначала посмотрим, что у вас.
     - Вот! – Петров гордо достал из кармана сложенный пополам листок и протянул его нотариусу.
     - Но здесь написано только "Сидоров – дурак!". Что это?
     - Документ. Подпись надо заверить.
     - Подождите – юрист удивленно перевёл взгляд с бумаги на посетителя, - Вы хотите заверить ЭТО?
     - Ну!
     - Видите, ли, я не могу заверить подпись на таком документе.
     - Почему это?
     - Ну, это как бы и не документ вовсе.
     - Вот тебе на! Как так?
     - Как вам сказать, по закону документ - это информация, зафиксированная на материальном носителе, с реквизитами, позволяющими её идентифицировать. А как можно этот ваш документ идентифицировать? Вот кто такой Сидоров?
     - Сосед мой – Петров непонимающе моргнул.
     - А из документа не следует, что это сосед ваш. Даже имени нет. Вот, допустим, у вашего Сидорова брат есть?
     - Ну, есть.
     - А вдруг он на свой счёт примет.
     - Пусть принимает. Он тоже дурак. И сын его и племянник.
     - А другой какой Сидоров на свой счёт ваше высказывание отнесёт?
     - Не отнесёт. У нас в доме других Сидоровых нет. 
     - И что вы собираетесь с этим документом делать.
     - В ящик почтовый Сидорову положу.
     - А зачем вам это?
     - Моральное удовлетворение получу. Открою человеку глаза!
     - А вы так положите, не заверяя.
     - Не заверяя нельзя. Несерьёзно. И Сидоров серьёзно не отнесётся. Он на складе работает. Привык, чтобы всё документально.
     - Всё равно нельзя. Если уж вы хотите документ составить, сделайте по правилам.
     - Это как? 
     - Паспортные данные Сидорова занесите. Адрес по прописке. И справку из больницы психиатрической приложите, подтверждающую, что он дурак.
     - Да что вы всё к содержанию придираетесь. Вы подпись мою заверьте только. Вот сто рублей.
     - Да не могу я подпись на таком документе заверить. Меня лицензии лишат, и коллеги засмеют. Вы вот где работаете?
     - В больнице санитаром.
     - Ну, значит, представляете, что такое профессиональная этика.
     - Я в морге, у нас с этим проще.
     Нотариус задумался. С одной стороны, он совершенно точно не мог, да и не собирался визировать гражданскую позицию Петрова в отношении Сидорова. С другой – люди обычно приходили к нему с проблемами, и он старался им помогать.
     - А вы тогда Сидорову по почте письмо отправьте. И штамп почтовый будет. Тоже документ.
     - По почте долго будет. А может вообще не дойти. Кто ему тогда глаза откроет? В ящик надёжнее!
     - Телеграмму пошлите!
     - Со словом "дурак", говорят, нельзя.
     - По электронной почте напишите.
     - Несерьёзно это, документ нужен!
     - На двери ему напишите в конце концов! – нотариус так разнервничался, что сам того не замечая, стал предлагать общественно порицаемые методы.
     - Писал уже. Не доходит. Неофициально это всё как-то.
     Нотариус сдался. Он сделал всё что мог, но случай был неизлечимым. Он закрыл регистрационную книгу и отложил ручку.
     - В общем, вы как хотите, а я вам подпись под таким документом заверять не буду!
     Петров насупился, неловким жестом запихал обратно в бумажник сторулбёвку и покинул кабинет.
     На следующий день в ящике для входящей корреспонденции нотариус нашёл запечатанный конверт. В нём на сложенном вдвое листочке было написано "Нотариус – дурак!" и стояла треугольная печать "Для больничных листов".

© Сергей Марковский

     По квартире ходил Сквозняк. Николай Петрович Сквозняк нервно мерил шагами маленькую комнату, ненадолго останавливаясь только для того, чтобы вырвать из редеющей шевелюры очередной клок волос. Он до сих пор не мог прийти в себя. Как же так получилось?  Еще пару часов назад его жизнь прекрасно ложилась на мотив песни Верки Сердючки «Все будет хорошо!», а теперь надо бегать по городу и искать нотариуса. И почему такая нужная услуга как составление завещания не оказывается круглосуточно? А если человек собирается умереть в нерабочее время!

