Работа в России. Впечатления француза
Прежде чем устроиться в России, я работал на руководящем посту во французском филиале большой итальянской промышленной группы, производителя средств автоматизации. Небольшой динамичный филиал, который на конкурентном и напряженном французском рынке должен был бороться за свое место. Я управлял одновременно отделом продаж и персоналом.
Опыт работы в нескольких странах позволил мне легко устроиться в Москве летом 2008 года. Отправляя резюме во вторник, я получил ответ в четверг; встречу назначили на вечер того же дня, а на следующий, в пятницу, я уже вышел на работу. Это нормально для москвичей, но по-настоящему шокирует иностранцев. Во Франции устроиться на работу — это процесс. Мы проходим несколько интервью, нас проверяют, и мы пытаемся проверить работодателя…
Вскоре я столкнулся тем, как тут управляют людьми.
Я признаю, что как менеджер получил европейскую подготовку. Для меня «ответственность работника» и «активное участие» — это не просто слова. Я работал в Западной Европе, Сербии, Китае, много путешествовал и жил за границей, работал с иностранцами — так что считал себя человеком, который легко адаптируется к любой стране. Но мой опыт в России оказался исключительным.
Офис рекрутинговой компании, которая приняла меня на работу, располагался в одним из многочисленных бизнес-центров. Шел 2008 год, русский экономический бум продолжался уже восемь лет. С тех пор я побывал и в других бизнес-центрах и всегда удивлялся качеству инфраструктуры. Высокие красивые девушки, охранники на каждом этаже, есть уютные кухни для обеда; многие бизнес-центры работают круглосуточно — можно приходить на работу в любое время, — и в них есть кафетерии. Работать в таких условиях приятно, и почти три года каждое утро я ходил на работу с удовольствием. Во Франции компания, в которой я работал, обосновалась за пределами Либурна, в Сан-Дени-де-Пиль, выкупив под свои нужды заброшенный заводик; и условия там были совсем не московские, одни туалеты чего стоили. Зимой, когда температура падала примерно до –6° или –8° градусов, высокая влажность делала здание невозможным для обогрева, и мы сидели в офисе в теплых свитерах.
Иностранный генеральный директор компании в России обычно не может управлять русскими сотрудниками и пытается нанять максимум иностранцев на все возможные должности. Так было и с моим непосредственным начальником, и когда я начал работать, то сразу понял, что мне нужно будет заниматься и этим тоже. Консультанты нашей компании, Даша и Вера, молодые девочки, таким образом переходили в мое негласное подчинение. Они обе приехали в столицу из провинции, и для них Москва была своего рода футбольным полем, где они должны были забивать голы: преуспеть, выйти замуж и быть в теме. Не знаю, были ли у них какие-то моральные ценности — за время работы девушки их никак не обнаружили. Даша и Вера были убеждены, что они, такие юные, красивые и грациозные, обязательно преуспеют как минимум на телеэкране, а нынешняя их низменная работа — временная и вкладываться в нее не нужно. Директора никогда не было, Даша и Вера сочли офис своей вотчиной и делали все по-своему. Они не соблюдали рабочее расписание, удлиняли время обедов и почти не работали. Я говорю «почти», имея в виду, что они могли иногда ответить на телефонный звонок клиента, который сам позвонил, но разговаривали не особенно вежливо и совсем не заинтересованно. Их дни проходили в болтовне по ICQ, в личных разговорах по телефону и бесконечных чаепитиях. Они обязаны были проводить собеседования с кандидатами, которых нужно было сначала найти, а потом устроить на работу. Но даже здесь девушки развлекались: приглашали молодых мужчин, чтобы познакомиться и, может быть, развлечься позже. Они также физически овладели офисом: их рабочие шкафы были заполнены личными вещами настолько, что туда невозможно было втиснуть ни папку, ни карандаш. Для Даши и Веры их офис был их личной собственностью.
