Старик и пёс.⁠⁠

Старик посмотрел на пса. Пёс лежал на полу, как бы безучастно относясь ко всему происходящему, только щелочки глаз выдавали его бодрствование. - Рем! Пёс поднял голову и вопросительно глянул на хозяина. - Пойдем - погуляем, а то потом, боюсь, сил не будет, - вопросительно сказал старик, сидя на стареньком диване.
Рем хлопнув несколько раз толстым хвостом о пол, тяжело поднялся сперва на передние лапы, затем - на задние. Тяжелым старческим шагом, подойдя к хозяину и, глядя в глаза, лизнул его руку.
-Пойдем, пойдем! Сам я тоже плохо себя чувствую, но дружок – тебе нужно сходить, да? Сколько раз тебе говорил: дверь открыта, сам пойди – сходи в туалет, нет, меня ждешь. Я понимаю, хочешь, чтобы я двигался.
Пёс, еще раз глянув в глаза старика, медленно пошел к выходу, где «хлопнулся» всем телом на старый, затертый коврик у порога.
Старик, шаркая стоптанными тапками, двинулся следом, опираясь по пути на стену с потертыми, потерявшими весь свой первоначальный вид, обоями. Пройдя к порогу, старик тяжело присел на табурет. Надев стоптанные ботинки, встал, взял палку, стёртую до белизны, , вышел в сени, а затем на улицу. Следом вышел пёс, раскачиваясь спиной и опустив голову. Дверь в дом никогда не закрывалась на замок – что тут брать!
Оба доживали свой век: старик – человечий, пёс – собачий.
Пёс уже давно бы помер, но не мог оставить человека без своего попечения. Псиные силы были на исходе, он уже прожил все отпущенные ему годы. Но своим собачьим умом он понимал, что нужен этому человеку и думал: «Как этот старый человек будет жить без меня? Как он будет один коротать свои стариковские вечера? Кто его разбудит, заставит пройти на кухню, покормить меня и поесть самому. Он ведь не будет есть сам, один, мы всегда кушаем вместе. А не будет есть – он умрет».
Старик, в свою очередь, понимал, что его земной путь уже закончился, счет жизни идет на недели, если не дни. Но не мог уйти из этого мира, оставив пса на произвол судьбы: «Кто за ним будет ухаживать?, - думал он, - Ведь он никому не нужен! Кому нужен старый, почти беззубый пёс? Никому! Его же покормить нужно, выгулять. А сил то уже и нет». Оба понимали друг друга. Старик понимал пса, пёс – понимал старика. По взглядам, по жестам, по молчанию. Старик любил поговорить с псом, Рем внимательно его слушал, иногда согласно хлопал хвостом, иногда поводил бровями, как бы пытаясь вникнуть в суть сказанного. Пёс говорил жестами. Ткнется в руку или ногу старика, лизнет руку, потрется о ногу, ляжет перед ним, как бы говоря: «ну, погладь меня, я же заслужил». Они сочувствовали друг другу, поддерживали друг друга, помогая друг другу пережить одиночество. Пёс не знал поводка и ранее, а сейчас и подавно. Когда они познакомились – пёс бегал впереди, иногда оборачиваясь, как бы спрашивая: «ты идешь за мной?». Потом бежал или шел рядом со стариком, а последнее время шел сзади.
Старик родился еще до войны. Вместе с родителями чудом выжил в оккупации. Немцы деревню сожгли и, семья пряталась в лесу в сырой землянке.
После войны единственным стремлением его было окончить школу и стать военным. Что он и сделал – поступив в военное училище. По окончании училища получил среднее военное образование, специальность техника и звание лейтенанта. А через несколько лет стал старшим лейтенантом запаса, уйдя из армии по «хрущевскому» сокращению.
