Вторая битва за Харьков 1942. Генерал Хрущёв
78 лет назад – 30 мая 1942 года – завершилась Вторая битва за Харьков, одна из крупнейших военных катастроф за всю нашу историю. В этот день сопротивление советских войск, попавших в так называемый Барвенковский «котёл», полностью прекратилось, а из окружения выходили последние группы воинов Юго-Западного фронта. По наблюдениям разведывательной авиации, затухающие бои в кольце шли в районах Лозовеньки и хутора Лозовский, где пробивалась к своим сводная группа 41-й стрелковой дивизии в составе до 600 человек. Многие из них погибли под огнем противника при переправе через Северский Донец, из окружения вырвалось не более семидесяти человек. Общие же потери советских войск в данной операции исчисляются сотнями тысяч.
Одним из её руководителей был генерал-лейтенант Хрущёв Никита Сергеевич (на фото), комиссар Юго-Западного фронта. Современному читателю не всегда понятна эта устаревшая терминология: с одной стороны, смысловое наполнение должности «комиссар» (когда есть ещё и «командующий фронтом»), с другой стороны: должность Хрущёва и других комиссаров чаще именовалась как «член Военного Совета фронта». Такая должность и такая профессия – быть членом.
Попробую пояснить. Суть революции 1917 года была в установлении народовластия: простые люди, веками бывшие в рабстве у дворян и оккупационной администрации во главе с Романовыми, в 1917 году скинули Романовых и, под руководством Михаила Калинина, создали своё государство (СССР) и начали внаглую работать на себя. Вместо царя и дворян-рабовладельцев, управление всеми сферами жизни осуществлялось через Советы, т.е. собрание представителей народа. На всех уровнях: от сельского совета до Верховного Совета СССР.
Иногда ошибочно представляют, что власть была у Коммунистической партии, что в корне неверно: коммунисты всего лишь входили в эти Советы (как и сначала входили в них кадеты, эсеры, анархисты и члены иных партий, и беспартийные). А поскольку коммунисты лучше всех умели горлопанить на собраниях, то они, как правило, в этих Советах принимали нужные им решения (ранее согласованные в узком партийном кругу), а главное – добивались избрания своих представителей в руководящие органы: председателей, президиумов, аппарата при советах всех уровней.
Не обошла эта система и Вооруженные Силы, хотя именно там она была как раз ни к чему, исходя из специфики военной сферы. Вместо таких естественных для армии «командиров» подразделений, были созданы Советы воинских частей и их соединений, в которые командир воинской части входил лишь как один из членов с правом голоса. Другими членами Военного Совета были: начальник штаба воинской части, и представитель Коммунистической партии, которых я для простоты называю «комиссарами».
Например, сайт Википедия сообщает:
«… 22 июня 1941 года управление Киевского Особого военного округа разделилось на управление Юго-Западного фронта и управление Киевского военного округа. Состав Военного совета Юго-Западного фронта:
Командующий войсками генерал-полковник Кирпонос М. П.
Член Военного совета корпусной комиссар Вашугин Н. Н.
Член Военного совета Хрущёв Н. С., 1-й секретарь ЦК КП (б) Украины…».
Однако в период, когда Юго-Западный фронт погиб в Киевском «котле», его комиссаром был некто Бурмистенко (в мирной жизни – Председатель Верховного Совета Украины), погибший вместе с первым составом фронта, включая и командующего М.П.Кирпоноса. А Хрущёв, как утверждает другая статья Википедии, стал вместо него комиссаром данного фронта уже с сентября 1941 года.
Все решения принимались не единолично командующим фронтом, а Военным Советом из трёх человек (ну вот как сейчас законы принимаются Верховным Советом страны). Таким образом, не будет преувеличением сказать, что у генерал-лейтенанта Хрущёва было 33,3 процента акций при голосовании, и с этих позиций оценить степень его виновности в происшедшей Харьковской катастрофе мая 1942 года.
В предыдущих публикациях было показано, что большинство советских генералов имели дворянское происхождение, которое скрывалось от широкой публики. Кроме маршала Тимошенко, игравшего роль «… полководца из народа, которого куда ни поставь – так сразу полу-миллионный «котёл», только вынимай… ».