В наших первых стычках мои коллеги иногда делали вид, что не понимают моего несовершенного русского языка, а иногда отговаривались личными проблемами или тысячей других причин, чтобы продолжать бездельничать.
Когда я начал работать с ними, девушки испытывали ко мне смешанные чувства: с одной стороны, я был менеджером, которого следовало опасаться, с другой — европейцем и холостяком тридцати лет, то есть потенциальной добычей.
Для Даши было только два правила поведения в повседневной жизни: делать что хочется и не работать.
Честно говоря, меня удивило то, как русские смешивают личную жизнь и работу. Думаю, что Россия является единственной страной, где можно всю неделю слушать о том, как коллеги проводят свободное время. Россия также, пожалуй, единственная страна, где вы должны просить образованных и вроде бы воспитанных людей не описывать свои сексуальные похождения так громко, потому что это могут услышать другие сотрудники, кандидаты или клиенты, которым вообще-то нет до этого никакого дела.
Вот это мне кажется большой проблемой работы с русскими. Меня неизменно шокировало то, что мои коллеги — не приятели и не друзья, а люди временные, — могут так откровенно говорить о своей личной жизни, делая интимное — публичным. Во Франции, например, работу не смешивают с личной жизнью, и если вы начнете это делать, то поставите себя в невыгодное положение по отношению к коллегам и начальству. Это правило, на мой взгляд, простое и важное, но здесь мало кто думает так же.
Даша и Вера немедленно начали расспрашивать меня о том, зачем я приехал в Россию, женат ли я, какие девушки меня интересуют — а на встречные вопросы не ответили. Одна сказала, что это неприлично — откровенничать вот так сразу, вторая попыталась изобразить одинокую и непорочную девицу. Ха-ха! Мой русский язык, здорово развившийся после трех месяцев учебы в МГУ, позволял мне понять то, о чем девушки говорили между собой.
Это золотое для них время (сидеть, ничего не делать, ждать звонков от клиентов и получать зарплату) продолжалось лишь до конца 2008 года. Когда наступил кризис, клиенты перестали звонить — стало нужно искать их. Тогда я обнаружил, что мои коллеги не только не мотивированы и не вовлечены в рабочий процесс, но к тому же закомплексованы и некомпетентны. Изначально мы интервьюировали кандидатов и предоставляли их резюме клиентам, теперь же стали неким call-центром: обзванивали десятки, сотни компаний, пытаясь найти те, которым нужно подобрать персонал. Эта конкретная работа внезапно стала для меня тяжелым испытанием; я столкнулся с русским телефонным синдромом, который до сих пор не могу понять.
Иностранцев неизменно шокирует манера русских говорить по телефону: вам звонят, вы снимаете трубку — а из нее уже несется: «Але? Але?!» — и повторяется, так что вам некуда и слово вставить. Вы понимаете, что собеседник вас уже не слушает. Вы начинаете говорить — и вроде бы вас слышат; но стоит собеседнику хоть что-то недорасслышать — он снова заводит свое «але-але» вместо того, чтобы помолчать и подождать, пока связь восстановится, или просто переспросить.
А еще профессиональные телефонные разговоры в России обычно сухие и короткие и действительно утомительные. Я не понимаю, как это возможно. Я звоню в сервисный центр, получаю ответ, открываю рот, чтобы поблагодарить — а консультант уже бросил трубку; или — другой вариант: я настойчиво прерываю его прощание, чтобы спросить еще о чем-то или сказать «спасибо». Я не понимаю резкого тона в телефонных разговорах. Мои русские друзья пытались убедить меня в том, что по телефону невежливы только необразованные люди — но я многократно убеждался в обратном. По-прежнему пытаюсь разгадать эту загадку.
Обе мои коллеги-консультанта за несколько месяцев не смогли позвонить надлежащим образом ни одному клиенту и эффективно «обработать» его. Я не знаю, откуда внезапно взялась их болезненная застенчивость в телефонных разговорах. Возможно, они боялись резких ответов… В один прекрасный день я услышал, что Вера звонит клиентам из туалета, чтобы ее коллега этого не слышала. Для апреля 2009 года — когда легко можно было найти на ее место действительно высококлассного специалиста, это было уже чересчур, и я решил начать конфликт.
