Сергей Сурин. Часть 3. Кавалергард Василий Шереметев и чиновник Александр Завадовский
Краткое содержание предыдущего: жизнь человека можно рассматривать как литературное произведение, развивающееся в реальном времени. Первым усадил за стол вымышленного персонажа и живого человека Александр Сергеевич Пушкин. Память – великий уравнитель виртуального и реального в сознании человека.
Фото и коллажи Сергея Сурина.
Завязка
В ноябре 1817 года Василию Шереметеву не было 23 лет. Совсем еще молодой человек, - взбалмошный, вспыльчивый, но, безусловно, отважный и благородный. Только что его повысили в звании – он стал штабс-ротмистром Кавалергардского полка, и от этого октябрь в Петербурге выдался на редкость пьяным: все отмечали повышение Шереметева, даже деревья и птицы.
Неудивительно, что Василий обнулился – потратил все свои деньги (а поскольку кавалергард знатно поругался с отцом, то его безлимитная карточка Шереметевых была заблокирована). Возможно, именно из-за этого от него уходит возлюбленная, Авдотья Истомина. Хотя балерина, воспетая Пушкиным, утверждала потом следственному комитету, что ушла вовсе не из-за иссякшего кошелька Василия (это было бы некрасиво), а из-за дурного обращения (когда пьяный – кричит, обзывается, рукоприкладствует; нежности – ну никакой).
Если жизнь как роман, то события крутятся с неимоверной скоростью, страницы сами перелистываются, а время летит, как балерина Истомина.
Грибоедов, 5 месяцев как устроившийся в Коллегию иностранных дел, похищает Авдотью, раз уж она свободна и без присмотра: притаившись с экипажем в засаде у Гостиного Двора, Александр Сергеевич Второй выхватывает Авдотью из специальной «социальной» кареты, которая осуществляла вечернюю театральную развозку (за счет бюджета развозили оттанцевавших и отпевших артистов по домам).
Похитив (полагаю, по предварительной договоренности) балерину, Грибоедов везет ее к своему другу и коллеге Александру Завадовскому, который снимал шикарную квартиру с роялем совсем рядом, на Невском, 13 (то есть, на том же квази-историческом пятачке, где лет через семь Евгений Онегин сядет за стол с Петром Кавериным). Завадовский, будучи англоманом, угощал всех диковинным на Руси напитком – виски.
Так почему бы Истоминой не попробовать виски, а Грибоедов тем временем поработает тапером, раз уж в зале рояль? Маэстро, вальс!
Кстати, не кажется ли вам, что мы из жизни уже плавно перескочили в текст увлекательного романа?
И вот уже слухами о подозрительной дегустации Петербург полнится (время летит), и штабс-ротмистр Шереметев со своим другом, не менее взбалмошным Александром Якубовичем, хорошо нагрузившись ромом, врываются в квартиру Завадовского – на крутые разборки. Ясно как день, что впереди, в конце главы, уже маячит дуэль, да не простая, простых-то много, а особая...
Договорились (обратите внимание – дуэли предполагали умение дворян договариваться) – что после основных дуэлянтов, Шереметева и Завадовского, к барьеру пойдут секунданты – Якубович (секундант Шереметева) и Грибоедов (секундант Завадовского). На этом настаивал Якубович, считавший Грибоедова, который сидел в засаде у Гостиного двора, виновником всего происходящего. Но с таким же успехом в виноватые можно было записать и Якубовича – ведь именно он нагружал Шереметева ромом, яростью и необходимостью мести.
Итак, с одной стороны два боевых офицера, с другой – двое дипломатов-очкариков. Вообще-то дуэли из-за женщин категорически запрещались по дуэльному кодексу, но формальный повод для поединка, когда в квартиру врываются разъяренные пьяные офицеры, находится, как вы понимаете, очень быстро.
В наши дни при тех же обстоятельствах моментально последовала бы нелицеприятная драка с руганью, битьем мебели и окон, вызовом ОМОНа, Росгвардии и карет скорой помощи (никого не забыл?). То есть, получился бы фрагмент заурядного полицейского сериала. В пушкинскую эпоху – ничего подобного: следует выработка условий дуэли (страницы с мордобоем и лужами крови вызвали бы тогда откровенное недоумение, да и просто были бы неинтересны).
А условия эти были самыми жесткими в русской дуэльной истории – уж очень действующим лицам хотелось, чтобы глава их романов «Четверная дуэль» взяла за душу читателя. Шесть шагов между барьерами и по шесть шагов от барьеров – сходились с 18 шагов (можно уже сразу, с 18 шагов, стрелять). Это на два шага меньше, чем начальная дистанция между Пушкиным и Дантесом через 20 лет, а на небольшом расстоянии каждый шаг существенен.
