Сядь в поезд и катись

Погляди на страну не из кухонной форточки. Это важнее, чем кажется.


У путей стоят покосившиеся деревушки. Умудренные социальной рекламой мальчишки не бросают камни в окна вагонов. Следом не то большое озеро с множеством островов, не то широкая долина, испещренная озерами. В тумане мстятся гамаюны да лешие.


Вот поезд несет меня в Сафоново — город в Смоленской области, где ежегодно проходит фестиваль «Неон». Меня туда уже не раз звала его организатор Арина Ларченкова, одаренная девушка из молодежного комитета Сафоново. Когда я уже в пути, она пишет:


— Я до последнего не верила, что ты приедешь.

Отвечаю:


— Значит, всё-таки купилась?


Не всегда удачно шучу в переписке. Как-то остроумная рыжая, с которой вне сети мы никогда не виделись, написала мне:


— Я в метро и, кажется, вижу тебя.


Я ответил:


— Это действительно я, подойди и обними меня.


После этого мы не общались почти два года. Но в Сафоново я действительно еду. Под стук колес приходят блюзово-мифологические сны. В царстве чернокожих полубогов и муз возникает белый проводник:


— Сафоново через полчаса.

— Тогда зачем вы меня будите сейчас?

— Чтоб вы успели собраться.

— Я собран.


Опять проваливаюсь в сон. Снова проводник.


— Сафоново.

— Спасибо.


Выхожу на перрон маленького утопающего в зелени вокзала. Кроме меня и скучающего таксиста — ни души, будто поезд привез меня в сюрное французское кино. Такси везет меня по безлюдному городку к стадиону, где проходит «Неон».


— С вас 79 рублей, — говорит таксист.


В Питере за эту сумму не каждый водитель стекло опустит. Сафоново — почти Тайланд.


На фестивале весь город. Такие события здесь — редкость похлеще Нового Года. На главной сцене белокурая Покахонтес из Белорусии поет о том, как мечтает увидеть меня голым. Продают картины и предметы ДПИ, которое, правда, теперь зовут «handmade». На гончарных кругах растут вазы и горшки. Граффитисты рисуют портрет Булгакова. Красотки в леггинсах занимаются йогой. Что ж я раньше сюда не приезжал?


В толпе меня задевают плечом. Это молодая девушка: черноволосая, белокожая, в платье средневековой гадалки. Её глазные яблоки полностью белые, а на лице — покой. За руку её ведет уличный трюкач на джамперах. Он похож на очень высокого сатира.


— Извините, молодой человек, — говорит мне гадалка.

— О… а я было подумал, вы незрячая.

— Я не вижу глазами.


Пружиноногий стоит, переминаясь с копыта на копыто.


— Тогда как вы поняли, что я молодой? И что я человек?

— Я знаю больше, чем это. Выбери четыре карты.


Она протягивает мне колоду таро.


— Ладно, — говорю. — Тебе не показывать?

— Покажи лучше Анри.


Беру четыре карты. Длинноногий наклоняется, смотрит и описывает их гадалке. Она молвит:


— Ждет тебя дорога. Длинная, но скорая.

— Так можно сказать любому, кто странствует не пешком.

— Едешь ты с севера, а путь твой лежит на юг.

— Уже лучше.

— Невеста есть в этой истории, только не твоя.

— Вот и славно.

— Опасность в пути тебя подстерегает большая.

— Что может быть безопаснее, чем поезд на Юг России? Там даже поножовщина ныне редкость.

— Я не сказала, что опасность в поезде. Но помяни мое слово.

— Спасибо, Эсмеральда. Пойду концерт слушать, пока цел.

— Удачи, — отвечает гадалка. — Классная тату.


Так и знал. Просто белые линзы.


У сцены нахожу Арину: загорелые ноги, джинсовые шорты, желтая майка с логотипом фестиваля. На левой руке татуировка в виде кнопок плеера: «назад», «плей», «стоп», «вперед», «случайный порядок». Женщина — солнечный удар.

— Аве, Смартфоново!


Обнимаемся.


— Смотри, — говорит она. — Люди не подходят к сцене.

— Почему же?

— В прошлые годы мы выставляли у сцены ограду. Все тут же шли к ней, образовывалась плотная толпа. А теперь решили обойтись без ограды. И вот народ уже не знает, где ему быть, а просто рассеянно бродит по площадке.

— Безумие. Людям нужна граница, чтобы хорошо провести время?

— Выходит, что так. Идем в оргкомитет.