Вернулся в родные места. В колхоз не пошел, хотя и звали, уехал в город, где устроился на автобазу – механиком. Работал, штопая, ломающуюся от старости и интенсивного использования, технику. Авторитет с годами заработал, направили учиться заочно в институт на инженера. Пока учился, его инженером и назначили.
В 1970 –м наградили медалью «100 лет со дня рождения В.И.Ленина». Он еще подумал: «Боевых наград не заслужил, так хоть за труд дали! И на том спасибо!».
Нет, он не имел обиды на власть, за то, что не исполнилась мечта о военной службе, понимал, высшей политике не до маленького человека. Перед пенсией дали еще медаль «Ветеран труда». Эти награды старик приколол на парадный китель с золотыми погонами старшего лейтенанта к имеющейся юбилейной - «40 лет Вооруженных Сил СССР» .
Не обижали его на работе – всегда в передовиках ходил. Квартиру дали - «двушку» в новом, тогда еще, доме. А как стали давать по «шесть соток», так и участок получил в двадцати километрах от города. Машину – «москвиченка» купил разбитого и собрал своими руками. Так, что ездить на дачу было на чём. Домик небольшенький построил. А зачем больше? Жить не собирался, так – вырастить чего-нибудь для домашних нужд, да отдохнуть от городского загазованного воздуха.
К родителям в деревню ездил, пока живы были. Как умерли – окна заколотил, никому дом стал не нужен.
Ан – нет! Вот и пригодился. Пригодился для него и пса. Старик не считал, который год он живет здесь, как уехал из города. Вернулся он к родной земле, как жену похоронил. Квартиру отдал сыну, дочка у мужа жила, ей отписал дачу. Зачем ему теперь одному «двушка», да шесть соток с домиком, а детям - внуков растить нужно. «А и хорошо, - думал он. – Что в городе? Выйти-зайти: на четвертый этаж поднимись, да спустись».
Здесь, когда ехал в родительский дом насовсем, на полустанке - остановке «дизель-поезда», он пса и «подобрал». Как того звали - не знал. Назвал Ремом, у соседа так кобель звался. Увидел пожилого, как он сам пса, подошел. Достав из пакета кусок колбасы, покормил. Пёс глянул так, что в сердце защемило: одинок он, как и я. Позвал с собой, тот пошел. Так и добрели вдвоем до дома, стали родительский угол обживать. Много не сделал, так подлатал кое-где, чтобы жить можно было, да трубу почистил, пока силы были на крышу лазить. Огородик завёл, прокормиться, чтоб.
Да, на «дизеле» и приехал. На чём же еще было ехать: машина, как сломалась – прогнила, чинить не стал, отдал ребятам из сервиса на запчасти. Сын попросил знакомого, тот кое какие вещи привез.
Здоровье всё хуже и хуже становилось. Лечиться? А что лечиться, если болезнь старостью зовётся. Да и не любил он к докторам ходить. Дома, раньше, жена чаю с мёдом-вареньем сделает, вечерок попьет, а утром – на работу. Если, что заболит: рука, там, нога – жена опять же чем-то помажет, а то и так: пройдет как-нибудь.
Еще из города он уехал, потому, что не мог в квартире без жены находиться, все ему казалось, что сейчас выйдет она из кухни и позовет кушать. А в зале мерещилось, что сидит она у торшера и вяжет детям – внукам, носки – варежки. Любви такой, что с ума сойти у них не было, а вот прожили всю жизнь: друг – дружку не обижая.
Старик, опираясь на палочку, вышел со двора, присел на скамеечку у колодца, который еще его дед выкопал. Руки положил на верхушку палки. Пёс прилёг рядом у его ног. - Рем, ты бы сходил в туалет, чего лежишь? Пёс, услышав свою кличку, поднял голову, посмотрел на старика. Он за годы, проведенные вместе, стал понимать слова, интонации и смысл сказанного стариком. Потом положил голову обратно на лапу. - Не хочешь, смотри, - старик вздохнул, глянул вдоль улицы. Улица была безлюдной. Деревня, раньше полная человеческого присутствия, ныне превратилась в череду пустых, постепенно умирающих домов.
