Эвменидский закат. (Часть первая)
Вот я сижу здесь, в своей машине, ночью, у какой-то промзоны. Дворники едва успевают очищать ветровое стекло от сильного потока воды. Грохочущий шум заборной сетки периодически сливается с раскатами грома. Я докуриваю пачку Мальборо и залпом добиваю бутыль бурбона. Ублюдок лишил меня всего, чем я дорожил, хотя чего я ожидал? Но сегодня все кончится. В бардачке, в бумажном пакете, лежит мой Кольт, Кобра, со стертым серийником. Сегодня все кончится…
А с чего все началось? Корни нашего конфликта уходят в детство. Мы жили бедно, отца у нас не было, а мать то и дело искала себе нового мудака и трахалась и с ним, но эту шлюху вскоре переехала машина, как раз в тот вечер, когда она, бросив меня и моих братьев голодными, ушла на очередную встречу. Я был самым младшим и, к слову сказать, единственным белым, в отличие от моих братьев-полукровок. Пять метисов и один белый – да, такая вот семейка, и да, именно в таком составе мы были брошены на произвол судьбы. Нам приходилось воровать и драться, мы иногда неделями не ели свежей пищи: питались отбросами и помоями у разных ресторанов. Спали где-попало: в коробках, на чердаках, в парках.
Но надо представить себя и своих братьев, мы не помнили своих имен, да и при нашей жизни имена были не нужны, у нас были прозвища, основанные на наших заслугах или чертах внешности. Хромой: во время очередного грабежа его догнали и избили, выбили при этом коленную чашечку и пару зубов. Семипалый: во время холодной зимы он отморозил три пальца, которые отгрыз и прижег ему Мясник. Мясник был психопатом и нашим бойцом, он был жесток и силен, во время драк он дрался не за еду и деньги, а просто так, ему нравилось причинять боль и, когда приходилось идти на убийство, он с радостью брал это на себя. Философ – старший брат. Этот долбанный гений был мастером в составлении разных планов и тактик, он все время чему-нибудь нас поучал, ничего не делал, а большую часть времени придумывал план какого-то гениального и крупного дела, обещавшего изменить нашу убогую жизнь и в секунду сделать нас богатыми ушлепками, на которых мы всегда так презренно смотрели. Смитти Полтора-яйца (или полторашка) ничем не выделялся, за исключением своей тупости и наличием всего одного яичка. Это случилось тогда, когда одна девушка вломила ему по шарам во время очередного пикапа – беднягу пришлось вести в госпиталь и там ему сделали операцию. А “Смитти” потому, что постоянно носил с собой Смит-энд-Вессон сорок четвертого калибра. Ну, и наконец, я. Мне дали кличку Крекер. Ничего оригинального, только лишь потому, что я белый. У меня не было особых черт внешности, не было особых умений, я редко служил на пользу нашей банды, а лишь был лишним ртом. Стоит ли говорить, что надо мной издевались все время? У меня часто отбирали деньги и еду. Но мне надо было как-то выжить, поэтому я держался с ними.
В конце-концов, я нашел себе работу в доках: грузил мешки часами на пролет. Я не видел своих братьев на тот момент уже года четыре, до меня лишь доходили очередные слухи о делах этих отморозков. Всю свою зарплату я спускал на дешевую однокомнатную квартиру у железнодорожного моста, на отвратную еду и, конечно, на дешевое бухло. В баре, у доках, работала барменом Синди. Ее светлые волосы были чуть ниже плеча, а непослушная прядь то и дело прикрывала изумрудные глаза. Она носила рубашку в клетку с тремя расстёгнутыми пуговицами, которая идеально подчеркивала ее нежную грудь. Небольшой кулон висел на ее нежной бархатной шее. А ее попка… Упругая и сладкая постоянно привлекала пьяные взгляды усталых работников. Я смотрел на нее без похоти, мне было ее жаль. Жаль, что такого ангела жизнь забросила в этот тухлый и прокуренный ад. Я каждый день садился с краю барной стойки, заказывал самый дешевый виски, курил и молча наблюдал за Синди. Она иногда поглядывала на меня, а, когда наливала эту мутную коричневую бурду, протягивая стакан, стеснительно улыбалась и робко смотрела исподлобья. Стоит ли говорить, что я в нее влюбился? Но я не смел делать первых шагов: она была недостойна меня, со мной она бы жила в бедности и грязи. Я был никем, я даже не был хорошим и славным парнем. В душе я был уже мертв, ходячий мертвец. Я даже иногда недоплачивал шлюхам, надеясь на расправу сутенеров, а после бара, пьяным, постоянно ходил по ночному гетто, мечтая нарваться на банду латиносов или негров.
Однажды, шастая по ночным улицам, я увидел, как к Синди прилепился какой-то хмырь. Хотел ее изнасиловать. Не повезло. Я молотил его лицо не переставая даже тогда, когда оно стало мягким мешочком с киселем, в чувство привело меня лишь отдаленный звук сирены и старания Синди оттащить меня и убежать с ней. Мы скрылись у нее дома. Я попросился в душ, а когда вышел, у двери стояла обнаженная Синди. Я помню, как мои руки сжимали ее бедра, как ее ногти впивались в мою спину, помню, как она покусывала мои губы, помню ее дыхание…
Прошло несколько лет. Мы с Синди жили вместе у нее дома. Я получил повышение, и наших накоплений должно было хватить на первый взнос для дома. В нормальном районе, со всеми удобствами жизни. Я уже стал верить в то, что моя жизнь когда-нибудь станет нормальной...