Оргкомитет представляет собой длинный усеянный коробками и полиграфией стол под навесом. Висят листы А4 с надписями маркером:


«Номер водителя желтого автобуса 535-72-73»

«Кормление голодных артистов с 11:00 до 16:00 (столовая школы №4)»

«Приехал на фестиваль — обними Ларченкову»

«На фестиваль со своими бабами НЕЛЬЗЯ!»


Внезапно на Арину набрасывается Лев Толстой. С длинной бородой, в рубахе из холста, подпоясан бечевой.


— У нас ЧП! — голосит он. — У меня телевизионщики берут интервью. Просят процитировать что-нибудь из моих книг!

— И в чем проблема?

— Как в чем?! Я ни одной своей книги в жизни не читал!

— Вот, — Арина достает «Детство» Толстого из коробки. — После интервью найди фотографа, пусть тебя в поле снимет, гоняющимся за девками голым.

— Не понял, — говорит Лев Толстой. — Может, это девки должны быть голыми, а не я?

— Вова, у меня нет времени. Попробуйте так и эдак, после решим, как лучше.


Граф в большой задумчивости удаляется. Вскоре замечаю, что, кроме него, на фестивале присутствуют Есенин и Маяковский. Ходят, бросают друг на друга косые взгляды.


— Присаживайся, — говорит мне Арина. — Пойду кофе соображу.


Арина уходит, а я оказываюсь в эпицентре фестиваля. К столу тянутся участники и волонтеры «Неона» с тоннами вопросов. Напуская серьезность, отвечаю.


— У нас танцоры хотят устроить флэш-моб! Можно?

— Какой еще флэш-моб? — говорю. — Материться будут?

— Не будут!

— А они будут голые?

— Будут одетые.

— Скука. Можно.


— На шлагбаум надо толкового мальчонку! Там две девочки, всех подряд пропускают, ничего сказать не могут!

— Пусть все, кто свободен, станут на шлагбаум. Чтобы и комар не пролетел.


— Там губернатор приехал! Хочет с Толстым сняться.

— Скажите графу, пусть оденется и двигает к фотостенду. А фотограф пусть снимет потом, как губернатор за девками гоняется.

— Голый?

— По возможности.


Толпа рассеивается. Возвращается Арина с кофе.


— Кто-нибудь приходил?

— Пара человек, я все разрулил.


Подходит водитель желтого автобуса.


— Арина, мне артистов везти в столовую?

— Некоторые уже сами пошли. Остальных вези.

— А если они не хотят?

— Насильно вези.

— А серьезно?

— Михалыч, раз не хотят, съезди покушай сам.

— Я не кушаю, — удаляясь, замечает водитель. — Я жру.


Подходят два здоровяка в пиджаках и темных очках.


— Где нам найти Арину?

— Уже нашли. Чьих будете?

— Мы ведущие, ёпта!

— Так дуйте на сцену, ёба!

Ушли.


— Арина, — говорю я, — как ты с этим справляешься? В день, когда ты станешь мэром, в Сафоново начнется Золотой век! Оно будет подобно Риму.

— Вот именно. А когда ты в Риме, поступай как римлянин.

— Стал бы римлянин до конца своих дней полировать ядерные боеголовки?

— Не трави душу. Не хочу решать.


Дело в том, что мужчина Арины живет в Удмуртии. В его городе собирают ядерные ракеты из запчастей, поставляемых из Сафоново. Недавно они решили пожениться. Теперь ей предстоит жить в Удмуртии. Вместо Питера, куда она намеревалась переехать, и где человеку с такими навыками организации действительно есть чем заняться.


«Неон» завершается огненным шоу. Отпускаем в звездное небо пару сотен воздушных шаров. Они достигнут высоты, где плотность воздуха равна плотности гелия, уравновесятся, а через некоторое время сдуются и упадут.


Второй поезд несет меня в Таганрог, где я родился. Там женится мой последний холостой друг юности Веня Зыль. Приезжая в город детства, попадаешь в фокус Зазеркалья: всё здесь вдвое меньше, вдвое ближе, вдвое дешевле. Город состоит из деревьев, балконов и предвыборной агитации. Краем глаза лозунг Бориса Зубилина «Кандидат для Дона» читается как «Кандидат для фона».


