Одинокий белый лист бумаги лежал на пустом командирском столе слева - на месте старпома по БУ. На листе одиноко синело слово «объяснительная», над словом понуро висела голова помощника командира, а вокруг их совместного одиночества тихонечко жужжал одинокий центральный пост подводного крейсера.

И нет: подводный крейсер не был одиноким, несмотря на навязчивый логический ряд, - вокруг него стояли ещё четыре таких же, но только они не были в боевом дежурстве, а этот – был.

Подводные ракетоносцы несли боевые дежурства не только в морях-океанах, но и стоя у пирсов потому, что могли спокойно наносить ряу по сяо вп не отдавая швартовых, а раз могли, то паркуа па: пусть боятся супостаты. «РЯУ по СЯО ВП» – это, как вы догадались, аббревиатуры, а вовсе не военно-морские напевы, но подводники говорят их с маленьких букв и слитно, чтоб уменьшить пафос от звучания этой грозной фразы и запутать этого самого ВП. Перед заступлением в боевое дежурство проходит тихая, но упорная борьба везучего экипажа со штабом: по правилам, для гарантированного запуска баллистических ракет, на борту должна постоянно дежурить одна полная смена, вторая должна сидеть в казарме, а третья, так уж и быть, может на одну ночку раз в три дня смотаться домой. Но. Если надводники к такому режиму службы приучены с детства и называют его повседневным, то нежные, с тонкой до ажурности душевной организацией, подводники службы такой не выносят на дух, - повышенная социальная ответственность требует от них более частого нахождения дома – ну там детей воспитывать, например, или следить за новинками кинопроката.

Поэтому, не знаю как где, но у нас договаривались так: экипаж делили пополам и двое суток ты сидел дома, а двое суток – на борту, итого, на борту постоянно находилось полторы смены, что было более чем достаточно и для разнесения мира в труху и для короткого выхода в море, в случае чего. Помощник командира, по прозвищу «Полподводника» вздохнул, – в голову ничего не шло. Нет, он довольно свободно владел русским языком, писал на нём тонны служебных бумаг и даже письма на Родину, тут загвоздка была в другом: он вообще не понимал как можно объяснить то, что произошло вчера ночью и как это, блядь, вообще могло произойти? Ладно, оставим его пока в покое: пусть ещё подумает, а я расскажу (вам же наверняка уже любопытно) почему его звали «Полподводника».

- Вот, - гордо выпятил грудь командир, - тащ адмирал, мой новый помощник! Будем назначать!

- А остальное где?

- Что остальное?

- Ну тело остальное. Ты же мне пол подводника показываешь, вот как ты его на мостик выставлять собираешься? Его же ветром сдует, а не сдует – так баклан в гнездо утащит, а мне потом десятку на похороны клади?

- Не утащит, тащ! Мы его цепью прикуём и всё будет пучком! Он зато умный!

- Он же помощник – зачем ему ум? Ему авторитет нужен и суровость, а какая тут суровость? А помощник на цепь – это я оченно одобряю! Я всех помощников на цепь бы садил сразу после назначения! Ты скока весишь-то, мил человек? Сорок пять килограммов?

- Никак нет! Сорок четыре и шесть десятых, по результатам последней медкомиссии!

- Ты что, больной?

- Никак нет! Полностью здоров!

- Глисты?

- Не обнаружены!

- Бычий цепень? Селитёр?

- Никак нет!

- А чо ты такой худой?

- Конституция!

- Российской федерации?

- Никак нет! Моя! Я же маленького роста… вот и…

- Я тоже не великан! Командир, я чувствую, что ты смеёшься у меня за спиной! Но видишь, какой мясистый? По мне сразу видно, что службу я люблю, а ты что?

- Я тоже люблю!

- Не верю! Не ве-рю! Месяц даю и чтоб был нормального размера! Ну не как я, конечно, но чтоб не хотелось при виде тебя заплакать и погладить по голове! Вот сейчас мне хочется, а через месяц – должно не хотеться!

Помощника назначили, но, командир дивизии был не их тех, кто забывал свои приказания.

Сам командир дивизии был невысок ростом, но кряжист, как пень: с широкими, тяжёлыми плечами, квадратной шеей и лицом о которое котят бить можно (это он сам так говорил, когда приводил на своём примере, каков должен быть настоящий подводник). Самое, пожалуй, удивительное свойство его организма состояло в том, что на него абсолютно невозможно было обижаться, хоть нрава он был крутого и, не то, что пальцами, а криком мог гнуть подковы, причём в крике том литературного языка оставалось тем меньше, чем дольше он кричал. Но вот справедлив был, а это на флоте очень ценят: накосячил – получай, не косячил – ходи гоголем и никто тебя не тронет, хоть бы даже и сам командир дивизии и хоть бы он даже зол, как стадо гюрз (гюрзов? гюрзей? Ладно, пусть будет очковых кобр!)

Проходит месяц, ну, может полтора, и помощник случайно попадается на глаза командиру дивизии.

- Не понял? А это что за дрищ тут бегает? Кто ребёнка на корабль привёл?

- Это мой помощник же! Какой ребёнок?

- Ни фига! Твой помощник уже должен быть другого размера! Помощник! Подь-ка сюды! Ты почему опять в виде изящной грации на корабле? Я тебе приказание отдавал? Отдавал! Ты почему его не выполнил? Что значит не могу? Не можешь – заставим! Записать в вахтенный журнал: «Приказываю помощнику командира ежедневно выпивать литр пива, предварительно смешав его с литром сметаны! Командир дивизии, контр – адмирал Такойто». Записал? Дай распишусь. Помощник – на, распишись в получении письменного приказа! И только попробуй мне!

Но помощник был бессилен, как ни старался: конституция его не давала набрать ни одного лишнего грамма, хоть и жрал он будь здоров! Так и бегал по кораблю физическим воплощением того видения подводника, которое рисуют себе в головах люди, никогда подводников не видавшие: сто шестьдесят восемь сантиметров при сорока четырёх и шести десятых килограммов живого веса (в трусах и тапочках).

Полподводника опять вздохнул и запустил пятерню в короткий ёжик волос. Несколько волосинок (в основном, чёрные, но одна – седая) упали на чистый лист бумаги.

«Надо же, - подумал помощник, - я уже седею, а такой ведь молодой ещё! Блядь, ну как же так вчера всё вышло-то, а?»

Накануне ничего не предвещало беды. Прошёл первый день двухдневной смены и опять всё обыденно: в ракетные атаки не выходили, мир в труху не стирали, даже перешвартовочки завалящей не было, а ещё сутки сидеть! Ну и решила трюмно-электрическая братия от скуки и для крепкого сна, употребить спиртосодержащей жидкости внутрь. Не то, чтоб, как на свадьбе, прям с копыт свалиться, а чтоб язык начал заплетаться хотя бы. Уселись в седьмом отсеке, в каюте аккурат напротив перехода в девятнадцатый вшестером: два трюмных, два электрика, киповец ОКС и помощник командира. Решили, что угощают сегодня электрики, развели в бутылке из-под спрайта литр шила и с удивлением наблюдали, как оно там клубиться в молочном тумане.

- А чо это оно?

- Загадка природы, - первый раз такое вижу!

- А пить-то его можно?

- Наверняка: все же пьют.

- Ну как –то проверить бы!

- А, ну сейчас проверим!

И командир седьмого отсека, открыв дверь, крикнул:

- Валёк, ты тут?

Мичман Валёк, конечно же был тут: чутьё на шило у него было, как у вольтметра на напряжение – безошибочное. Вахта у него была на два отсека: седьмой и восьмой, но раз разводят в седьмом, то и ходить следует там же, по проходной палубе: это вам любой опытный мичман расскажет. А мичман Валёк, кроме опыта службы, имел ещё такую привычку: на вопрос «Пить будешь?» он всегда раскатисто смеялся в ответ, полагая это самой знатной шуткой во всём мировом военно-морском флоте. Вода, компот или кисель, например, - это у него всегда было «выпить»: «выпить киселю», а «пить» - это исключительно напитки с крепостью не менее сорока градусов по Менделееву.

- Тут я, а как жешь! Несу, так сказать! Вахчу!

- Пить будешь?

- Ахахахахаха! Ну вы, тащ, да, до слёз прямо вот!

- Садись. На – пей.

Валёк деловито уселся, опрокинул стопку, крякнул и блаженно закатил глазёнки под мохнатые брови. Все уставились на Валька. Посидели молча минут пять.

Валёк зевнул.

- Ну что ты?

- Да спать хочу.

Валёк заглянул в потолок:

- Ну что, как дела твои?

- Да плотют мало, а так нормально.

Валёк почесал в подмышке:

- Ну? Чего ты?

- Да так, просто.

Посидели ещё. Валёк начал ерзать на стуле.

- Самочувствие как твоё?

- Ещё бы это…заебенить, раз уж вы так все интересуетесь.

- Пошёл на хер отсюда, алч безвольный! Лишь бы шары залить! Иди крейсер сторожи! Наберут на флот по объявлениям!

Обиженно сопя, Валёк вышел дальше топтаться под дверью каюты, ну а остальные приступили.

Да чего там приступать, собственно? Два литра на шестерых – так, для запаху же только. Ну кроме помощника – тот алкоголь воспринимал болезненно (видимо из-за размеров своего организма) и непонятно вообще зачем пил: три стакана и в сопли. Сплошной перевод продукта, согласитесь: ни светских бесед развести, ни нюансов боевой подготовки на текущий период обучения обсудить. Остальные, конечно, даже и понять не успели: всосался там у них уже спирт в кровь, или всё ещё по ЖКТ бродит, а помощник уже улыбается и ко всем лезет целоваться от избытка братской любви, ну и раз он такой всем брат стал, то намекнули ему, что неплохо бы добавки принести, а он такой: вот решительно не понимаю на что это вы тут намекаете, но я абсолютно сух в плане запасов спирта. Позвольте, возражает ему остальное общество, а не вам ли давеча выдавали чуть ли не канистру? Нееет, возражает им помощник, это же на проверку плотов выдали, там всё под счёт, он проверил, ни капельки лишней, вот ровно по два с половиной килограмма на плот. И общество, конечно, тут же смеётся ему в ответ, что какой он наивный, раз думает, что там прямо будут придираться – двадцать пять он килограммов спирта привёз на десять плотов или двадцать три. Нет, ну если у него первый раз с плотами, то оно понятно: с плотами ведь в первый раз всегда волнительно, как с женщинами, в плане подготовки к процессу, полной неопределённости конечного результаты и туманных перспектив на будущее.

Не знаю, что там уж задело помощника, наверняка упоминание женщин, но, велев всем его ждать и не расходиться, он удалился. Посидели, подождали. Сходили покурили, ещё подождали. И ещё подождали, а потом ещё, а потом уже решили, что надо бы и спать ложиться, пока хмель вовсе не выветрился, а то стараешься, стараешься, а, как дураку, спать опять трезвым ложиться.

Утром все идут на подъём флага, а помощник в центральном сидит мрачнее не то, что тучи, а самого одинокого утёса в самом северном море и велит от него отстать – даже вахту из центрального выгнал, чтоб не мешали сосредотачиваться. Хорошо, что вчера вахту нёс мичман Валёк, который за спиртом следил пуще, чем некоторые за платьем снову следят: он-то и поведал, что там было дальше. Прибежав в свою каюту (восьмой отсек, носовее перехода в девятнадцатый), помощник долго чем-то гремел, стучал и булькал, вроде бы даже упал один раз и, в итоге, вышел из каюты баюкая в руках трёхлитровик практический полный спиртом. Что значит, откуда я знаю, что спиртом? Он же от воды отличается, если определённый опыт в этом деле иметь, да и дальше…события показали. Бежал помощник радостно, Валёк сразу вспомнил мультипликационный фильм про то, как к ослику бежал Пятачок; вот оно, подумал ещё Валёк, как мало нужно человеку для сиюминутного счастья, - всего лишь иметь возможность порадовать друзей. Но коварная возможность, видимо обиженная за слово «иметь» в мыслях Валька, решила отомстить и друзьям не отдаваться.

Взбежав по трапу молодым маралом, помощник уже резво занёс ногу в люк девятнадцатого, но тут его метацентрическая высота, как и любая порядочная метацентрическая высота, когда за ней перестают следить, устремилась к его же центру тяжести и, потеряв остойчивость, помощник рухнул на площадку трапа, разбив банку самым звонким и эффективным способом.

Потоки шила, счастливые от своего освобождения из оков банки, вместе с осколками этой же банки с радостным гиканьем ринулись вниз по трапу – прямо под ноги выходившим из сауны командиру и командиру дивизии. Те были распаренные до красноты, довольные и умиротворённо завёрнутые в простыни. Прямо как римские патриции, если бы римские патриции носили тапочки в дырочки и проставляли чёрные штампы «ВС» со звездой на своих туниках. Ну и испарения, конечно же, сразу принялись пропитывать воздух в отсеке.

- Нормально, вы командира дивизии встречаете! Это я решительно одобряю! Хотя, конечно, предпочитаю внутрь, ноги я и так уже помыл.

Командир промолчал.

- Что тут за гвалт! – из каюты вышел механик.

- Что за шум? И вонь? – из каюты вышел замполит.

- А чего ты башкой крутишь? – уточнил командир у помощника.

- А вот думаю откуда командующий флотилией выскочит!

- Ты лучше думай, что утром в объяснительной мне напишешь. Пойдёмте, тащ адмирал, у нас есть благородный коньячок, для укрепления здоровья, чего нам тут стоять!

- А у меня тоже здоровье так себе! Боюсь даже, что комиссуют вот-вот! – запустил пробный шар механик.

- Ну заходи тогда. Нытик.

И вот как это объяснить, тем более письменно? Ну устно можно что-то промямлить, помяться ногами, виновато в пол посмотреть, с детства своего трудного зайти и сложного семейного положения, повздыхать и сделать вид глубокого раскаяния, похлопать ресницами и пообещать, в конце-концов, что больше так не будешь, а письменно? Как мяться письменно? Вот и помощник не знал. Хорошо, что трюмные на войне своих не бросают, а то до сих пор так и сидел бы.

- Ну чо ты, Уася? Чо горюешь-то?

- Да как мне не горевать-то? Такой конфуз вчера вышел! А я и не помню ничего: зачем я это шило нёс, куда я его нёс и зачем на палубу лить стал! Вы не в курсе, ребята?

- Нееее. Вообще не в курсе, - решили ребята не посвящать помощника в отягчающие обстоятельства его проступка.

- Слушай, так у тебя оргприказов восемьсот двадцать шесть штук! Ну найди какой-нибудь, по которому положено палубу шилом мыть и на него всё и вали!

- Палубу?

- Палубу.

- Шилом?

- Шилом!

- Ночью?

- Восемьсот двадцать шесть штук! Кто там в них разберётся! Давай, как папа учил, - отринул все сомнения и в бой!

- Вам легко говорить!

- Вот вообще нелегко! Прям вот на душе камень лежит за брата своего! Тыж как брат нам! Может даже нам вчера шило и нёс! Ты чего завис?

-….так, погоди-те ка, я, кажется, начинаю вспоминать! Эй, куда вы побежали все!!!