Вере перестали платить зарплату. Но она не изменила своего легкомысленного отношения к работе, усугубляя ситуацию. Она ждала лета и продолжала работать без оплаты; она почти три месяца не получала зарплату. Я смотрел на эту уникальную ситуацию — и только потом понял: в офисе был Интернет и чистая кухня, где Вера чувствовала себя хорошо, и хождение на работу структурировало ее день. Однажды я заметил, что она флиртует с мальчиком из конкурирующей компании. Это оказалось последней каплей; я уволил Веру без предварительного уведомления и в тот день понял, что ее личные вещи нужно будет вывозить из офиса на машине. Обувь, коробки, косметика, одежда, книги… мне пришлось просить охранников о помощи — один я не справился.
Вскоре после того Даша, вихляя бедрами сильнее обычного, пришла в мой кабинет и заявила, смущенно опуская глаза, что наш самый крупный клиент больше не желает с нами работать. Мой гнев и мои крики не развеяли ее апатии — девушка ушла к себе в кабинет, заперлась там и провела весь день, по-видимому, болтая по ICQ. В тот день я твердо решил уволить Дашу, но у нее уже несколько недель было секретное оружие: беременность. Забеременев, девушка немедленно объявила нам об этом с плотоядной улыбкой, даже принесла снимок с УЗИ. И с этого дня вела себя так, будто у нее есть какие-то особенные права.
Закон в России действительно щедр. У женщин может быть до 20 недель отпуска по беременности и родам с сохранением 100 % заработной платы; затем в течение 78 недель ей выдают 40 % заработной платы, а рабочее место сохраняется за ней в течение трех лет. На мой взгляд, это гениальный закон, правительства всех стран Евросоюза обязаны его принять.
Русские женщины не понимают, насколько им повезло. Декретный отпуск в Германии — 14 недель с сохранением 100 % заработной платы. Во Франции — 16 недель с сохранением 100 % заработной платы, 3 недели
Опыт работы в нескольких странах позволил мне легко устроиться в Москве летом 2008 года. Отправляя резюме во вторник, я получил ответ в четверг; встречу назначили на вечер того же дня, а на следующий, в пятницу, я уже вышел на работу. Это нормально для москвичей, но по-настоящему шокирует иностранцев. Во Франции устроиться на работу — это процесс. Мы проходим несколько интервью, нас проверяют, и мы пытаемся проверить работодателя…
Вскоре я столкнулся тем, как тут управляют людьми.
Я признаю, что как менеджер получил европейскую подготовку. Для меня «ответственность работника» и «активное участие» — это не просто слова. Я работал в Западной Европе, Сербии, Китае, много путешествовал и жил за границей, работал с иностранцами — так что считал себя человеком, который легко адаптируется к любой стране. Но мой опыт в России оказался исключительным.
Офис рекрутинговой компании, которая приняла меня на работу, располагался в одним из многочисленных бизнес-центров. Шел 2008 год, русский экономический бум продолжался уже восемь лет. С тех пор я побывал и в других бизнес-центрах и всегда удивлялся качеству инфраструктуры. Высокие красивые девушки, охранники на каждом этаже, есть уютные кухни для обеда; многие бизнес-центры работают круглосуточно — можно приходить на работу в любое время, — и в них есть кафетерии. Работать в таких условиях приятно, и почти три года каждое утро я ходил на работу с удовольствием. Во Франции компания, в которой я работал, обосновалась за пределами Либурна, в Сан-Дени-де-Пиль, выкупив под свои нужды заброшенный заводик; и условия там были совсем не московские, одни туалеты чего стоили. Зимой, когда температура падала примерно до –6° или –8° градусов, высокая влажность делала здание невозможным для обогрева, и мы сидели в офисе в теплых свитерах.