Мальчишник Вени начинается в отдельном зале бара «Вальхалла». Добрые люди, покер, бильярд, виски. В разгар празднества являются две фемины — Алеся и Катя. Работа Алеси заключается в том, чтобы привезти на мальчишник Катю, чье имя обозначает «непорочная». Подтянутая, черноволосая, напоминающая чем-то сафоновскую Эсмеральду и с виду действительно непорочная, Катя удаляется переодеваться. Алеся усаживает жениха на стул у бильярда.


Входит Катя в платье цвета красный чероки и на тонких высоких шпильках. Звучит томный женский рок, непорочная танцует. К первому припеву она стягивает платье и остается в алом кружеве. О её покрытую мурашками и микроскопическими светлыми волосками грудь трется золотой кулон в форме кота. Извиваясь у Вени на коленях, Катя расстается с бюстгальтером. Затем падает на пол и движется так, будто её, подобно супруге царя Миноса, имеет огромный белоснежный бык. Измотанная и взмокшая, Катя поднимается, исполняет еще несколько разнузданных па и завершает номер эффектным падением на бильярд. Не шевелится, но, кажется, дышит. Поднимаю бокал:


— За всё то, чего ты добровольно лишился, Вениамин.


Паб «Эльф и Петров». Акустическая гитара, чей строй преисполнен немыслимой красоты художественной фальши. Ночной студгородок. Статуя Петра озирает черный залив с огнями на том берегу и порт с похожими на далианских слонов подъёмными кранами. В полночь церковный колокол ненадолго останавливает время. Приходит минута бессмертия.


Свадьба Вени и Жени. Друзья, родичи, живая музыка, кавера Gorillaz, Blur, Limp Bizkit. Бросаю себе вызов, сев рядом со знакомой танцовщицей. Я знаю, что она непременно потянет меня танцевать. А не танцевал я уже много лет. Древние считали, что танец избавляет от уныния и прогоняет злых духов. Как видно, Древние эти были люди не левые.


На очереди мой тост. Говорю в микрофон:


— Веня и Женя! Вы два одиноких парусника, и сегодня мы вас провожаем в плавание по океану совместной жизни… А к черту! Лучше скажу как есть. Сегодня женится последний из моих друзей юности. Что я чувствую по этому поводу? Я уже малость накидался, потому начну издалека.


Когда мы с Веней только познакомились, никто с уверенностью не мог сказать, что он вообще когда-либо вступит в брак. У нас была крайне рок-н-ролльная юность. Мы собрали группу еще в школе. Сами понимаете, никто не мог гарантировать, что хотя бы один из нас отметит совершеннолетие, не говоря уже о свадьбе.


Мы с Веней учились в разных ВУЗах, и мне было сложно уследить за его творчеством. Однако до меня доходили слухи, что Веня занят рок-н-роллом и не отвлекается на ерунду вроде учебы. Я был спокоен. Оставалось дождаться выпускного, а затем спокойно штурмовать мировую рок-арену.


Однако, ко всеобщей неожиданности, Веня ушел в армию. Целый год я гадал, что за игру он затеял. Не то он хотел отточить до предела навыки выживания, чтобы поселиться в джунглях, играть экстремальный рок, питаться броненосцами и черпать вдохновение из недр самой природы. Не то решил получить звание полковника, чтобы письма миллионов поклонниц положили конец абсурду, который несла в массы группа Би-2 вместе с Габриэлем Маркесом, да будет земля ему пухом. Вскоре я понял, что Венина игра гораздо тоньше.


Веня пришел из армии целым, невредимым и способным убить семнадцатью разными способами одним лишь гитарным медиатором. Он был неподражаем! Уже через месяц он мог блистать на одной сцене с Korn, System of a Down или Олегом Митяевым. Но что сделал Веня Зыль? Устроился работать в автосервис и стал встречаться с Женей.


Сегодня многим из вас кажется, что впереди у Вени и Жени тихая семейная жизнь. Думаю, что так и есть, — подмигиваю Вене. — Думаю, что так и есть. Конечно, кто-то обезумевший глубоко внутри меня хочет сейчас закричать…


С этими словами я подбегаю к жениху, выдергиваю его из-за стола и в голос ору:


— Зыль!!! Давай просто заберем выручку и смоемся отсюда к чертовой матери! Давай снимем коттедж в Италии, запишем в его подвале альбом! Давай устраивать тематические оргии в модельных агентствах, давай пригонять из Колумбии корабли с порошком, давай купим Боинг и разобьем его об Солнце, я что слишком многого прошу?!..