И помощник понуро повесил голову над белым листом на котором одиноко синело слово «объяснительная». Ну стало легче, конечно, от того, что помощник вспомнил куда он вчера нёс шило и зачем: по крайней мере, стало спокойнее на душе, что крыша у него не едет, а, даже наоборот, - вот какой он молодец, нёс добавку товарищам по оружию, ведь, если посмотреть, на ситуацию в этом разрезе, то не принести товарищам добавку – это как съесть бифштекс в приличном обществе при помощи трёхзубой вилки и вовсе без ножа: можно, но смотреть после этого на тебя будут искоса. Как на больного.

«О! Доктор!» - Пришла в голову спасительная мысль.

Не знаю, как на гражданских судах, но на военном корабле, если решительно непонятно как выпутаться из неловкой ситуации, то немедленно следует бежать к доктору.

- Паша, спишь? – просунулся помощник в каюту доктора.

Доктор читал книжку, - книжка была большая, но в докторовых руках казалась записным блокнотиком.

- А что, похоже, что сплю?

- Да кто вас разберёт что у вас на что похоже! Слушай, Паша, выручай, а!

Доктор аккуратно закрыл книжку, положил её на стол и сложив руки на груди, повернулся к помощнику:

- Жалуйтесь, больной!

Помощник вздрогнул. Не от слова «больной», конечно, а от внимательного докторского взгляда. Надо заметить, что вздрагивать было от чего: сам первый раз увидев того доктора, я с трудом подавил в себе желание немедленно вывернуть карманы, отдать ему всё и пообещать сбегать принести ещё, хотя доктор улыбнулся и ласково сказал:

- Привет, чувак! Где вашего докторилу найти можно?

И, при этом, я стоял дежурным по кораблю, был вооружён пистолетом Макарова и матросом с автоматом.

Доктор этот, начинал свою карьеру военного врача со срочной службы в морской пехоте, потом – Академия и потом уже, по какой-то злой шутке кадровиков, его не поставили просто стоять на границе и улыбаться в сторону противника (чего хватило бы для удержания от нападения какой-нибудь небольшой страны, типа Польши), а направили в подводный флот. Он был огромен, нет, не так: он был ОГРОМЕН, воот такенные плечи, воооот такенные банки, шея – как у меня туловище, пальцы, как у меня руки и лицо такое, знаете, как будто его боженька не руками лепил, а топором и то, наметил заготовку, отложил дела на потом, не знаю, может там покурить отошёл или кофию поехал испить в какое-нибудь модное заведение (мы однажды, изрядно выпив, не на шутку зарубились на тему, а если бы вот бог существовал в объективной реальности, то пил бы он кофе или нет, - в итоге сошлись на мнении, что конечно пил бы, а иначе, зачем ему было его создавать?), а какой-то чересчур активный архангел подумал: «А, и так сойдёт! Нормальный Паша!» - и выпнул Пашу в наш нелепый мир. Паша и нрава был, такого, знаете не Дед Мороз, но добрый и представлялся нейрохирургом. Хотя там один ноготь на пальце был больше, чем у козы мозг.

Выслушав сбивчивый рассказ помощника, Паша, не раздумывая, ответил:

- Литр.

- В смысле?

- Вот вы, четвертьрослики, любите всё усложнять. В прямом смысле: с тебя литр шила и ты спасён!

- Ну Паааашааа! Ну откуда у меня? У меня же нет, Паша!

- А кто про канистру сейчас натирал мне ушные раковины?

- Так то на плотики же, Паша!

- А по мне, - так хоть на Мировую Революцию. Или литр – мне, или у тебя карьера в говне. Тут уж сам выбирай!

- Ну Пааашечка!

- Аудиенция окончена, не задерживайте очередь! Следующий! – и доктор демонстративно вернулся к книжке.

Тут уж и ежу ясно, что вздыхай, не вздыхай, а литр нести придётся. Ну отобрал, скрепя сердце, помощник ещё литр у мичманов из лаборатории по проверке плотиков и понёсся к доктору за спасением.

И вот вы не поверите, но прямо на переходе из пятого в третий его командир и отловил.

- Так, бля, что это такое? Ну ка повернись ко мне боком. Так. Теперь спиной. Непонятно. Теперь обратно фронтом. Скажи мне, где в тебе помещается столько наглости, я в толк взять не могу! Ты за вчерашний свой спиртовый поход по кораблю ещё не отчитался, а уже новый затеял? Что нет? Где объяснительная? Что ты пишешь? Очередной том мёртвых душ? Покажи, что ты там написал. Тааак. «Объяснительная». Содержательно и, главное, всё по сути, всё вот прямо в дырочку! Ну?

- Я это,- неуверенно начал помощник, - к доктору.

- Зачем к доктору, если я ещё не наносил тебе ни телесных, ни душевных повреждений?

- Да нет, я спирт к доктору несу! (не, ну а что, - доктор же обещал отмазать? Обещал!)

- Доктору несешь спирт…с целью?

- Он попросил.

- Угрожал тебе, что ли?

- Да нет, ну как можно! Ему надо, он попросил!

- И вчера доктору?

- И вчера ему.

- Тоже попросил?

- Тоже. Ну как ему откажешь, тащ командир?

- Нуууу, не знаю, не знаю. Если бы, для примеру, он предложил мне удалить геморрой, то я, наверняка, отказался бы. А зачем ему столько шила?

- Не знаю, он там что-то про дезинфекцию говорил. Или дезинсекцию – я их всё время путаю.

- Про деаэрацию не говорил он тебе? Нет? А чего он у меня не спросил шила?

- Ну боится, наверное, к Вам напрямую-то. Вы же командир!

- Гладко стелишь, как мама в детстве, да завираешься на поворотах. Ладно, пошли к доктору сверять показания!

- Вам рассказать для чего мне шило? – отчего-то даже обрадовался доктор.

- Нууу, да.

- Наконец-то! Вот они благодарные слушатели! Вот он мой шанс почувствовать себя не фельдшером в ебенях, а профессором на кафедре! Не зря, не зря я шесть лет от звонка да звонка! Присаживайтесь, товарищи, поудобнее и расслабьтесь, сейчас вам дядя-доктор всё расскажет! В стародавние времена, на заре современной науки «медицина»…

- Не, ну ты не расходись тут, ты это…поскромнее, коротенько, у нас же боевая подготовка не окученная ещё стоит.

- Стерилизация. По плану.

- По какому плану?

- По моему плану, вот ваши подписи, обоих, видите: всё согласовано и утверждено!

- Чувствую, что ты врёшь, но где не могу понять!

- Как вам не стыдно, а ещё предводитель, называетесь, я же клятву давал!

- Гиппократа?

- Советского врача!

- А что в той клятве?

- А она секретна. Только для врачей! Вот вы – врач? Нет? Ну вот и всё тогда.

- Так и что, получается, что никто не виноват? И что мне теперь и наказать некого?

- Да. Ровно так и получается. И два с половиной килограмма мне неплохо было бы вернуть, которые помощник вчера не донёс!

«Вот же хитрая жопа, - думал помощник, топая курить на мостик, - надо же! И выкрутился и с меня шило получил и с командира! Ну ты подумай!»

Курилось легко – камень с плеч свалился и жизнь снова налаживалась и как –то сразу перестали беспокоить даже так рано появившиеся седые волосинки.

На мостик вылезли трюмные:

- Ну чо ты, жыв, что ли?

- Живее всех! И, мало того, имею донести до вас планы на вечер! Все идём к доктору после отбоя – у него есть!

- А доктор в курсе?

- Да пофиг: нам главное его на пол повалить, а там уже запинаем! Не ссыте, я вам говорю!

Даже сорок четыре и шесть десятых килограмма могут быть опаснее чем небольшая страна (например Польша), если привести их в ярость или, например, возбудить в них какое-то сильное желание. Опасность же не от внешности исходит, а от адреналина, который бродит где-то по организму и ждёт повода, чтобы всосаться в кровь.

P.S. За историю благодарю моего другана Лёшу Баранова: аккурат в последнюю мою поездку в Петербург он мне её и рассказал, задвинув на второй план две другие, которые уже были на сносях.

С глубины прожитых лет начинает мне казаться, что раньше у людей было больше личной свободы. Ну да - государство было тоталитарным, ну да – одна правящая партия, ну да – отсутствие сменяемости власти, ну да – управляемая из обкомов судебная система, но, с другой стороны, зато хоть в храмах можно было потанцевать и курили в общественных местах спокойно, не опасаясь замечаний со стороны законодательства. Но я даже не об этом, раньше ведь как было со средствами коммуникации: отошёл от начальства на сто метров - и почти потерян, скрылся из виду – и почти свободен, а уж если в отпуск уехал, то всё, считай, - ищи ветра в поле. Только телеграммы и спасали в случае острой необходимости. Дороговато, правда было, но зато как эффективно!

Матрос Пыцан (это имя такое у него было, ну и кличка, соответственно, тоже) не вернулся из отпуска к положенному сроку. Отпустили его туда не за красивые чёрные усы и раннюю лысину, естественно, а вовсе наоборот - за успехи в освоении дизель-генераторных установок, и поэтому, не желая ломать судьбу молодому организму, командир выждал три дня и, не став докладывать по команде, решил отправить за ним гонца. А родом матрос Пыцан был из маленькой, но гордой северо-кавказской республики со знаменитой горой, в честь которой даже есть папиросы. Мероприятие намечалось ответственное, Советский Союз трещал по швам с ебической силой, и что там будет завтра с дружбой народов - было решительно непонятно. Поэтому минёра как кандидата отмели сразу и, перебрав ответственных и не очень нужных в базе офицеров, остановились на докторе Саше.

Целый капитан медицинской службы - это вам не труба на бане: способен он на многое, если не сказать, что практически на всё. Получив инструктаж, командировочные и суточные, а также дополнительную сумму из корабельной кассы «на всякий случай», доктор сложил в «дипломат» три смены белья, зубную щётку и электрическую бритву «Микма». Перебрав варианты формы одежды, остановился на скромном, но эффектном: чёрные брюки, чёрные туфли (неуставные, но красивые, как рассвет в горах), белая рубашка, тужурка и белая фуражка. Медали и ордена развешивать не стал: орденов-то и вовсе не было, а медальное тренькание при ходьбе доктора раздражало. Ромбик о высшем образовании, «За дальний поход» (с подводной лодкой, как положено), знак второго корпуса (как самый красивый в дивизии) и посох Асклепия в петлице показались достаточными для придания необходимой солидности в глазах мирных жителей.

Прибыв на вокзал города Владикавказ, уставший, но пока довольно свежий, Саша стал осматривать окрестности на предмет, где купить билет дальше и с целью ознакомления с местным колоритом. На вокзале было сразу понятно, где купить семечки (чёрные, белые и полосатые), сухофрукты, орехи, сыр, пироги, вино и квартиру, но где брать билеты - было совсем не очевидно. Колорит бурлил и клокотал вокруг доктора, в итоге выбросив из потока перед Сашиными глазами мужчину средних лет с лысиной и брелоком автомобильного завода «ВАЗ» на пальце.

- Куда едем, командир?

- Откуда я знаю, куда вы едете?

- Сатирик, да? Крассссавчик! Хорошо, сразу скидку получил у меня, вот ты молодец, разоришь бедного таксиста! Давай, подскажу, не мнись – сегодня бесплатно!

- Мне нужно попасть в селение А. Не знаете, где такое и как в него добраться?

- Я не знаю?! У меня там тётя живёт, сто лет её не видел. Поехали – отвезу, мне всё равно к тёте надо!

- А далеко это?

- Ну прилично, в другой конец пилить, но на автобусах два дня ехать будешь – оно тебе надо?

- А сколько возьмёшь?

- Ой, да договоримся, давай, поехали, дорого не возьму – раз мне самому туда надо!

«А и чорт с ним, - подумал доктор, - зато быстро обернусь!»

Усевшись в старую потрёпанную шестерку, доктор первым делом попытался пристегнуться.

- А, не работает! - махнул рукой таксист.

- А это безопасно?

- Брат! Я двадцать лет за рулём – самый безопасный водитель в районе! Вон вымпел даже видишь висит!

Передние окна были открыты, и доктор взялся за ручку: прикрыть, чтоб сильно не дуло.

- Эта хуйня вабще сильно не работает!

- А у вас тут вообще работает что-нибудь?

- Матор и руль, я отвечаю! Шестёрка с грохотом завелась и, стрельнув в сторону вокзала облаком сизого дыма, рванула, подпрыгнув, в поток машин.

- Откуда сам, брат?

- С Севера.

- Да ладно? Клянусь, я сразу понял, ну явно не с Каспия или ЧФ, тут они обычно мелькают, то-сё, а вашего брата редко встретишь! С Севера даааа… а где служишь?

- На атомной подводной лодке.

Водитель резко ударил по тормозам, фуражка неприятно царапнула переносицу козырьком.

- Поклянись!

- Век на лодке не кататься. Вот, видите, значок?

- Да лааадна!

Машина тронулась.

- Брат. Зачем мы на вы?

- Ну это только я на вы, в общем-то…

- Меня Аслан зовут.

- Александр.

- Тёзки, значит! Русский ?

- Ну хохол вообще, украинец то есть,

- Да какая разница, прально? Один народ мы, так партия сказала!

- Ну…да.

- Реально, вот прямо на лодке, да?

- Когда как. Когда прямо, когда и с дифферентом!

- Ааааа, я его всё, ну ты шутник, да! Красава! Э, а у меня дед с Магомедом Гаджиевым служил, слыхал про такого?

- Аслан, у нас город в честь него назван, тоже мне спросил ты.

Фуражка опять упала с головы, и доктор решил дальше держать её на коленях.

- Слушай… - Аслан молча смотрел вперёд, сзади неистово сигналили. - Вот это да, нет? Да?

Машина опять тронулась. Ехали молча минут пять, потом с криком: «Не, ну ты подумай!» Аслан резко развернулся под красный светофор и через две сплошные.

Из резко отскочившей со встречной полосы к бордюру «Волги» высунулся мужик грозной наружности:

- Оу! Чо ты творишь, чорт!

- Пабрацки! Я его всё! Надо!

- Понял! Прасти, брат!

(вот это момент в повествовании я прошу вас запомнить)

- Саша, давай ко мне заедем, да? Ну дед у меня, панимаешь? Не простит. Нас.

- А надолго? А то я в командировке, дела у меня.

- Куда долго!? Десять минут. Ну день максимум, у меня тожэ, туда-суда, то-сё, короче, дела!

Вскоре за окном замелькала окраина.

- В пригороде живёте?

- Почему? Это город ещё, ну почти пригород, да.

- Горы у вас красивые.

- Какие горы?

- Ну вот же – горы!

- А, эти горы? Дааа, брат, конкретно красота, отвечаю!

Припарковались у двора, чуть не за руку Аслан потащил доктора в дом, тот едва успел надеть фуражку и схватить дипломат.

- Пабрацки! Зачем тебе чемодан?

- Ну как, машина же открыта.

- Эээ…Никто не возьмёт тут чужого! Дед! Дед! Смотри!, Это Саша! С подводной лодки! Он Гаджиева знает!