     «Я пришлю Вам своих секундантов!» И черт его дернул обидеть этого ротмистра. Хотел сделать человеку приятное! Да ладно ханжить! Перед молодой княгиней хотел порисоваться – эрудицию показать. Вот уж точно – блеснул соплями на солнце! И ведь повод – пустяк! Узнав, что ротмистр собирает колокольчики, еще накануне бала Николай Петрович покопался в Википедии. И надо же было, как раз после тоста князя Милославского взять и выпалить «А ведь ротмистр-то у нас – кампанофил!» Ну, ведь это правда! В Википедии так и написано – коллекционер колокольчиков! Понятно, что узнать о том, что ты кампанофил, а тем более услышать о себе такое на балу готов не каждый…. Но вот так сразу – секундантов! Если уж ты претендуешь на звание светского льва – разберись сначала, а потом секундантов рассылай! Вот уж точно кампанофил, и слова другого не придумаешь!

     Хорошо хоть время, место и оружие выбирает обиженная сторона! Ну, место – дело второе, но вот оружие! Николай Петрович не умел ни фехтовать, ни стрелять из пистолета. Единственное, что у него неплохо получалось в школьные годы – плеваться бумагой через трубочку. Но ротмистра это устроит вряд ли. Все-таки – кавалерийский офицер. Черт, что он знал об оружии? Николай Петрович Сквозняк открыл Википедию. Ядерное и химическое оружие он отмел сразу. Оставшийся выбор не радовал. Швабра оружием не признавалась. Николай Петрович еще раз взглянул на предыдущий поисковый запрос – круглосуточных нотариусов не было.

     А может извиниться? Ведь пока не пришел секундант, вызова формально вроде как нет. Написать ротмистру письмо и повиниться. Признаться в искренней дружбе и пообещать добыть колокольчик с изображением Ханты-Мансийска? Главное – отправить письмо до прихода секунданта! Сквозняк не сомневался, что секундантом ротмистра станет капитан Мухожук – известный всему городу повеса и бретер. Этот задерживаться не будет – явится при первой возможности. Николай Петрович дрожащей рукой взял телефон и непослушными пальцами набрал номер почтовой службы. Телеграмма должна быть отправлена почтой – дуэльный кодекс нарушать нельзя. Дождавшись ответа, Сквозняк стал сбивчиво диктовать текст.

**********
       Ротмистр жил в другом конце города. За своё имя и отчество – Василий Иванович – близкие дразнили его Чапаевым. Но сегодня Василь Иванычу было не до смеха. Капитан Мухожук ушел полтора часа назад – вызов был отправлен. Он не хотел этой дуэли. Не хотел совсем. В сущности, Сквозняк был прекрасным парнем. При иных обстоятельствах Василь Иваныч забрал бы его с того бала и они вместе отправились бы по кабакам и цыганам кутить до утра. Но теперь это уже не имело значения.

     Еще во время тоста князя Милославского ему хотелось соскочить. Но эта дура-баронесса слева прилипла как скотч  - «Ротмистр, ах подайте мне тушенку! А вы не очистите мне чеснок?» Тьфу! И тут еще Сквозняк дунул! Ротмистр улыбнулся своему каламбуру.

     Нет, ну надо же вот так – ни с того ни с сего обозвать честного человека педофилом! В другой ситуации он бы перевел разговор в шутку и заставил этого затейника пожалеть о том, что тот вообще начал разговор. Но тут была молодая княгиня, а это не давало возможности отшутиться.

     Теперь стреляться! Хотя черт его знает, может этот Сквозняк другое оружие выберет? Василь Иванович вздохнул. Так получилось, что на дуэли он никогда не дрался. Ну не довелось ему в жизни в поединках поучаствовать! Да и работа его – системный администратор – воинственности не предполагала. Многих вводила в заблуждение фамилия – Ротмистр, но её, как известно, не выбирают. Василий Иванович заглянул в Википедию. Ядерное и химическое оружие он пропустил со вздохом облегчения. Но хорошего все равно было мало – оставались еще пистолеты и шпаги. Трубочка с бумажными шариками – любимая забава Ротмистра – оружием, увы, не признавалась.
  
     Нет, ну почему педофил? Что он такого сделал? Ну, настроил Windows хозяйской дочке, но ведь это не преступление? Или не педофил? На слух, вроде, не то. Некрофил? Нет. Геронтофил? Тоже не то. Зоофил? Тьфу, черт! Кампанофил! Точно! Ротмистр полез в Википедию.
   
  Черт! Черт! Черт! Коллекционер колокольчиков! Ротмистр взглянул на стройный ряд своих колокольчиков! Вот ведь! Немедленно отозвать секунданта! Блин, ушел уже два часа назад! Позвонить Сквозняку? Дуэльный устав, будь он неладен!!! Через секунду Василий Иванович Ротмистр звонил на почту и диктовал телеграмму.

