«Скажу – сразу уволят»: каково это – скрывать психическое расстройство от коллег⁠⁠

(Странноватый текст, многое кажется преувеличением. С другой стороны, важно, что проблему стали замечать неспециализированные СМИ. Выкладываю, чтобы отметить этот факт)

Каждый десятый человек в мире страдает от психических заболеваний, и еще столько же людей имеют пограничные расстройства. Некоторые из них работают в офисах, но вынужденно скрывают особенности. «Афиша Daily» поговорила с девушкой, которая много лет держит свой диагноз в секрете.

Маша, 32 года

Пиар-менеджер

«Диагноз по психиатрии у меня есть, но я точно не знаю, как он звучит. Знаю, что это атипичная форма биполярного расстройства — мое заболевание не укладывается в классическую схему. Далеко не все врачи называют диагноз пациентам — это распространенная история. По закону они не имеют права давать доступ человеку к собственной истории болезни.

Когда мне было 15 лет, я попала в больницу в первый раз — пыталась покончить с собой. Я выпила безобидные таблетки, но мы с мамой решили поехать в психоневрологический диспансер. Там мне дали направление, и я легла. У меня было много попыток суицида, и я не могу вспомнить все, но именно с ними я попадала в стационар пять раз. Всего у меня было десять госпитализаций.

Однажды я напилась серьезных таблеток — стало очень плохо, я шла по улице и шаталась. Когда я решила с собой покончить, у меня были мрачные мысли, а в момент, когда поняла, что мне осталось каких-то полчаса, я ощутила ценность жизни. Тогда я стала обращать внимание на каждую мелочь, каждую веточку со снегом, вспомнила всех знакомых, которые мне были дороги. В итоге я потеряла сознание в соседнем от дома дворе. Меня нашли знакомые и вызвали реанимацию — я этого, конечно, не помню. А после реанимации я снова попала в психиатрическую больницу. Потом я ложилась в стационар еще несколько раз, но уже не с неудачными попытками суицида, а с мыслями о самоубийстве и добровольно — таких серьезных попыток, как та, больше не было. Я много лет принимала стабилизаторы настроения, нейролептики и корректоры побочных эффектов, но уже года четыре обхожусь без препаратов. Я никогда не была опасной для общества — только для себя.

К счастью, болезнь никогда не мешала мне работать. Еще в институте я была внештатным корреспондентом районной газеты, и редактор знала о моих особенностях — я, кстати, была там главной по теме психологии. А когда я устроилась в крупную компанию на полный день, то, естественно, стала скрывать свой диагноз. И со временем убедилась, что поступаю правильно. Коллеги про меня ничего не знали, но говорили о таких людях, как я, очень плохо.

Например, одна женщина на работе рассказала о девочке с особенностями психического развития, которая никак не могла устроиться на работу, и тут вместе с другой коллегой они начали рассуждать, что это правильно, потому что она может наброситься, ударить. Стали говорить, что, может, ей подойдет работа, которая не предполагает общения с людьми, — мытье подъездов, вахтерство — при условии, что она не будет сталкиваться ни с кем. Я тогда робко спросила: «Как же так? Ее ведь смотрят врачи, может, она не опасна для общества?» Мне ответили: «Ой, опасна или нет, такие люди могут быть на вид спокойными, а потом пройдет, допустим, год, и она кому-нибудь голову прошибет или кого-то убьет». Я знаю статистику по этим случаям, поэтому я могла бы доказать, что они не правы, но я настолько боялась себя выдать, что промолчала и сделала вид, что не в теме. Мне было очень неприятно. Думаю, если бы я сказала, где лечилась, они бы стали от меня прятаться.

Однажды я работала ассистентом руководителя, который каждый день задерживал всех часа на два. При таком графике я один раз опоздала на 10 минут. Зашла к нему в кабинет с документами, а он сказал: «Ты опоздала на 10 минут. Ты неадекватная, что ли?» Я начала оправдываться, и вдруг у меня появилась мысль, что он знает о моих особенностях и пытается мне как-то намекнуть. Но потом я понаблюдала за ним и поняла, что он просто любит слово «неадекватный» — у него даже папка была «неадекватно красного цвета».

Если бы мне пришлось лечь в больницу во время работы, я бы не стала приносить больничный из психоневрологического диспансера — скорее бы купила за взятку другой. Знаю, что некоторые это практикуют. Либо после больничного сразу бы ушла из компании, потому что очевидна реакция: если я скажу о диагнозе, точно уволят. Как-то я лежала в больнице с женщиной, которая работала ведущим архитектором в крупной компании. На работе у нее появилась подруга, которой она в порыве откровенности рассказала о себе. А эта подруга донесла начальству, и мою знакомую уволили сразу же.

Все друзья и родственники обо мне знают. Чтобы быть моим другом, надо принять меня полностью. В обычной жизни я редко сталкиваюсь с сильными предубеждениями, но бывает. У меня есть подруга-медик, которая меня не боится, но знает, где я лечилась. Однажды она стала рассуждать о людях с диагнозами и сказала, что за исключением меня и еще кого-то многие из них либо овощи, либо представляют опасность. Я спросила, а как же я, а она ответила, что, мол, у меня не то, у меня легкая депрессия. А еще один человек признался: все два года нашего знакомства он ждал, что в какой-то момент я ударю его кирпичом по голове, потому что так мне прикажут голоса. Если честно, такое отношение к болезни меня больше не обижает. Уже много лет я реагирую на это спокойно.

Но проблема не только в том, что кого-то можно обидеть словами, а в том, что сами люди, подверженные стереотипам, могут от них пострадать. И это самое страшное. Например, у меня был друг, у которого наблюдались все признаки депрессии, вплоть до ужасной апатии. Но он рассуждал, что если он обратится к врачу-психиатру, то его никто не возьмет на работу, все будут плохо к нему относиться. Я еле уговорила его обратиться к специалисту, и в итоге он был мне благодарен, потому что качество его жизни сильно повысилось. Врач сказал, что если бы он обратился к нему на несколько лет раньше, то вылечился бы гораздо быстрее.

Момент, когда все смогут спокойно говорить о своих психических особенностях, не настанет никогда. Многие люди имеют сильные предубеждения, хотя при этом они хорошо просвещены: знают диагнозы, понимают, что болезни разные, что не все люди с психическими расстройствами опасные, что только 15% правонарушителей имеют диагноз по психиатрии и так далее. Обычно люди рассуждают в таком ключе: они не врачи, а потому не могут оценить, с какой вероятностью я их прирежу. И на всякий случай, чтобы себя обезопасить, они принимают решение от меня отгородиться — мало ли что. И потом, бывают люди, по которым видно, что у них есть психическое заболевание. При их виде появляется инстинктивное желание уйти — я и сама так делала не раз.

Источник