Иностранный генеральный директор компании в России обычно не может управлять русскими сотрудниками и пытается нанять максимум иностранцев на все возможные должности. Так было и с моим непосредственным начальником, и когда я начал работать, то сразу понял, что мне нужно будет заниматься и этим тоже. Консультанты нашей компании, Даша и Вера, молодые девочки, таким образом переходили в мое негласное подчинение. Они обе приехали в столицу из провинции, и для них Москва была своего рода футбольным полем, где они должны были забивать голы: преуспеть, выйти замуж и быть в теме. Не знаю, были ли у них какие-то моральные ценности — за время работы девушки их никак не обнаружили. Даша и Вера были убеждены, что они, такие юные, красивые и грациозные, обязательно преуспеют как минимум на телеэкране, а нынешняя их низменная работа — временная и вкладываться в нее не нужно. Директора никогда не было, Даша и Вера сочли офис своей вотчиной и делали все по-своему. Они не соблюдали рабочее расписание, удлиняли время обедов и почти не работали. Я говорю «почти», имея в виду, что они могли иногда ответить на телефонный звонок клиента, который сам позвонил, но разговаривали не особенно вежливо и совсем не заинтересованно. Их дни проходили в болтовне по ICQ, в личных разговорах по телефону и бесконечных чаепитиях. Они обязаны были проводить собеседования с кандидатами, которых нужно было сначала найти, а потом устроить на работу. Но даже здесь девушки развлекались: приглашали молодых мужчин, чтобы познакомиться и, может быть, развлечься позже. Они также физически овладели офисом: их рабочие шкафы были заполнены личными вещами настолько, что туда невозможно было втиснуть ни папку, ни карандаш. Для Даши и Веры их офис был их личной собственностью.
В наших первых стычках мои коллеги иногда делали вид, что не понимают моего несовершенного русского языка, а иногда отговаривались личными проблемами или тысячей других причин, чтобы продолжать бездельничать.
Когда я начал работать с ними, девушки испытывали ко мне смешанные чувства: с одной стороны, я был менеджером, которого следовало опасаться, с другой — европейцем и холостяком тридцати лет, то есть потенциальной добычей.
Для Даши было только два правила поведения в повседневной жизни: делать что хочется и не работать.
Честно говоря, меня удивило то, как русские смешивают личную жизнь и работу. Думаю, что Россия является единственной страной, где можно всю неделю слушать о том, как коллеги проводят свободное время. Россия также, пожалуй, единственная страна, где вы должны просить образованных и вроде бы воспитанных людей не описывать свои сексуальные похождения так громко, потому что это могут услышать другие сотрудники, кандидаты или клиенты, которым вообще-то нет до этого никакого дела.
Вот это мне кажется большой проблемой работы с русскими. Меня неизменно шокировало то, что мои коллеги — не приятели и не друзья, а люди временные, — могут так откровенно говорить о своей личной жизни, делая интимное — публичным. Во Франции, например, работу не смешивают с личной жизнью, и если вы начнете это делать, то поставите себя в невыгодное положение по отношению к коллегам и начальству. Это правило, на мой взгляд, простое и важное, но здесь мало кто думает так же.
Даша и Вера немедленно начали расспрашивать меня о том, зачем я приехал в Россию, женат ли я, какие девушки меня интересуют — а на встречные вопросы не ответили. Одна сказала, что это неприлично — откровенничать вот так сразу, вторая попыталась изобразить одинокую и непорочную девицу. Ха-ха! Мой русский язык, здорово развившийся после трех месяцев учебы в МГУ, позволял мне понять то, о чем девушки говорили между собой.
