Эй, толстый! Второй шанс. 1 серия
Полтора месяца спустя
В жизни жирного еда была всегда.
Времена мамкиной сиськи Саня не помнил, но с фотографий тех времен лукаво таращился щекастый карапуз. На одной фотке щеки даже не поместились в кадр. Не было никакого повода сомневаться, что в те времена Саня питался хорошо.
А потом, с первой памятью, появилась настоятельная потребность что-то жевать. Не сосать, как у Фрейда, а именно жевать, давить зубами что-нибудь. Желательно вкусное.
Именно с едой было связано первое воспоминание жирного на этом свете. Он – на детской площадке, залез на бортик песочницы, жрет там сало с Глистом. Сало вкусное, брызжет солоноватым жирным соком. Глист тоже жрет. И уже не из удовольствия, а на скорость. Чтобы Сане меньше досталось. Но Саня-то его раскусил! Он отталкивает прожорливого Глиста. Глист орет:
- Ты чо, оболзел?!
Он толкает Саню. И Саня валяется в песочнице, весь в слезах. А Глист трусливо макает в его щеки свой тщедушный кулачок, сам не веря тому, что победил в драке.
Саня плачет. Но ему не больно. Ему жалко сало. Оно лежит, обвалянное в песке, его теперь нельзя есть. Сало такое несчастное и никому не нужное, что Саня плачет.
Во втором воспоминании Саня – на дне рождения девочки из садика. Ему положили мало запеканки, и пудинга чуть-чуть, и тортика – всего ничего. Саня в недоумении. Что это за порции? Доев свое, он принимается есть из блюдечка девочки слева. Та все равно кушает без аппетита. Как так можно относиться к еде? Есть надо сосредоточенно. Когда я ем, я глух и нем – эту прописную истину Сане понимал без всяких разъяснений.
Девочка, не веря своим глазам, смотрит на то, как жирный макает ложку в ее тарелку. Лицо девочки сжимается в тряпочку, куксится. Девочка начинает реветь.
- Чо? - удивляется Саня. Его отвлекли от важного занятия.
- Вя-вя-вя! - задыхаясь, истошно бормочет маленькая ябеда.
- Нельзя жрать с чужой тарелки! Фу! - возмущается Юрочка, приличный мальчик в пиджачке.
- А почему она не ест?! - возмущается жирный.
Дети смотрят на Саню как на какое-то гадливое чудо природы, заползшее туда, где гуляют с колясками.
Жирному уже неуютно. Вот они – ненужные проблемы.
- И девочку обидел! - рвется в бой правильный мальчик.
Все остальные девочки ахают. В их глазах Юрочка – герой. А Саня, увы, - прожорливое чудище.
Но у Сани-то и в мыслях не было обижать девочку. Он просто есть сильно хотел. И сейчас хочет.
Взрослые сидят за столом в большой комнате. Оттуда несется музыка и визги. А в детской комнате – тихо и уныло. Все настороженно молчат, как рыбки в аквариуме, который тоже стоит в детской комнате. Пацанов всего двое – жирный Саня да правильный Юрочка. И сейчас между ними сгущаются тучи. Не миновать драки!
- Ты жадный обжора! – идет в атаку Юрочка.
Драться жирному вовсе не хочется. Саня начинает реветь. Он догадывается, что смотрится это – ну, совсем позорно. Но слишком велик его страх. И стыд, в котором он не хочет признаваться.
- Фу! Рева-корова! – изгаляется приличный Юрочка, которому победа сама плывет в руки.
Юрочка встает из-за стола, приближается к жирному. Саня цепенеет на стульчике.
- Х-хах! – делает Юрочка ложный выпад рукой. Наверное, папа научил.
Жирный принимает все это за чистую монету. Он, сидя на стульчике, отшатывается к столу. И это движение производит эффект лавины. Стол не выдерживает веса маленького толстяка. Тарелка с остатками тортика, пудинги и запеканки – все это сползает на пол. Бамс! – не выдерживает и разбивается случайное маленькое блюдце. Шмяк! Шмяк! – ляпаются на ковер куски пищи.
- Свинья! – говорят дети. – Фу таким быть!
Кто-то – Юрочка, кто же еще? – нахлобучивает жирному на голову изгвазданную скатерть. Торт залепляет рот, пудинг – штурмует нос.