Сухонький дедушка Бола, в пиджаке и с кряжистой палкой вместо клюки, долго рассматривал доктора, качал головой, трогал значок «За дальний поход» и акулу с короной на значке второго корпуса и даже немножко плакал. Доктору было неловко: он, конечно, подозревал в глубине души, что красавчик, но чтоб вот так вот… а ещё неудобнее стало, когда дед ткнул палкой в радостно улыбающегося внука и прикрикнул неожиданно звучным басом:

- Что стоишь, как Казбек! Зови всех! Стол накрывай!

Беседуя с дедом и рассказывая о современных нравах и обычаях в подводном флоте, Саша наблюдал в окно, как Аслан во дворе бурно организовывал: орал во все стороны света, махал руками и даже кинул пару камней в соседние дома.

«Вот это организация! Сколько же они тренировались?» - подумал доктор, когда минут через пятнадцать во дворе уже пахло огнём, едой и человек сорок расставляли столы, лавки и вроде как суетились, но работали споро, и казалось, что даже собаки с кошками и те помогают. Может, с полчаса прошло, максимум час, как их с дедом позвали к столу. Мужчины, женщины, дети, собаки и коты почтительно стояли вдоль стола, на котором было столько еды, сколько доктор не видел за всю свою жизнь, и ждали, пока во главе усядутся дед и Саша. А потом началось.

- Вот, вина попробуйте, моё, домашнее!

- Аааа, разве это вино! Вот, моего, будьте добры!

- Вот, только что пирог испекла!

- А вот ещё, тут сыр другой!

- А вот, прямо с жару, вот с лучком, да, ну-ка, ну-ка!

- Запейте, вот, а то сухо же! С прошлого года стоит, чувствуете букет, да?

- А вот тут отхлебните, да! Да? Дааа!

«Я сейчас лопну самым натуральным образом», - подумал доктор, когда очередной кусок уже не глотался, а плавал где-то во рту.

- Ну хватит! – скомандовал в этот момент дед. - Подавайте арак и горячее: будем кушать!

Здесь можно было бы написать, что доктор охуел, но это было бы неверно, так как он охуел уже в том месте, которое я просил вас запомнить: как оказалось сейчас, тогда это делать было рано, а как окажется впоследствии, и сейчас делать это было бы рановато, но что уже поделаешь, если человек первый раз в жизни столкнулся с беспощадным кавказским гостеприимством?

Сидели почти до рассвета: ели что-то жареное, варёное, печёное и вяленое, пили арак и запивали вином, потом долго плясали и пели. Ещё фотографировались на память, и доктор расставлял автографы и свою врачебную печать на всём подряд: паспортах, вырезках из журналов и справках из ЖЭКа.

«Как они такие худые все?» - думал доктор, пытаясь уложить свой неожиданно тяжёлый живот поудобнее, чтобы уснуть. Вот именно этот вопрос и казался ему сейчас самым важным. Непривычно болели плечи, но зато доктор теперь точно знал, что когда говоришь: «Ай, красаучик!» или «Слушай, брат!» следует обязательно хлопнуть собеседника по плечу.

Выехали с утра. Вместе с дипломатом загрузили доктору с собой баул (ну вино тут, то, сё и так, перекусить, в дорогу). Дед Бола и соседи долго звали в гости и потом махали вслед. Аслан что-то напевал, а Саша любовался на горы.

«Красота, не то что у нас на Севере, хотя у нас на Севере тоже красота, но здесь вообще красота. Вот бы наше море сюда – всю жизнь служил бы», - крутилось у Саши в голове по кругу. Ехали быстро, наверное, даже что-то нарушали, но какая теперь была уже разница?

Где-то совсем уже за городом, в глуши, часа через два остановили гаишники: который останавливал, был средних лет, плотный, в белой рубашке, расстёгнутой чуть не до живота, второй, помоложе, сидел в машине и что-то писал.

- Выпивал? – строго спросил гаишник у водителя.

- Э, куда выпивал?! Я же за рулём!

- Запах какой-то. Знакомый.

- Это гость у меня, видишь? Прямо с Севера подводник, к деду Бола приезжал! Дед тоже подводник!

- С Севера? – удивился гаишник. - Да ладно? Североморск?

- Мурманск -150.

- Ну знаю, да! Вот это встреча!

Гаишник что-то крикнул другому в машине и залез на заднее сидение.

- Трогай, покажу куда. Слушай, я же три года! На Левченко! Эх, вот было время-то, а? Знаешь БПК Левченко?

- Знаю, конечно, - не стал обижать гаишника Саша.

- Слушай, ко мне заедем! Меня Дзуга зовут! Слушай, три года, да, а как сейчас помню!

- Александр. Очень приятно. Слушайте, ну я тороплюсь как бы, у меня служебное задание, понимаете?

- Тут направо возьми, на втором перекрёстке налево. Чо ты бибикаешь? Я щас вылезу побибикаю тебе! Слушай, ну ненадолго мы, а, брат? Не обидь, а?

- Ну разве что ненадолго.

- Нет, ты что, на минутку, буквально! Мне же в восемь пост сдавать!

- Так сейчас десять утра!

- Ну так мы ещё и не приехали!

Приехали минут через двадцать. Дзуга сразу (пока не забыл) вручил Аслану канистру бензина и строго наказал денег с гостя много не брать, а то знает он их, столичных - обдерут как липку, и нечего тут глаза пялить и копытами в грудь себя бить, я проверю потом! Пока смотрели дембельский альбом, домашние накрывали на стол. Доктор предложил было поучаствовать своим баулом, который ему собрали в дорогу, но Дзуга доверительно шепнул, что что «там» могли положить хорошего и вообще удивительно, что доктор до сих пор жив от того, что «те» называют вином, и вот сейчас-то он и попробует, что такое настоящее осетинское гостеприимство, а если доктор хочет дослужиться до майора, то баул тот следует незаметно выбросить (только не в черте города, чтоб коты не потравились), а вместо него взять тот, который ему жена Дзуги сейчас собирает. «Мне пиздец», - обречённо подумал доктор.

Как они погрузились в машину и во сколько – это науке неизвестно, но уже заметно смеркалось. Рядом с баулом поставили ещё один, сказали, что на дорожку, и велели есть и пить из него в первую очередь.

В село А. приехали поздним утром, вернее, почти к обеду. Высадив доктора с баулами у нужного дома, Аслан поехал к тётке, пообещав вскоре вернуться.

Здесь горы были какие-то другие и намного ближе – доктор любовался, как блестит снег, а ниже буйствует зелень и как жарким днём с них стекала прохлада, которой не чувствуешь, но явно видишь. Удивительно: глаза откроешь и вот она – прохлада, а закроешь - и снова только жара.

- Вы к нам? – из калитки вышла женщина средних лет.

- А матрос Такойто здесь проживает?

- Здесь, так Вы к Пыцану нашему?

- Ну не совсем к нему, а, скорее даже, за ним. Я с корабля. Доктор.

- Ой, а он в больнице у нас, знаете! Аппендицит ему вырезали! Вот, никак не выпишут! Да вы проходите! Мурза!! Мурза!! Командир нашего Пыцана приехал!

- Я доктор.

- Командир- доктор приехал, Мурза!

От дома в глубине двора бежал почти седой грузный мужчина и махал руками, как мельница на Дон Кихота.

- Ааааа! Какой гост! Какой гост! Заходи! Проходи! Нет, не трогай вещи!

У доктора отобрали баулы, а после непродолжительной борьбы и дипломат.

- Отчего вы телеграмму не дали? – интересовался доктор, пока его чуть не под руки вели в дом.

- Да забыли как-то, вапще, закрутились, дела, хазяйство, Пыцан в больнице! Прасти! Давай к столу, давай!

- Нет! – решительно отмёл предложение доктор. - Сначала в больницу! Узнаю, что там и как, телеграфирую в часть, а потом уж, раз так, то так и быть, можно и стол! Только скромно! Ничего такого!

- Да, да, да! Канечна скромно! Мы люди простые, видишь сам! Как тут нескромно!

Наскоро помывшись в летнем душе, побрившись и приведя себя в порядок, доктор в сопровождении Мурзы отправился в больницу.

Сельская больница была маленькой, но опрятной и гулко пустой: как оказалось, кроме главврача, двух медсестёр и Пыцана в ней вообще больше никого не было. Вставив, для начала, фитиль Пыцану по самые гланды (достаточной строгости мешали симпатичные медсёстры, то и дело сновавшие по палате), доктор Саша пошёл узнать, что да как к главврачу.

Главврач был (на вид) не сильно старше Пыцана и сильно моложе доктора.

- Коллега! Прошу! – широким жестом он указал на диван с журнальным столиком.

- Рассказывайте! – доктор Саша удобно уселся и поглядел на пузатый графин в инее. По графину от горлышка вниз, по пузатому бочку, стекала ровно одна капля. Было жарковато.

- Слушай, ну сначала стандартно всё было: острый приступ, аппендэктомию я провёл, анализы отправил потом в центр, результаты не очень пришли, лейкоциты повышены, мало, думаю, что я тут недавно на должности, рисковать не хочется. Прописал ему курс и пусть, думаю, полежит, ну на всякий, вчера опять анализы взял, отправил, завтра-послезавтра результат будет, но внешне всё отлично, думаю, что выпишу! Налить?

- Налей, да, жарковато тут у вас. Подстраховаться решил? Это я понимаю, это довольно логично. Тьфу! Это что – вино?!

- Да не, какое вино? Так, сухарик просто. Тут вода не очень, кто в ней только не плавает! Чего здоровьем рисковать? Здоровье беречь надо!

- Я понял. Ладно, я тогда на почту, отобью телеграмму в часть и подожду уже его тут, а послезавтра вместе и двинем: документы-то у него просрочены, ещё прицепится кто. Ну, приятно было познакомиться, коллега!

- Аналогично, коллега! До вечера!

- До вечера?

- Ну так у родителей Пыцана праздник же сегодня – всех собирают, гулять будем!

- Праздник? Надо же как неловко: а я и без подарка даже! Что за праздник-то?

- В смысле, что за праздник? Твой приезд праздновать будем! Чудной ты!

В почтовом отделении было так же опрятно, пусто и за конторкой сидел один дедушка в кепке и с трубкой в зубах.

- Здравствуйте! Мне телеграмму-молнию отбить!

- Прашу!

- Дайте бумагу, я напишу!

- Эээээ…. я трицать лет на почте работаю! Ти сказаль - я всё запомниль!

- Ну там точность нужна, понимаете?

- Ти аптека знаишь? Вот так будет!

- Ну смотрите, значит вот адресат. Текст такой : «Прибыл в село А. у матроса Такогото аппендицит, лежит в больнице, врачи несколько перестраховываются, но, в целом, ничего криминального. Послезавтра приходят анализы, планируем выписывать и сразу назад. Ситуация под контролем. Доктор Александр Петров» и вот печать моя, поставьте, что телеграмма заверена, пожалуйста!

- Пажалуста! Пять рублей с тебя!

- А вы слова же не считали, может больше вышло?

- Почему так говоришь? Раз дядя Маир сказаль, что пять рублей, значит пять рублей!

- Ну хорошо! Вот держите. Там, если можно, степень важности какую-то поставьте, с печатями и всем таким.

- Аптека! Клянусь! Да вечера, дарагой!

Когда доктор Саша рассказывал о том, что было вечером, ночью, на следующий день и следующим вечером, и следующей ночью, и потом ещё, он всегда начинал с фразы: «Вы знаете, я до этого бывал на трёх свадьбах, двух похоронах и концерте Джипси Кингс, но…» .

К вечеру следующего дня он уже был твёрдо уверен, что никогда больше не сможет есть, пить, но зато научился танцевать почти все осетинские танцы, включая парные, когда вот так надо руками делать. Каждое утро н находил свою форму постиранной, почищенной, поглаженной и аккуратно развешенной на стуле, каждое утро он начинал с того, что «ну вот – сегодня уйду в горы и скроюсь там на необходимое время!», и в горы его свозили, надо сказать, прямо на лошади, а сзади ещё одна лошадь тащила повозку с «так перекусить и запить».

Аслан ходил по селу гордый и всем представлялся старинным другом доктора Саши и терпеливо ждал, пока того отпустят назад, к холодному Северу с его покатыми сопками, бедной растительностью и суровыми правилами. А анализы пришли опять так себе, и пришлось сдавать ещё раз, доктор уже начал подумывать, а не выкрасть ли ему Пыцана и тайком увезти на службу, но к этому времени он так уже запутался в местных обычаях, что начал подозревать, что после этого ему придётся на Пыцане жениться, а это совсем не входило в планы доктора на свою будущую счастливую жизнь. Да и как воровать людей с таким пузом, как у него сейчас, он плохо себе представлял.

Вернулись они на службу через три недели с хвостиком от того момента, как доктор убыл на спецзадание. Раздаривая всем по дороге пищу налево и направо, прибыли, тем не менее, с шестью баулами на двоих.

Север встречал неласково:лето выдалось на редкость мразотным, серым и мокрым.

«Ну на корабле-то ждут! Обрадуются!» - утешал себя, трясясь в автобусе доктор Саша.

- Доктор, ты охуел?! – прямо вместо «здрасьте» встретил их в центральном командир. - Ты вообще что себе думаешь, а? Я тебе что, задачу неявно нарисовал?

- Явно.... – хлопал глазами доктор.

- Ну и что тогда, а, труба клистирная? Что это за поездки мне? Сука, последние нервы вынул!

- Тащ командир, так я же телеграфировал, я же всё написал Вам, чтоб не волновались!

- Штоооо? Нет, да ты ненормальный вообще! Ты же офицер! Отличник! Ты же перспективы подавал!

- Я ничего не понимаю!

- Нет! Это я ничего не понимаю! Марш ко мне в каюту- будем разбираться! Телеграмму он дал, Шиллинг херов! Вот твоя телеграмма! Любуйся!

Телеграмма была красивая. Вся кем только не заверенная и с красными печатями чуть не правительства СССР, но состояла ровно из пяти слов: «Делаю дела вскл Доктор Саша».

А вот в наше время что? Был бы у Саши мобильник или интернет, разве смог бы он в такой мере насладиться тенистыми расселинами, крутыми горами и дружелюбными осетинами? Вот о чём я и говорю – больше было личных свобод раньше в нашем прошлом государстве.

______________________________________________

От автора:

Когда доктор рассказывал нам эту историю, он уже был флагманским специалистом и смешно изображал грузинский акцент, показывая историю по ролям. Я, конечно, спросил у него, почему он имитирует именно этот акцент, а доктор говорит, ну я же в Грузию ездил, какой же мне акцент имитировать, чудак ты человек? После того, как я заметил, что, судя по слову «Владикавказ», ездил он всё-таки в Осетию, а Казбек - он и оттуда и оттуда виден с одинаковой красотой, доктор отмахнулся и ответил: «Да какая, собственно, разница!». Ну нет, товарищ подполковник медицинской службы! Мы выращены в духе объективного реализма в искусстве!

И поэтому я хочу поблагодарить за оказанные консультации и помощь в создании этого рассказа писателя более чем одной книги и просто отзывчивого человека Сослана Плиева. Спасибо тебе, добрый человек: с меня при встрече чебурек!