Это золотое для них время (сидеть, ничего не делать, ждать звонков от клиентов и получать зарплату) продолжалось лишь до конца 2008 года. Когда наступил кризис, клиенты перестали звонить — стало нужно искать их. Тогда я обнаружил, что мои коллеги не только не мотивированы и не вовлечены в рабочий процесс, но к тому же закомплексованы и некомпетентны. Изначально мы интервьюировали кандидатов и предоставляли их резюме клиентам, теперь же стали неким call-центром: обзванивали десятки, сотни компаний, пытаясь найти те, которым нужно подобрать персонал. Эта конкретная работа внезапно стала для меня тяжелым испытанием; я столкнулся с русским телефонным синдромом, который до сих пор не могу понять.
Иностранцев неизменно шокирует манера русских говорить по телефону: вам звонят, вы снимаете трубку — а из нее уже несется: «Але? Але?!» — и повторяется, так что вам некуда и слово вставить. Вы понимаете, что собеседник вас уже не слушает. Вы начинаете говорить — и вроде бы вас слышат; но стоит собеседнику хоть что-то недорасслышать — он снова заводит свое «але-але» вместо того, чтобы помолчать и подождать, пока связь восстановится, или просто переспросить.
А еще профессиональные телефонные разговоры в России обычно сухие и короткие и действительно утомительные. Я не понимаю, как это возможно. Я звоню в сервисный центр, получаю ответ, открываю рот, чтобы поблагодарить — а консультант уже бросил трубку; или — другой вариант: я настойчиво прерываю его прощание, чтобы спросить еще о чем-то или сказать «спасибо». Я не понимаю резкого тона в телефонных разговорах. Мои русские друзья пытались убедить меня в том, что по телефону невежливы только необразованные люди — но я многократно убеждался в обратном. По-прежнему пытаюсь разгадать эту загадку.
Обе мои коллеги-консультанта за несколько месяцев не смогли позвонить надлежащим образом ни одному клиенту и эффективно «обработать» его. Я не знаю, откуда внезапно взялась их болезненная застенчивость в телефонных разговорах. Возможно, они боялись резких ответов… В один прекрасный день я услышал, что Вера звонит клиентам из туалета, чтобы ее коллега этого не слышала. Для апреля 2009 года — когда легко можно было найти на ее место действительно высококлассного специалиста, это было уже чересчур, и я решил начать конфликт.
Вере перестали платить зарплату. Но она не изменила своего легкомысленного отношения к работе, усугубляя ситуацию. Она ждала лета и продолжала работать без оплаты; она почти три месяца не получала зарплату. Я смотрел на эту уникальную ситуацию — и только потом понял: в офисе был Интернет и чистая кухня, где Вера чувствовала себя хорошо, и хождение на работу структурировало ее день. Однажды я заметил, что она флиртует с мальчиком из конкурирующей компании. Это оказалось последней каплей; я уволил Веру без предварительного уведомления и в тот день понял, что ее личные вещи нужно будет вывозить из офиса на машине. Обувь, коробки, косметика, одежда, книги… мне пришлось просить охранников о помощи — один я не справился.
Вскоре после того Даша, вихляя бедрами сильнее обычного, пришла в мой кабинет и заявила, смущенно опуская глаза, что наш самый крупный клиент больше не желает с нами работать. Мой гнев и мои крики не развеяли ее апатии — девушка ушла к себе в кабинет, заперлась там и провела весь день, по-видимому, болтая по ICQ. В тот день я твердо решил уволить Дашу, но у нее уже несколько недель было секретное оружие: беременность. Забеременев, девушка немедленно объявила нам об этом с плотоядной улыбкой, даже принесла снимок с УЗИ. И с этого дня вела себя так, будто у нее есть какие-то особенные права.
Закон в России действительно щедр. У женщин может быть до 20 недель отпуска по беременности и родам с сохранением 100 % заработной платы; затем в течение 78 недель ей выдают 40 % заработной платы, а рабочее место сохраняется за ней в течение трех лет. На мой взгляд, это гениальный закон, правительства всех стран Евросоюза обязаны его принять.
Русские женщины не понимают, насколько им повезло. Декретный отпуск в Германии — 14 недель с сохранением 100 % заработной платы. Во Франции — 16 недель с сохранением 100 % заработной платы, 3 недели