Читатель вправе надеяться, что уж хотя бы Хрущёв – наш, свой, простого народно происхождения, желательно крестьянского, вроде комбайнёра Горбачёва. Почему бы и нет, ведь у нас каждый второй крестьянин потенциально способен быть главой космической державы. Во всяком случае, из тех, дореволюционных крестьян Российской Империи, потому что в нынешних я не уверен (мне кажется, их потолок – это десятилетиями ходить и голосовать за одного и того же человека).
И поначалу Хрущёв своим происхождением оправдывает ожидания, навязанные пропагандистами. Сайт Википедия пишет: «Никита Сергеевич Хрущёв родился в 1894 году в селе Калиновка Курской губернии в семье шахтёра». И далее описывается тяжёлая жизнь простого паренька в рабовладельческом обществе (пошёл работать с 9 лет и т.д.).
Несколько иначе рассказывается в публикации сайта «Русская Семёрка»:
«… Для разработки Хрущева чекисты отправились на его родину в село Калиновка Курской области. Оказались, что своего земляка местные жители называют не сыном бедного крестьянина, а незаконнорожденным ребенком польского помещика Александра Гасвицкого. Мать Никиты Сергеевича работала у него домработницей, а сам поляк от своего ребенка не отказывался. В 1914 году Гасвицкий откупил сына от армии и отправил Хрущева с рекомендательным письмом в Юзовку (Донецк) к своему старому другу немецкому промышленнику Киршу…».
Кстати, Кирш у нас в Харькове как раз есть, мой бывший преподаватель бухучёта, а ныне – Депутат Верховной Рады Украины. Тот или нет, пока не знаю, встречу – спрошу.
Далее: «… Хрущев утверждал, что работал шахтером, однако известна записка Молотова со словами, что им так и не удалось разыскать шахту, в которой тот трудился. На самом деле будущий комиссар Юго-западного фронта и глава космической державы работал у Кирша управляющим поместья …»
Таким образом, Хрущёв тоже генетический дворянин, пусть и незаконнорожденный, и не богатый, но он – классический рабовладелец, увидевший в Коммунистической партии известные перспективы для себя. Как и все дворяне, он воспринимал простой народ как быдло, которое годно только для работы на них, красивых, коммунистов. И которым не грех пожертвовать, бросив на амбразуру. При этом самому Хрущёву всё сходило с рук: вся верхушка СССР, и в первую очередь военная, были дворяне, а десант своих не бросает.
Вот как жалосно рассказывает Н.С. Хрущев в своих воспоминаниях о том, что его (внезапно!) чуть ли не собирались назначить крайним в Харьковской катастрофе: читаешь, и мороз по коже, словно бы переживаешь снова вместе с ним:
«… Я не помню, на какой день после катастрофы я получил звонок из Москвы. Вызывают в Москву не командующего фронтом, а меня. Можете себе представить. У меня было очень подавленное настроение, когда я летел в Москву. Вряд ли нужно даже говорить, что я чувствовал. … Мы эту операцию закончили катастрофой. Инициатива наступления была наша с Тимошенко. Это тоже накладывало на меня ответственность. То, что мы хотели изменить ход боевых действий и предотвратить катастрофу, было едва ли доказуемо. Особенно перед теми, от кого зависело приостановление этой операции. Ведь согласиться с правильностью наших доводов – значит согласиться с неправильностью своих решений.
Но не для Сталина такое благородство. Это человек вероломный. Он на все пойдет, но никогда не признает, что допустил ошибку. Поэтому я ясно представлял трагичность своего положения. У меня другого выхода не было, сел в самолет и полетел.
Я был морально подготовлен ко всему, вплоть до ареста ...
Встретились. Сталин поздоровался. Сталин – актер. Он так умел владеть собой, не выдавал: не то он кипит против тебя, не то с пониманием относится. Он умел носить маску непроницаемости.
