Снаг [pt.2]
Проснулся он от того, что, едва показавшееся на востоке, солнце пронзило своими тусклыми лучами его веки. Но, даже достигнув его глаз сквозь тонкий, почти прозрачный, слой кожи, оно не прекратило свои попытки пробраться вглубь его головы. Он чувствовал, как лучи, преломляясь под немыслимым углом, прогрызают себе путь сквозь его череп. Протыкают его мозг, наполняют его своим теплом и устремляются дальше - позвоночник, мышцы, суставы, кости. И в каждом уголке тела, даруют они свои тепло и энергию. И вот уже жар их настолько горяч, что тело Ганса чешется и зудит. Нет уже того приятного чувства, осталась лишь боль. Тело его бьется в конвульсиях, руки отчаянно рвут тлеющую одежду. И будто заметив, наконец, его муки, лучи уходят. Стремятся обратно, собираясь в обжигающий комок чуть пониже его плеча.
Превозмогая боль во всем теле, Ганс хлопнул своей еще сонной рукой себя по плечу, словно пытаясь раздавить эти ужасные лучи как надоедливую муху.
Рука наткнулась на что-то плотное и холодное. Чуть приоткрыв свои веки, он разглядел ту самую сумку, в которой покоилась его Тетрадь.
В ту же секунду, боль начала отступать, и еще через минуту прошла совсем, оставив после себя лишь воспоминания.
Ганс слегка приподнялся, и извлек из сумки свою Тетрадь в кожаном переплете. Надо было иди, в любой момент сюда мог нагрянуть враг, но он не должен уйти просто так. Уйти, не поблагодарив своего спасителя, а ведь он уже дважды спас жизнь Ганса.
Первая его запись была очень краткой: "Спасибо..."". Затем, начиная с нового листа, он записал всю свою жизнь, не сильно расписывая ее, но и не теряя всех ключевых ее моментов. Рождение, школа, первая любовь, институт, работа, смерть родителей... война.
Конечности его затекли и промерзли, но он не останавливался до тех пор, пока не дописал. Лишь изредка он прерывался для того, чтобы вновь подточить постоянно стиравшийся грифель, и снова с головой окунался в воспоминания. И только когда он дошел до событий вчерашней ночи, он резко захлопнул Тетрадь, бережно уложил ее в сумку и выпрямился. Не должна она помнить об этом, никто не должен! Он начнет все заново, а ужас той бойни останется под мостом. Люди узнают о нем - и Тетрадь ему в этом поможет - но узнают лишь хорошее. Они запомнят Ганса лишь таким.
Собрав остатки своего скарба, он отправился в путь. Ему следовало прибыть в Штаб-квартиру и выяснить как можно больше событий о вчерашнем бое, сколько бы он не пытался забыть об этом. Ведь там был и его брат.
Будто не желая смотреть на разрушенный город, солнце пряталось за серыми тушами грозовых облаков. Сколько помнил Ганс, за все время войны солнце ни разу не показывалось из-за своего укрытия, наполняя каждый день унылыми серыми красками.
Мужчина улыбнулся. Будь он солнцем, он ни за что не выбрал бы иного варианта. Люди заслужили то, что сейчас происходило с их светилом.
Что было интересного солнцу смотреть, на все это? Разве для этого оно каждый день грело землю, дарило свет растениям, чтобы тела их разорвали снаряды, изуродовали руки ненавистных людей? Люди заслужили все это.
Мужчина шел дальше. Земля под ногами расходилась в стороны, и ему стоило неимоверных усилий раз за разом выхватывать свои ступни из грязного плена земляных комьев. Ни смотря на начало осени, за весь его путь Гансу ни разу не повстречалось ни единого светлого пятна цветущего дерева. Ни листьев, ни цветов, ничего... Лишь мертвые скелеты сгоревших деревьев, да трупы солдат, так и не увидевших конца всему этому ужасу.
Обгорелые остовы домов, выныривавшие из каждого угла, будто ужасные чудовища, снова заставили Ганса вспомнить о брате...
Нет, он не мог спасти брата. Было слишком поздно. Дом готов был рассыпаться на горящие хлопья в любую секунду. Что бы ни сделал тогда Ганс, время он остановить не мог. Он был слишком стар для такого подвига. Враги убили всех перед тем, как поджечь здание. Да! Спасать было уже не кого! Любой бы поступил так же.
Любой!!!
Ганс выпрямился во весь рост и побежал вперед, даже не пытаясь прятаться. В порыве, нахлынувшего на мужчину, отчаяния, он пытался убежать от терзавших его душу мыслей, думая, что чем дальше убежит он, тем глубже спрячется внутри него это воспоминание.