А с чего все началось? Корни нашего конфликта уходят в детство. Мы жили бедно, отца у нас не было, а мать то и дело искала себе нового мудака и трахалась и с ним, но эту шлюху вскоре переехала машина, как раз в тот вечер, когда она, бросив меня и моих братьев голодными, ушла на очередную встречу. Я был самым младшим и, к слову сказать, единственным белым, в отличие от моих братьев-полукровок. Пять метисов и один белый – да, такая вот семейка, и да, именно в таком составе мы были брошены на произвол судьбы. Нам приходилось воровать и драться, мы иногда неделями не ели свежей пищи: питались отбросами и помоями у разных ресторанов. Спали где-попало: в коробках, на чердаках, в парках.
Но надо представить себя и своих братьев, мы не помнили своих имен, да и при нашей жизни имена были не нужны, у нас были прозвища, основанные на наших заслугах или чертах внешности. Хромой: во время очередного грабежа его догнали и избили, выбили при этом коленную чашечку и пару зубов. Семипалый: во время холодной зимы он отморозил три пальца, которые отгрыз и прижег ему Мясник. Мясник был психопатом и нашим бойцом, он был жесток и силен, во время драк он дрался не за еду и деньги, а просто так, ему нравилось причинять боль и, когда приходилось идти на убийство, он с радостью брал это на себя. Философ – старший брат. Этот долбанный гений был мастером в составлении разных планов и тактик, он все время чему-нибудь нас поучал, ничего не делал, а большую часть времени придумывал план какого-то гениального и крупного дела, обещавшего изменить нашу убогую жизнь и в секунду сделать нас богатыми ушлепками, на которых мы всегда так презренно смотрели. Смитти Полтора-яйца (или полторашка) ничем не выделялся, за исключением своей тупости и наличием всего одного яичка. Это случилось тогда, когда одна девушка вломила ему по шарам во время очередного пикапа – беднягу пришлось вести в госпиталь и там ему сделали операцию. А “Смитти” потому, что постоянно носил с собой Смит-энд-Вессон сорок четвертого калибра. Ну, и наконец, я. Мне дали кличку Крекер. Ничего оригинального, только лишь потому, что я белый. У меня не было особых черт внешности, не было особых умений, я редко служил на пользу нашей банды, а лишь был лишним ртом. Стоит ли говорить, что надо мной издевались все время? У меня часто отбирали деньги и еду. Но мне надо было как-то выжить, поэтому я держался с ними.
В конце-концов, я нашел себе работу в доках: грузил мешки часами на пролет. Я не видел своих братьев на тот момент уже года четыре, до меня лишь доходили очередные слухи о делах этих отморозков. Всю свою зарплату я спускал на дешевую однокомнатную квартиру у железнодорожного моста, на отвратную еду и, конечно, на дешевое бухло. В баре, у доках, работала барменом Синди. Ее светлые волосы были чуть ниже плеча, а непослушная прядь то и дело прикрывала изумрудные глаза. Она носила рубашку в клетку с тремя расстёгнутыми пуговицами, которая идеально подчеркивала ее нежную грудь. Небольшой кулон висел на ее нежной бархатной шее. А ее попка… Упругая и сладкая постоянно привлекала пьяные взгляды усталых работников. Я смотрел на нее без похоти, мне было ее жаль. Жаль, что такого ангела жизнь забросила в этот тухлый и прокуренный ад. Я каждый день садился с краю барной стойки, заказывал самый дешевый виски, курил и молча наблюдал за Синди. Она иногда поглядывала на меня, а, когда наливала эту мутную коричневую бурду, протягивая стакан, стеснительно улыбалась и робко смотрела исподлобья. Стоит ли говорить, что я в нее влюбился? Но я не смел делать первых шагов: она была недостойна меня, со мной она бы жила в бедности и грязи. Я был никем, я даже не был хорошим и славным парнем. В душе я был уже мертв, ходячий мертвец. Я даже иногда недоплачивал шлюхам, надеясь на расправу сутенеров, а после бара, пьяным, постоянно ходил по ночному гетто, мечтая нарваться на банду латиносов или негров.
Однажды, шастая по ночным улицам, я увидел, как к Синди прилепился какой-то хмырь. Хотел ее изнасиловать. Не повезло. Я молотил его лицо не переставая даже тогда, когда оно стало мягким мешочком с киселем, в чувство привело меня лишь отдаленный звук сирены и старания Синди оттащить меня и убежать с ней. Мы скрылись у нее дома. Я попросился в душ, а когда вышел, у двери стояла обнаженная Синди. Я помню, как мои руки сжимали ее бедра, как ее ногти впивались в мою спину, помню, как она покусывала мои губы, помню ее дыхание…
Прошло несколько лет. Мы с Синди жили вместе у нее дома. Я получил повышение, и наших накоплений должно было хватить на первый взнос для дома. В нормальном районе, со всеми удобствами жизни. Я уже стал верить в то, что моя жизнь когда-нибудь станет нормальной...