Кульминация
Кавалергард Василий Шереметев стреляет первым, практически со второго шага – а что медлить? Характер новоиспеченного штабс-ротмистра не предполагал неторопливое движение к барьеру и спокойное, наращивающее напряжение романа, прицеливание. Шереметев промахивается. Пуля, оторвав кусок сюртука на рукаве Завадовского, летит в пустоту. Что Завадовский?
Через полстраницы он скажет удивительную фразу. Я думаю, как штатский человек без боевого и дуэльного опыта, Александр пребывал тогда не в реальности, а в тексте своего романа. Это же абсолютно романтично – участвовать в смертельной дуэли, дамы на балах будут еще долго потом шептаться, указывая на него… когда бы еще в своей размеренной комфортной жизни он получил такую захватывающую динамичную страницу!
Стоп. А откуда это у молодого человека (в день дуэли ему было 23 года) размеренная комфортная жизнь?
От отца. Петр Васильевич Завадовский был человек непростой – именно он отодвинул от Екатерины II светлейшего Потемкина-Таврического, влиятельнее которого в нашей галактике было только Солнце, и стал седьмым фаворитом императрицы. При ее внуке, императоре Александре, Петр Васильевич снова будет в фаворе – он займет должность первого министра народного просвещения и уйдет в иной мир (в текст своего романа) за 5 лет до четверной дуэли. Так что комфорт Александра Завадовского, одного из двух его сыновей, базируется на огромном папенькином наследстве. Отметим, прощаясь с Петром Васильевичем, что вы неплохо знаете его правнучку: она через 45 лет после дуэли выйдет замуж за Льва Николаевича Толстого.
Итак, пуля разрывает рукав сюртука двоюродного дедушки Софьи Андреевны Берс, оставляя царапину на его руке. И это возвращает Александра из романтического текста, где его окружили красивые дамы, расспрашивавшие наперебой – как это, стреляться с 15 метров. То был не просто роман, – мечтательный Завадовский находился в бестселлере!..
А тут разорванный сюртук и легкая боль.
Александр опускается на землю. И говорит Шереметеву ту самую удивительную фразу (несомненно, с вытаращенными глазами):
«Ты что, хотел меня убить?»
Шереметев даже не понял, что говорит его оппонент. Он никак не мог поверить в то, что промахнулся. Одной ногой Василий еще стоял на этой земле, где ему слишком многое не нравилось, но другую уже занес, чтобы перейти в свой роман, где должен был остаться навечно.
Завадовский, окончательно осознав реальность (он же дипломат, ему это положено по должности), – кричит: «К барьеру!».
По правилам дуэли, если один из оппонентов стреляет, не доходя до барьера, и промахивается, то второй имеет право сказать «к барьеру», после чего промахнувшийся должен подойти к своему барьеру и превратиться в живую мишень. Теперь его оппонент, который остановился там, где его застал выстрел, может прицеливаться сколько хочет. Это уже стрельба на поражение: расстояние между Завадовским и подошедшим к барьеру Шереметевым не превышало 7 метров.
Кстати, я всё думал, а почему Пушкин не крикнул «к барьеру!» – у них же была аналогичная ситуация: Дантес выстрелил, не доходя до барьера, и не убил поэта. Оказывается, до поединка они подписали правила, где в третьем пункте значилось:
«После выстрела противникам не дозволяется менять место, для того чтобы выстреливший первым в своего противника подвергся огню на том же самом расстоянии».
То есть этим положением специально отменялось традиционное дуэльное правило «к барьеру!» – Дантесу повезло.
А Шереметеву нет. Все бросаются к Завадовскому – уговаривать его выстрелить в воздух. Кто все? – оба секунданта, доктор Ион и Петр Каверин (который, вы помните, через 7 лет сядет за стол с Евгением Онегиным). Почему на дуэли присутствовал доктор, понятно. А вот что там делал Каверин? Ну, есть свадебные генералы, а бывают и дуэльные гусары. В общем – происшествие становилось Событием в ту эпоху только, если на нем присутствовал Петр Каверин – он был живой и животворящей легендой.
Завадовский соглашается. В конце концов – он же не киллер. Поиграли, попсиховали, время идти пить шампанское. Но теперь – настал черед удивительной фразы от Шереметева:
«Стреляй, или я тебя убью следующим выстрелом».