Шлепая тяжелыми сапогами по лужам, он несколько раз падал, но будто не замечая этого, подымался и продолжал безумную гонку со своими воспоминаниями. Форма его покрылась грязью, ноги промокли, а с лица водопадом лился пот, вперемешку со слезами. И лишь сумка оставалась чистой, светлым пятном сверкая у него на груди.
Он не знал, сколько часов, а, быть может, и дней бежал он по мертвым улицам своего родного города. Усталости не было. Ганс несся мимо опустелых окон покинутых зданий, мимо сгоревших дотла парков и аллей, мимо своих мертвых товарищей, тянувших к нему свои холодные руки. Падал, поднимался, поскальзывался, царапал колени, но поднимался вновь и вновь.
И вот, наконец, он остановился. Перед глазами его стояло двухэтажное, кирпичное здание, наполовину разрушенное шальным снарядом. Не важно, Гансу нужен был подвал. Именно там сидели высшие чины Движения, решавшие оттуда судьбы простых солдат. Таких, как Ганс. Таких, как его брат.
Но, что же это?!? Не могло этого здесь быть, никак не могло! Ганс был здесь совсем недавно, и заметил бы это! Прямо рядом с домом, на раздавленной земле лужайки цвело небольшое деревцо, тянувшее свои крохотные, нежно-розовые цветки к закрытому тучами, небу. Вокруг дерева росла трава, будто посаженная здесь тысячу лет назад. Как оно здесь появилось? Среди этого ада, среди мертвых, разорванных тел, среди лишь ужаса и скорби?
НЕТ!
Не настал еще твой час. Слишком рано!!! Картина эта пугала Ганса сильнее, чем все, что он видел на этой войне. Больше, чем собственная смерть.
Забыв обо всем - даже о своей Тетради - Ганс бросился к дереву и голыми руками начал рвать его. Он ломал его ветви, вырывал цветки, гнул ствол. Трава вдавливалась в землю под его тяжелыми сапогами. Он метался как зверь, рыча и брызгая слюной, пока, наконец, не вырвал это ненавистное дерево, не втоптал траву в землю. Руки его кровоточили от тысячи мелких порезов, но он не замечал этого. Он не замечал ничего, даже тогда, когда дверь дома слегка приоткрылась.
На пороге стояла женщина, будто сошедшая с обложки журнала. В ней не было ни единого намека на бушующую вокруг войну - легкое белое платье, такие же белые, начищенные туфельки, ухоженные волосы, красивое, несмотря на возраст, лицо. И эта улыбка, не покидавшая ее лица.
-Наконец-то, Ганс. Мы боялись, что ты уже никогда не придешь...
Превозмогая боль во всем теле, Ганс хлопнул своей еще сонной рукой себя по плечу, словно пытаясь раздавить эти ужасные лучи как надоедливую муху.
Рука наткнулась на что-то плотное и холодное. Чуть приоткрыв свои веки, он разглядел ту самую сумку, в которой покоилась его Тетрадь.
В ту же секунду, боль начала отступать, и еще через минуту прошла совсем, оставив после себя лишь воспоминания.
Ганс слегка приподнялся, и извлек из сумки свою Тетрадь в кожаном переплете. Надо было иди, в любой момент сюда мог нагрянуть враг, но он не должен уйти просто так. Уйти, не поблагодарив своего спасителя, а ведь он уже дважды спас жизнь Ганса.
Первая его запись была очень краткой: "Спасибо..."". Затем, начиная с нового листа, он записал всю свою жизнь, не сильно расписывая ее, но и не теряя всех ключевых ее моментов. Рождение, школа, первая любовь, институт, работа, смерть родителей... война.
Конечности его затекли и промерзли, но он не останавливался до тех пор, пока не дописал. Лишь изредка он прерывался для того, чтобы вновь подточить постоянно стиравшийся грифель, и снова с головой окунался в воспоминания. И только когда он дошел до событий вчерашней ночи, он резко захлопнул Тетрадь, бережно уложил ее в сумку и выпрямился. Не должна она помнить об этом, никто не должен! Он начнет все заново, а ужас той бойни останется под мостом. Люди узнают о нем - и Тетрадь ему в этом поможет - но узнают лишь хорошее. Они запомнят Ганса лишь таким.
Собрав остатки своего скарба, он отправился в путь. Ему следовало прибыть в Штаб-квартиру и выяснить как можно больше событий о вчерашнем бое, сколько бы он не пытался забыть об этом. Ведь там был и его брат.
