Творческие коллективы. Ефремов Олег Николаевич. Часть 1/3⁠⁠

Русский актёр, режиссёр, организатор театрального дела и театральный педагог. В 1949 году Олег Николаевич Ефремов окончил Школу-студию МХАТ им. В.И. Немировича-Данченко.

В 1956 году под крышей Школы-студии МХАТ О.Н. Ефремов создал Студию молодых актёров, преобразовавшуюся впоследствии в театр «Современник»... «Создавая «Современник», мы не ставили иной цели, кроме возрождения живого духа идей основателей МХАТа. Мы таким образом протестовали против мхатовской рутины, восстанавливали в меру своих сил и представлений настоящий Художественный театр. Для меня «Современник» — это студия Художественного театра середины пятидесятых годов, которая явно была не удовлетворена практикой современного ей Художественного театра.

Наш театр называли театром единомышленников, но единомыслие давалось подчас тяжко и вырабатывалось годами совместной жизни. Если программу мы записать не сумели, то Устав выработали, и он был «начертан». До 1964 года мы назывались театром-студией и существовали по студийным правилам внутреннего распорядка.

Мне скучно приводить документы, стенограммы ночных бдений и споров, этапы создания законодательства «Современника», да и не нужно это. Важно другое: Устав был написан искренне, он возник органично, как внутренняя потребность коллектива.

Репертуар утверждался сообща — это было главное в Уставе. И труппа формировалась общими усилиями — это второй опорный пункт Устава.

С 1970 года О.Н. Ефремов — актёр и главный режиссёр МХАТа, а после его раскола в 1987 году на два театра — руководитель МХТ им. А.П. Чехова (другой МХТ им. А.М. Горького возглавила Т.В. Доронина). «Он был прирождённый вождь. Реформатор.

Реформатор в изначальном смысле этого слова. Ему неинтересно было ставить пьесу, чтобы не перекопать её и что-то в ней не изменить. Я помню, как на вечере в Политехническом музее, где «Современник» встречался с молодежной аудиторией, Ефремов получил записку: «Почему Вы не ставите „Гамлета“?» — «Она ответит», — показал он на меня. Ну я и сказала: «Потому что он не знает, как его переделать».

Итак, во главе дела был Ефремов. При нем — совет. Труппа делилась на две части — постоянную и переменную. Актёры из постоянной могли перекочевать в переменную и наоборот — все решалось голосованием. Но ему предшествовало предварительное обсуждение, которое происходило по правилам «игры во мнения».

В алфавитном порядке каждый из нас уходил за дверь. Его обсуждали по тридцать-сорок минут. Иногда час. Всесторонне. Какой актёр? Что сыграл? Вырос, не вырос? Что и как играл на стороне: в кино, на телевидении? Дисциплина? Что за человек? Как относится к делу? К людям? Шли споры, сталкивались крайние суждения. Ефремов или председательствующий суммировали общее мнение.

Наконец мученика, который час торчал в коридоре, курил и обдумывал свои грехи, вызывали на манеж, и председатель начинал: «Был, дескать, на балу и слыхал про вас молву. Одни говорят, что вы... Другие утверждают... Третьи сомневаются...» Ты всё это слушал молча, переживал, догадывался, кто эти «другие» и «третьи».

Потом ты имел право на ответное слово, но лучше было не травить душу изнемогающим от усталости «единомышленникам». Ты садился на своё место, за дверь уходил следующий, и наконец наступала очередь Ефремова, уходил уже он. Вот с этим моментом, помню, всегда была связана некоторая неловкость.

Начинались не слишком естественные шуточки: «Ну, держись, Олег Николаевич, сейчас мы тебе покажем», и неестественность происходила оттого, что мы чувствовали себя детьми, вздумавшими обсуждать «тятеньку». Обсуждали торопливо: хвалить неудобно, ругать тоже, — лично я в эти минуты всегда ощущал несерьезность происходящего, хотя разбор любого члена коллектива казался мне делом вполне нормальным.

Происходило голосование, разумеется, тайное, в результате чего кто-то перекочевывал в переменный состав, а после обсуждения переменного кто-то попадал в постоянную часть труппы. По нашему Уставу проголосовать за отчисление актёра из театра можно было только в том случае, если он был — ещё или уже — в переменном составе.

Такого рода отчисление откровенно противоречило советским законам. Поэтому каждый, принимаемый в театр-студию «Современник», должен был ознакомиться с Уставом и дать подписку, что согласен с ним и никаких претензий, если, не дай Бог, что случится с ним впоследствии, иметь не будет, а сам, своей собственной рукой, напишет заявление об уходе.

Олег прекрасно понимал, что надо чем-то подкрепить объективность взгляда «единомышленников» друг на друга, и разработал проект экономической заинтересованности.

Дело в том, что все мы, естественно, получали ту или иную зарплату — согласно своей тарификации, строго определенной Министерством культуры. Одно время после голосования, когда определялся протагонист сезона и общее мнение товарищей обнаруживало положение каждого из нас, мы сами внутри коллектива эту зарплату перераспределяли. Был общественный кассир: ему сдавались деньги и он производил перерасчеты с актёрами.

Скажем, артист Икс тарифицирован на 120 рублей, однако стал первачом, и собрание постоянной части труппы сочло нужным, чтобы он получал в следующем сезоне 150 рублей. Где взять недостающие 30? Но артисты Игрек и Зет, получающие по 145 рублей согласно все той же тарификации, в прошедшем сезоне работали плохо, что установлено тайным голосованием. Им, стало быть, надлежало сдать по 15 рублей общественному кассиру, а тот, в свою очередь, вручал их артисту Икс.

Эта процедура была возможна при условии полной веры в правильность решения коллектива, когда честность каждого не вызывала сомнений. Словом, в период прекрасного отрочества театра-студии «Современник».

Вы можете поправить автора, если он не прав!

Продолжение:

Творческие коллективы. Ефремов Олег Николаевич. Часть 2/3 (выйдет в пятницу 23 июля)

Творческие коллективы. Ефремов Олег Николаевич. Часть 3/3 (выйдет в понедельник 26 июля)

Список источников:

Ефремов Олег Николаевич // https://vikent.ru/author/1487/

Козаков М.М., Фрагменты, М., «Искусство», 1989 г., с.147-149