**********  
     Капитан Мухожук спал в дворницкой в ротмистровском дворе. Похмелье после вчерашнего бала сыграло с ним злую шутку. Его Величество Случай, спасший незадачливых дуэлянтов, явился в виде дворника Ивана. Лучшего друга, чем Иван у капитана не было уже почти два часа. И дружба эта обещала быть вечной, по крайней мере, еще на две бутылки, которые поджидали пробуждения новых братьев навек под столом. Нет, капитан не забыл секундантского поручения. Он знал, что такое долг чести. Просто так получилось, что в этот раз похмелье оказалось сильнее.

     А вообще капитан Мухожук был неплохим человеком. У него тоже было небольшое увлечение – тайно от всех он собирал автобусные билеты.

     Википедия называет таких «перидромофил».

© Сергей Марковский

       «Я ненавижу помидоры!
       Я не в восторге от зимы,
       Когда леса, поля и горы
       Под серый снег погребены.
       Унылы кровли и заборы!
       Мороз ползёт из всех щелей!
       Я ненавижу помидоры,
       И презираю сельдерей!»

Редактор поднял глаза.
- Что это?
- Стихи! – поэт приосанился.
- Вот это, «Я ненавижу помидоры!»? Это стихи?
- А по-вашему это проза? Вы что стихи отличить не можете?
- Я-то могу, мне просто странным показалось – редактор ещё раз взглянул на текст – Настроение мрачное какое-то.
- Какое есть! А что вы хотите? В окно выгляните – мразь полнейшая! А поэт – рупор эпохи и зеркало действительности!
- Но у нас развлекательное издание. Так сказать, журнал хорошего настроения. А чему мы с вашими стихами читателя научим? Сельдерей презирать?
- А за что его любить-то, сельдерей ваш?
- Да не в сельдерее дело… Настроения хорошего людям не хватает!
- За настроением пускай в цирк идут. Я не клоун, я – поэт!
- Помилуйте! Ну, вспомните, как у вас раньше было! Позитивно, весело!
- Ну не могу же я всё время веселиться! У меня вон ботинок прохудился, а зима почти наступила.
- Не любите зиму?
- А за что её любить? Холодно и грязно! Помидоры ещё эти консервированные!
- А вы от обратного напишите! Напишите, о том, что любите! Ну что нравится вам, понимаете?
- Мне семечки жареные нравятся.
- Нет, ну семечки – это перебор. Вы о природе напишите!
- Так я о природе и написал!
- Вот это «Унылы кровли и заборы»?
- А, по-вашему, заборы веселы?
- Тьфу, чёрт! Да не в заборах дело! Вы солнце любите?
- Как звезду или вообще?
- Как источник света, тепла и хорошего настроения!
- В этом смысле, да, конечно!
- Вот про солнце и напишите!
- Какое солнце в ноябре? Ботинок ещё прохудился! Помидоры эти солёные! Тьфу!
- Ну, не буду я за вашу помидорную ненависть гонорар платить! У нас позитивный журнал!
- Что же вы хотите?
- А вы про весну напишите! За окном мразь, а вы – бац! И про тепло. Ну, или про дождик.
- На вас не угодишь! Эх, кабы не нужда поэтическая! В худых ботинках что за жизнь? У вас ведь найдётся перо и бумага?
- Извольте!
Перо скрипело ровно три минуты. Поэт поднял голову от стола и протянул редактору листок.

       «Люблю грозу в начале мая,
       Когда весенний, первый гром,
       Как бы резвяся и играя,
       Грохочет в небе голубом.
       Гремят раскаты молодые,
       Вот дождик брызнул, пыль летит,
       Повисли перлы дождевые,
       И солнце нити золотит».

- Блестяще! – редактор поднял восхищённые глаза.
- Так я могу рассчитывать? – поэт нетерпеливо переступил с ноги на ногу.
- Да-да, конечно, ступайте в кассу, я распоряжусь!

Ещё через десять минут поэт вышел из редакции. В кармане похрустывал гонорар.
- Эх, обыватели! Конъюнктуру им подавай! Никто теперь не ценит настоящее искусство! А редактор, похоже, вообще помидоры любит! Гадость какая!

P.S. Я обожаю Фёдора Ивановича Тютчева и данный рассказ не имеет к нему никакого отношения!

