Я, отец и самолеты

В ранние школьные годы я бредил самолетами. Читать я практически не умел. Самолеты видел лишь в небе да на фотографиях в газетах. Но мне этого было достаточно, чтоб попытаться сделать модель самолета. Я взял кухонный нож, и, спрятавшись на балконе, начал строгать из полена самолет. Нож был тупой, а я еще тупее. У меня ничего не получалось и, боясь за целостность моих рук, отец взялся мне помогать. Озираясь назад, скажу, что у него тоже получалось не очень, но, все равно, гораздо лучше чем у меня. Отец наточил нож, и вырезая самолет, вдруг начал рассказывать, как он столкнулся с самолетами в войну. Это было небольшое чудо, потому, что они никогда ничего не рассказывал. Точнее не рассказывал он мне, а вот сестре - рассказывал. Я по крупицам собрал, как из пазлов, общую картину о нем, но на ней были огромные дыры.

Отец родился в г.Киржач, под Московй. Его отец, его звали Михаил, уходя на Империалистическую догадывался, что не вернется. Потому отстегнул, наверное, не слабую сумму, и повел всю свою семью фотографироваться на память. И это фотография цела до сих пор! Отец там самый маленький, две его старшие сестры и Глафира, моя бабушка. Все обыкновенные, необыкновенная только Глаша. Она на фото не похожа на красавиц того времени. Она стройная и очень красивая по современному. Если ее вырезать из фото и приклеить на современный фон - никогда не скажешь что она из темноты веков. Больше ничего интересного на фото не было, кроме того, что волосы на голове Михаила растут неправильно, как и у меня, т.е. пробор с другой стороны головы. Довольно редкое явление.

Михаил ушел, а вскоре, как он и предполагал, пришла Глаше похоронка. У нее на руках трое детей и она выходит замуж за ювелира, что не мудрено, потому как красавица. Революция, конец войны, и тут из плена возвращается Михаил. Как в кинофильме Бумбараш. Даже не могу представить, что он чувствовал, но он развернулся и ушел. И больше я ни о нем, ни о ювелире, ничего не знаю. Знаю только, что отец удрал из семьи и подался в беспризорники. Ночевал в котлах для асфальта, питался на ж.д. станции, обгрызая патоку со стенок грузовых вагонов. Из беспризорников попал в первые пионеры. Стал пионервожатым, и, как вожатому, ему полагалась мелкокалиберная винтовка и наган. Он жил в бревенчатом доме и тренировался, стреляя по изоляторам наружной проводки. Рано утром к нему приходили два грузина из соседнего дома со словами:"Пионер вставай!" Давали сонному в руки мелкашку, и отец стрелял через полуоткрытую форточку в стаю ворон, которая сидела на дереве перед окном. Выстрел получался тихим, и одна ворона падала на землю. Вороны галдели, но не улетали. Падала вторая - и стая улетала. Так происходило каждое утро. Ворон грузины съедали, а отец брезговал. Голодное было время. Потом отца, как активиста направили на учебу в Кремлевские курсанты, откуда он благополучно сбежал.

- Что ж ты сбежал то? Если бы ты не сбежал, я бы был сейчас генеральским сынком, а то и маршальским!

- Там плохо кормили, было холодно, спали на матрасах, и укрывались матрасами. К тому же их многих расстреляли в 36-м, так что тебя вообще могло бы и не быть.

- Ладно, согласен не быть генеральским сынком, ну а что было потом?

Потом отец работал в кооперации, и хоть у него за плечами было лишь 4-е класса, он хорошо считал, особенно на счетах. Жизнь забросила его в Самарканд, где он научился делать шикарный плов и заработал хинино-устойчивую малярию. Местный врач сказал ему, что от его болезни лекарств нет, но, может быть, малярия пройдет, если сменить климат. В Самарканде его и призвали с малярией в июне 41-го. Их часть быстренько сформировали, отцу дали сержанта и поставили командовать отделением. В кино, все воюют в форме, упакованные. Отец попал на Ельницкий плацдарм в том, в чем приехал. А приехал он в черкеске с гузырями (это такие светлые цилиндры на груди), в бурке и папахе. Думаю и кинжал на боку болтался. Вот в таком виде, как павлин, он и бежал в атаку, правда, вместо гузырей он додумался вставить запалы для гранат. Думаю батя был еще тот пижон! Мимо такого красавчика немецкий снайпер не мог пройти! Первую пулю он послал в голову, но отец повернулся посмотреть, бежит ли его отделение за ним. Пуля вошла в открытый рот и разворотив левую нижнюю челюстную кость улетела куда то. Отца это не остановило, и он бежал дальше. Тогда немец решил стрелять в сердце, но взял чуть выше, и разрывная пуля разворотила левое плечо. Отец говорит, что был такой взрыв, что он думал, что взорвались запалы для гранат, и отворачивался, боясь посмотреть на рану. Отец всегда боялся вида крови, даже своей. Его перевязали как могли, и сказали, чтоб шел в медсанбат. Это четыре километра в тыл. И отец пошел.