Конечно, штабс-ротмистр был взбалмошным и находился в состоянии аффекта. Но придурком он не был – в роду Шереметевых это не было принято. Зачем же он так сказал, не оставив шансов Завадовскому, кроме как убивать (стрелял Завадовский хорошо)?
Шереметев, как вы помните, уже был одной ногой в своем романе. Роман этот будет просто блестящим, его будут внимательно читать…
«За чтением» Иван Крамской, 1863
…над ним обрыдаются юные красавицы и уважительно покачают головой опытные офицеры. «А пройдут пионеры – салют кавалергарду!». Стоит ли отказываться от такой перспективы, от такой книги на полке и превращать происходящее в забавную оперетту (постреляли и пошли пить шампанское)? Нет – жизнь как роман!..
Завадовский стреляет на поражение.
Тяжелораненый Шереметев падает, катается на снегу, стонет от боли. Умрет он (окончательно перейдя, уже второй ногой, в свой роман) через день после дуэли – практически как Пушкин.
Эпилог
И все остальные участники дуэли (персонажи будущих глав «Четверная дуэль») разбежались по своим романам.
Каверин также отметится в этой главе крылатой фразой: он скажет, подойдя к умиравшему на снегу Шереметеву: «Что, Вася, репка?» («Орденом» в форме репы награждали в кадетских корпусах того, кто первым падал с лошади на учениях; но в данном случае Вася упал насовсем). А потом поспешит в ближайший околоток «улаживать дело». Петр Павлович думал, что его авторитета будет достаточно, чтобы оперативно всё замять. Не тут-то было: местные полицейские были не от мира сего – они не знали Каверина и, на всякий случай, задержали легендарного гусара на трое суток. Выйдя через три дня, Каверин тут же помчался к Тургеневым на Фонтанку, чтобы установить там, снимая стресс, мировой рекорд по употреблению шампанского – 5 бутылок подряд. Шестое шампанское Каверин выпьет, прохаживаясь по тонкому карнизу напротив Михайловского замка и декламируя сатирические строки о невинно убиенном императоре (Петр Павлович о Павле Петровиче). Безусловно, он это делал не просто так, а затем, чтобы попасть под другим именем и с другим напитком – в будущий роман супруга Софьи Андреевны Берс:
"Поставив бутылку на подоконник, чтобы было удобно достать ее, Долохов осторожно и тихо полез в окно. Спустив ноги и расперевшись обеими руками в края окна, он примерился, уселся, опустил руки, подвинулся направо, налево и достал бутылку."
/Л.Н.Толстой/
Для Грибоедова смерть Василия Шереметева стала радикальной встряской сознания. Трагедия всколыхнула его мозг, а осознать то, что vita brevis (жизнь коротка), помог безумный неугомонный Якубович: вынув пулю из тела Шереметева (Якубович полез вынимать пулю вперед доктора – с ним вообще очень трудно было спорить, лучше посторониться), он показал ее Грибоедову с горящими от ненависти глазами и сказал свою фразу: «Это – для тебя!». Еще одна страница романа-боевика! – между двумя Александрами действительно произойдет потом поединок под Тифлисом, правда, это будет такая дуэль-лайт, с раздробленным пальцем Грибоедова (что не помешало ему и далее играть вальсы на рояле) и наконец-то удовлетворенным Якубовичем. Но главное, что Грибоедов заторопился, и через 7 лет мы получим «Горе от ума». И актер Павел Экунин еще успеет жениться на возлюбленной погибшего Шереметева, Авдотье Истоминой, как первый исполнитель роли полковника Скалозуба.
Экунин и Истомина перейдут из жизни в свои романы во время страшной петербургской эпидемии холеры 1848 года. А через 7 лет после этого поставит свою жизненную книгу на полку и камер-юнкер двора Его Императорского величества третий Александр из дуэлянтов, граф Завадовский, который, унаследовав очередное состояние – на этот раз своего умершего брата Василия – переедет в Таганрог и будет скучать там в достатке и одиночестве, ходить по берегу Азовского моря и под шум накатывающихся теплых волн перелистывать книгу жизни назад – искать в ней те самые любимые страницы, где он говорит свою удивительную фразу и стреляет в обезумевшего Шереметева.
«Странник над морем тумана», Каспар Давид Фридрих, 1818
На нем пресеклась графская линия рода Завадовских. Собственно, ни у кого из участников четверной дуэли не было детей. Разбежавшись по своим романам, они стали ждать своих читателей.
Жизнь как роман.
Источник "Ревизор"
Публикация с разрешения автора
