"Виноват, исправлюсь"⁠⁠

Наша страна лишилась едва ли не самого многообещающего игрока в китайский бильярд, когда моего сына Гарри призвали в армию. Как его отец, я, конечно же, сознаю, что Гарри не вчера родился, но, стоит мне взглянуть на мальчика, и я готов дать голову на отсечение, что это случилось в начале прошлой недели. Короче, армия заполучила еще одного Бобби Петита.

Когда то, в 1917, Бобби Петит здорово смахивал на нынешнего Гарри. Петит был тощий мальчишка родом из Кросби в Вермонте — это тоже в Соединенных Штатах. Некоторые парни из его роты даже считали, что вермонтский кленовый сироп еще не обсох у него на губах.

За обучение новобранцев в той роте, в 1917, отвечал сержант Гроган. Ребята в лагере строили разнообразнейшие догадки насчет происхождения сержанта — догадки настолько умные, точные и приличные, что, думаю, не стоит повторять.

Итак, в первый день армейской службы Петита сержант обучал взвод приемам строевой подготовки с оружием. Петиту был известен свой собственный, хитроумный способ обращения с винтовкой. Когда сержант скомандовал: «Оружие на правое плечо!», Бобби Петит поднял оружие к левому плечу. Когда сержант приказал: «На грудь!», Петит послушно взял оружие «на караул».

Это был верный способ привлечь внимание сержанта, и он подошел к Петиту, улыбаясь.

— Эй, тупица, — приветствовал Петита сержант, — что с тобой?

Петит рассмеялся.

— Я иногда путаюсь, — коротко объяснил он.

— Как тебя зовут, детка? — спросил сержант.

— Бобби. Бобби Петит.

— Ну что ж, Бобби Петит, — сказал сержант, — я буду звать тебя просто Бобби. Я к мужикам всегда обращаюсь по имени. А они меня зовут мамашей. Как у себя дома.

— О! — ответил Петит.

Так и пошло. У всякого взрывателя два конца — один для поджигания, а другой набит тротилом.

— Слушай, Петит! — гаркнул сержант. — Мы с тобой не в пятом классе обучаемся! Ты должен знать, что левое плечо у тебя одно и что оружие «на грудь» не то же самое, что «на караул». Что это с тобой? У тебя мозгов нет?

— Виноват, исправлюсь! — пообещал Петит.

На следующий день мы натягивали палатки и складывали вещмешки. Когда сержант подошел проверить, оказалось, что Петит вообще не потрудился загнать колышки в землю. Придравшись к эдакой мелочи, сержант одним махом снес маленький полотняный домик Бобби Петита.

— Петит, — прошипел сержант. — Ты… точно… самый… тупой… самый глупый и неловкий парень из всех, кого я знаю. Ты спятил, Петит? У тебя что, мозгов нет?

Петит пообещал:

— Виноват, исправлюсь!

Потом все сложили вещмешки. Петит сложил свой, как ветеран — ну прямо один из «Парней в голубом». Сержант подошел проверить. Был у него славный обычай — зайти сзади и, лихо размахнувшись, как дубинкой, вмазать рукой по естественному противовесу, который имеется ниже спины у сына любой матери.

Он заинтересовался мешком Петита. Подробности я опущу. Скажу только, что все разлетелось по сторонам, кроме последних пяти сегментов позвоночника Бобби. Звук был отвратительный. Сержант нагнулся, чтобы посмотреть на своего подопечного, вернее, на то, что от него осталось.

— Да, Петит. Много я встречал идиотов в своей жизни, — поделился сержант. — Много. Но тебя, Петит, ни с кем не сравнишь. Потому что ты -самый большой идиот!

Петит стоял перед ним на трех конечностях.

— Виноват, исправлюсь! — ухитрился пообещать он.

В первый день на стрельбище шесть человек стреляли одновременно по шести мишеням из положения лежа. Сержант прохаживался туда-сюда, проверяя готовность к стрельбе.

— Эй, Петит, каким глазом ты смотришь в прицел?

— Не знаю, — сказал Петит, — кажется левым.

— Смотри правым! — взревел сержант. — Петит, ты отнимаешь у меня двадцать лет жизни. Что с тобой? У тебя нет мозгов?

Но это еще что! После того как ребята выстрелили и мишени придвинули, всех ожидал веселый сюрприз. Петит всадил все пули в мишень соседа справа.

Сержанта чуть удар не хватил.

— Петит, — сказал он, — тебе не место в армии, где служат люди. У тебя шесть ног. У тебя шесть рук. У остальных только по две!

— Виноват, исправлюсь! — сказал Петит.

— Чтобы я этого больше не слышал! Или я тебя убью. Я тебя правда убью, Петит! Потому что я ненавижу тебя, Петит. Слышишь? Ненавижу!

— Серьезно? — спросил Петит. — Не шутите?

— Не шучу, братец, сказал сержант.

— Вот увидите, я исправлюсь, — пообещал Петит. — Обязательно. Я не шучу. Честно. Мне нравится в армии. Я еще стану полковником, не меньше. Не шучу.

Разумеется, я не рассказал моей жене, что наш сын Гарри похож на Боба Петита, каким тот был в 1917. Но он здорово похож. Дело в том, что у мальчика нелады с сержантом в Форт-Ирокезе. если верить моей жене, Форт-Ирокез пригрел на своей груди одного из самых упрямых и злых старших сержантов в стране. Вовсе не обязательно, твердит моя жена, жестоко обращаться с мальчиками. Нет, Гарри не жалуется. Ему нравится в армии, но он не может угодить этому зверю, старшему сержанту. У него еще не все получается, но он обязательно исправиться.

А командир этого полка? От него толку — ноль, думает моя жена. Расхаживает с важным видом и ничего больше. Полковник должен помогать мальчикам, следить, чтоб злой старший сержант не издевался над ними, не подавлял силу воли. Полковник, думает моя жена, обязан не только ходить туда-сюда.

Так вот, в воскресенье, несколько недель тому назад, у ребят из Форт-Ирокеза был первый весенний смотр. Мы с женой стояли на трибуне, и, увидев, как шагает наш Гарри, моя жена вскрикнула так, что с меня чуть не слетела фуражка.

— Он идет не в ногу, — заметил я.

— Ой, ну не надо… — сказала жена.

— Но он идет не в ногу, — повторил я.

— Ах, какое преступление! Ах, давайте его убьем за это. Посмотри! Он уже идет в ногу. Он сбился всего на минуту.

Потом, когда заиграли национальный гимн и мальчики взяли винтовки «на караул», один уронил винтовку. Оружие всегда громко брякает, ударяясь о плац.

— Это Гарри, сказал я.

— Такое может случиться с каждым, огрызнулась жена. — Потише, пожалуйста.

Смотр закончился, солдат распустили, и старший сержант Гроган подошел поздороваться.

— Добрый день, миссис Петит.

— Добрый день, — ответила моя жена очень холодно.

— Думаете, у нашего мальчика есть будущее, сержант?

Сержант улыбнулся и покачал головой.

— Исключено, — сказал он. — Совершенно исключено, полковник.