Дружили мы с Витей. А Витя был натуральный хохол, и родители у него разводили нутрий, периодически ему их высылая в копчёном виде. И вот один раз прихватили мы с ним копчёное тело и пошли в ЧПОК (так у нас называлось курсантское кафе - «чайная помощи оголодавшим курсантам» расшифровывается) для того, чтобы кутнуть на широкую ногу: купить себе батон и по стакану сметаны. Уселись за столик и начали не спеша препарировать деликатес тонкими дрожащими пальчиками. И тут в чайную зашли два наших товарища из Севастополя: Вася и Рома. Вася вообще-то был Андрей, но узнал я об этом только на третьем курсе, когда позвонил ему домой и попросил позвать Васю к телефону.

- А Андрея нет дома, - ответил мне приятный женский голос.

- Вот и хорошо! – обрадовался я. - Мне как раз он и не нужен, а нужен Вася!

- Так я про Васю и говорю, просто я его мама и предпочитаю называть его настоящим именем, - засмеялась Васина (Андреева) мама. Потом я ходил по роте и рассказывал всем эту сногсшибательную новость! Многие удивлялись, доложу я вам. - Э, что вы тут точите? – как бы попросились к нам за стол Вася и Рома.

- Мясо, - говорит Витя, - садитесь тоже точите!

- Ураааа! – закричали Вася и Рома и, сбегав за сметаной, уселись с нами. Нутрия была довольно большой, но четыре военно-морских волка справились с ней быстро. Обсосав косточки мы довольно откинулись и шлифанули всё это удовольствие сметаной.

- Ой, - вздохнул Вася, - надо на воздух выйти - покурить для закрепления удовольствия! Завернули обглоданный труп нутрии, погибшей с благородной целью накормить защитников Родины, и вышли на улицу. Закурили.

- А каво мы ели-то? – зачем-то спросил Рома.

- Крысу, - ответил Витя.

- Да что ты пиздишь-то? Какую крысу? Кролик же, небось?

- Ну смотрите, - Витя подвёл Рому с Васей к урне, - вон лапки, вон хвост, сразу же видно, что крыса! И как давай их, бедных, полоскать вокруг этой урны!

- Странные люди, - удивляется Витя, - когда ели, пальцы до локтей облизывали, а теперь блюют!

- Как мимозы, в Ботаническом саду, чесслово! - процитировал я стих классика.

- Ты знаешь что, Витя, - сказал я Вите, когда мы шли обратно в роту, - ты скажи своим, чтоб не сало слали, а нутрий побольше. На двоих-то её приятнее есть, чем на четверых!

- Согласен! Прямо сейчас письмо и напишу! Так что, скажу вам, что человек – существо всеядное. Особенно, пока не знает, кого он ест.

история взята из книги "Акулы из стали", рассказ "Мимозы и нутрия"

Действующие лица:
Флагман – заместитель командующего Северным флотом, только что переведён с повышением с Черноморского. Пока ещё капитан 1 ранга, первый раз в море на подводной лодке (да вообще первый раз видит в глаза атомную подводную лодку).
Командир – командир подводной лодки. В должности пять лет, настоящий военно-морской волк, презирает правительственные награды и официальные признания своих заслуг, просто любит свою работу.
Старпом – старший помощник командира. В должности дольше командира, отличник всех видов подготовки, которые существуют в мире, сдал зачёты на все виды управления всем, вплоть до военно-морского флота. Суров, но отходчив.
Помощник – помощник командира. Только что сдал зачёты на самостоятельное управление (ну как сдал – почти что, но все махнули рукой и допустили), первый самостоятельный выход в море, сам из ракетчиков, зачем пошёл в помощники так и не понял.
Механик – командир электромеханической боевой части. Лысоватый, средних лет, грамотный до безобразия, крутого нрава, отходит намного медленнее старпома.
КБЧ7 – командир радиотехнической боевой части. В должности третий год. Так и не может решить продлевать ему контракт или нет, - возможно, это его последний выход в море.
ВИМ – вахтенный инженер-механик. Вообще, один из командиров дивизиона БЧ5 – здесь командир третьего дивизиона. На корабле служит с момента его постройки. Знает всё.
Оператор ГЭУ -вахтенный пульта управления главной энергетической установкой. Единственный из управленцев в дивизии который уже майор на капитанской должности. От повышения отказывался неоднократно – чувствует себя на своём месте.
Оператор ЭЭС – вахтенный пульта управления электро-энергетической системой корабля. Лейтенант. Первый самостоятельный выход в море. Волнуется. Ему всё время кажется, что все на него смотрят и следят за тем, чем он там занимается.
НХС - начальник химической службы, в простонародье «Дуст».

Остальные – всякая мелочь россыпью.

Буй. Акт I, сцена 1.

Перед началом сцены, за занавесом слышны, плеск волн, шлепки винтов, крики : «Правая назад полный!», «Держи его!», «Хватай!», «Тяни, тяни, подсекай!», «Палец! Палец, бля!». Потом громкое бульканье постепенно затихающее и тишина с жужжанием техногенного характера где-то на грани слуха. Занавес поднимается. 22.30, Норвежское море, центральный пост атомной подводной лодки в надводном положении, полумрак, чуть покачивает, боевая готовность номер два, на вахте третья боевая смена, за столом сидит старший помощник командира и что-то активно пишет в толстый журнал, по центральному бродит электрик с дежурным стартером и запускает лампы освещения после очередного переключения, но его никто не видит – он здесь лишний. В центральный входит командир и обращается к старпому.

- Где буй?
- Буй?
- Буй.
- Какой буй?
- Тот самый буй.
- Где тот самый буй?
- Да. Сука, где. Тот. Самый. Буй. Вопросительный знак.
- А, так Вы про тот самый буй?
- Да, я про тот самый буй. Где он?
- Он-то где?
- Он-то, да?
- А, ну так смыло его.
- Как его смыло? Куда?
- Водой, я полагаю, в океан.
- Как? Вы его привязали?
- Нет, ну а как по-вашему? Просто поставили и попросили тут постоять, пока мы под водой шорохаться будем?
- Я не знаю. Так привязали?
- Конечно же! Ещё как привязали, прямо в Приливе под трапом!
- И как его оттуда могло за борт вымыть?
- Ну смотрите: вот так вот море зашло, когда мы погружались, туда вот спустилось по трапу, там повертелось по сторонам, пфффф, такое, а потом Вы же ход сразу дали всеми турбинами, оно как прижалось к стеночке, а потом, видимо, вот так вот обратно и вышло, подумало ну их, затошнит ещё от таких манёвров. Ну и буй.
- Что ну и буй? Вышел?
- Нет, море его с собой, видимо, прихватило. Ну стоит привязанный под трапом, жалко может стало.
- Вязал кто?
- Боцмана, кто ещё-то? Я руководил – лично этим вот языком взбадривал их: вы же орали «Все вниз, погружаюсь!», надо было бодро вязать.
- Плохо привязали?
- Отлично привязали. Узлы до сих пор под трапом висят.
- И что тогда?
- Верёвка лопнула, что. Гнилая была.
- Хранили плохо?
- Хранили-то хорошо, но сколько её хранить можно? Ею ещё Нахимов узлы вязать учился, когда юнгой на ЧФ коптил, сколько её хранить-то можно? Верёвка – это вам не человек: у верёвки срок службы ограничен. Вот если бы мы там мичмана поставили, буй держать, тот бы выстоял, а верёвка – уж увольте, не рассчитана на такое над собой издевательство.
- А новую получить?
- Да получить-то можно, да кто же её выдаст?
- Ну кто-нибудь.
- Ну как найдём кого-нибудь, так сразу и получим.
- Так что делать-то будем?
- Чаю выпьем?
- Да не вообще, а с буем этим. Этот же телефонограмму сразу оттарабанил чуть не главкому ВМФ, что лично поймал вражеский буй и везёт его в мохнатые лапы Родины для изучения военными специалистами.
- Так а что мы с ним можем сделать? Поплывём обратно к Исландии и там аукать будем ну буёк, ну миленький, вернись к нам обратно? Буй с ним с этим буем. Не было у нас его, а потом опять не стало: пыль бытия всё это, вот что я имею доложить! Приказать подать чаю?
- Прикажи, чего уж теперь, хоть чаю выпьем, пока этот не начал меня своим радиодонесением в мой аристократический нос тыкать. Может и сухариков тогда, дёсны почесать?
- Может тогда уж бутербродов с колбасочкой? Чесать так чесать, чего зря слюну гонять?
- Ну как с колбасочкой? Тут же люди вон на вахтах стоят, чего их дразнить?
- Ну во-первых не люди, а личный состав, а во-вторых не дразнить, а силу воли воспитывать!
- Ну всё-таки нет. Давайте с сухариками. Старпом впервые с момента начала диалога поднимает голову от журнала.

- Вот это сила воли у вас, тащ командир, вот это я понимаю!
- Ладно, пошли проверим, что там у нас с маневрированием на следующие сутки.

Оба уходят в штурманскую рубку.
Занавес.

Акт I, сцена 2.

Тут же, чуть позже. В центральный входят два кока, ставят на командирский стол два стакана чая и тарелку с крупными чёрными сухарями, некоторые (сухари не коки) размером с пол кирпича.


Дежурный электрик:
- О, сухарики! (берёт один)
ВИМ:
- Слышь, искрожопый, ты лампы зажёг?
Электрик:
- Зажёг.
ВИМ:
- По всему отсеку?
Электрик:
- Только здесь пока!
ВИМ:
- Рано проголодался, родимый, у тебя ещё работы на пол парсека, давай-ка активнее, мне смену сдавать скоро! Электрик выходит из центрального. ВИМ подходит к столу, оглядываясь на штурманскую рубку.
ВИМ:
- О, сухарики! (берёт один)
Рулевой на горизонтальных рулях:
- Антоныч, возьми и мне один!
Рулевой на вертикальных рулях:
- И мне!
ВИМ, обращаясь к оператору общекорабельных систем:
- И тебе взять?
Оператор:
- Не, я сам себе выберу! Пожирнее!

Все дружно хрустят сухарями.
Занавес.


Акт I, сцена 3.

В центральный выходят из штурманской командир со старпомом, о чём-то беседуют, подходят к столу. Все прячут сухарики в ладонях на животах и от этого становятся похожими на милых выдр :
Старпом:
- О, чаёк!
Командир:
- О, сухарики!
Старпом:
- А чо так мало-то?
Командир:
- А ты на эти хитрые рожи вокруг посмотри. Колбасочки, колбасочки: видел бы ты сейчас ту колбасочку! Оба садятся. С видимым удовольствием дуют чай и грызут сухари. Остальные в центральном грызут аккуратно, как бы скрываясь.
Старпом:
- Что, этому про буй скажем?
Командир:
- А куда денемся, скажем конечно, но не сейчас, пусть переспит хоть человек с мыслью о совершённом подвиге – первый раз в море на подводной лодке вышел и такая удача, буй словил.
Старпом:
- А потом проебал. Диалектика.
Командир:
- Не. Проебали-то мы.
Старпом:
- Ну так и ловили мы.
Командир:
- Военно-морская диалектика заключается в том, как раз, что ловил – он, хоть и мы, а проебали мы, хоть и мы.
Все перестают жевать, пытаясь не упустить такую важную мыслью. Некоторые даже открывают рты.
Занавес.

Буй. Акт II, сцена 1.

8.30 утра. Салон командира и каюта флагмана. За журнальным столиком на диване сидит старший на борту, грузный мужчина чуть более, чем средних лет, почти полностью седой, в тельняшке и штанах от РБ и пьёт кофе. Перед ним на блюде бутерброды с красной икрой, буженина и омлет. В салон спускается командир, руки и лицо у него красные и влажные - видно, что он только что спустился с мостика.
Командир:
- Шушения!
Флагман:
- Доброе утро! Ну что же Вы: в свою каюту и разрешения спрашиваете? Это же я у вас тут гость. Ну образно выражаясь. Присаживайтесь: кофе вот, бутерброды. Хорошо у вас тут кормят, конечно, да.
Командир:
- Традиция такая у нас: разрешения у старшего спрашивать. Это мы, вроде как, вежливый жест такой, знаете, я же вошёл не дожидаясь, что Вы мне ответите.
Флагман:
- А верно! (смеётся) Кофейку, всё-таки?
Командир:
- Благодарю, я уже перекусил.
Флагман:
- Отдыхать будете?
Командир:
- Попробую, да, может даже и поспать удастся.
Флагман:
- Это обязательно! Как же Вы: крейсером управляете и не спавши? Безобразие же.
Командир:
- Дело привычное у нас. Мы же, знаете, закалённые…всяким. Как Вам у нас, кстати?
Флагман:
- Интересно, знаете! Меня когда на Северный с Черноморского перевели, я же, знаете, ну знал, что здесь подводных лодок много, но что столько!
Командир:
- Как удобрений за баней, да.
Флагман (смеётся):
- Ну как то так! Так вот я и попросился с вами в море: личность Вы известная, а мне же надо хоть как-то вникнуть в суть, правильно?
Командир:
- А как же не правильно: правильно конечно, в суть вникать дело нужное.
Флагман:
- А тут ещё и удача такая прямо – буй словили!
Командир (покашливая):
- Кстати, про буй…
Флагман (улыбаясь):
- Простите, я Вас перебью, а что часто они вот так – буями?
Командир:
- Да постоянно. Как их экономика выдерживает такое расточительство - решительно непонятно! Только всплывём где, тут как тут «Орион» и давай нас обуивать. Как маком в пироги буями этими сыплет.
Флагман:
- Вот. Активная разведка. А часто вы их ловите?
Командир:
- Да мы-то не особо: у нас борт вон какой, это же не азуха: там рукой с палубы достать можно. А мы по мелочам не работаем. Ну буй, ну и чорт с ним, под лёд мне всё равно не накидают их.
Флагман:
- А тут из-за меня взялись, да?
Командир:
- Ну раз Вы приказали, то как было не взяться?
Флагман:
- Да я так же, пожелание высказал.
Командир:
- Пожелание старшего на борту, с точки зрения, Корабельного Устава, мало чем отличимо от прямого приказа.
Флагман:
- Это вы молодцы, да. Это верно! Ну так что там Вы про буй мне сказать собирались?
Командир (присаживаясь):
- Я всё-таки кофе, пожалуй.
Флагман:
- Конечно-конечно! Уснёте ли потом?
Командир:
- Заодно и проверим. Свежий воздух, морской бриз и покатый горизонт, я думаю, победят этот кофеин. А буй-то мы потеряли.
Флагман:
- Да, свежий воздух и покачивает так приятно…что, простите?
Командир:
- Буя нет больше с нами.
Повисает молчание. В это время в дверь аккуратно стучат.
Командир:
- Войдите!
Входит старпом. Он чисто выбрит и выглядит свежим – если бы не красные глаза, то и вовсе казался бы хорошо отдохнувшим.
Старпом:
- А я тихонечко скребусь: вдруг, думаю, спите.
Командир:
- Да нет. Вот – кофеи гоняем.
Флагман:
- А как так с буем- то вышло?
Старпом:
- Доложили уже, тащ командир? Это я виноват! Не проконтролировал в должной степени качество верёвки, вот и вырвало его. Верёвка порвалась.
Флагман:
- Да вы-то тут при чём? Вы же старпом, Вы за боевую подготовку отвечаете, а не за верёвки.
Командир:
- Это он меня выгораживает. От гнева Вашего.
Флагман с удивлением смотрит на обоих по очереди.
Флагман:
- Да от какого гнева, товарищи? Вы боевые задачи выполняете, показываете отличную морскую выучку и высокую организацию службы: ну подумаешь – буй. Нет, ну жалко, конечно, я уже телеграфировал в штаб, что мы буй словили и домой везём, теперь что же – отбой давать?
Командир:
- Да чему отбой-то? Не надо, если позволите, ничего никому давать: мы пока придём, они уже про него вполне могут и забыть!
Флагман:
- Да как же? Это же разведывательное средство нашего вероятного противника!
Старпом:
- Так это же просто буй! Им их по десятку каждый год сдают: что толку? Где не всплываем, согласно секретных планов, - «Орион» тут как тут! Не в буях, видать, собака-то зарыта, ох и не в буях! Вот корабль бы отловить или самолёт – было бы авралу по всему флоту
Флагман:
- Ну, тем не менее, порядок, знаете ли. Я, всё-таки, телеграфирую! А Вы кофейку с нами не желаете, товарищ старший помощник?
Дальше пьют кофе втроём. Ведут малозначительную беседу больше для приличия, чем от желания общаться.
Занавес.