Жирный отплевывается, отсмаркивается, но высвободиться из-под скатерти не может.
А его уже щиплют. По-девчачьи так, с вывертом.
Жирный воет – ему больно и страшно. Он пытается спасти, куда-то бежит и во что-то врезается. Это что-то падает на пол, слышен звон стекла, вокруг становится очень мокро. Саня понимает, что он разбил аквариум.
В детскую комнату врываются родители. Крики, ахи. С жирного сдирают скатерть. Под ней он жалкий, перемазанный и мокрый.
- Мои рыбки! – орет какая-то тетя. Наверное, мама именинницы. – Мои гуппи!
- Я нечаянно! – блеет жирный.
В одной из его ноздрей надувается сопля. Кажется, что из носа пророс воздушный шарик. Надо срочно перевалить вину на кого-нибудь другого.
- Они обзывались!
- Мы?! – хлопает глазками Юрочка. Большая падла растет.
- Чей это мальчик?
- Сашенька! – бросается к жирному мама. – Что они с тобой сделали?
Она одна ему верит.
- Обзывались! – ревет Саня. – В тряпку заматывали!
- Он первый начал! – жалуется девочка, которую объели.
- Давайте поговорим серьезно! Кто будет платить за аквариум? – спрашивает папа именинницы.
- Пусть платит тот, кто моего сына в скатерть замотал! – говорит папа жирного.
- Он сам замотался! – наперебой врут дети.
- Нет! – ревет жирный.
- Я верю своему сыну! – заявляет папа жирного.
- Дома Сашенька никогда не заматывался в скатерть! – говорит мама.
- У вашего сына булимия, - говорит мама именинницы. – Несчастный мальчик.
- На себя посмотри, корова, - говорит мама.
- Федя! – взывает мама именинницы к мужу.
- Что надо-то, что надо? – прет на Саниного папу папа чужой.
Они с другим папой толкаются. У жирного отец сильный. Чужой отец отправляется в полет, окончательно роняет детский стол и, упав на кроватку, цепляет шторы, и на голову ему обрушивается вся конструкция, на которой держатся шторы.
- Ноги нашей здесь не будет! – заявляет мама. – Пошли, Сашенька!
- Скатертью дорожка! – говорят им.
Сашенька облизывает уляпанные едой пальцы. Мама выволакивает его на улицу, волочит домой. И дома начинает лупить. Не больно, но обидно. Затаскивает в ванную, моет, лупит и ревет. Жирный тоже ревет.
Потом в дом врывается папа и дает жирному подзатыльник. Сане снова обидно. Вроде бы папа за него заступился. Так откуда взялся это нелепый подзатыльник?
***
Дальше воспоминаний становилось больше. И почти в каждом из них Саня жрал. Может быть, потому, что часто нервничал. Ему надо было заполнить какую-то пустоту внутри.
Поесть Саня любил больше всего на свете. Он себе даже нравился таким – глубокомысленно жующим. Не жрал Саня только тогда, когда дрочил.
Сейчас отец выполнил то, что обещал полтора месяца назад – он выгнал квартирантов из квартиры на Коммунарке и поселил туда жирного. Денег тоже дал – миллион. Казалось бы, пользуйся не хочу. Но даже эти законные деньги своего сына околдованные Путиным родители не хотели так уж легко жирному отдавать.
Стоило Сане снять деньги со счета, как родакам приходила эсэмэска. Жирный узнал об этом, в общем-то не разу и случайно. Он решил не мелочиться и взял в банкомате сразу пятьдесят тысяч рублей. И тут же позвонил батя, стал нудеть – береги, мол, деньги, тебе еще от армии откупаться. Откуда вот он узнал? Правильно! Жирный был не дурак, и сразу все понял.
Но жить одному жирному, в общем-то, нравилось. В первый же день самостоятельной жизни он подрочил восемь раз. На следующий день пошел на рекорд – девять. Но в третий получилось всего три. А на четвертый Саня еле-еле выдавил из себя два раза. И то пришлось напрячься и призвать на помощь порносайты (которые в самостоятельной жизни и на новом ноутбуке он мог смотреть, сколько влезет).
Саня с ужасом вспоминал пору родительского гнета. Рад был, что вырвался, обрел, так сказать, самостоятельность.
Но сладость самостоятельной жизни отравляло лишь одно, но немаловажное обстоятельство. Точнее, самое важное.