…. Я видел, что он кипит. Смотрю и не знаю, куда прорвется этот кипящий котел. Но он сдержался. Ничего мне не говорил, не упрекал ни меня, ни командующего фронтом. Помалкивал.
Говорили о делах: что мы предпринимаем, какая возможность построить оборону по Донцу с тем, чтобы противник не перешел Донец на этом направлении, как задержать его движение при наших очень ограниченных возможностях. Пошли обедать.
Я не помню, сколько я дней пробыл в Москве со Сталиным. Чем дальше, тем томительней тянулось время, которое должно было чем-то кончиться для меня лично.
Чем оно кончится, я не знал, но думал, что Сталин такую катастрофу … не простит, не пройдет мимо и захочет найти «козла отпущения». Продемонстрировать свою неумолимость, свою принципиальность и твердость, не останавливаясь перед личностью, как бы она ни была известна и даже близка к нему, если это касается интересов народа.
Тут была возможность все это продемонстрировать. Вот, мол, катастрофа разразилась по вине такого или таких-то. Правительство и Сталин ни перед чем не останавливаются и строго наказывают людей, виновных в этой катастрофе».
Однако вышло иначе.
«…Пробыл я некоторое время в Москве, – продолжает Н.С. Хрущев, – и Сталин сказал, что я могу уезжать опять на фронт. Я обрадовался, но не совсем, потому что я знал случаи, когда Сталин ободрял, люди выходили из его кабинета и направлялись не туда, куда следовало, а туда, куда Сталин указывал тем, кто этими делами занимался…
Я вышел. Ничего. Переночевал. Наутро улетел и вернулся на фронт. Положение было очень тяжелое…».
Как тут не вспомнить одного китайского маршала, который презрительно ответил на подобный поток сознания (а он встречается у многих наших великих полководцев и политических деятелей):
«Какие же вы коммунисты, если так боитесь смерти?!»
В самом деле, как-то не клеится с песнями про «коммунисты, вперёд, до конца» и так далее.
Хочется сказать: ну что ты мучаешься, зачем ты вообще выбрал такую нервную работу? Кинь ему на стол заявление по собственному, и через две недели не выходи на работу и тупо сбрасывай его звонки, а потом забери трудовую через суд. И иди куда-нибудь на завод, болты точить, ну или комбайнером в колхозе.
Понимаю, что в адрес генерала Хрущёва «иди точить болты» звучит некорректно и даже обидно. Но миллионы советских людей (и не только советских) точили болты на заводах, даже не задумываясь о своей ущербности. Так что у Хрущёва – и правда голубая кровь? Либо генералом, либо никак? Не могут же все быть генералами.
Итак, Хрущёва пронесло: похоронив в Харьковском «котле» половину Юго-Западного фронта, он вскоре получит новый фронт, потом новый и ещё новый, и до смерти генерала Ватутина в 1944 году будет комиссарствовать при Ватутине, а потом перейдёт на работу по управлению Украиной, затем Москвой, а дальше вы знаете.
Но поскольку найти виноватого в Харьковской катастрофе (не замечая при этом себя) всё-таки надо было, то Хрущёв не ограничивается Сталиным, а наезжает заодно и на начальника Генерального Штаба, русского дворянина маршала Василевского.
Сам-то Василевский (как и все остальные) в своих мемуарах твердит одно: как он «… еще раз предложил Верховному Главнокомандующему И.В.Сталину прекратить наконец наступление на Харьков, повернуть на 180 градусов основные силы барвенковской ударной группировки, ликвидировать прорыв противника и восстановить положение в полосе 9-й армии...».
Напомню читателям, что противник прорвал боевые порядки советских войск на участке 9-й армии генерала Харитонова, и в результате замкнул кольцо окружения – так называемый Барвенковский «котёл». Но Сталин, якобы, не послушал Василевского, зато переговорил по телефону с командующим фронтом – маршалом Тимошенко. Тот (согласно мемуарам начальника штаба фронта, генерала Баграмяна), заверил, что нет никакой необходимости в отвлечении основных сил 6-й армии генерала Городнянского и армейской группы генерала Бобкина для отражения немецкого прорыва.