Акт II, сцена 2.
Левый пульт ГЭУ. На пульте операторы ГЭУ и ЭЭС, механик и командир БЧ-7. Операторы хихикают.
Механик:
- Что ты ходишь за мной по крейсеру, как тень от отца Гамлета? Что ты зудишь мне всё в уши, а?
КБЧ7:
- А часы мне кто вернёт? Ты мне часы теперь должен, как ни крути!
Механик:
- Я-то каким хером вообще? Я тебя заставлял спорить, что часы твои японские?
КБЧ7:
-Нет.
Механик:
- Что они до ста метров глубины выдерживают заставлял доказывать?
КБЧ7:
- Нет.
Механик:
- К трапу проволокой привинчивать на погружении заставлял?
КБЧ7:
-Нет.
Механик:
-Ну так а хулиже, как говорят французы, ты ко мне пристал, как майонез к оливье? Что тебе надобно?
КБЧ7:
- Так часов-то нет!
Механик:
- Да я –то тут при чём, если у тебя мозгов не хватает?
КБЧ7:
- А кто турбинами резко маневрировал? Кто дул со всей дури вместо того, чтоб спокойно всплывать, а?
Механик бессильно закатывает глаза и медленно закатывает рукава.
Механик:
- Читай по губам! Ко-ман-дир под-вод-ной лод-ки! Я – инструмент, я не субъект диалектики в данном примере! Понимаешь?
КБЧ7:
- Понимаю, но часы ты мне должен теперь, я считаю!
Командир БЧ7 выбегает с пульта, хлопая дверью.
Механик:
- Ах тыж хитрая ты жопа! Ну ничего, есть у меня и винт с левой резьбой! Петровича мне вызовите на пульт!
Занавес.


Буй. Акт III, сцена 1. Центральный пост, утро, надводное положение. Сильная килевая качка, командир спит в своём кресле, рядом сидит старпом и пытается писать, улавливая амплитуду. Кроме них в центральном ВИМ и оператор пульта ОКС, за сценой кого-то периодически тошнит. В центральный спускается помощник командира, с его тулупа течёт вода, шапка насквозь мокрая. Поглядывая на командира, помощник подходит к старпому и что-то шепчет тому на ухо. Старпом вскидывает голову и делает страшные глаза.
Командир:
- Где больше двух, говорят вслух.
Помощник:
- Так я думал спите Вы.
Командир:
- Это вы спите, а я отдыхаю не снижая боевой готовности. Так что там?
Старпом:
- Да пустячок, тащ командир!
Помощник (глядя на старпома – тот делает страшные глаза и шевелит губами):
- Сущий!
Командир:
- Я не просил давать оценочной категории событию, я просил описать его суть.
Помощник со старпомом переглядываются, помощник жмёт плечами и показывает на командира, старпом машет рукой.
Помощник:
- Буй нашёлся! Командир резко выпрямляется и открывает глаза.
Командир:
- Не понял?
Помощник:
- Ну буй тот, который потерялся, нашёлся теперь.
Командир:
- Это как это так это?
Помощник:
- Ну я пописать спустился, наверху качает так, что в трубу-то не попасть…
Командир:
- Ближе!
Помощник:
- К Вам?
Командир:
- К сути рассказа!
Помощник:
- Ну и слышу звук какой-то не такой. Звонкий какой-то и ближе, чем обычно.
Командир:
- Ещё ближе! Вплотную вообще.
Помощник:
- Ну торчит он там под трапом. Зажало его между корпусом и трапом, сверху и не видать, пока вниз голову не засунешь, а чего её туда совать без причины, правильно?
Старпом:
- А этот как раз телефонограмму отбил два часа назад, что буй потерял.
Командир:
- Неувязочка вышла, да.
Старпом:
- Ну что, сказать, может, что ещё один словили? Не, ну а что, вполне вероятно такое событие!
Помощник:
- В такой-то шторм?
Старпом:
- Не, ну а чо? Мы ли не профессионалы высшей пробы? И ещё одну телефонограмму на флот! Возьмём их измором!
Командир:
- Выкиньте его за борт.
Старпом:
- Кого?
Командир:
- А какие у тебя варианты интерпретации этого приказа? Заместителя командующего Северным флотом? Помощника командира?
Старпом:
- Буй.
Командир:
- И это верный ответ! Буй тире за борт! (смотрит в сторону ВИМа и оператора ОКС) А кто хоть словечко проронит, тому глаз на жопу натяну и моргать заставлю!

Занавес. Через какое-то время за занавесом слышна громкая возня, глухие удары, скрежет и неразборчивые крики нецензурного содержания. Акт III, сцена 2.


Левый пульт ГЭУ. На пульте механик и операторы. Оператор ЭЭС активно щёлкает кнопками и мигает лампочками, механик делает записи в журнал, оператор ГЭУ играет в тетрис.
Механик:
- Вася, перестань дрочить кнопки и делать вид, что ты активно работаешь, я всё равно на тебя не смотрю.
Оператор ЭЭС перестаёт суетиться и начинает коситься в тетрис оператора ГЭУ.
Механик:
- Дайте пипку кто. (берёт микрофон ГГС) С центральным скоммутируйте.
Механик:
- Центральный левому «Урагану»
Центральный:
- Вы с «Онеги» говорите.
Механик:
- Командира БЧ7 на пульт пригласите. И хватит мне делать замечания. Отбой. Тоже смотрит в тетрис оператора ГЭУ. Через какое-то время заходит КБЧ7.

КБЧ7:
- Звал, Хафизыч?
Механик:
- Понимаешь, Коля, мы, татары народ такой: никого не зовём – когда надо сами приходим.
КБЧ7:
- Так чего хотел-то?
Механик:
- Часы тебе возместить (механик достаёт из-под конторского стола коробку, завёрнутую в боевой листок и перетянутую бечёвкой) На вот. Пользуйся и нас добрым словом поминай!
КБЧ7 (растроганно):
- Да я погорячился же..ну расстроился, понимаешь? Не стоило, право – слово!
Механик:
- Проехали. Ступайте, Николай, не мешайте нам производить атомную энергию и доставлять её потребителям!
Командир БЧ7 выходит.
Механик:
- Погорячился он. Сейчас ты узнаешь, как настоящие мужчины горячатся! Это что у тебя выскочило? (тычет пальцем в жёлтую лампочку на пульте ГЭУ, оператор ГЭУ передаёт тетрис оператору ЭЭС и начинает нажимать кнопки на пульте, вдвоём с механиком о чём-то говорят, звонит телефон)
Оператор ГЭУ:
- Вася, возьми. Мы заняты.
Оператор ЭЭС:
- Пульт левый, слушаю! Да, здесь ещё. Занят сейчас. Хорошо, передам.
кладёт трубку на стол
Механик:
- Что там?
Оператор ЭЭС:
- Командир БЧ7. Ждёт пока освободитесь.
Механик берёт трубку
Механик:
- У аппарата! Коля, ты так орёшь, что мало того, что демаскируешь субмарину, так слюной мне ушную раковину заливаешь всю. Да, конечно они деревянные: а ты думал, что я в Японию за сутки сгонял, часы тебе купить? Скажи спасибо, что не из хлебного мякиша сделали, а то было и такое предложение. Всё, давай, некогда мне тут с тобой рассолы рассусоливать у меня вакуум падает.
Кладёт трубку на аппарат –из трубки что-то орут.
Занавес.

Акт III, сцена 3.

Ходовой мостик. Ночь. Косыми струями заливает вода, сильные порывы ветра. На мостике помощник командира и вахтенный штурман.
Помощник:
- Видишь что в трубу свою?
Штурман:
- Ни зги!
Помощник:
- Вот и я (кричит в переговорное, нажав тангету валенком) БИП, мостику! Горизонт и воздух?
БИП:
- Горизонт и воздух чист!
Помощник:
- Штурман, за главного тут, я схожу коня привязать.
Занавес.

Акт III, сцена 4.

Ограждение рубки, трап вниз, сверху, насвистывая, спускается помощник, останавливается на первом пролёте, расстёгивает тулуп, долго возиться с ватными штанами, смотрит вниз (начинает целиться). Внезапно снизу блеснул фонарик. Помощник заметно вздрагивает и наклоняется вниз. Снизу появляется лицо командира БЧ7.


Помощник (резко отстраняясь назад):
- Блядь, Коля, ты чо?!
КБЧ7:
- Буй через плечо. Часы свои ищу.
Помощник:
- Какие часы?
КБЧ7:
- Которые тут прикрутил для проверки их резистентности воде, а на всплытии они пропали.
Помощник:
- Да как ты их найдёшь, ты чо?
КБЧ7:
- Буй нашёлся и часы найдутся!
Помощник:
- А ты откуда знаешь про буй?
КБЧ7:
- Пальцем деланный я тебе? Весь пароход знает, а я – не должен? А ты чего тут рассупонился?
Помощник:
- Поссать хотел.
КБЧ7:
- Иди в другое место ссы: не видишь, тут люди работают!
Занавес.

Начинает звучать, постепенно становясь громче Kansas “Dust In The Wind” на сцену выходит человек с биркой «НХС» и кланяется. Остальные на поклон не выходят: им некогда - они же работают.

Однажды нам прислали нового минёра: не то чтобы раньше их не присылали вовсе, но, присылая, всё время отмечали, что этот у вас так , временно посидит, опыта наберётся и в гору. Чего ему тут у вас, правильно? Не, ну да, дело понятное: подложил себе кирпичик в карьерную лестницу, оттолкнулся и прыгай, не всем же на передовой землю стеречь - рокады сами себя, знаете, тоже не построят, и опять же теми кто на передовой командовать надо? Ну, само собой, надо, даже неудобно от такого риторического вопроса: как они там, то есть тут, без командования-то?



И вот пришлют одного и говорят: вы к нему не привыкайте, он во флотилию планируется. Ну ладно, не привыкаем. Пришлют другого: это, говорят, ценный специалист и надежда, может быть, даже всего минного дела флота, надолго вам его оставить невозможно, передохнёт маленько и обратно его в гору двинем. И так вот один за одним: года два или три абсолютной пустоты в плане командования минным войском нашего полка.



А тут звонит флагманский минёр дивизии и докладывает командиру, что нашёл нам нашего личного минёра, подающего большие надежды, но абсолютно никем не замеченного и, от хороших чувств и в память о, высылает нам его чуть ли не немедленно, но в течении пары дней точно.



- Вот как замечательно! У нас будет наш собственный минёр! – обрадовался командир.
- Да больно он нам нужен, - буркнул зам, от ревности, что радуются не в его сторону.
- Да больно ты нам нужен? Минёр на флоте – это как соль в борще, без соли борщ есть можно, но кто станет это делать, если рядом есть солонка? Вот какая от тебя польза, кроме того что ты хороший человек?
- Ну я это… воспитательную работу веду!
- Ага. Куда ты её ведёшь?
- В массы…
- В кассы. Страну – просрал, партию – просрал, идеологию свою – просрал, теперь и воспитательный процесс просрёшь, к бабке не ходи!
- Так не я же один просрал!
- А кто, если не ты? Они, да? Ты-то ни при чём тут, понятное дело. Ты-то возмущался и руками махал, да?
- Ну...
- Что ну?
-Ну нет, молчал.
- Нет такого понятия в политической борьбе и общественной жизни! Молчал – значит врал! Чем из сумки пахнет у тебя, не пойму?
- Да тут это… жена…
- В сумке?
-…пирожков напекла. С вишней.
- С вишней? Всё пирожками меня приманиваешь, хитрован? Ладно, пойду чай ставить. Пока этого минёра дождёшься…
- Не понял, - хлопает глазами зам, когда командир уходит, - а с чего он взял, что я ему пирожки принёс? Я вообще-то их на вахту себе захватил!
- Кому теперь нужна эта бесполезная информация? – это механик. - Оставь нам с Эдуардом хоть парочку: от командира-то живым с пирожками не выйдешь!



В этом месте от ламинарного течения повествования необходимо несколько отступить, пока вы ещё помните про флагманского минёра и у меня есть повод немного о нём рассказать.
Флагманским минёром служил тогда подполковник Джузеппе. Был он ещё довольно молод, но несмотря на это, выглядел не ахти: несколько грузноват и рыхл, с огромной лысиной, глазами навыкате и большим красно-сизым носом, за что его, собственно, Джузеппе и звали. Было ему немного за тридцать, но по виду легко можно было дать и сорок, и пятьдесят. В молодости, поговаривали, что очень уж он любил выпить, а к возрасту любить не перестал, но пил уже значительно реже. Хотя, по опыту общения с минёрами, мне кажется, что пить их обучают прямо в военно-морском училище и с первого курса, заменив какой-нибудь ненужный (например, высшую математику) предмет. С локтя, с сабли, с колена, с ладони, с плеча друга, с груди женщины, с крупа коня, из ствола, одними зубами, на бегу, в строю и в положении лёжа. В любой, практически, обстановке. Вот они и в Эрмитаж, и в Русский художественный музей попадают наверняка только для того, чтоб отработать практическое занятие или там лабораторную работу сдать по незаметному употреблению в общественном месте, донельзя пропитанном культурным наследием или что-то типа того. Мне кажется, я подчёркиваю, так что погодите бежать и подавать заявления с просьбой немедленно зачислить вас на минный факультет: я ведь могу и ошибаться, несмотря на всю дикость такого предположения.



Джузеппе дело своё минёрское знал крепко и, мало того, ещё его любил и болел за него всей душой, что, несомненно, подкупало на корню и перечёркивало напрочь все его недостатки: ну и что, что гундит и вечно недоволен на подведении итогов; зато чуть что – закатывает рукава хоть бы даже и парадной тужурки и в бой. И на погрузках и заряжает, и перегружает, и ремонтирует. Он-то больше всех и переживал за то, что у нас нет своего собственного минёра, а всё приходят какие-то щенки (на флоте слово щенок не имеет возрастных ограничений), посидят тут для вида, типа в боевом экипаже послужили, и бегут флотами командовать. А мины? А торпеды? А за них-то кто болеть будет? Кто будет переживать за обучение минно-торпедной команды? Сколько уже можно на этом её старшине ездить? Я вас спрашиваю! Горячился, бывало, Джузеппе в центральном посту на подведении итогов какой-нибудь проверки штабом дивизии и прямо перед всем штабом, а все такие плечами жмут: ну откуда нам знать, если флагманский минёр ты, а не мы? Ты и предпринимай меры. И предпринял, а что вы себе думали?