Было лето, жарко, позади гремит бой, а отец идет по дороге в тыл. Его заметил немецких летчик на пикирующем бомбардировщике-штурмовике Штука (Юнкерс 87). Пилот думал, что по дороге идет связной с донесением, и решил его атаковать. Штука машина хорошая. Самолет мог пикировать почти вертикально. У него были воздушные тормоза, и он ужасно выл, когда пикировал. Самолет падая вниз стрелял из пулеметов, а отец прятался под деревом, пытаясь стоять вертикально, чтоб уменьшить площадь поражения. Говорил, что пули сыпались вокруг как горох, но ни одна не попала. Самолет улетел, и отец пошел дальше. Но летчик просто набрал высоту и пошел в атаку. Отец опять прятался под деревом. Пилот не попал и во второй раз. Больше он не пробовал и улетел искать другую цель. Так отец познакомился с первым самолетом.

- Подожди батя, а где твой ППШ или винтарь?

- Мне выдали снайперскую винтовку, т.к. хорошо стрелял.

- Ну, и где же моя снайперская винтовка?

- Я "махнул ее не глядя" на немецкий Люгер.

- Вот это молодец! Тогда где же мой любимый пистолет?

- Я с ним шел, держал его в правой руке, когда пришел в медсанбат потерял сознание. Очнулся весь в бинтах на койке, уже без пистолета.

- А вот это жаль!

Отец попал в госпиталь на колесах, это такой поезд с палатами, операционными и т.п. Весь в гипсе и бинтах с малярией. Рот шинирован, и его кормили через трубочку манной кашей. Поезд ехал через Уральские горы в Восточную Сибирь. Когда переезжали горы, отец почувствовал, что прошла малярия. Прав был доктор в Самарканде! Отец попал в госпиталь пластической хирургии. Врачи были гениальными, и восстановили челюсть и зубы, остался только шрам на лице. Развороченное плечо тоже смогли восстановить, и рук стала работать, но не поднималась выше уровня плеча. Отцу дали инвалидность, орден Красной Звезды, и он попал служить дальше, на аэродром "подскока". Американские самолеты Аэрокобра поставлялись в Союз через Аляску своим ходом. Летчики летели пока не кончится горючее, и садились на промежуточный аэродром "подскока". Их увозили назад на транспортном самолете, а самолеты заправляли и уже другие пилоты гнали их дальше до следующего аэродрома. Вот на таком аэродроме отец продолжал служить. Это была Сибирь, сильные метели. Они "штопорили" самолеты (закручивали в землю специальные штопоры, за которые привязывали самолет, чтоб не улетел). Пили жидкость из шасси (спирт с глицерином), заправляли и обслуживали самолеты. Это было второе его знакомство с самолетами. Кстати, на Аэрокобре воевал Покрышкин. Хороший самолет!

Потом его перевели под Харьков, где он и познакомился с матерью, там и остался.

Самолет, который вырезал отец был похож на Аэрокобру, но еще более страшный! Потом отец принес красную краску и мы начали рисовать звезды на крыльях. Мы рисовали так хорошо, что пришлось весь самолет покрасить в красный цвет, чтоб спрятать нашу мазню.

Я крутил его на длинной проволоке, и она выла как Юнкерс 87. Это было похоже на кордовую модель, но без мотора и на одной проволочке. Самолетик то пикировал, то взлетал и вел себя очень не стабильно. Тогда я привязал к хвосту ленточку, и он стал лететь ровно, но у меня от его полета кружилась голова, и я скоро охладел к этой игрушке.

В рассказе отца осталась одна деталь, которую я так и не смог выяснить. Отец был беспризорником, грыз патоку со стен вагона, а в еде был гурман. Не то что ворон, темное мясо на курице не ел, а только белое. Однажды он принес консервированного кальмара, редкая еда по тем временам. Мы закрылись с ним на кухне, мне, хоть я и малой, но бутылку пива отец выделил. Вторую взял себе. Доверил мне открыть консервную банку, и когда я поднял металлическую крышку, то из банки начали высовываться щупальца кальмара. Он был там целиком. Отец увидел это и сказал:

- Я это есть не буду!

Вот тебе раз! И это говорит бывший беспризорник, который должен есть все что шевелится! Я не такой брезгливый, и сожрал с пивом очень вкусного кальмара. Думаю, я бы и ворону с голодухи сожрал, хоть это моя самая любимая птица. Кстати, отец очень любил, после госпиталя, манную кашу!