© Сергей Марковский

- Родион Романович, так мы не до чего не договоримся – Порфирий Петрович в который раз вытер влажный лоб шёлковым платком – Ещё раз говорю, вас соседи видели. Дворник Агап и красильщик Фёдор.
- А я вам ещё раз повторяю: ошиблись они! То есть Фёдор ошибся, а Агап просто врёт. Я ему давеча семь копеек занял, так он вишь как решил не отдавать.
- Как заняли? Вы же говорили, что и в районе том не были никогда, и не знаете там никого!
- Натурально не знаю. Я деньги Разумихину в долг дал, а он почти наверняка вашему Агапу и перезанял. За ним это водится, всяким Агапам помогать.

- А что вы скажете о записи камеры видеонаблюдения? Той, где вы с банкомата деньги со старухиной карточки снимаете?
- Не «вы», а преступник! Злодей в обличьи человеческом!
- Так он не только в обличьи, он ещё и в картузе вашем! Вон полоски продольные – Порфирий Петрович перевёл взгляд на картуз Раскольникова, немым укором висевший тут же на гвозде.
- Ваши полоски какие? Серые. А на моём-то картузе – зелёные! Ну, или почти зелёные.
- Так запись чёрно-белая.
- А вот вы сначала запись нормальную раздобудьте, а потом честных людей и обвиняйте!
- Вас не обвиняют пока – Порфирий Петрович устало вздохнул – Вас подозревают.
- Я подозреваю у себя аппендицит. Так я ему глупых вопросов не задаю и чёрно-белыми картузами не пугаю!

- Хорошо, а как вы объясните тот факт, что на месте преступления мы нашли ваш паспорт?
- Хм… Мой?
- Ну да. Вот – Раскольников Родион Романович. 1843 года рождения. Русский. Отдел ФМС, код подразделения.
- Так я его на регистрацию коменданту общежития сдавал. Бог его знает, кто его оттуда взял. Тоже мне – паспорт! Вот если бы вы студенческий мой нашли или книжку зачётную!
Порфирий вздохнул. Разгильдяйство коменданта студенческого общежития давно уже было притчей во языцех. Негодяй-студент буквально выскальзывал из рук.

- Пусть так! – профессиональный следователь ещё не терял надежды – А ваши следы в квартире убитой?
- Я не один хожу по Петербургу босиком! У нас полгруппы обуви не имеют.

- А как быть с вашими отпечатками на топоре? Он, между прочим, – орудие убийства.
- Опять неувязочка, я всегда в перчатках хожу – студент растопырил дырявую замшевую пятерню.
- Даже когда моетесь?
- Кто моется во время сессии? – Раскольников боязливо перекрестился.
- Да вы, я смотрю, и между сессиями мытьём не злоупотребляете.
- Воды в общежитии четвертый месяц нет. Все вопросы к коменданту.
- Но разве вы не могли снять перчатки во время убийства?
- Вы мне льстите, ваше благородие. Для этого голова нужна. Вы зачётку мою видели?
Порфирий Петрович поморщился: аргумент был серьезным.

- А ваш ДНК повсюду в комнате убитой?
- ДНК? Это ещё что такое? «Другие Неизвестные Капли»? Слюни? Сопли? – студент непроизвольно сплюнул и высморкался – Порфирий Петрович, вы же умный человек! Какое ДНК в девятнадцатом веке? Вас всё жандармское отделение засмеёт!

Следователь бессильно опустил руки. За всю его профессиональную практику у него еще не было подобного случая. Дело, казавшееся простым как карандаш, которым он заполнял протокол, уходило между пальцев. Взгляд чиновника бесцельно блуждал по скромной обстановке комнаты общежития, пока случайно не натолкнулся на явное несоответствие.
- А это что такое? – Порфирий Петрович кивнул на полку у холодильника.
- Лапша быстрого приготовления «Доширак».
- Десять пачек!? Да вы же стипендию не получаете с первого курса! С тех пор как опубликовали в газете ту вашу статью «Наполеон – дурак!».
- А я в викторину выиграл!
- Вы нездоровы?
- Что я уже в викторину выиграть не могу. В ту самую, где по телевизору нужно слово из букв составить. Набор был «БАБОКАЧ», я позвонил им, дуракам, и сказал, что слово «БАБОЧКА»!
- Ну, это мы проверим! – Порфирий Петрович отметил в блокноте новую версию для проверки.
- Да-да, звоните. У них там и телефон внизу постоянно бегущей строкой.