Разворошив все свои старые связи, Джуз откопал всех полезных приятелей, раздобыл нужные телефоны и засел за переговоры. Уж что он там говорил и кому - это неизвестно, но интонации бывали даже повышенными, а то и вовсе переходили в крик, по докладу флагманского ракетчика (соседа по кабинетам в штабе). В итоге непродолжительных , но, надо полагать, настойчивых боёв, прямо к нам в экипаж, прямо с ученической скамьи ехал, сжимая в руках красный диплом, наш собственный лейтенант! Ужасно перспективный, как заранее его нахваливал Джуз, но, впрочем, это уже детали: кого волнуют его перспективы?



Нового минёра привёл лично Джузеппе прямо к подъёму флага. Новый минёр был отвратительно молод, высок, подтянут, с ровной спиной и откровенно красив.



- А-фи-геть! – сказал командир, глядя на минёра с ракетной палубы. - Отличный какой минёр!
- Ну вот откуда нам это знать, тащ командир? – снова не выдержал зам.
- Вам-то неоткуда, это и ужу понятно, а я сразу вижу, хорош минёр или нет.
- Как это вы видите?
- Через призму опыта. В минёре главное - красота и опрятный внешний вид, а всё остальное несущественные детали.
- Ну а ум? А рвение по службе? А лояльность, в конце концов? Способность стойко переносить и резво преодолевать?
- Это же вы про меня говорите или про старпома, а это – минёр. Красота и опрятный внешний вид. Точка.



Джузеппе уже завёл минёра наверх с пирса и что-то ему активно шептал в ухо, держа под локоток. Сто пятьдесят (плюс-минус десяток) морских волков различной степени просоленности молча стояли строем и смотрели на минёра как бы спрашивая: «Ну когда вы уже наворкуетесь там, голубки, и нам можно будет уйти с мороси вниз?» И командир смотрел. И ждал: ну подумаешь, дождик, ну, может, у людей тут важное дело и чего вносить суету и чрезмерную строгость?



Минёр всё это видел и густо краснел. Он пытался вырвать локоть и немедленно перейти на строевой шаг, но Джузеппе игнорировал все эти попытки: наставлял. Потом отпустил и, отступив на шаг вбок, подтолкнул минёра, только что не перекрестив его в спину.



- Товарищ капитан первого ранга! Лейтенант Гордецов: представляюсь по случаю назначения на должность командира боевой части три!!!



Военный же, знаете, без случая представиться не может: это вам не с девушками в метро знакомиться, нет случая – молчи и терпи, жди. Моли Вселенную, если хочешь, но жди.



- Есть лейтенант Гордецов! Стать в строй!



А куда в него вставать-то? В начало? В конец? Или тут лейтенанты вообще отдельно стоят? Хорошо, что старшина команды пожалел и, нарушив строевой устав, помахал ручкой из строя. По-домашнему так, ласково.



В этом жесте старшины команды, в общем-то, вся ласковость и домашнесть для Влада закончилась месяца на три-четыре вперёд, а дальше уж как повезёт.

Буквально через полчаса старпом собрал в центральном командиров отсеков с целью накрутки им хвостов для наведения флотского порядка в отсеках, и Влад тоже собрался: ему как раз пять минут назад старшина команды доложил, что он командует торпедным отсеком. Времени было мало, и старпом, чтоб не терять его на увлажнение, начал драть всех с ходу, по сухому. И Влад опять стоял, краснея, как свекла в зажарке с томатной пастой, и не понимал, отчего все так спокойны, когда ну вот видно же по старпому (а слышно так и вовсе на соседнем борту), что всё пиздец как плохо и вот-вот рухнет и запрудит обломками даже реку Стикс, если они немедленно, вот прямо сейчас и не моргнув ни единым глазом, не подберут свои вожжи, не сожмут булки и не поскачут устранять, переделывать и приводить в порядок! И побежал, конечно, сжав булки и подобрав вожжи, вместе со всеми, и устранял, и переделывал, и приводил в порядок, даже ещё не совсем точно понимая, что именно он делает. Правильная мотивация – всему голова, вот что я вам доложу.



Потом досадно попался на развод с перечницей, чего никто от него не ожидал: курсанты в то время приходили подготовленные - это сейчас им, может быть, даже марципаны на ужин выдают, а тогда специи на столах были двух видов в любом военно-морском училище: «нубля» и «ойбля». Нубля – это с залипшими от влаги отверстиями, а ойбля – это те, которые радостно высыпали всё своё содержимое вместе с крышкой в тарелку. Вот обратите внимание на любого военного старше тридцати лет: он всегда в ресторане любой звёздности крышечку перечницы придерживает пальцами, когда перчит свою солянку, потому , что когда ты в молодости с постоянно кипящим желудочным соком остался голодным на день из-за своей нерасторопности, то помнишь это долго.



За столом Влада крышечку ему открутили так, на всякий случай, и , надо же, сработало:



- Ой, бля! – пискнул Влад.
- В чём дело? – заботливо уточнил командир.
- Да так, вырвалось, - Влад аккуратно достал крышечку и съел суп.



«Ты погляди, каков гусак!» - восхитились механики и немедленно разгрузили воду на правом борту. На левом трогать не стали: все знают, что о существовании левого борта минёры узнают только через полгода службы, не раньше - камбуз на правом, каюта старпома там же, в центральный проход есть, а в сауну лейтенантов всё равно не пускают.



Влад побегал между умывальниками, душевыми и каютами и, переодевшись в военную форму, побежал куда-то прочь с корабля.



- Папе Джусу жаловаться убёг! – презрительно процедил штурман.



Но нет. Влад просто решил сбегать в посёлок за минералкой, пока обед. Подумаешь, что такое шестнадцать километров, когда пить хочется, а ты спортсмен и у тебя разряд по какой-то там гребле. Хотя минёры почти все с разрядами приходили, что, в общем, неудивительно: за пять лет изучения одной железной трубы с тремя клапанами не сойти с ума можно только чем-то себя заняв. А чем может себя занять будущий минёр? Ну не изучением же трудов Ницше, ну правда ведь? Вот они все и приходили боксёрами, борцами, гребцами, плавцами и даже один был КМС по шашкам (вот уж не знал, что по чапаевцам соревнования проводятся!). Потом, в водоплавающих войсках, им в первую очередь прививали стойкое отвращение к спорту и всю их неуёмную энергию направляли в служебное русло. Не всё, правда, дотекало: значительная часть тратилась на гудёж, кутёж и гусарство.

Влад исправно терпел все положенные лейтенанту (к которым добавлялись ещё положенные минёру) издевательства и не обижался, когда на собрания его вызывали командой: «Офицерам и лейтенантам собраться в кают-компании». В бою чувствовал себя как рыба в воде: на швартовках он везде первый и везде успевает. Вот только бьёт кувалдой по швартовому, а вот уже ловит за ногу падающего матроса, при этом же ещё команды про рации репетуя. Или вот при постановке на бочки: на буксире только команду дают приготовиться к высадке на бочку, а он уже давно туда запрыгнул, закурил и на закат любуется.



В повседневной жизни Влад всегда ходил чисто выбритым, в свежих, наглаженных рубашках, блестящих ботинках, ровно и аккуратно пришитых погонах, шевронах и со всеми положенными пуговицами на своих местах, а про брюки так и вовсе нечего говорить: видели бы вы те стрелки! У кого на строевом смотре есть белый платок, а не только что отрезанный от простыни кусок? У минёра.



И что было странным, вы понимаете: одно дело – аккуратный человек, а другое – человек, которого кто-то поддерживает в аккуратном состоянии. Сразу-то их не различишь, но вот если приглядеться…

- Влад, а что у тебя за мешки на ногах?
- Это брюки же, тащ командир!
- А почему они в таком неприглядном виде?
- Так я же дежурным по части позавчера стоял, а вчера на погрузку остался и вот…
- А погладить? У нас что, утюга в части нет?
- Есть, но я, как бы это…
- Как бы что?
- Ну как бы… не умею… утюгом…
- А позапозавчера умел?
- Так это жена мне гладит!



И так, знаете, бусинка за бусинкой и вытянулась из него эта цепочка. Женился он на втором курсе, и с тех самых пор за него всё делала жена: стирала, гладила, пришивала, заставляла стричься и бриться, чистила обувь и штопала носки. До того вот хотела, чтоб муж её хорошо выглядел, а муж, ну вот хоть и красавец, но абсолютно не приспособлен к уходу за собой. Но это только цепочка. Как оказалось позже, на ней ещё висел от такенный кулон.



Джузеппе подопечным своим гордился вслух и постоянно ставил его в пример налево и направо. Уже недолго, знаете, оставалось до слухов о том, что Влад - его внебрачный сын и ошибка молодости, выросшая в минёра.

Через полгода службы Влада старшие на проверках штаба уже перестали спрашивать у флагманского минёра, что там в БЧ-3 и семнадцатом отсеке, потому как от пафоса и хвалебных речей начало подташнивать даже их. Там, по докладу флагманского минёра, всё было просто охуитительно, а если не было, то он прибегал на борт за пару дней до проверки, дробил сход торпедистам и доводил всё лично до состояния тошнотворной приятности. Торпедисты роптали, но терпели: дисциплинарный устав не позволяет иных реакций на действия старшего начальника.



Когда в очередной раз начальник штаба дивизии перешёл от БЧ-2 сразу к БЧ-4, Джузеппе не выдержал:



- Товарищ капитан первого ранга! Прошу разрешения доложить о состоянии дел в БЧ-3!
- …. а я тебя на сладкое оставил. Ну ладно, докладывай, коли невмочь.
- В БЧ-3 результаты проверки отличные!
- Как это? На проверках штабом может быть две оценки: неудовлетворительно или удовлетворительно. Ну, впрочем, хорошо, флагманский связист?
- Нет, подождите, это ещё не всё!
- Да?
- Да! Замечания прошлой проверки устранены полностью!
- Подождите, так у них на прошлой проверки не было замечаний.
- Да?
- Да.
- Ну, значит, ещё лучше всё стало! Темы подготовки отработаны полностью, и сданы зачёты с оценкой не ниже «хорошо»! ЖБП боевой части, вот, смотрите, в образцовом состоянии!
- Ну да, - начштаба полистал ЖБП, - красивый.



И тут неожиданно встрепенулся старпом. Он нахмурился, пожевал губами, посмотрел на командира и начал перебирать рапорта о готовности к сдаче задачи командиров боевых частей. Нашёл один, достал его, опять посмотрел на командира. Командир чуть заметно, но отрицательно покачал головой, старпом чуть заметно ответил, что понял, но рапорт положил сверху.



- Ну вот. Боевая часть три к выходу в море готова!
- Ну так теперь всё?
- Прошу поощрить командира БЧ-3 за отличную подготовку к сдаче задачи!
- А с каких пор у нас поощряют за выполнение своих должностных обязанностей?
- Ну когда-то же надо начинать!
- Ну когда-то и начнём. Флагманский связист, что там в БЧ-4?



После окончания проверки и схода штаба, офицеры остались в центральном получать тычки от старпома. Старпом положил перед командиром минёрский ЖБП и минёрский рапорт:



- Видите?
- Вижу. А что я вижу?
- Почерки-то разные!
- Ааааа. Ну да. Минёр, кто тебе ЖБП писал?
- Я сам писал, а кто ещё?
- А чего почерки разные?
- Ну я старался, когда ЖБП писал!
- Может такое быть, Серёга?
- Абсолютно исключено! Тут почерк прямо пахнет женщиной, нос на отсечение даю! Смотрите: в рапорте буквы грубы, как мясо на шампур нанизаны, а в ЖБП, как прямо хохлома, так и вяжутся!
- Да ты, Серёга, ещё и графолог? Где твои таланты-то заканчиваются?
- За горизонтом, тащ командир. Далеко за горизонтом! Ну так, минёр? Рубанёшь нам правдой по маткам?
- Жена, - густо покраснел минёр.
- ЖБП тебе пишет?
- Да.
- А как она его пишет, погоди: ты её на секретный крейсер заносишь или секретный ЖБП с крейсера домой таскаешь?
- ЖБП домой таскаю…
- Ну бляяяя. Тащ командир, что делать-то будем?
- Прикажем остальным командирам отсеков и командирам боевых частей документацию свою домой таскать!
- К минёру домой?
- Ну а к кому? Тут вариант проверенный уже, сам видишь. Ээээх (и командир закинул руки за голову, откинувшись в кресле) представляешь, Серёга, это мы через год-два лучшим крейсером в мире станем, с такими-то бумагами! Вот она, слава, найдёт своих героев, наконец!
- Ну а серьёзно, тащ командир?
- Что, не хочешь славы?
- Не, вообще не хочу!
- Ну и ладно. Минёр.
- Я!
- Жене объявить от меня благодарность за службу, ЖБП и всю отсечную документацию – переписать!
- Есть!



А через месяц пришла грамота от командующего флотилией – Джуз, не сдавшись и не найдя понимания в дивизии, через флагманского минёра флотилии добыл её для своего любимца.



- Вот! – торжественно хлопнул он её перед старпомом. - Награда нашла Героя!
- Ага, только немного заблудилась.



Старпом дописал ручкой слово «Жене» и исправил «у» на «а» перед бравурным текстом, начинающимся со слов «лейтенанту Гордецову»:



- Вот теперь вот нашла!
- Говорил я вам! – вставил зам. - А вы меня не слушали!
- Что опять? – уточнил командир.
- Ну про минёра. Вы всё хвалили, а я говорил, что надо присмотреться сначала, примерить его, так сказать, к боевой обстановке!
- Слушай, ну выбор жены – это одно из краеугольных решений в фундаменте карьеры офицера: согласен?
- Нуууу, блин, да.
- Минёр жену себе правильно выбрал?
- Правильно.
- Ну дык чего я был не прав, если опять прав?
- Ай ну всё вы переиначиваете!
- И всегда прав, я попрошу заметить!



И что, спросил меня один приятель, когда я рассказал ему эту историю, так и не наказали минёра? Да нет, конечно, а за что его наказывать? Находчивость – это же самая главная черта при службе на флоте: за такое поощрять надо, я считаю!

Странная категория , придуманная людьми, - свободное время. Для какой вот цели они придумали эту категорию, если все их усилия на получение его в своё распоряжение тут же трансформируются в усилия по придумыванию как бы его быстрее убить

Я понимаю ещё, если бы люди, добившись свободы во времени, знаете, зависали такие, ну, типа, обновления там загружали какие или прошивку новую скачивали: то есть проводили свободное время так, как предполагает его название - ничего не делая, максимум глядя в окошко на клубы тумана или сидя на скамеечке у берега моря, поглощая носом йодированный озон.

