Синдром собачки на торпеде
В центре зала, отделанного под нутро золотого кита, сидел Главный Метроном. Он не просто задавал ритм. Он был самим Временем, спрессованным в дорогой костюм. Тик-так. Тик-так. Его взгляд, тяжелый, как могильная плита из карельского гранита, скользил по периметру стола.
Вокруг сидели Куклы. Фарфоровые, лакированные, с идеально выбритыми подбородками и глазами, полными вакуума.
Правило номер один в Клубе Счастливых Болванчиков: ты не существуешь, пока на тебя не падает Луч.
Луч Метронома полз слева направо. Медленно. Как нефтяное пятно по поверхности океана.
Как только Луч касался Куклы №4, у той включался внутренний механизм. Щелк. Шестерни проворачивались в сальной смазке страха и восторга. Голова Куклы №4 начинала совершать возвратно-поступательные движения. Амплитуда — строгие пятнадцать градусов. Частота — два кивка в секунду.
— Грядущее, — вещал Метроном, и голос его звучал как треск ледника, — будет напоминать оргазм. Затяжной, пятилетний, плановый оргазм.
Кукла №4 растягивала рот в улыбке. Кожа на скулах натягивалась так, что казалось, сейчас лопнет, и наружу брызнет не кровь, а черная икра.
— Мы готовы, — беззвучно шептала она. — Рвать. Метать. Совокупляться с будущим.
Луч полз дальше. Кукла №4 выключалась. Глаза гасли. Теперь это был просто кусок мяса в костюме от Brioni.
Зато включалась Кукла №5.
Щелк.
— Глубокочтимый, — начинала она, и из горла у неё вылетали не слова, а маленькие, склизкие жабы, — уровень эндорфинов в популяции превысил допустимые нормы. Мы захлебываемся в счастье. Мы тонем в патоке. Нам нужен акваланг, чтобы дышать в этом сиропе.
Метроном кивал. Это был не кивок согласия. Это была печать. Штамп «Утверждено» на лбу реальности.
Я смотрел на это через стекло своего аквариума. В одной руке у меня была вилка с пельменем, который стоил дешевле, чем пуговица на манжете Куклы №7. В другой — пульт, который не работал. Потому что нельзя переключить канал, когда трансляция идет прямо в твой зрительный нерв.
В зале пахло немыслимой чистотой. Той стерильностью, которая бывает только в моргах или в банках Швейцарии. Потолки уходили в стратосферу, где среди лепнины ангелы играли на золотых арфах.
Это был гипноз. Но не тот, где тебя заставляют спать. Это был гипноз, где тебя заставляют бодрствовать и видеть то, чего нет.
— Рывок, — сказал Метроном.
Дюжина голов качнулась синхронно.
— Прорыв, — сказал Метроном.
Они затряслись в экстазе, как собачки на приборной панели старого такси, летящего по ухабам в ад.
Я чувствовал, как моя собственная шея начинает болеть. Зеркальные нейроны — суки. Они предатели. Мое тело, сидящее на продавленном диване, хотело быть там. Хотело быть фарфоровым. Хотело кивать.
Потому что если ты киваешь, ты в ритме. Ты в безопасности. Ты часть золотого кита.
А если ты не киваешь — ты просто планктон, застрявший между его зубов.
Кукла №9, с лицом, похожим на сдобную булку, вдруг подалась вперед:
— Глубокоуважаемый... Прошлая пятилетка была как сладкий сон. Мы не хотим просыпаться. Сделайте нам лоботомию реальностью еще раз. Пожалуйста. Глубокоуважаемый.
Метроном улыбнулся. Улыбка вышла тонкой, как порез бумагой.
— Сделаем, — сказал он. — Мы сделаем это со всеми.
И все болванчики закивали так яростно, что я почти услышал, как хрустят их шейные позвонки, перемалывая остатки здравого смысла в мелкую, белую пыль.
Тик-так.
Вам понравится.
Тик-так.
Вы даже не заметите, как это произошло.