«Вот умрешь, так и не узнает никто, - старик еще раз вздохнул, – нужно Кольке сказать, чтоб заходил, хоть бы через день. Да еще, детям нужно, чтобы сообщили». Старик попытался вспомнить, когда дети приезжали, но не вспомнил. Давно их не было. «А что их винить – у них свои проблемы! Вон автолавка приедет, цены такие, что не знаешь, чего кроме хлеба и купить можно! - он начал было возмущаться, но потом успокоился, - Чего возмущаться, разве можно это поправить – нет! Ну и что тогда об этом говорить -думать».
- Правду говорю, а Рем? – старик посмотрел на пса. Пёс поднял голову, потом поднялся, подошел к старику и лизнул руку, лежащую поверх палки. Старик прогладил пса по голове, почесал его за ухом. Пёс поднял голову вверх, подставляя подбородок. - А! Как ты любишь, когда тебе внимание уделяют. – Вздохнув, старик продолжил, - А кто ж не любит, когда ему внимание уделяют? А кто тут мне внимание уделит, кроме тебя. Ах, нужно к Кольке сходить. Пошли Рем к Кольке сходим, а? Пошли!
Старик встал и медленно, опираясь на палку, двинулся в сторону соседского дома. Всего в деревне, некогда многолюдной, с не одной сотней жителей, обитало сейчас не более десятка. Ближайший к старику сосед – Колька, ровесник его сына, фермерствовал помалу в родном селе: свиней выращивал, да молоком торговал. Корова Колькина была одной на всю деревню, впрочем, как и конь. Еще у Кольки был трактор. Куркуль - одним словом.
«Куркуль!? – думал, шагая шаркающей походкой, старик, - А семью, кто ему кормить будет. Вон детей четверо, младший еще в школу ходит, а старшие, кто учится, кто уже работает – неведомо сколько денег нужно, чтобы всем помогать. И мы с женой помогали, выучили детей, на ноги поставили, теперь их очередь своих поднимать, а с меня уже какой помощник».
Дойдя до «колькиной» калитки, не заходя во внутрь, крикнул: «Коль! А Коль!» - Счас! Иду! – раздался голос хозяина дома, а следом вышел крупный, лохматый, бородатый мужчина средних лет, - Здорово сосед! Помощь нужна? - Да, как тебе Коля сказать… Помощь – не помощь. Ты, Коль, заглядывай ко мне иногда, ладно? А то мало ли что. - Что помереть боишься? - Да, нет! Помереть я не боюсь. Это не страшно – лёг, да помер. Лежать не похороненным боюсь, ты уж, Коля, если что: моим сообщи, да помоги им тут. Родительский погост рядышком, гроб в сарае стоит, денег я оставлю, ладно? - Да, ладно, дед, ладно тебе! Ты что? Рано тебе еще – живи! Ты вон с другом своим неразлучным – псом, живёте здесь и мне веселее, на этом конце только мы с тобой и остались. Да! Дела! - Вот и спасибо, Коля! Давай – прощай, пошёл я.
И старик, сопровождаемый псом, медленно пошёл к своему дому. Возле колодца остановились.
«Водички нужно набрать свеженькой, - подумал старик и стал опускать ведро, - как раньше легко вытягивал из этого колодца по несколько вёдер воды, а сейчас – руки уже не держат. Выкрутить, то выкручу, а вот достать ведро – тяжко. Ладно, расплескаю, да полведра, как-нибудь вытащу».
Старик сходил в дом, принес ведро, вылил дрожащими руками, едва попадая воду струей из ведра в ведро. Опираясь одной рукой на палочку, другой, неся ведро, зашел в дом.