Еда.
С ней у жирного были проблемы.
***
У многих хороших людей случается географический кретинизм. Такие люди не могу проложить себе путь, даже глядя в карту метро. Или, все-таки проложив и добравшись, не могут сообразить, в какую сторону выходить. И даже если выйдут правильно, то свернут не туда, и станут блуждать.
А вот у жирного был кретинизм кулинарный. Он вообще ничего не мог приготовить самостоятельно. Даже пельмени у него слипались между собой, а, слипшись, намертво приклеивались к стенке кастрюли. Когда же жирный отдирал их и засовывал себе в рот, то обнаруживал, что внутри пельмени – ледяные.
Можно было готовить в микроволновке, но и там еда почему-то обугливалась по краям, но оставалась ледяной в середине.
Поэтому в самостоятельной жизни жирный питался в основном чипсами. Несусветно от них пердел.
Его квартира уже в самом скором времени стала терять блеск новизны. На полу валялись пустые пачки от чипсов. И вообще, квартира стремительно зарастала каким-то мусором. В квартире появилось множество мух. Но были и пластиковые стаканы, и коробки от микроволновочной жрачки. Местам кучи мусора поднимались уже на метр и выше. С одного бока они уже плотно облизывали край дивана. Жирный все обещал себе, что займется генеральной уборкой, но ничего для осуществления этой мыли Саня не предпринимал.
Саня голодал. Он все чаще постигал ту томительную пустоту в желудке, которая сводила его с ума.
Однажды днем он приехал на свой бывший район. Стоял во дворе, под окнами родного дома, мутно и чуть вымученно грустил. Но вдруг сообразил: «В доме-то есть еда!» Клюи от родительского дома у Сани остались, а родаки в это время (днем, конечно же) должны были находиться на работе.
Саня устремился в подъезд. Открыв дверь в квартиру, метнулся к холодильнику. Жрачка там была. Во-первых, котлеты. Во-вторых, борщ. Саня лопал его прямо холодным, поварешкой. Струи борща текли по подбородку, а Саня был, наверное, счастлив.
В первый раз за долгие дни измученный желудок ощутил благотворную сытость.
Со временем наведываться в свой бывший дом Саня начинал все чаще. Он обнаруживал то беляши на блюде, под пластмассовым колпачком, то салат оливье, то жареную курочку. Все это стояло на столе у холодильника, и словно бы дожидалось его.
***
История с гей-активистом как-то вдруг резко забылась. Жирный так ничего и не понял. Только что он был звезда, но вдруг о нем все забыли.
Постепенно кошмарные события полуторамесячной давности подергивались тенью нереальности. Обросли в его памяти какими-то подробностями, которых на самом деле не было. Вспоминать все это было уже не так больно.
Жирный даже немножко помирился с Глистом. Спор они решили (по настойчивому предложению Глиста) не продолжать, а завершить ничьей. Глист вытерпел побои, что-то наврал родителям. И теперь часто заезжал к жирному в гости. К Сане не приходили телки. Им, как и друзьям, побывать в гостях у Сани мешало только то обстоятельство, что ни телок, ни друзей у Сани пока еще не было.
А вот Глист заходил. Невыносимый, нудный, постылый. Он снова нет-нет, а начинал забрасывать удочки – мол, поебался он. Саня не прерывал его, негодуя на себя за мягкотелость. Но он побаивался Глиста. Тот все-таки знал, что Саню пытались выдать за гей-активиста. И давал понять, что распорядится, если надо, этой информацией, как она этого заслуживает.
***
В один из дней конца лета Саня тайком спускался из родительской квартиры. На столе очень кстати, нашелся вкуснейший плов, а к нему конфеты. Под конфетами лежала записка: «Завтра я ухожу в декрет! Ура!»
Это была чудовищная новость. Теперь, получается, матушка будет сидеть дома целыми днями? Так, что ли? Это был такой мрак и ужас, что прямо не укладывался в голове. Как так? А что же делать жирному? Чем он будет питаться? Ведь не может же он принимать пищу при матушке, которая тоже выгнала его из дома. И как быть?
Растерянный, Саня вышел из подъезда. И тут его окликнули.
- Привет, Саша!
Жирный обернулся. Ему улыбалась Зоя Смирнова.
Продолжение следует...