«… Узнав об этом докладе маршала Тимошенко И.В. Сталину, – пишет далее И.Х. Баграмян, – я немедленно обратился за помощью к члену Военного совета Н.С.Хрущёву. Мне тогда казалось, что последнему удастся убедить Верховного Главнокомандующего И.В. Сталина отменить ошибочное решение, принятое руководителем операции маршалом Тимошенко. Однако Сталин, видимо, учтя личные заверения Тимошенко о том, что и без привлечения основных сил 6-й армии и группы Бобкина он ликвидирует угрозу, создавшуюся районе Барвенкова, отклонил сделанное предложение».
Так вот, в своих воспоминаниях Н.С. Хрущев довольно-таки своеобразно описывает переговоры с А.М. Василевским. По его словам, тот категорически отказался обращаться к Сталину.
«Решил я позвонить Василевскому еще раз, – вспоминает Н.С. Хрущев. – Позвонил и опять стал просить:
«Александр Михайлович, вы же отлично понимаете, в каком положении находятся наши войска. Вы же знаете, чем может это кончиться. Вы представляете себе все. Поэтому единственное, что нужно сейчас сделать, это разрешить нам перегруппировку войск... Иначе войска погибнут. Я вас прошу, Александр Михайлович, поезжайте к товарищу Сталину, возьмите подробную карту».
Одним словом, я начинал повторять те же доводы, других у меня не было… Он тем же ровным голосом (я и сейчас хорошо представляю себе тон голоса) ответил:
«Никита Сергеевич, товарищ Сталин дал распоряжение. Товарищ Сталин вот то-то и то-то…».
У меня не было никаких других возможностей изменить дело, кроме тех доводов, которые я высказывал, повторяя их вновь и вновь Василевскому и рассчитывая на его долг военного…
Василевский наотрез отказался что-либо предпринимать в ответ на мои просьбы. Своего мнения он не высказывал, а ссылался на приказ Сталина… Тогда я объяснял это некоторой податливостью и безвольностью Василевского. Он был в данном отношении не очень характерным военным. Это добрый человек, даже очень добрый и очень положительный. Я считал его честнейшим человеком. С ним легко разговаривать. Я много раз и до этого случая встречался с ним. Одним словом, это уважаемый человек. Но в сугубо военных вопросах я, конечно, всегда значительно выше ставил Жукова. А сейчас у меня возникло сомнение: была ли это вообще инициатива Сталина в деле отмены нашего приказа? Теперь я больше склоняюсь к тому, что это была инициатива самого Василевского. Возможно, Василевский (у меня не было тогда никаких возможностей проверить это, тем более нет их сейчас) получил наш приказ первым, потому что мы послали его в Генеральный штаб, и сам не был с ним согласен, не разобрался: ведь шло успешное наступление наших войск, а нам приносили большую радость редкие наши победы, было очень приятно открыть победами 1942 год. Каждому было приятно. Возможно, Василевский получил наш приказ, взвесил его и, наверное, возмутился, сейчас же доложил Сталину и соответственно прокомментировал. Сталин согласился с Василевским и отдал контрприказ или же сам позвонил Тимошенко».
К слову сказать, здесь Хрущёв явно бредил, когда надиктовывал свои воспоминания на магнитофонную плёнку (как известно, свои мемуары в прямом смысле слова он не писал, не барское это дело). Не существовало никакого «приказа», о котором всё время говорит здесь Хрущёв, мол: якобы они с Тимошенко написали приказ об отмене наступления, и отправили его в Москву на утверждение (? – зачем они тогда вообще нужны, если всё решает Москва), а плохой Василевский этому приказу не дал хода, и Сталин не отменил провальное наступление вовремя.
То есть виноваты, мол, Сталин и Василевский. Как же ж тяжело было работать Хрущёву, это вам не болты на заводе точить: Верховный Главнокомандующий – плохой, начальник Генерального штаба – плохой, Тимошенко – плохой, все ему плохие.