Переведя дух, продолжаю:


— Но это, конечно, глубоко внутри. На самом деле я уверен, Веня знает, что делает. Поэтому я не предпринял ничего, чтобы помешать этой свадьбе. Да и как бы я смог помешать? Вы неудержимы, Веня и Женя. Я люблю вас и желаю вам счастья. А если оно вам надоест, то желаю того, что вы захотите иметь вместо него.


Поднимаем бокалы. Веня и Женя вступают в законный брак. Остаюсь держать оборону в одиночестве.


Маршрутка «Таганрог — Ростов-на-Дону». Вдоль шоссе бахчи, усеянные огромными зелеными жемчужинами. За окном мелькает знак «Цена риска — жизнь!» В памяти возникает сафоновская гадалка.

Пишу Арине:


— Как обстановка?

— Я приехала в Удмуртию.

— Что ты там видишь?

— Пока только телевизор. Тут холодно и хочется жить под одеялом.

— Надолго туда?

— Я тут всего день, но уже думаю, что нет!

— Ехала бы ты в Питер.


Маршрутку заносит. Водитель резко выворачивает то в одну, то в другую сторону, пассажиры кричат. Наконец, едва не сокрушив дорожное заграждение, останавливаемся. Рядом тормозит подрезавший нас пыльный BMW. Наш водитель быстро выпрыгивает из кабины и шагает к нему.


— Ты чо делаешь?! — орет он.


Он пытается открыть водительскую дверь BMW, но та заблокирована. Тогда он с размаху бьет рукой по водительскому зеркалу, отламывает его и разбивает об асфальт. Затем спокойно возвращается в кабину, заводит двигатель и включает шансон: «Повязали, суки, ох как повязали…»


Третий поезд несет меня в Москву. Едем с друзьями в купе, выпиваем, читаем по ролям Байрона. Ложась спать, вижу сообщение от незнакомца:


— Привет, Сергей! Интересуешься ирландским фолком?

— Допустим, — отвечаю. — А что?

— Приходи на вечеринку Братства Непьющих Девственников!

— Непьющие девственники. Это интересно. Как вы развлекаетесь?

— Ну как… бухаем, трахаемся.

Спать.


Даже в шесть утра москвичи выглядят так, будто в любую минуту готовы сняться в кино. Людей на улицах пока мало, только вороны да галки важничают. В ряд стоят фотостенды с материалами из экспедиций на Север России. Снимки с Земли Франца-Иосифа: холодное величие скал, скупая зелень, гигантские шаровидные песчаные конкреции.


Позавтракав в кафе «Ранчо или Познер», идем через Красную площадь. Лепнина над воротами Кремля напоминает огромную конфету. Здание за Спасской башней, если присмотреться, оказывается поддельным — декоративный холст с цветной печатью. На Большом Москворецком мосту над местом убийства Бориса Немцова реет триколор.


Парк Горького. Утки бороздят озера, белки гоняют белок, человеческие дети штурмуют качели, человеческие взрослые утопают в гигантских креслах-мешках. Над головой то и дело низко пролетают вертолеты.


Пишет Арина:


— Мы решили переезжать в Питер.

— Это дело. Точно?

— Мы только недавно решили, надо ещё обсудить.

— Раз уж решили, то обсудить, пожалуй, следует.


Небоскрёбы Москва-сити. Кручёная башня «Эволюция», высота 255 метров, застройщик компания «ЛевТолСтрой». Рядом возводят будущее высочайшее здание Европы комплекс «Федерация», высота 374 метра. А вот нынешнее высочайшее здание Европы «Меркурий», прототипом которого послужила цитадель Альянса из компьютерной игры Half-Life 2, высота 338,8 метров. Забавный факт: когда речь заходит о том, чтобы небоскрёбами помериться, Россия — это тоже Европа. Щурясь, разглядываем титанических стеклянных идолов, горящих в лучах заката. Высоко за ними крылатые белые яхты шрамируют небесную лазурь. Когда мы ехали сюда, таксист, с его слов, имеющий экономическое образование, рассказал, почему для появления каждого такого небоскреба где-то в Мире должна произойти одна небольшая война. Когда мы подъехали, он произнес:


— Ох, Всевышний, что мы тут нагородили…


Четвертый поезд несет меня назад в Питер. На перроне зябко. Такси-такси. Сдам комнату в центре. Такси-такси. Рамка металлодетектора. Метро еще закрыто, идешь домой пешком. Лишь недавно утих ночной Джаз-на-Крови, невозбранно грядет Петербутро. На пересечении улиц Чехова и Жуковского тебе под ноги шлепается откуда-то сверху желтый лоскут резины — сдутый воздушный шар.