Первым делом налил воды в миску пса. - Рем! Иди, попей свеженькой воды, иди. Вот молодец! Пёс, расплёскивая воду, выхлебал всю миску и посмотрел на хозяина. - Еще? Еще захотел? Жарко тебе, дружок? Жарко!
Налив еще миску воды, старик поставил ведро на лавку, набрал кружку воды, присев у стола на табурет, выпил, осторожно глотая, всю кружку.
«Хорошая здесь вода! Нигде нет лучше воды! И места здесь хорошие. А вот чего люди не живут? Чего не живут? Нынче на земле не заработаешь, да и раньше… Колхозные трудодни, да пенсию 13 рублей! Как мои родители работали – работали… Эх!, - горестные мысли начали растекаться в голове старика, - начал с хорошего, а закончил? А спроси у родителей: хорошо ли жили, ответили бы – хорошо! А сам то, как жизнь прожил? Хорошо – по совести! Ну вот! Ладно… Нужно пса покормить!»
Старик встал, подошел к шкафу, открыл и оценил возможности. Хлеб, масло, крупа, тарелка каши со вчерашнего. Сейчас себе, да псу погрею - поедим.
Подбросив в печку пару щепок, да кусок деревяшки, старик развел огонь, в доме сразу потянуло дымком и уютом. Поставив на конфорку сковородку, бросил туда кусок масла и вывалил кашу. Помешивая, размышлял, стоит ли варить еще на завтра или нет.
«А будет ли завтра?», - подумал старик. Сняв сковородку, вместо которой поставил ведро с остатками воды. - Рем! Иди поешь кашки с маслицем. Пёс ткнулся носом в миску, лизнул кашу и лёг рядом. - Чего ты? Не нравится, да? Тебе, небось, как и мне - мясо уже и нельзя. И мне что-то не хочется. Да и нехорошо что-то, как-то нехорошо. Нужно собираться.
Тяжело ступая, вышел из кухни в зал, посмотрел в «красный» угол, где висела старая икона, которую бабушка вынесла из дома перед тем как фашисты дом сожгли. «Как ты меня примешь, Господь? - мысленно спросил он Всевышнего и мысленно же продолжил, - Никого я не убивал, не воровал, жене не изменял, чужого не хотел, ни с кем не враждовал, жил вроде по совести. Извини, что в церковь не ходил, свечки к иконам не ставил. Так там правят такие же люди, как и я. Как-нибудь примет. Время пришло. Пришло время. Нужно собираться. Кольку я предупредил. Пора!»
Раздевшись догола, шлепая босыми ногами, старик прошел на кухню снял с огня ведро и вылил воду в тазик. Потрогав воду, решил, что пойдёт. Прямо на кухне помылся весь с ног до головы. Вытерся старым дырявым полотенцем.
Вернулся в зал, достал из шкафа парадный мундир, отстегнул медали и положил их на стол. Провел по ним рукой, вроде как погладил, или вспомнил что. Рядом с медалями положил деньги, что копил «на смерть». Надел чистое белье, затем рубашку, галстук и мундир, новые туфли.
- Ну, что Рем! – сказал он псу, - Ухожу я, прощай!
Потрепал собаку за холку, погладил шерсть. Прижал голову пса к себе, вдохнул собачий запах, как будто хотел его запомнить, поцеловал в лоб. После прощания с Другом, старик лёг на диван, сложил руки на груди. Посмотрев в потолок, глубоко вздохнул и закрыл глаза …
Пёс, все это время наблюдавший за Другом, почувствовал, что остался один и больше ничего не держит его на этой земле. Подойдя к старику, лизнул его руки, понюхал тело, лёг на пол. Положив голову на лапу, тихонько заскулил. А потом, с трудом подняв голову вверх, чего никогда в жизни не делал: завыл, протяжно с хрипом. Замолкнув, еще раз искоса посмотрел в сторону неподвижно лежащего старика, глубоко вздохнул, положил голову между лап и … сердце его остановилось.
©#АлександрМуровицкий@chillout.atreydas.