Так нет же! Освободившись от дел, они начинают суетиться всем туловищем и метаться из крайности в крайность, сжигаемые острой необходимостью убить своё свободное время. Схватятся за книжку - бросят книжку: нет, не то; побегут в кино – убегут из кино: фильм-то говно и жалко на него тратить своё драгоценное свободное время; побегут в ресторан – и сидят в нём, уставившись в тарелку: и зачем я пришёл в корейскую кухню, если хотел в индийскую? Вот где эта самая эйфория и зачем? Зачем, спрашивается, я отпрашивался с работы, не пошёл на учёбу и не стал помогать другу таскать диван? И книжка та нормальная была в общем-то, да и кино похуже видали; блин, а уже и спать скоро пора! Ну почему, почему и за что у меня так мало свободного времени? Мне бы его побольше, уж тогда бы я… ух! А что ух – всегда за скобками. Вот посмотрели бы на львов, например: вот у тех всегда всё в скобках, никаких пустяшных терзаний; ну не жалуется лев львице, что он ужасно устал на работе и вообще у него кружится голова от отсутствия свободного времени и вечной занятости, потому что он просто знает, что жизнь его проходит с одинаковой скоростью независимо от того, занят он или свободен.

А ещё у льва нет зияющих пустот внутри, которые начинают требовать заполнить себя немедленно и тянут, тянут в себя всё вокруг, пока мозг ничем не занят или занят тем, чем вовсе и не обязательно сейчас заниматься. И отчего, скажите мне, после всего этого, им (людям, конечно, а не львам) не живётся спокойно в своём занятом времени, раз толку от свободного всё равно получить не умеют?

В этом разрезе больше всего повезло военным – вот они за свободное время не парятся вообще. Нет у них свободного времени потому что.

- А есть ли у тебя планы на вечер, мой зелёный друх?- спросил Борисыч, покручивая пуговицу на моей шинели.

- А есть.

- И это странно, хочу заметить, ведь я тебе их ещё не доводил!

- Борисыч. Мы даже на службе в одинаковых должностях находимся, а уж вне её…

- А как же принцип сам погибай, а товарища выручай?

- А ты у меня один товарищ, да?

- А хулиже, как говорят французы, и нет. Было бы странно предположить, что у такого типка, как ты, их может быть двое. Опять же, даже если и да, но кто тебя кормит от сосцев своих флотской мудростью всласть? Андрей Борисович тебя кормит! А как помочь ему надо, так вот оно как выходит.

- Так ты бы с этого и начал, и отпусти мою пуговицу, пока не оторвал: я же не убегаю!

- Ну, сейчас не убегаешь, а как скажу, что делать надо, то, глядишь, и дунешь во всю прыть. Хлипкий нынче лейтенант пошёл и пугливый, что твоя лань.

- Так что?

- В девятнадцать ноль-ноль жду. Будешь помогать!

- Помогать что?

- Не что, а кому. Помогать мне. Остальное уже детали! И не вздумай! Ларису натравлю!

Жена Борисыча, Лариса, была родом из кубанского казачьего клана, и если браться её описывать, то самым подходящим эпитетом выйдет слово «очень»: очень крупная, очень красивая и очень добрая. Борисыч, как и любой порядочный питерский интеллигент, жену боялся, а чтоб не бояться в одиночку (что само по себе пугает), пытался заставить её бояться и остальных, рассказывая о её суровом нраве, непреклонной воле и тяжёлой руке.

Семьи военнослужащих - это вообще практический чистый матриархат в отдельно взятых ячейках общества, в целом, безусловно, склонного к господству мужчин. Вот почему, вы думаете, жёны военнослужащих не участвуют в борьбе за равноправие женщин? А вот именно поэтому: если ты царица, то на кой хер тебе равноправие? И образ жизни их мужей вполне способствует образованию такого социального перекоса: мужья привыкли подчиняться на автомате и не придавая этому значения, редко бывают дома и с радостью перекладывают все обязанности, включая управление, на жён, меняя все эти прелести на право управления пультом от телевизора и неограниченный доступ к холодильнику.

- А, пришёл, - обрадовался Борисыч,- ну проходи, раздевайся!

- Да я, пожалуй, только куртку сниму и ботинки.

- Бодришься? Молодец! Бодрость тебе сейчас пригодится!

- Что? Лейтенанта пригнал? Трус! Привет, Эдик! – из кухни на секунду выглянула Лариса в богатом халате с маками везде и бигудями под косынкой.

- Да что происходит-то?

- Антресоль разбирать будем! – торжественно произнёс Борисыч.

- А что за дрожь такая по всем каналам? Тоже мне.

- Вот ты дурак от своей молодости, ну вот как есть дурак. Это же – антресоль! Я вообще не знаю, что там происходит! В квартиру въехали – там уже что-то было, а я потом пять лет туда пихал всё ненужное! Представляешь, сколько там всего ненужного и в каком оно состоянии от долгой ненужности!

- Нет.

- Вот и я – нет. А неизвестность что? Правильно: заставляет звать на помощь худого лейтенанта! Я-то туда не влезу, я крупный самец, да и ребёнок у меня, сам понимаешь: рисковать мне не с руки.

-А чего вдруг приспичило через пять лет-то?

- Ну как. Хозяин же я или где?

- Во прибалтывает! – крикнула с кухни Лариса. - Прямо вспомнила, чего за него замуж пошла!

- Так, тут слишком много ушей на квадратный метр площади, пошли в ванную – руки помоешь, а я те правду расскажу.

- Понимаешь, - продолжил Борисыч уже в ванной под шум воды, - приспичило тут одной царице полюбоваться на свою фотографию из восьмого класса средней школы, когда она была худой, как тростинка, и красивой. И где эта фотография – никто не знает, всю квартиру перерыли. Везла, говорит, её с собой, хоть ты тресни! Ну как везла, если нет нигде? Методом исключения получается, что на антресоли, я с краю-то всё выгреб, а дальше не влезаю уже – у меня ж антресоль, как у нормального куркуля, в полкоридора! Ну пошли, хороняка, хватит мыло моё мусолить!

Борисыч перекрестил меня и вздохнул.

- Я всё слышала! – крикнула Лариса с кухни.

- Ведьма, говорил я тебе! – прошептал Борисыч.

- Нет, просто в школе физику учила, а не за девками волочилась, как некоторые тут! Знаю, как звуковые волны распространяются!

- Ну как есть ведьма!

Мы притащили стол-книжку, и я нырнул в Неизвестное.

В Неизвестном был сумрак, сушь и пахло отнюдь не петрикором. Самый одинокий в мире паук, привлечённый неожиданным движением воздуха и худой, как мумия самого себя, с удивлением вылупил на меня глаза, но, поняв, что такую тушу ему не съесть, обречённо вздохнул и уполз обратно в темноту.

Вот почему, интересно, такая мягкая и невесомая паутина так сильно раздражает, когда липнет на лицо?

- Ну что ты там затих? – издалека другого мира, мира света, простора и воздуха, крикнул Борисыч. - Уснул, что ли?

- Уснёшь с тобой! – пробурчал я и начал вытаскивать из плотно спрессованной залежи вещи.

- О! – то и дело кричал внизу Борисыч. - Так вот это где! О! Надо же! Ну ты подумай! Блииин, вот же оно! Не останавливайся, умоляю тебя, Эдик, не останавливайся!

И чего там только не было, хочу вам доложить: фрагменты лыж, запчасти от коньков, части от санок, экзотические и не очень инструменты, вещи, коробки, какие-то банки и бутылки; впрочем, чтоб не утомлять, давайте я скажу вам чего я там не нашёл: живых людей, смысла жизни и алкоголя. Всё остальное в той или иной мере было представлено в этом заполярном Эльдорадо.

- Борисыч, а зачем тебе коньки сорок пятого размера?

- Мне!

- А ты на коньках умеешь кататься?

- Нет.

- Ну и?

- Ну и вдруг научусь, а коньков нет!

- А как ты научишься, если они на антресоли лежат?

- Что ты понимаешь! Резервы человеческого организма бесконечны!

- Ах так! – из-под пыльных щелей, снизу, возмутилась Лариса. - Я запомнила! Только вякни мне теперь, что на службе устал! Эдик, ты чай с сахаром будешь?

- С каким сахаром? Он руки с мылом помыл! Полкуска смылил!

- Андрей, а это что такое? Ты же сказал, что выкинул, и мы новое покупали!

- Лариса, у тебя молоко убежало!

- Сейчас у тебя здоровье убежит!

- Ребята, - пискнул я с высоты своего положения, - а ничего, что я тут всё слышу, как вы ругаетесь, и авторитет старшего по званию офицера стремительно тает прямо у меня на ушах?

- Вот видишь? – это Борисыча тенор.

- Сейчас вы оба у меня увидите! – это Ларисин бас.

- Я-то за что? – это мой писк.

Что-то там ещё внизу происходило, но я углубился в забой и даже несколько потерял связь с внешним миром. Откуда у людей берётся столько коробок? У них что, больше чем по две пары обуви на человека? А вот это вот что за мешок? А вот вообще коробка какая-то здоровая и тяжелющая – внутри что-то сыто и солидно постукивает.

- Борисыч, я тут коробку какую-то нашёл! Загадочную!

- Тащи к выходу: разгадаем!

- Фото моё ищите!

- Лариса, отстань! Там загадочная коробка, слышишь же!

Тащилась по дну коробка легко, а вот выдавая её наружу, сил своих я не рассчитал и чуть не рухнул вниз вместе с ней; Борисыч, принимая снизу, тоже удивлённо крякнул, опуская её на пол. Сверху мне было не видно за широкой спиной, но возился Борисыч изрядно времени, а потом поднял на меня удивлённые глаза.

- Эдик, - отчего-то прошептал он.

- Борисыч, - тоже шёпотом ответил я ему сверху.

- Это ящик сгущёнки!

- Да ладно!

- Да сам погляди!

- Что вы там шепчетесь? – из кухни опять вышла Лариса. - А что у вас глаза по шесть копеек? А это что? Сгущёнка? Сколько ей лет? Андрей, брось каку немедленно!

- Выбросить ящик сгущёнки? Да ты в своём ли уме, женщина?

- Андрей, не зли меня! У неё срок хранения в шесть раз превышает норму! Ты читать умеешь? Читай что написано: «Срок хранения один год», а дата выпуска шесть лет назад! Ты ещё скажи, что есть это собираешься!

- Нет, блин, на мусорку понесу!

- И немедленно! А я в окно прослежу! Или я за себя не ручаюсь!

Делать нечего – никакой военный в здравом уме в открытый конфликт со своей женой не вступает, ведь только она знает, из чего состоит то, что лежит у него в тарелке.

Но чем сильны военные моряки, так это хитростью. План созрел у нас буквально между пятым и четвёртым этажом: Борисыч жил на пятом, я - на втором в соседнем подъезде, а мусорка стояла за домом. Быстро заскочив ко мне, мы вытряхнули банки прямо в коридоре и бегом понесли на мусорку уже пустой ящик, правда, несли его вдвоём и даже на всякий случай подгибали при этом колени.

- Другое дело! – крикнула Лариса из окна. - Ступаете чай пить: у меня пирог подошёл!

- Принёс? – спросил Борисыч на следующий день после подъёма флага.

- Что принёс?

- Сгущёнку.

- Какую сгущёнку?

- Эдикбля!

- Да не боись, моряк ребёнка не обидит! В сумочке лежит, родненькая.

- Ты сейчас смерти избежал только благодаря тому, что быстро говоришь. Назначаю испытания на четырнадцать ноль-ноль в моей каюте! Попрошу не опаздывать!

В четырнадцать ноль три в каюте сидели, кроме Борисыча, начхим и киповец ГЭУ.

- Почему опаздываем, офицер? – спросил начхим.

- Офицеры не опаздывают, офицеры ждут подходящего момента! - ответил я военно-морской мудростью и выставил банку на стол секретера.

Банку внимательно осмотрели три инженера и один химик: повертели в руках, пощупали и понюхали.

- Да не, всё норм должно быть! – резюмировал результаты осмотра Борисыч.

Банку вскрыли ножом: внутри нас встретила густая, больше коричневая, чем жёлтая субстанция; пахла хорошо.

- А давайте доктора позовём?

- А давайте!

Позвонили в амбулаторию:

- Андрюха, сгущёнку будешь?

- Что за странная привычка у вас, - ответил Андрюха заходя в каюту, - ставить вопросительные знаки в конце повествовательных предложений? А чего вы на меня так уставились?

И тут как раз в трубке телефона запикали короткие гудки отбоя.

- А ты как три отсека за секунду преодолел?

- К чорту подробности! Подайте мне вон ту ложку, будьте так любезны!

Доктор проглотил первую порцию, вторую, на третьей блаженно зажмурился, а на шестой не выдержал Борисыч:

- Слышь, эскулап, ты веслом-то пореже махай! Тут и остальным сгущёночки попробовать хочется!

- Да сгущёнка, как сгущёнка: чего её пробовать?

Пока быстро, но жёстко боролись с доктором за банку и отбирали у него ложку, в банке осталось значительно меньше половины. Попробовали. Сгущёнка, как сгущёнка, только не того цвета и гуще, чем обычная – и зачем только доктора звали?

- В чём прикол-то? – спросил доктор, долизывая стенки банки изнутри.

- Да она староватая, решили на тебе протестировать: ты же доктор, думали проверишь сначала срок годности и всё такое.

- А чего его проверять? Плесени нет, запахов посторонних тоже, а дату я поглядел: она даже младше меня, а я вполне себе молод ещё.

- Эдик, неси ещё банку!

- Борисыч, так я одну принёс с собой!

- На такое стадо и одну? Ты нормальный вообще?

- Нет, надо было весь ящик притащить и сожрать его за один день?

- Ящик? – уточнил доктор. - А какая коечка тут у вас свободна? Я, пожалуй, останусь тут пожить на недельку-другую!

И началась сладкая жизнь: каждый день, начиная с этого, мы на десерт употребляли банку сгущёнки, нахваливая советские ГОСТы и аккуратность в производстве консервов какого-то там не помню завода и восхваляя свою с Борисычем смекалку и хитрость.

- Ну как сгущёнка? – спросила меня как-то Лариса, отловив в посёлке.

- Какая сгущёнка?

- Ну которую вы на антресолях у нас нашли.

- Лариса, ты чего, мы же её при тебе выбросили!

- О боже, как вам только Родина ядерный щит доверила, если вы даже не можете учесть того, что у нас в квартире окна на обе стороны выходят? Ну как дети!

Ну конечно, как дети – это же сгущёнка, пища богов, а не какая-нибудь там печень трески или шпроты: кто бы смог устоять? Вот и мы не смогли.

А фотографию ту Лариса нашла позже у себя в сумочке: в одном пакетике с комсомольским билетом лежала себе завёрнутая. Что неудивительно, сказал Борисыч, который в сумку жены отродясь не лазил, вполне резонно полагая, что женская сумочка похлеще антресоли и есть суть, наукой не понятая до конца, прямо как Северная Корея, и там вполне и за руку кто-нибудь укусить может.

- Тут же ларёк вчера хлебный стоял? Куда делся?

- В сумочке у себя смотрела? – спрашивал Борисыч и ловко уворачивался от гневного взгляда: любовь же всегда подскажет, когда нужно увернуться.