А кто же хороший? Ну как это кто, а кто привёл Хрущёва к власти, кто скручивал руки Берии в 1953 году, кто спас Хрущёва во время попытки его смещения в 1957 году – конечно же упомянутый выше, в хорошем свете, русский дворянин маршал Жуков, который в эти дни параллельно занимался утилизацией сотен тысяч загнанных в армию работяг подо Ржевом.
В своих воспоминаниях Хрущёв замечает, что, будь на месте Василевского Г.К. Жуков, тот бы не побоялся немедленно обратиться к Сталину и добиваться отмены неверного распоряжения. Но вот сам Г.К. Жуков пишет, что, ссылаясь именно на доклады Военного совета Юго-Западного фронта о необходимости продолжать наступление, Сталин отклонил соображения Генштаба. То есть Жуков как раз подтверждает версию Василевского: тот от имени Генштаба просил свернуть операцию и заняться спасением войск, а Сталин слушал только Тимошенко и Хрущёва, требовавших продолжать наступление на Харьков.
Но не только Жукова уважал Никита Хрущёв. В рассказе о последних днях Харьковской трагедии он с теплотой вспоминает ещё одного человека:
«Я помню, мы потом выехали ближе к Донцу и здесь встречали людей, которые прорывались из окружения … Вышел Гуров, который был при штабе 6-й армии на главном направлении наступления. Он прорвался на танке через кольцо, которое уже замкнул противник…
Гуров доложил, что он вынужден был сесть в танк и прорываться. Другого выхода у него не было. Если бы он этого не сделал, то тоже остался бы в тылу у немцев. Тогда были некоторые голоса, которые осуждали его. Смотрели на меня: может быть, судить Гурова Военным трибуналом за то, что он на танке вырвался из окружения.
Но я с уважением относился к Гурову. Высоко ценил честность и военную собранность. Я ответил этим людям:
«Нет, хватит этого, сколько генералов там полегло. Хотите еще добавить того, кто вырвался оттуда? Это сумасшедший дом! Одних немец уничтожил, а тех, кто вырвался, мы будем уничтожать? Это плохой прецедент для наших войск: все равно гибнуть – или под пулями немцев, или тебя уничтожат свои».
Здесь Хрущёв не упускает возможности протолкнуть пропагандистское клише о том, что в этой стране всегда и всё решала Коммунистическая партия (на самом деле – только с момента захвата власти им, Хрущёвым). Забываясь, он называет себя не менее чем Военным Трибуналом, который решает – кого расстрелять, а кто уважаемый человек, честный и по-военному собранный.
Однако в такой озвучке непонятно – за что, собственно расстрелять? За то что вышел из окружения?
На самом деле вот за что. Пока у окруженных солдат есть хотя бы один танк на ходу, он должен пробивать дорогу из окружения, а не быть членовозом у генерала Гурова, такого же комиссара, как Хрущёв (там было два комиссара). Гуров просто сел на танк и уехал из котла: «А вы держитесь там, всего вам доброго!». Тут и дезертирство, и малодушие, и трусость, и преступное поведение в бою, и злоупотребление служебным положением, превышение власти и ещё целый букет, за которого Гурова следовало буквально изрешетить из десятка пулемётов.
Но Трибунал в лице Хрущёва решил сохранить жизнь уважаемому и собранному человеку, лишь опустив его в должности: был Гуров комиссаром фронта, а стал комиссаром армии – 62-й, той самой, под командованием Чуйкова, оборонявшейся в посёлке Сталинград. Погиб Гуров в 1943 году (по другим данным – умер, в Донецкой области, от болезни сердца), вообще участники Харьковской операции долго не живут – вспомните генерала Харитонова, точно так же умершего в 1943-м, или генерала Пушкина, что вырвался из Харьковского «котла» - но погибшего в 1944-м.
Если не ошибаюсь, и сейчас в Донецке один из проспектов носит имя этого генерала Гурова, собранного друга Хрущёва, который бросил своих солдат в «котле» и прорвался на танке, совсем как генерал Петров и адмирал Рождественский прорвались из Севастополя. А сколько ж простых ребят не прорвались – но в их честь проспекты не называют.