Будто не желая смотреть на разрушенный город, солнце пряталось за серыми тушами грозовых облаков. Сколько помнил Ганс, за все время войны солнце ни разу не показывалось из-за своего укрытия, наполняя каждый день унылыми серыми красками.
Мужчина улыбнулся. Будь он солнцем, он ни за что не выбрал бы иного варианта. Люди заслужили то, что сейчас происходило с их светилом.
Что было интересного солнцу смотреть, на все это? Разве для этого оно каждый день грело землю, дарило свет растениям, чтобы тела их разорвали снаряды, изуродовали руки ненавистных людей? Люди заслужили все это.
Мужчина шел дальше. Земля под ногами расходилась в стороны, и ему стоило неимоверных усилий раз за разом выхватывать свои ступни из грязного плена земляных комьев. Ни смотря на начало осени, за весь его путь Гансу ни разу не повстречалось ни единого светлого пятна цветущего дерева. Ни листьев, ни цветов, ничего... Лишь мертвые скелеты сгоревших деревьев, да трупы солдат, так и не увидевших конца всему этому ужасу.
Обгорелые остовы домов, выныривавшие из каждого угла, будто ужасные чудовища, снова заставили Ганса вспомнить о брате...
Нет, он не мог спасти брата. Было слишком поздно. Дом готов был рассыпаться на горящие хлопья в любую секунду. Что бы ни сделал тогда Ганс, время он остановить не мог. Он был слишком стар для такого подвига. Враги убили всех перед тем, как поджечь здание. Да! Спасать было уже не кого! Любой бы поступил так же.
Любой!!!
Ганс выпрямился во весь рост и побежал вперед, даже не пытаясь прятаться. В порыве, нахлынувшего на мужчину, отчаяния, он пытался убежать от терзавших его душу мыслей, думая, что чем дальше убежит он, тем глубже спрячется внутри него это воспоминание.
Шлепая тяжелыми сапогами по лужам, он несколько раз падал, но будто не замечая этого, подымался и продолжал безумную гонку со своими воспоминаниями. Форма его покрылась грязью, ноги промокли, а с лица водопадом лился пот, вперемешку со слезами. И лишь сумка оставалась чистой, светлым пятном сверкая у него на груди.
Он не знал, сколько часов, а, быть может, и дней бежал он по мертвым улицам своего родного города. Усталости не было. Ганс несся мимо опустелых окон покинутых зданий, мимо сгоревших дотла парков и аллей, мимо своих мертвых товарищей, тянувших к нему свои холодные руки. Падал, поднимался, поскальзывался, царапал колени, но поднимался вновь и вновь.
И вот, наконец, он остановился. Перед глазами его стояло двухэтажное, кирпичное здание, наполовину разрушенное шальным снарядом. Не важно, Гансу нужен был подвал. Именно там сидели высшие чины Движения, решавшие оттуда судьбы простых солдат. Таких, как Ганс. Таких, как его брат.
Но, что же это?!? Не могло этого здесь быть, никак не могло! Ганс был здесь совсем недавно, и заметил бы это! Прямо рядом с домом, на раздавленной земле лужайки цвело небольшое деревцо, тянувшее свои крохотные, нежно-розовые цветки к закрытому тучами, небу. Вокруг дерева росла трава, будто посаженная здесь тысячу лет назад. Как оно здесь появилось? Среди этого ада, среди мертвых, разорванных тел, среди лишь ужаса и скорби?
НЕТ!
Не настал еще твой час. Слишком рано!!! Картина эта пугала Ганса сильнее, чем все, что он видел на этой войне. Больше, чем собственная смерть.
Забыв обо всем - даже о своей Тетради - Ганс бросился к дереву и голыми руками начал рвать его. Он ломал его ветви, вырывал цветки, гнул ствол. Трава вдавливалась в землю под его тяжелыми сапогами. Он метался как зверь, рыча и брызгая слюной, пока, наконец, не вырвал это ненавистное дерево, не втоптал траву в землю. Руки его кровоточили от тысячи мелких порезов, но он не замечал этого. Он не замечал ничего, даже тогда, когда дверь дома слегка приоткрылась.
На пороге стояла женщина, будто сошедшая с обложки журнала. В ней не было ни единого намека на бушующую вокруг войну - легкое белое платье, такие же белые, начищенные туфельки, ухоженные волосы, красивое, несмотря на возраст, лицо. И эта улыбка, не покидавшая ее лица.
-Наконец-то, Ганс. Мы боялись, что ты уже никогда не придешь...