Усталый следователь поклонился и вышел.
- Чёртов «Доширак»! – Раскольников смачно сплюнул на грязный пол – Собирался же купить всего одну упаковку! Ну, максимум, две. Так нет же – «Разбогател! Разбогател!». Хорошо ещё, вилки, украденные из столовой, не заметил. А Порфирий-то дотошный какой! Ну ладно – студент самодовольно улыбнулся – Военкома вон за нос девятый год вожу, авось и здесь прорвёмся!

© Сергей Марковски

     Карабас Барабас откинулся на спинку стула. Он был сыт и слегка пьян. Весь день они с Дуремаром бегали по Стране Дураков в поисках Буратино, но теперь, после сытного ужина, удаль заметно убавилась, и директор кукольного театра лениво похлопывал своё необъятное брюхо. 
     – Положу Буратино на ладонь, – хвастливо говорил он, – другой ладонью прихлопну – мокрое место от него останется.
     - Как же мокрое? – с сомнением спросил Дуремар – Он же из сухого полена!
     - Тогда, и мокрого места от него не останется! – выкрутился Карабас.
     Вдруг из глубины кувшина, стоявшего посреди стола, раздалось неясное гудение. Звук нарастал, и, в конце концов, вылился в членораздельные слова:
     - Открой тайну, несчастный! Открой тайну!
     Карабас прежде никогда не разговаривал с кувшинами и откровенно не знал как себя вести. Он тряхнул бородой, проверяя – не почудилось ли ему это мрачное завывание. Похоже, хозяин харчевни в какой-то момент всё-таки подменил столовое вино креплёным. Желая убедиться в том, что это была всего лишь алкогольная галлюцинация, Карабас взглянул на Дуремара. Белый как зарплата в Газпроме продавец лечебных пиявок забился под стол и крупно дрожал. Посмотрев на собутыльника, Карабас испугался не на шутку.
     – Открой тайну, несчастный! Открой тайну! – зловещий голос повторил своё требование.
     Карабас попытался ещё раз оценить ситуацию. Ну что, откровенно говоря, может сделать кувшин? Рук и ног, чтобы подраться у него нет, разве что голосом оглушит. Так можно бороду в уши запихать! Карабас ещё раз посмотрел на Дуремара – бедолага бегло крестился левой рукой и бился голой о каменный пол. В правой руке у него оставался стакан, вино в котором уже порядком расплескалось. Это окончательно сломило директора театра.
     – Как-ка-какую та-та-тайну? – спросил он заикаясь.
     Голос ответил:
     – Тайну черепахи Тортилы.
     Дуремар глотал нитроглицерин, запивая остатками вина. Карабас Барабас умоляюще обратился к кувшину:
     - Я не могу! Это банковская тайна! 
     – Где находится дверь, где находится дверь? – будто набирающий скорость самолёт провыл голос.
     - Да не могу я! Только по мотивированному постановлению суда! – в страхе ответил Карабас Барабас, и через секунду спросил с надеждой – Может у вас есть мотивированное постановление?
     - Открой тайну, иначе не сойдешь с этого места, несчастный!
Карабасу очень хотелось сойти с места. Тем более что дверь туалета была совсем рядом.
     - А можно я другую тайну открою?
     - Какую ещё другую? – заинтересованно завыл голос.
     - Врачебную, например! Кот Базилио – не слепой! Он просто от военкомата прячется. А на самом деле у него даже права есть!
     - И какой мне навар с твоей тайны? Военкомат за призывников не доплачивает. Нет! Про дверь рассказывай! – категорично взвыл голос.
     - Коммерческую тайну знаю! – не сдавался Карабас – Пиявки Дуремара не лечебные! Самые обычные пиявки - паразиты из болота! И санитарная книжка у него просрочена!
     - Позвольте! – обиженный Дуремар попытался выползти из-под стола, но взгляд его упал на кувшин, и он поспешно нырнул обратно.
     - Мелко! – завыл голос – Банковскую тайну открывай!
     - Ну не могу я! Права не имею! Меня лицензии лишат, а то и того хуже – дело уголовное заведут!
     - Открывай, говорят тебе! А то точно с этого места не сойдешь!
     Сойти с места Карабасу хотелось уже по-большому.
     - А может, тайну исповеди?
     - А это ещё с какого перепугу – вой голоса казался удивлённым – Ты что – поп, капеллан, или другой какой священник?
     - Просто я единственный с бородой и многие мне доверяют – Карабас смущённо потупил глаза.
     - И что у тебя за тайна исповеди?
     - Мальвина живёт с Артемоном!
     - Эк, удивил! Об этом все знают!
     - Так она в дурном смысле с ним живёт.
     - Тьфу – в глубине кувшина раздался плевок – Ну вот нафига мне было это знать! Фуфло твоя тайна! Только настроение испортил!
     - А Пьеро и Арлекин…
     - Молчи! Знать не хочу твои тайны исповеди! Про дверь рассказывай!
     - Я знаю тайну Бермудского треугольника! На самом деле, он – трапеция!
     - Чушь! Давай про дверь! И не зли меня, борода!
     - Тайна мадридского двора… Тайна Третьей Планеты… Тайна перевала Дятлова – Карабас хватался за последние соломинки – Тайна усыновления!
     - Это что ещё за тайна?
     - Папа Карло не родной отец Буратино!
     - Как?! – голос из кувшина почти взревел.
     - Он его из полена выстругал, а в ЗАГСЕ оформил усыновление.
     - А почему же тогда он Папа?
     - Это профессиональное. Лет двадцать назад он в Ватикане работал, недолго совсем.
     - Быть не может! Я паспорт видел! "Буратино Папакарлович!"
     - Это потому что в паспорте места не хватило! Не поместилось "Буратино Приёмныйпапакарлович".
     Аргумент был убедительным. Ещё пару секунд кувшин молчал, а потом из него вылез Буратино злой как чёрт. На глазах изумленных Карабаса и Дуремара он плюнул на пол и с размаху ударил кувшин ногой. Тот разлетелся по комнате, несколько осколков застряли в бороде Карабаса Барабаса. Буратино зло посмотрел на собутыльников и, никем не останавливаемый,  медленно пошёл из харчевни. 
     Банковская Тайна Черепахи Тортилы так и не была раскрыта, но это уже не имело значения.