И вот почему у военных нет свободного времени? Потому что они всегда служат: то Родине, то друзьям и товарищам. Привычка такая вырабатывается, понимаете? А если какая пустота внутри изредка и образовалась, то это даже и хорошо: есть куда жидкости заливать и котлеты складывать, а моральные терзания и поиск смысла жизни – это всегда откладывается на потом. Ну на пенсионный возраст или вовсе на следующую жизнь. А кому не повезло и котлет не хочется, то вот вам самый дельный совет: не мучайтесь от пустоты свободного времени, разберите, наконец, свою антресоль!

Если вы когда-нибудь бывали в отпусках, то поймёте меня наверняка. В конце каждого из них вас одолевают крайне противоречивые чувства: с одной стороны сосёт грусть, что он кончился и уезжать из приветливой Хосты прямо вот ноги не несут, а с другой – окрыляет интерес, что же там на работе, в коллективе и в конце концов, может, там без вас всё, наконец, уже рухнуло, и все облегчённо вздохнут при вашем появлении : «Ох, как хорошо, что ты вернулся! Туго тут без тебя пришлось!» А кто-то, может быть, будет даже рад. И начальство. Начальство наверняка обрадуется, что такой ценный кадр снова в строю.

- Миша, блядь! Что за натуральные попрания служебных обязанностей в виде променадов?! Что за демарш на священной земле самой первой флотилии?! - старпом ещё не догнал Мишу, но уже на подходе прервал его размышления о дуализме послеотпускного настроения.

- Сей Саныч! – обрадовался Миша. - Рад Вас видеть!

- А вот зря! Зря рад! Где страх и виноватое выражение лица, когда такая хуйня происходит!

- Да что случилось-то?

- И вот наглости ещё хватает спрашивать!

- Сей Саныч, да я же час как из отпуска. Вот, думал, кофе куплю и на пароход.

- Ах, мы ещё и в отпуске побывали?

- Ну Вы же сами меня на десять суток отпустили.

- Я отпустил? Ну и что, что отпустил! Знал бы, что до такого дойдёт, ни в жисть бы! Никогда больше!

- Да что вы орёте всё? Вон, смотрите, воспитатели детей в садик обратно загонять начали от страха.

- Я ору? Это ты ещё у НЭМСа не был! Вот он будет орать! А я так, по звезде ладошкой глажу!

- Да что такое-то? Ну в конце-то концов?

- Ладно, некогда мне с тобой тут!

И пыльные облачка встревоженно заметались вокруг следов убегающего старпома.

НЭМСом дивизии в то время служил человек по кличке «Испанец». Кличку эту он получил не за то, что был родом из Испании, а за то, что заводился, как хороший немецкий дизель, с пол-оборота.

- Аааа! Явился, не запылился! («Или даже не с пол-оборота, а вообще с одного тычка», - подумал Миша.) Что за хуйня, а?!

- Здравия желаю!

- Да где? Где набраться того здравия с вашими косяками? На словах желаете, а на деле в гроб вгоняете!

- Чо орёте? – спросил флагманский химик, заглянув в кабинет НЭМСа в надежде, что раз орут, то что-нибудь интересное происходит. НЭМС засопел ноздрями в сторону двери. - Понял, не дурак, был бы дурак – не понял бы, - и флагманский химик прикрыл дверь.

- А между тем, вопрос актуален. Чего вы все на меня орёте? – уточнил Миша.

- А ты не знаешь, да? Дурачка включаешь, да?

- Тащ, я из отпуска два часа как вернулся.

- Ах ты ещё и в отпуске был! Как отдохнулось?

- Да я же у Вас отпрашивался на десять дней. Я же по делам ездил.

- По делам, да? Дела у него, да? А службу нести дядя будет, да?

Миша с интересом поглядел в окно. Ну как с интересом: надо же было куда-то глядеть, пока задаёшь себе мысленный вопрос, на кой хер ты попёрся в комдивы три и чего тебе не сиделось в уютных спецтрюмных. НЭМС продолжал что-то орать.

- Так, - и Миша твёрдо положил ладони на стол, - или Вы мне объясняете, что происходит, или одно из двух!

- Фига ты дерзкий! – НЭМС плюхнулся в кресло и закурил.

- Других не берут в космонавты.

- Да, блядь, как раз про космонавтов твоих я и хочу тебе рассказать!

- Не может быть, что хоть кто-то хочет мне хоть что-то рассказать.

- Гляньте на него – он ещё сарказмит!

- Иронизирую.

- Тем более!

НЭМС ударил бычком в пепельницу, обжёг пальцы, грязно выругался и, схватив какую-то бумагу со стола, потряс ей в воздухе.

- Вот! Бумага! А в ней рассказ про то, как патрульный наряд заозёрского ОВД позавчера в два часа тридцать минут ночи предотвратил панику и хаос в рядах мирного населения города путём задержания трёх офицеров, бегущих по городу в аппаратах ИДА-59М, причём двое из троих были в них включены!

- Вот пьянь, ну ты погляди, - озвучил Миша своё негативное отношение к алкоголю.

- Нет! Как ни странно, но все трое были абсолютно трезвыми! Как стёкла!

- Это возмутительно, конечно, гулять по городу трезвым в полтретьего ночи! Тут я с Вами полностью согласен!

- Прекратить ёрничать над заместителем командира дивизии!

- Так а я не понимаю, в чём проблема-то? Чего так орать-то? Старпом орёт, Вы орёте, а повод-то пустячный: офицеры в ИДА-59М гуляли ночью по городу. В чём проблема-то?

- Действительно! – буркнул из-за двери флагманский химик.

НЭМС схватил сигарету из пачки, но, вспомнив, что только что курил, запихал её обратно.

- Так. Михаил. Выяснить, во-первых, откуда они взяли ИДА-59М в посёлке, а во-вторых, почему они нарушили Директиву ГШ ВМФ о запрещении ведения борьбы за живучесть в аппаратах ИДА-59М. Двое – это твои летёхи, а третий – штурманёнок, каким-то хером к ним прибившийся. И ладно бы люксы бегали, но трюмные субстраты!

- Вполне даже логично, я считаю! Люксы всему приучены верить на слово, думать-то им на службе не положено, а механики, наоборот, пытливым своим умом любят до всего доходить сами и всё проверять на практике! Опыт – он сын ошибок трудных!

- Пошёл вон, - неожиданно спокойно сказал НЭМС и всё-таки схватил очередную сигарету.

На полдороге к кораблю Мише встретился озабоченно бегущий штурман.

- О, Миша! Привет! Как отдохнул?

- В смысле отдохнул?

- Так ты же в отпуске был!

- О, точно, а я уже и забыл. Слушай, ты этих фантомасов уже драл?

- Не, старпом сказал, что раз в преступной группировке двое трюмных и один из штурманских, то он уверен до умопомрачения, что это именно трюмные склонили штурмана к клоунаде, потому что штурману самому такое в голову прийти не может, а трюмным наоборот: ничего, кроме этого, в голову и не приходит. Так что, раз они виноваты и их больше, то и ятаган тебе в руки! Он уже звонил на корабль – ждут они тебя всем трио!

«Вот надо же как бывает, - думал Миша, шагая на корабль, - всего пара часов прошла, а как будто и не уезжал никуда! Это же каким педагогическим талантом обладают наши начальники, что прямо вот так вот запросто и быстро обратно в струю вводят? Макаренки, мать их, в кого ни плюнь – кристальный педагогический талант. А с летёхами всё понятно: ну вот где им взять место для подвига в такой отвратительно мирной обстановке и стремительно увядающей армии? А они же не пожарные какие-то, они же в воины пошли, им же, наоборот, доблесть надо свою где-то демонстрировать и желательно регулярно совершать подвиги во славу, так сказать, Отечества. А они уже месяц как старлеи, а подвигов всё нет, как не было и не предвидится до самых горизонтов: даже в море уже почти не ходим, торчат тут, тухнут медленно, а внутри-то кипит, сам знаю, по себе, помню ещё, как тлел порох в пороховницах, по молодости-то».

На пирсе курил инженер группы штурманской боевой части и всем видом показывал, как он рад видеть Мишу. «Только хвостом не машет, шельмец», - подумал Миша.

- Михаил Юрьевич! Здравия желаю! Рррад, что Вы вернулись!

- Ты, человек-косяк, думаешь имитацией бурной радости ослабить мою эрекцию?

Штурманёнок сник.

- Ну чего сразу косяк-то?

- Следствие покажет. Бросай бычок, бери вазелин и ко мне в каюту с остальными через пять минут.

Холодно проигнорировав радостно машущих ему из центрального трюмных интрудеров , Миша стрельнул у механика ложку кофе, заварил себе напиток с пенкой (военно-морской капучино, рецепт секретен), уселся в своей каюте, надел строгое лицо и начал себя заводить для более кровавой расправы, так как был не Испанцем и злился тяжело.

«Вот же молодёжь пошла дерзкая, - думал себе Миша, который был всего-то года на четыре старше своих лейтенантов, - ну я понимаю напиться, ну подраться там в ресторане, ну бакланов на живца половить, ну в море на спор поплавать, ну к дружкам в Видяево, в конце концов, на лыжах сгонять; но трезвым бегать по посёлку ночью в аппарате ИДА-59М? Ох, не тот нынче офицер пошёл, ох и не тот. («Не тот офицер» в это время шептались под дверями каюты.) Ага, отмазки даже заранее придумать не могли: ну что за люди? Богатыри – не вы!»

-Да заходите уже! – крикнул Миша.

Протиснулись бочком по одному. Встали в диагональный ряд, вперёд вытолкали штурманёнка. Миша отхлебнул кофе, лейтенанты мялись.

- На тонкость фраз не претендуя, спрошу я просто: какого хуя?

- Ну мы решили идашки перенести, мне место на антресоли понадобилось, а они же тяжёлые, ну как их ещё нести… - затараторил первый трюмный лейтенант.

- Стоп дуть! – прервал Миша. - Я очень люблю вот эти вот все приёмы с флэшбэками, но вот конкретно сейчас давайте начнём сначала: откуда у тебя дома взялись три идашки?

- А. Так мы сдавали их в том году, ну до Вас ещё, меняли на новые. Ну и три штучки решили оставить…

- С целью?

- На всякий случай!

- Отличная цель. Чего на корабль не принесли?

- Да как-то в голову не пришло, ну мы собирались сначала, а потом забыли, а потом вот – нашли.

- И решили перенести?

- Да. А они тяжёлые же, ну их неудобно нести, в общем, на шее-то удобнее, нагрузка распределена, позвоночник не гнётся, ну и вот…

- А включились зачем?

- Не ну как клоуны идём, маски эти спереди вихляются…

- А открутить?

- Не додумались. Ну вот и надели их…

- И сразу стали не как клоуны?

- Поначалу нет, а потом подумали, ну что правда что ли, ну вот умрём натуральным образом, если БЗЖ в них сымитируем?

- И?

- И решили проверить натуральным экспериментом. В строго научных целях!

- То есть решили потерять сознание?

- Ну как получится! Эксперимент же. Если знать, чем он закончится, то зачем его проводить?

-Так. С тобой всё ясно. Номер два, доложите мне, почему в аппаратах ИДА-59М запрещено вести борьбу за живучесть?

- Из-за устройства кислородного автомата! В отличие от прежних, пятьдесят девятых, в этих кислород подаётся на всплытии с 60 метров и выше, а при погружении наоборот, он не срабатывает и из-за малого парциального давления в азотно-гелиево-кислородной смеси при интенсивных нагрузках может привести к потере сознания и прочим последствиям. Поэтому и запрещено.

- Боже, это прекрасно! Это лучше, чем когда соловьи у нас в Курске поют. Отчего же вы, такие грамотные, бежали тогда в них?

- А скучно было идти, вот мы и решили штурманёнку показать, кто тут папы!

- А ты чего не включился? В сознание потом этих приводить? Страховка? Мозг? Воспитание?

-Э… в моём аппарате маски просто не оказалось. Я клапан в рот прямо взял и из него дышал. А потом выплюнул, чтоб крикнуть: «Атас! Менты!», вот они и не заметили. А что мешок дыхательный был надут, так они не разбираются ведь, мыши сухопутные!

- Не то что вы, морские волки, да?

- Ну как-то так, да…

- И чего менты?

- Ну чего. Спрашивают, а чего это вы тут делаете? Я отвечаю, что очевидно же, что бегаем, а эти в масках так и стоят, прямо как Складовская с Кюри: продолжают эксперимент любой ценой!

- Может, как Гей с Люссаком?

- Да не, у них же девушки есть, при чём тут Гей с Люссаком?

- Ясно, штурмана издалека видать, да. И чего там дальше?

- Ну они говорят, а чего мы в аппаратах спасательных бежим, а я отвечаю, что довольно странно спрашивать в демократической стране, отчего люди делают то, что законом не запрещено, и сами они-то вот с противогазами в руках стоят, а как военный - так уже и в идашке невозможно пробежаться, чтоб к тебе кто-то не пристал с глупыми вопросами! А они отвечают, что противогазы схватили, когда нас, бегущих по площади в идашках, увидели, в чём их вполне можно понять, потому как если военный бежит по городу в изолирующем дыхательном аппарате, то вряд ли это признак того, что наступает праздник Первомай, а, скорее, какая-то жопа нависла и «а ну-ка дыхните, тащ лейтенант!»

- Я думаю, - вступился первый трюмный, - что если мы были бы пьяными, то нас просто отпустили бы, а тут они прямо глазами захлопали: мол, всякого повидали, но такое у них в жизни в первый раз.

- На что я им, - опять взял партию штурманёнок,- вполне резонно заметил, что всё в жизни когда-нибудь случается в первый раз.

- Да, - согласился Миша, - тут вы кого хочешь в тупик поставили бы…

- Ну и они нас на освидетельствование, мол наркоманы, а мы им, да вы чё, кукушками поехали? Мы же офицеры!

- Дрались?

- Неее, так только, пообзывались немножко. Ну они потом вот. Телегу накатали. Одно слово – сатрапы!

- Ясно. Телегу куда прислали?

- В дивизию.

- Что командир?

- Приказал старпому разобраться и наказать.

- Что старпом?

- Сказал, что механик пусть разбирается, и наказал.

- Что механик?

- Сказал, что вы разберётесь, и тоже наказал.

- То есть вас уже все наказали, а мне осталось только разобраться, за что они это сделали?

- Ну как-то так, да.

«Ну отлично, - подумал Миша, - проводить предварительные ласки после акта: это что-то новенькое в моей воспитательной практике». Но виду, что удивлён, не подал: какой же ты будешь воспитатель, если тебя удивляют приёмы воспитания, предпринятые твоими начальниками?

- Ступайте и никогда, слышите, никогда больше не бегайте трезвыми в аппаратах ИДА-59М по мирным городам!

- Есть! – радостно затроили лейтенанты и выдулись из каюты.

«Как всё-таки я люблю военных, - думал Миша, - вот всё у них вовремя происходит, даже когда задом наперёд».

В конце хочу сказать гражданской части населения, что не нужно сразу пугаться военных, если они ночью бегут по городу в средствах защиты дыхания: вполне возможно, что это просто научный опыт, сын, как говорил Миша в кабинете у НЭМса, ошибок трудных, а вовсе никакая и не жопа.