© Сергей Марковский

- Поздравляю тебя с Днём Рождения, сынок!
- Ой, мама! И даже не начинайте!
- Что, сынок?
- Вот это ваше "сднемрождения". Я вам уже много раз говорил, ну что это за праздник? Или я что-то пропустил и сегодня уже Ханука?
- Ну как? Сегодня ты стал старше…
- Ой, я вас умоляю! Я каждый день становлюсь старше! Вы, кстати, тоже. И не смотрите на меня вашими серыми глазами! Вы не автоген, а я не металл с низкой теплопроводностью.
- Но сегодня ты стал старше на год.
- Вы говорите чушь! Нельзя за один день стать старше на год. Так бы мы все лежали на кладбище через три месяца, и кто бы тогда учился играть на той скрипке, что вы мне подарили на прошлый "сднёмрождения"? Сегодня я стал старше на один день, не больше!
- Просто сегодня прошёл ещё один целый год с того дня как ты родился. Ты стал старше…
- Вы повторяетесь, мама! Почему вы не радуетесь, когда старше становятся, например, продукты? Что-то я не слышал, чтобы вы поздравляли сыр с совершеннолетием, или отмечали юбилей батона колбасы.
- Ну, продукты так долго не живут.
- Откройте глаза пошире, возьмите на столе очки и загляните в холодильник! С возрастом портится всё. С чем поздравлять-то?
- А коньяк? Он же с годами только лучше становится!
- Мама, давайте сразу договоримся, что я не коньяк. И не делайте на лице недоумение, не коньяк точно!
- Странный ты! Все люди радуются, когда у них день рождения, ты же ведешь себя как зануда!
- С каких пор неумные поступки стали для нас примером? Они просто не всегда разумны!
- Кто?
- Все люди. Я каждый год в этот день киевским тортом объедаюсь! Вы считаете, что это просто и думаете, что мне легко?
- Так ты не ешь его много! Мне никогда даже кусочка не остаётся.
- А вам, простите, за что? Это же мой день рождения!
- Значит, ты сам виноват в том, что объедаешься.
- Ага! Она мне "сднёмрождения", а я ещё и виноват!
- Ладно, не дуйся! Сегодня такой день!
- Ну хорошо. Только ради вас, мама! Где мой торт?
- На кухне.
- "Киевский"?
- Твой любимый!
- Что только не сделаешь ради непонятных человеческих условностей!
Сын встал с дивана и с видом усталой обреченности пошёл на кухню. Мама осталась в комнате одна.
- Господи, семь лет! Наконец-то он в школу пойдёт! Может хоть там его чему-нибудь научат! – Женщина посмотрела на скрипку на детском столе, по которой прыгал солнечный зайчик – Хотя, вряд ли…

© Сергей Марковский